— Эх, жизнь — копейка, судьба — злодейка! Пропадать так пропадать — лишь бы весело было!
Роман примостился за свободным столом в углу, и тут же к нему подскочил второй слуга, неся любимые клиентом пироги с капустой и церковное вино. Разбойник пренебрежительным жестом отогнал его, отхлебнул из кружки и задумался.
Настроение у него сегодня было какое-то тревожное. Тело покалывало, по нему ползли мурашки. Голова была ясная. Роман знал, что если сейчас расслабиться — то опять придут они, видения. Он всегда ощущал в себе какую-то темную силу. С юношества баловался чернокнижеством. И иногда перед глазами вставали какие-то иные миры. Он готов был поклясться, что уже жил на земле. В памяти всплывали гигантские здания, удивительные храмы незнакомым и таинственным богам. Этот мир действительно существовал. И существовал в нем Роман. Но кем он там был? Кем-то важным. И сильным. И воспоминание об этой его роли отдавались сладостным чувством радости и вместе с тем страхом.
Таким же сладостным ликованием отдавались в нем слова, ставшие навязчивыми — ЧАША ГРААЛЯ! Источник силы, который ищут уже сотни лет по миру разные люди. Предмет, в котором скрыты невероятные силы. Роман чувствовал с ним неведомую, но неразрывную связь. Романа не покидало ощущение, что он когда-то держал ее. И что она опять будет его. В отличие от тысяч других охотников он знает, где ее искать!
Он встряхнулся. Нечего размякать. Хмуро огляделся. Он привык приглядываться и прислушиваться и порой почерпывал из чужих разговоров чтонибудь важное. Неподалеку от него за длинным столом расселось несколько посадских людей — похоже, мастеровые, кузнецы, плотники. Не забывая отпивать из кружек, они вели оживленную беседу.
— Эй, мужики, гонял нас со Степаном воевода в саму Москву дороги камнем мостить. Эка город, скажу я вам. Наш город супротив него как семечка супротив тыквы.
— Эка загнул.
— А чего загнул? Домов там видимо-невидимо, а бояре ихние в каменных хоромах обитают. И церквей множество, каждая не меньше чем на пять колоколов — как зазвонят все, так уши закладывает. А в Кремле тамошнем колокольня, по указу самого царя Бориса отстроенная, так колокол на ней лишь две дюжины человек раскачать могут. Ну а народу-то, народу… Окромя русских — и хранцузы, и турки, и кого только нет. Дрянь народец. В Бога нашего православного не верят. А пьянствуют те же немцы похлеще наших. Да что там — нашим мужикам такое и не снилось. Им даже по государеву указу отдельную слободу выделили, чтобы видом своим, шумом и пьянством простой народ не смущали.
— Да их и тут немало поналезло, — вздохнул мужик, очень похожий на купца. — Совсем торговцам житья от них не стало. Иногда глядишь на них и думаешь — а такие ли это люди, как и мы? А?
— Такие. Руки, ноги, голова есть. Только вот по-человечьи говорят плохо, язык наш коверкают.
— В Москве их даже на военную службу звать начали, — вздохнув, поведал вернувшийся из Москвы мужик.
— Эх, — махнул рукой купец, — лучше бы Медведев нанять — толку поболе было б. Не понимаю, какая от инородца польза — что в купеческом, что в ратном деле? Вон, посмотрите, на рынке сейчас стоят. Безбородые, тощие — срам. Наторговались, послезавтра дальше поедут.
«Так, — отметил про себя Роман. — Послезавтра заморские купцы отбыть решили. Надо бы разузнать, стоит ли ими заняться…» Тут к его столу подошел хромоногий, согнувшийся вопросительным знаком, с длинными волосатыми руками, с крючковатым носом на круглом лице, с жиденькой бороденкой лысоватый мужичок. Это и был Хромой Иосиф — хозяин этого кабака. Личностью он с первого взгляда выглядел ничтожной и ущербной, достойной лишь презрения и жалости, трудно было представить, что он способен на что-то путное. Но на деле Иосиф отличался хитростью и в душе был глубоко порочен.
— Мир тебе, добрый человек, — неожиданно густым и сочным басом произнес Иосиф.
— И тебе, — снисходительно кивнул Роман.
— Пошли ко мне, поворкуем.
— Не надо. Здесь поговорим. Скоты эти перепившиеся все равно ничего не слышат.
— И то верно. Говорят, пощипали курей твоих хорошо. В городе только о том и разговору.
— Пощипали. Засадные стрельцы городовые в деревне ждали, вот и пощипали. Ничего, теперь моя братва умнее станет.
— А откуда стрельцы про вас узнали? Как догадались засаду сделать?
— Хитер губной староста. Кто-то из братвы ему напел.
— И кто это такой? — наигранно бодро осведомился кабатчик, но чувствовалось, что он не на шутку обеспокоен.
