Лука уже заскучал в одиночестве. Из друзей-приятелей и просто купцов, с которыми можно посудачить о житье-бытье, в кабаке низкого не было. С простолюдинами общаться — ниже его достоинства. Один приличный человек — дьяк воеводинский в углу, но к нему на хромой кобыле не подъедешь. Гордый, неприступный. А где его гордость, когда от имени хозяина деньгу с простого люда тянет да в кабаке пропивает?
Тут-то перед Лукой и возник незнакомец. Был он высок, длинноволос, как положено православному, с окладистой бородой. Лука любил мужиков с густыми бородами. Насмотрелся на многое он за свою жизнь. Немало немчуры видел, так те вообще выбриты гладко, как колено рожа. Стыдобища-то!.. Одет незнакомец был богато: высокие, мягкой кожи сапоги, подбитые гвоздями, роскошные красные штаны с зеленью, синий зипун с длинными рукавами. Вышитый серебром пояс подпоясывал, как и положено, под брюхо, от чего казался значительным и толстым, хотя на самом деле и не отличался тучностью. За поясом у него был кинжал.
Незнакомец сразу понравился Луке — человек достойный, приличный, он принадлежал, похоже, к так любимым купцом людям, которые могут напоить за свой счет.
Чернобородый учтиво поздоровался, попросил разрешения подсесть к столу и примостился напротив Луки, при этом назвав его по имени.
— Откуда, добрый человек, ты меня знаешь?
— Ты ж ныне знаменитость. Вон какое путешествие пережил.
— Да уж, было…
— Наверное, не только товару, но и рассказов разных привез?
— Это уж завсегда;
— Ну так расскажи, что на свете белом делается… Э, принесите-ка доброго вина… За мой счет, мил человек! — успокоил незнакомец встрепенувшегося было купца.
И пошла гулянка. Язык у Луки развязался, он охотно рассказывал о своем путешествии, не забыв приврать что-то о колдунах, варящих в котлах младенцев, о разбойниках, которые едва не настигли и не казнили мирных купцов путем привязывания к двум березам, о ведьмином шабаше, который якобы собственными глазами видел. Незнакомец подливал и все выспрашивал, но Лука лишь махал рукой и твердил:
— Не, этого я не помню. Про Москву спрашиваешь? А вот такую присказку знаешь? Мать дочку спрашивает: «Кто это идет?» — «Черт, мама!» — «Ох, хорошо, что не москаль. От черта открестишься, от москаля же дубиной не отобьешься».
— Как ты сказал? Ха-ха, молодец!
— А про туляков знаешь как говорят? Хорош заяц, да тумак, хорош малый, да туляк.
— Ха-ха, молодчина!
— А про ярославцев…
С каждой кружкой незнакомец нравился Луке все больше, а мир вокруг становился все зыбче. Язык теперь у него мел, что помело. Даже государю-батюшке Михаилу Романову досталось за то, что купцов заморских развел. На трезвую голову язык бы не повернулся, а тут знай себе.кричит:
— Как буду снова на Москве, все царю в глаза выскажу. Пущай попробует не выслушать муромского купца Луку!..
Потом купец задремал, уткнувшись лицом в наполненное объедками блюдо. Что было дальше, в его памяти сохранилось урывками. Помнил, что сильные руки подняли его, помнил глухие закоулки. Куда-то он шел. Точнее, его вели. А потом — черное забытье.
Очнулся он с трудом. Его трясло и знобило, голова так до конца и не прояснилась, потому ужас охватил не сразу, а только тогда, когда понял, что вокруг сплошная темень, а сам он связан по рукам и ногам. Услышав длинный протяжный вой лесного хищного зверя, окончательно пришел в себя. Он был один в ночном лесу!
Веревки, которыми его привязали к дереву, оказались крепкими, и Лука, хоть его голова и должна была бы быть занята другим, отметил, что товар качества отменного, скорее всего с Волги. Затем ужас накатил на него с новой силой, он стал дергаться, вырываться, но веревки только глубже врезались в кожу и доставляли сильную боль. Тогда Лука повис на них и в отчаянии завопил на весь лес:
— Помогите-е-е!
Потом набрал в легкие побольше воздуха и вновь завопил:
— А-а-а!
Тут в кустах что-то затрещало, и Лука, покрывшись в момент холодным потом, подумал: «Ведмедь!» — Я те покажу — орать, — послышался грубый голос. — Замолчь, гадюка подколодная, не то враз кишки выпущу. Приказано, чтоб тихо стоял и не вякал. Цыц, поганка!
