— Прям как у тебя брюхо.
— Никак врешь, — засмеялся татарин и похлопал себя по впалому животу.
— Сами посмотрите.
— Посмотрим, мы не гордые.
В карманах, седельной сумке нашелся лишь маленький холщовый мешочек с несколькими монетами не особенно большого достоинства, и над ватагой как ветер прошел разочарованный вздох.
— Опять пусто, — громко произнес Убивец, недобро глядя на Романа.
Как ни боялась братва атамана, но даже собака, у которой отнимают кость, способна укусить хозяина. Шайке уже начинало надоедать, что все последние дела заканчиваются пшиком. Если немного подогреть это недовольство, то мог начаться бунт.
— А ну тихо! — прикрикнул атаман. — Я за слова свои в ответе. Если обещал добычу, будет вам добыча. Свои деньги доплачу.
Роман обшарил еще раз седельную сумку и начал прощупывать ее, потом оторвал подкладку, вытащил сложенную вчетверо бумажку, развернул, быстро пробежал глазами и криво улыбнулся.
Пленник, видя, что письмо исчезло в кармане атамана, нахмурился и напрягся, будто желая порвать путы, но, конечно же, это было бесполезно. Минутный порыв прошел, он взял себя в руки и примирительно произнес:
— Ничего больше при мне нет. Отпустили бы вы меня, братцы.
— Пущай идет!
— До следующего раза деньгу копит, ха-ха! Разбойники народ безжалостный и лютый, но держался путник хорошо, сумел к месту разрядить напряжение шуткой, поэтому вызвал почти у всех симпатию.
— Нет, за Луку надоть его в котле сварить и кожу нарезать со спины сначала и сольцем посыпать, — покачал головой Убивец, и в его голосе чувствовалось едва сдерживаемое возбуждение.
— Пущай проваливает! — орали лиходеи. Лука нравом был дурной, любил мошенничать, обжуливал даже своих, так что мстить за него никто не хотел.
— Пощадим!
— Отпустим! — донеслись голоса.
— Пусть так, — атаман вытащил саблю и острым клинком перерезал веревки.
— Спасибо, — сказал пленник, потирая покрасневшие кисти рук.
— Не за что. Перед Господом за меня доброе словечко замолвишь, — равнодушно улыбнулся атаман и без размаха всадил путнику клинок в живот. Вечером Гришка сидел на бревне, обхватив голову руками» и уныло смотрел на зеленую трясину, простирающуюся аж до самого горизонта. На душе у него кошки скребли.
— Не по справедливости с тем служивым поступили, — сказал он. — Не по чести.
— Это уж правда, не по чести, — согласился сидевший рядом Сила Беспалый.
— Братва же решила его с миром отпустить.
— Решила. И правильно решила. Среди людей слух бы прошел, что мы зря никого жизни не лишаем.
— Не по Христу это — кровь понапрасну лить. Беспалый взял камень и кинул в черную болотную воду, от чего по ней пошли ленивые круги.
— Верно говоришь, Гришка, — не по Христу это. Человека Господь создал, чтоб жить ему и свой крест тяжкий или радость свою по жизни нести. И самый тяжкий грех — супротив установления этого идти… Эх, моя душа уж потеряна. Очень уж сильно каяться надо, чтобы спасение обрести. Сколько мне времени понадобилось, чтобы понять все это. Но поздно. Твои же года молодые, ты еще сможешь все изменить. Чувствую, сможешь…
АТЛАНТИДА. СУДОРОГИ ЗЕМЛИ
Колесо судьбы скрипит! Конец круга! Предел! — Предел! Предел! — скандировала толпа. Провинция Ахтаюб бурлила. Наместник Кальмин Весельчак в который раз самыми последними словами костерил и Императора, и его приближенных, и всю государственную машину Империи. Сорок лет он честно служил государству. Прошел через многие войны и смуты. Пережил множество походов. Доставил в Атлантиду десятки тысяч рабов, которые ныне трудятся на полях и рудниках, возводят строения и ирригационные системы. Кальмин всегда был честен и готов был умереть за свое дело. Но его охватывало отчаяние, когда он видел, как ведутся в государстве дела, какая бездарность процветает, как губится то, что создавалось многими поколениями. Он с ненавистью взирал на разложившийся, погрязший в разврате и тупости плебс, на обленившихся ремесленников, на вздорных и слабых чиновников Императора, которые в последнее время зачастили по провинциям, якобы проводя высочайшую волю, а на деле мечтая об одном — набить свои сумы золотом и драгоценными камнями.
Кто, спрашивается, придумал сослать Самрага Безумного и всех его последователей именно в Ахтаюб? В провинции и так были проблемы со свободными племенами, с рабами, которые в последнее время бунтовали все чаще. И тут добавилось еще и неистовство последователей культа Завершения Круга.