— Сие мне неведомо, — зевнув и отхлебнув вина, скучающе произнес Роман. — Кто угодно может змеем этим оказаться. Возможно, и ты, Иосиф.
— Почему это я?
— Да ты же знал, что братва в сельцо собиралась. Помню, Убивец тебе об этом самолично рассказывал:
— Не, не говорил ничего… Ну, кажется, не говорил.
— Говорил, я знаю. Ежели выгода тебе будет или хвост задымится, то ты отца родного продашь. Продашь ведь?
— Да как можно?
— Продашь. Так что, может, ты и есть тот Иуда Искариотский… Ну чего погрустнел? Я пока тебя в том не виню. Когда обвиню — ох, худо тебе придется. Хоть и дорог ты мне, Иосиф, но в кипящем котле я тебя все же сварю. А иначе нельзя, ибо атаман я справедливый… Ну ладно, чего без толку языком молоть. Узнал что?
— Узнал. Вроде у купца Егория имеется…
— А ежели и там не та?
— Тогда дальше искать буду.
— Будешь, куда ж тебе деваться.
— Хоть бы объяснил, на что она тебе, штуковина эта. Я б, можа, лучше искать стал, коль знал б.
— Ничего тебе интересного в ней нет. Тебе лишь бы деньга шла да брюхо сыто было. Куда тебе о высоких порывах душевных размышлять.
— Так ты для души ее ищешь? Наши души скоро черти в ад утащат.
— Это твою, Иосиф, утащат, поскольку она у тебя черна и бесстыдна. А я после убийства не забываю Богу свечку за безвинно загубленных поставить и на храм пожертвовать. А книга та святая мне нужна, чтоб лучше грехи замаливать.
Роман посмотрел в хитрые глаза Хромого Иосифа и, взяв его крепко за запястье, сурово произнес:
— Запомни, тебе та книга без пользы. Куда ее приспособить — ни в жисть не додумаешься. А я, если узнаю, что ты недостаточно усерден в ее поисках или решил сам к рукам прибрать, так… В общем, котел кипящий тебе избавлением покажется.
Иосиф через силу улыбнулся. Его испугало, каким тоном были сказаны эти слова. На что атаману та святая книга — он как ни ломал голову, представить себе не мог. Что не молится — это точно, ибо похоже, что атаман давно с Богом порвал и черту душу свою продал. Одно знал Иосиф: нужна эта книга Роману до зарезу. Ведь на какой дом кабатчик ни укажет, где такая книга может быть, — тут же этот дом разграбляется. Двоих купцов за это жизни лишили. Видать, тайна какая-то жгучая в этой книге сокрыта, и, даже, несмотря на нешуточные угрозы атамановы, разузнать ее хотелось кабатчику жутко. Ведь любая тайна с деньгой связана, а иначе зачем она нужна.
В углу кабака давно уже пьянствовала веселая ватага. Морды там были — не приведи Господи. От ватаги отделился толстый, одноухий мужик. Зубов передних у него не было, а поэтому, когда он громко объяснял что-то своим приятелям, то брызгал на них слюной, а те, видимо, боясь его, ничего не говорили против и лишь незаметно утирались. Одноухий был пьян и противен.
— Налей-ка, хозяюшка колченогий, — наклонился он над Иосифом, брызгая слюной. Кабатчик отшатнулся к стене. — Хочу еще доброго вина.
— Будут деньги — будет тебе доброе вино.
— Я ж тебе уже все деньги отдал. Говорю — налей.
— Брось, Ивашка, — махнул рукой один из его приятелей. — Иди сюда, мы тебе нальем.
— Не-а, я хочу… Я хочу, чтобы он мне налил! — одноухий ткнул пальцем в атамана.
— Что?! — приподнял брови атаман.
— Налей, купчина. Должен же ты с простым людом делиться.
— А чего, и то правда, — крикнули из ватаги. — Наливай, купчина, не все тебе с нас три шкуры драть.
Идея выпить за чужой счет, похоже, пришлась по душе товарищам одноухого. Роман опытным взором сразу определил, что представляют из себя эти люди.
Сброд, бродяги, шатающиеся по городам и деревням, пошаливающие втихую на дорогах, озабоченные одним — раздобыть чарку или деньги на пропой. В стае, особенно пьяные, они смертельно опасны, жестоки, и ждать от них можно всего. Раньше никого из них атаман не встречал, но оно не удивительно — вон сколько мелких разбойников развелось, всех не узнаешь. Да к тому же и не обязательно Роману знать всякую мелочь, которую и к делу серьезному не приспособишь.
Иосиф сделал движение, пытаясь улизнуть, но атаман грубо хлопнул его по спине.
— Сиди, оглоед.
— Да я… Я за подмогой, — шепнул хозяин кабака. — Моим хлопцам тут не управиться. Сейчас стрельцов городовых приведу.