В голосе ощущалась такая нешуточная угроза, что Лука подумал — этот свирепый тип, которого он не знал, пожалуй, не лучше, чем ведмедь или волки… Нет, волки все ж таки похуже. Даже с самым дурным человеком можно попытаться договориться.
— Э, браток…
— Цыц, сказано, не то ремней из шкуры нарежу!
— Господь, обереги, — прошептал под нос Лука. Чернобородый появился утром и отослал охранника, которого купец так и не рассмотрел. Рубаха на чернобородом теперь была серая, не такая богатая, да и сапоги потяжелее, подешевле. В руке — топор. Сейчас он походил на зажиточного крестьянина.
— Здоровья тебе. Лука сын Мефодия!
— Что ж ты творишь-то? Пошто меня чуть на съедение волкам не отдал?
— Не отдал бы. Ты мне живым нужен. Ответил бы вчера по-хорошему, о чем я тебя спрашивал, — не стоял бы теперь здесь. Когда я тебя спросил о деле, что ты мне ответил? Что о твоих успехах торговых ни с кем говорить не намерен. Таково твое правило, и даже для хорошего человека менять ты его не намерен. Говорил?
— Ну говорил, — сказал Лука. Беседа с чернобородым была спокойная, и на душе купца немного полегчало. — И сейчас то же скажу.
— Ну скажи. А я тебе для начала палец отрежу, потом руку. Последним язык вырву, потому ты мне еще многое сказать должен.
— Да как же это?.. — проблеял Лука.
— Кому ты, чертов сын, в прошлом году книгу «Апостол» в серебряном окладе продал?
— Так разве упомнишь?
— Еще как упомнишь!
— Ну, Георгию Колченогому, купчишке из… — Лука назвал небольшой городок. — Так какая тебе польза с того? Его недавно в наших лесах разбойники порешили. Сам Роман Окаянный, поговаривают.
Чернобородый нахмурился.
— Плохо. А куда Колченогий ту книгу дел?
— А мне откуда знать.
Слова Луки звучали неискренне, и чернобородый, почувствовав это, равнодушно произнес:
— Ну что ж, будем косточки твои молоть. Купец привык не делиться ни с кем никакими, даже бесполезными сведениями, но сомнения в том, что чернобородый способен устроить ему страшную пытку, не было. Поэтому Лука нехотя процедил:
— Георгий говорил, что боярину одному в своем городе продал. Мерзавец — двойную цену супротив моей выпросил, а мне и этого платить не хотел.
— Что еще знаешь об этом?
— Чем хочешь поклянусь — больше ничего не ведаю!
Чернобородый согласно кивнул.
— Ты все узнал, деньги забрал, все карманы вычистил, — плаксиво заканючил Лука, забыв упомянуть, что денег-то у него было всего ничего — в кабаке за него незнакомец заплатил раза в три больше. — Отпусти ты меня, не нужен я тебе более. Ну совсем не нужен.
— Правильно, — холодно улыбнулся чернобородый. — Совсем не нужен.
— Так развяжи. Чем хочешь поклянусь, крест поцелую, что ничего никому не расскажу.
— Отпустить-то просто, — не двигаясь, с усмешкой произнес чернобородый. — Только вот славы имени своего уронить не могу…
— Что у тебя за имя такое?
— Да простое имя. Прозвали меня Романом Окаянным.
Тут-то купец и понял, что пришел его смертный час…
АТЛАНТИДА. ДВОРЕЦ ТЫСЯЧЕЛЕТИЙ
Возраст дворца правителей Атлантиды перевалил за семь тысяч лет. За это время менялись внутренняя планировка и убранство, перекрытия, крыша, достраивались новые помещения, но гигантский куб дворца оставался неизменным. Так же, как и семь тысяч лет назад, взмывали ввысь стрельчатые арки и окна, поддерживали свод огромные черные фигуры крылатых кошек и рогатых собак, обвивали здание кольца трехглавой змеи Архонта, символизирующей бесконечность бытия. Гранит был гладок, как стекло, время почти не оставило на нем следов. Даже краска на колоннах в семь обхватов в главном тронном зале еще не сошла. Древние Атланты умели то, что их потомки забыли.
Императорский дворец являлся и неприступной крепостью. Сколько войск варваров, сколько бунтующих толп разбились об эти ворота. Сколько завоевателей нашло здесь свой конец. Северная стена была оплавлена — это трижды проклятый Падвин, брат императора Атлантиды, четыре тысячи лет назад брал дворец, используя давно забытое оружие, способное плавить гранит. А выбоины справа от ворот — следы «огнеплюев», которыми пользовались еще пятьсот лет назад. А северной башни теперь нет — в ней полторы тысячи лет назад прятался тогдашний император, поссорившийся с советом Магов. Совет прибег к силе кристаллов, и башня вместе с императором испарилась, как снег на огне.