Вот и сейчас — на торговой площади, обычно свободной в этот день недели от торговцев и в древности использовавшейся для выступления артистов и мудрецов, собралась толпа приверженцев Самрага. И сам Самраг был здесь. Невысокий, широкоплечий, с грубыми руками и клеймом каторжника на плече, которое он носил гордо. Безумный Самраг стоял на постаменте, с которого в прошлом году скинули статую древнего бога Плодородия, и вещал, вещал, вещал. А у наместника было единственное желание — слова эти залить в глотку ему расплавленным свинцом.
Все это было очень опасно. Люди на подобных сходах доходили до полного исступления. В провинции Целеста они сожгли дворец наместника, самого его сбросили с башни, а ключи города преподнесли вождю степного племени. И ключи эти были зажаты зубами в отрубленной голове главного жреца храма Громовержца,, бога — покровителя Атлантиды. Означало это — старый мир исчерпан, старые религии лживы, настало время нового учения — учения о конце Круга.
— Бунт. Везде бунт, — покачал головой наместник, с балкона здания Ремесленного Совета вглядываясь в бурлящую недалеко внизу толпу. — Плебс пляшет на развалинах и углях своих домов. Варвары гуляют по городам. Разбойники хозяйничают в городских кварталах и на дорогах, и их запрещено казнить. Атланты потеряли чувство самосохранения.
— У плебса ушел страх. А чести, совести и достоинства у него не было никогда, — зло воскликнул начальник стражи.
— Гибнет Атлантида.
— Рано нас хоронить! Прикажи, и пики моих солдат загуляют по спинам этих мерзавцев. Я принесу тебе шкуру Безумного.
Наместник задумался.
Между тем толпа продолжала распаляться. Несколько тысяч человек были одеты в белые с черным подбоем плащи — цвета смерти, символизирующие переход. В таких плащах приходят на похороны и кончают жизнь самоубийством. Эти люди отдавались во власть смерти.
— Где данная богами власть? — вопрошал Самраг.
— Нету власти! Нет! Нет! — неслось над толпой. В едином порыве кричали все — более пяти тысяч женщин, мужчин всех возрастов, детей. Толпа была захвачена не словами, не идеей, а чем-то куда более значимым.
— Где истина?
— Нет! Нет! Нет!
— Где мы сами?!
— Нет нас! Нет! Нет! Нет!
— Готовьтесь к смерти! Приближайте ее! Наслаждайтесь! Она то, что есть и будет! Остальное…
— Нет! Нет! Нет!
Наместник сморщился. Заболела голова, по которой пришелся удар желтокожего варвара — след похода в страну Сахарных гор.
— Разогнать? — спросил начальник стражи.
— Указ Императора — не притеснять плебс. Давать ему делать то, что он хочет… — наместник потянулся за мечом, который лежал на столе. — А мне плевать на этот Указ. Зови солдат!..
Две сотни сверкающих щитами и шлемами солдат стражи выстроились вдоль площади. Наместник в сопровождении четверых дюжих солдат поднялся на ступени храма Торговли и громовым голосом, которым звал на штурм войска, закричал:
— Повелеваю разойтись!
Толпа обратила на него внимания не больше, чем на жужжащую муху. Но Самраг Безумный вдруг захохотал. Голос у него был не менее мощный, чем у наместника.
— Повелеваешь? Как могут повелевать мертвецы?! Он засмеялся. Засмеялась и толпа.
— Я тебе покажу мертвец, мерзкий паук, — прошептал наместник.
Самраг снова начал выкрикивать какие-то безумства. Наместник поморщился и махнул рукой.
Солдаты начали движение. Они кричали, сыпали ругательствами. Слышались тупые звуки — древки копий и ноги гуляли по ребрам собравшихся. Но те не отвечали ни словом, ни звуком. Солдаты приходили во все большую ярость. Они начали растаскивать тела. Люди висели, как кули, или цеплялись, извивались, так что на очищение площади потребовалось бы немало времени.
А потом мелькнула сталь в руках одного из представителей братства. Стражник отскочил, выставляя перед собой острие копья, но нож был вытащен не для нападения. Человек приподнялся, приложил нож к животу и рухнул на него. Опять мелькнула сталь. Солдату показалось, что хотят ударить его, и он ткнул копьем в человека.
Началась жуткая свара. Солдаты рубили мечами и кололи копьями. «Братья» вспарывали себе животы, но у некоторых непротивление не шло так далеко — они нападали на солдат. Бунтовщиков было во много раз больше. В этой свалке трудно было что-то понять.