— Сиди, я сказал!
Он посмотрел прямо в пьяные глаза одноухого и, холодно улыбнувшись, громко произнес:
— Свинье по воле Господней надлежит из лужи пить, а не из кружки.
— А? — опешил одноухий, с трудом пытаясь сообразить, что же ему только что сказали. Наконец поняв его, округлил глаза и рванулся к атаману с криком: — Зашибу-у-у!
Крепкий кулак атамана с размаху врезался в широкую грудь, и одноухий, крякнув, отлетел на несколько шагов и упал на пол вместе с опрокинутым столом.
Вся ватага из пяти человек повскакала с мест. Тут же в их руках оказались кистени и ножи. Атаман встал спиной к бревенчатой стене, предварительно вытащив из-под стола топор, забытый кем-то из забулдыг. Топор молнией описал смертельную дугу.
— Ох, разнесут кабак, — прошептал Иосиф, съежившийся в углу и думающий, как бы улизнуть побыстрее и не попасть ни под атаманов топор, ни под разбойничий кистень.
К Роману подскочил молодой парнишка с заячьей губой и шрамом на лбу, но тут же отступил, держась за отрубленный атамановым топором палец. Остальные, ощерившись, стояли, как стая волков против рогатого лося, не решаясь прыгнуть первыми, чтобы тут же не пасть с раскроенной головой. Тут послышался дикий рев, от которого кровь стыла в жилах:
— Зашибу-у-у!
Одноухий, отдышавшийся после мощного удара, схватил обеими руками двухметровую скамью и, с трудом взмахнув ею, кинулся на атамана. Казалось, ничто не может его остановить, как ничто не остановит табун лошадей, несущийся по степи. Роман же был прижат к стене и даже не имел возможности отпрянуть в сторону, увернуться.
— Ну все, — зажмурил глаза Иосиф.
Он был уверен, что атамана теперь ничего не спасет. Но одноухий, не добежав трех шагов, тяжело рухнул на пол.
— У, гадюка! — прохрипел Убивец-Евлампий, сжимая топор. — Как почувствуете себя, когда обухом да по хребтине?
Это только что имел возможность испытать на своей шкуре одноухий, который теперь лежал на земле, постанывая.
— Ну что, крысиное племя? По норам! — усмехнулся атаман.
Ватага нехотя отступила. Никто из них не ожидал, что у их жертвы окажется подмога.
— Пошли отседова! — прикрикнул Роман.
Лиходеи, переругиваясь, но не слишком громко, чтобы не провоцировать дальнейшего разбирательства, отправились восвояси. Желание разобраться с незнакомцем у них отпало. Очень уж он решителен и силен, а про его приятеля и говорить нечего — вообще зверь. Так что шайка ушла, и в головах лихих парней была одна мысль — на ком бы без особого труда можно отыграться за обиду.
Хромой Иосиф обшарил у распростертого на полу одноухого карманы. Оказалось, что пропил он далеко не все и у него завалялось несколько монет, которые кабатчик, осклабившись, переправил к себе в карман. После этого слуги выкинули обобранного и избитого мужика за порог.
— Порешить бы их, атаман, — горячо произнес Убивец, сопровождавший сегодня атамана. — Найти бы их и разделаться. Скажи только — мы разом.
— Не дури.
— Надобно проучить, чтоб знали, на кого руку поднимать.
— Спешить надо. Не приведи Господь стрельцы на шум сбегутся… А с тех мерзавцев… Ну что с убогих возьмешь?
Завсегдатаи кабака давно привыкли к подобным картинам и знали, что в подобных случаях лучше всего не высовываться. Поэтому они тихо ждали, пока свара не уляжется, чтобы потом продолжить веселую гульбу, быстро забыв о том, что только что произошло. У выхода атаман кинул пристальный взор на притихший кабак. И в этот миг в нем поселилась смутная обеспокоенность, ощущение притаившейся опасности, источника которой он никак не мог понять. Он что-то должен был вспомнить, что-то очень важное, но нужные воспоминания ускользали, как вода сквозь раздвинутые пальцы…
Знатный дворянин Матвей Семенович, снискавший за добрую службу благодарность государеву и получивший в окрестностях хорошую вотчину, сидел тихо и спокойно в углу кабака и с интересом наблюдал за происходящим. Он привык к боям и дракам, и его занимало, чем же закончится потасовка. Он продумал, как в случае чего будет выбираться из кабака, а также прикинул, как можно помочь попавшему в беду мужику. Он знал, как опасны бывают бродяги, из которых состояла буйная ватага. Им рвут ноздри, их секут и колесуют, но они все равно, движимые кто голодом, кто жадностью, а кто просто каким-то злым ветром, шатаются по Руси, проливая невинную кровь, сея раздоры, смуту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45