Видели эти стены взлеты Империи, ее падения, являлись свидетелями кровавых междоусобиц. Отсюда континентом и ста островами правили гении и ничтожества, злодеи и люди, полные добродетелей, разрушители и созидатели. В этой плеяде Прат Хитрый не выделялся чем-то особенным. Он был обычным ничтожеством, но именно в его правление тлен и усталость бесповоротно овладели Атлантидой.
Прат Хитрый не любил огромного и величественного, украшенного золотом, драгоценными камнями, коврами галльской работы тронного зала. Он вообще не любил обширных пространств. Ему нравилось забиться куда-нибудь подальше. И сейчас он разлегся на мягких подушках в небольшой комнате за тронным залом. Двери сторожили гиганты из императорской гвардии — воины ста жизней. За их спинами Император чувствовал себя в безопасности. Рядом на ложе возлежал советник Картанаг Змея — правая рука Императора, которого злые языки именовали истинным правителем. Конечно, это было не так. До истинного правителя Картанагу было далеко.
— Принц Горман, — поклонился слуга у входа.
— Зови, — кивнул Император, морщась. У него снова закололо в груди. Ему не хотелось видеть принца. Ему вообще ничего не хотелось.
— Я чувствую себя все хуже.
— Хуже-лучше, — пожал плечами Картанаг. — За падением следует восхождение. Ты выздоровеешь. И все изменится. Об этом возвещает свет звезд. И ровное сияние кристаллов.
Картанаг говорил мягко и проникновенно, но душа в этот момент была переполнена злого веселья. «Ты проживешь столько, сколько нужно мне. Император».
Император ударил ладонью по прозрачному стеклу. Его не пробьешь и «огнеплюйкой». Тоже наследие древности. Из окна открывался прекрасный вид на город.
Перполис раскинулся на семи холмах — маги утверждали, что это одно из условий долгой жизни великого города. Солнечные лучи разбивались в волнах, катящихся по заливу, играли на золоте шпилей храма Духа Моря, на крытых железом крышах домов плебса и дворцов аристократии. Гигантские ворота города возвышались рядом с портом, куда причаливали галеры и парусники, везущие грузы из дальних провинций и рабов с диких континентов. Сфинкс сорока метров в высоту смотрел куда-то вдаль задумчивым взором. Огромный шар Прибежища Кару — бога Света — венчал самый высокий холм, окаймленный крепостной стеной. На вершине другого холма рабы копошились у возводимого еще одного храма Кару, который должен был затмить все, которые были или есть в Империи. Император Прат мечтал достроить его, оставив о себе великую память, но строительство тянулось уже семь лет, и конца-края ему не было видно. Как достроишь, если провинции бунтуют, подати не собираются, а те деньги, которые удается наскрести, идут на содержание роскошного двора и на подачки Плебсу?
— Может, ничего плохого, что принц набирается ума у Видящего мага? — неуверенно произнес Император.
— Конечно, ничего, — согласился Картанаг. — Наберется ума. Научится видеть суть вещей. И срывать покровы с тайн.
Императора передернуло. Срывать покровы с тайн принцу было совершенно необязательно-
— Это ни к чему, — кивнул он.
— В детстве принц был слаб здоровьем» — негромко произнес Картанаг. — И у него были чересчур хорошие врачи.
— Может быть. Но ты же знаешь…
Они оба все знали. И привыкли обмениваться намеками. Только им обоим теперь было известно, как погиб прошлый император Атлантиды и отец принца. И кто ему помог уйти в царство мертвых раньше положенного срока. У Прата еще тогда было желание не разлучать отца с сыном, но тогдашний Имперский маг Тавил Сумрачный отговорил его от лишней крови, поскольку линии судеб императора и племянника взаимосвязаны и неизвестно чем закончится разрыв этой связи. Прат надеялся воспитать из принца достойного наследника, но ничего не выходило. Принц был чужой. Настолько чужой, что иногда Императору приходила в голову дикая мысль — а может быть, принц просто неполноценен и не любит власть. Только умственно неполноценный человек может не любить власть.
— Ты не любишь принца, — Император погрозил пальцем своему советнику.
— Люблю я принца, мой Император. Но что любовь к нему перед теми чувствами, которые я испытываю к тебе?
Император вздохнул.
— Принца не любит народ, — продолжил Картанаг. — На него плохо влияет Видящий маг. И если принц все узнает, придется что-то делать.
Император поморщился. Больше всего в жизни он ненавидел принимать решения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45