— Проклятый выродок, — прошептал наместник. — Арбалет!
Один из телохранителей протянул наместнику арбалет. Кальмин взвел его, вложил короткую металлическую стрелу. Прицелился.
Самраг рванул плащ, обнажил грудь, ударил по ней ладонью и заорал:
— Ну же, стреляй, мертвец!
Рука наместника на миг дрогнула. В сердце что-то екнуло. Не жалость — ощущение опасности, чего-то страшного, что было рядом.
— Стреляй! — бесновался Самраг. Он упал на колени на постаменте и стал скрести рукой мрамор. В уголках рта выступила белая пена. — Стреляй, нечестивец!!!
Кальмин сбросил с себя секундное оцепенение. Он ненавидел прорицателей, кликуш, магов. Он признавал одного бога — Бога железа. Он знал, что сталь, а не заклинания разрушает города и рубит головы.
— Ха-ха-ха, — бился в припадке Самраг. — Ну, наместник.
Палец пополз по пластине арбалета.
Неожиданно наместник почувствовал давление на уши. Острая боль пронзила виски. Голова закружилась. По телу побежали мурашки. И не он один ощутил это. На миг смолкли крики и утих лязг металла. Люди замерли в предчувствии прихода ужаса. Замерла и сама природа. Замолчали даже птицы-голосуны в смолистой роще у площади. Безветрие и безмолвие.
А потом прошелестел ветер. За миг он превратился в громадную ладонь, хлеставшую по лицам людей. Ветер свистел меж колонн храмов, стучал дверьми и жестью на крышах, пел в изгибах высокой часовой башни, вспенивал гладь воды на круглом озере, разметывал птиц в вышине.
Затем тряхнуло землю. Почва уходила из-под ног под вопли ужаса. Люди, которые были готовы принять смерть от руки солдат или сами кинуться на нож, сейчас метались, вопили в отчаянии. То, о чем они мечтали, приходило — мир разваливался на их глазах, он шел трещинами, пробегавшими по мостовой и стенам храмов, он рушился мраморными колоннами, он стонал глотками раненых и погибающих, он расплывался кровавыми лужами. И не было никого, кто в этот момент не поддался бы панике или кого бы не сковал страх. Даже несгибаемый наместник хотел одного — скрыться, убежать, забиться в щель и переждать, выжить. Только Самраг Безумный хохотал радостно, весело. Он ловил этот миг. Пришел его час. Ему нравилось это. Он дождался начала разрушения. Он любил разрушение и кровь. Пена шла из его рта, а он хохотал и бил руками о мрамор, потом выпрямился. Постамент не рухнул, удержался, хотя крепкие здания рассыпались. Выстояли и храмы.
Все кончилось так же быстро, как и началось. Землетрясение прошло. Раздавленные, убитые, задохнувшиеся в трещинах люди — тысячи и тысячи. Но многие остались живыми. И сейчас они плакали, рвали на себе волосы, впадали в оцепенение, проклинали богов и судьбу.
А Самраг стоял на коленях у постамента и радостно улыбался.
Наместник подошел. И молча погрузил меч в спину предводителя Братства Завершения Круга…
РУСЬ. ТАЙНАЯ ВСТРЕЧА
Ладони у Агафона были, как обычно, сухие и теплые. Он держал за руки Варвару и Гришку, и им передавались его умиротворенность и покой, они будто прикоснулись к могучей невидимой силе, подобной силе реки, неторопливо несущей свои воды. Глаза всех троих не отрывались от наполненного водой серебряного блюда, и каждый видел в нем одному только ему предназначенные картины.
Пред глазами Гришки из тумана вставали странные прекрасные земли, бескрайние леса, города с гигантскими, невероятно красивыми домами. И пробивалось откуда-то незнакомое слово — Атлантида. Что-то далекое и вместе с тем близкое, что-то трагичное и светлое было у Гришки связано с этим словом. Но что — он не мог понять.
Колдун сдвинул брови, на его лицо наползла тень, что не укрылось от Варвары, которая обеспокоенно спросила:
— Что ты там видишь?
— Что я там вижу? — Голос колдуна звучал тихо, но пробирал до пят, становилось как-то жутковато. — Ухабы да кочки перед глазами моими да кустарник колючий. Вскоре предстоит вам медвежьи ямы обойти, да о колючки не оцарапаться, да от стаи волков отбиться.
— Как это? — с замиранием сердца спросил Гришка.
— Чувствую, опасность вас подстерегает, и то будет первое грозное испытание. Такова уж судьба ваша, что не одно еще испытание вам предстоит, а вот найдете ли вы покой и счастье, если их преодолеете, — это еще вилами на воде писано.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45