Такую грязь, такую мерзость он себе, может быть, представляет! Если бы Йэн… это невозможно, непредставимо, чтобы Йэн так думал о женщинах и смотрел на такую гадость… но если бы, предположим, я такое о нем узнала, это резко изменило бы мои взгляды на него. Агнес же, вроде бы, и ничего… Как будто это совершенно нормально!
А может быть, она уже и сама знает об этом? И даже те картинки видела?!
— Да, я в курсе, - Агнес будто услышала мои мысли. Смотрела на меня зло, даже почти с ненавистью, - иди и обо мне сообщи. Расскажи своему инквизитору, иди! Я тоже эти картинки у него видела. Не рассматривала, но видела.
Меня мелко затрясло. Плакать не хотелось, просто дрожь какая-то…
— Агнес, - я даже не знала, что сказать.
— Ну-ка, прекратить! - вмешалась Тавита. Я с благодарностью взглянула на нее, - Агнеска, ты сдурела? Ты что, считаешь, он это правильно делает?
Подруга угрюмо взглянула на нее и пожала плечами.
— Ну всыплют ему там по первое число, и все. И правильно, я считаю, - заметила Тавита, - тебе же лучше, а то ты с таким потом горя хлебнешь.
Агнес взяла платок и снова высморкалась, длинно и основательно.
— И кончай реветь, в самом деле, - добавила Тавита, - подумаешь, трагедия…
Она умолкла, и я поняла, что ей только что хотелось сказать. Ей-то, может быть, каждый день плакать хочется. Она, может быть, и плачет в подушку по ночам, я один раз видела - когда от Иоста долго писем не было. Ее-то жених каждый день рискует собой в боевых вылетах. Вот это - трагедия, а здесь - что?
— Давайте, девчонки, лучше пожрем, - я поднялась, - а то, в самом деле, уже желудок болит.
На следующий день Феликс не вернулся.
И на послеследующий.
Агнес больше ничего не говорила, только была бледной, как тень. Я смотрела на нее и думала, что все это, пожалуй, к лучшему. Она позволяет этому типу себя унижать. И если сейчас у них произойдет разрыв, это лучшее, чего можно ждать. Конечно, ей это больно, я понимаю. Но лучше пройти через боль и забыть, чем потом страдать всю жизнь. Он до сих пор не удосужился сделать ей предложение или хоть как-то прояснить ситуацию. Если он на ней в итоге женится, то вот так всю жизнь и будет - неопределенность, неясность, а ведь это эгоизм с его стороны. Агнеска в него влюблена, вот так всегда, козлов всегда любят. Вопреки всему. Мне бы эта мерзость навсегда отбила охоту даже прикасаться к парню. Еще чего - выходит, он и на меня бы смотрел такими сальными глазками! Но Агнес его любит все равно, знает, что гад, и любит. Иначе с чего бы она такое могла простить?
Он ей не муж, даже не жених. Лучше порвать сейчас, пока еще не поздно.
Феликс вернулся через три дня. С утра. Я встретила его на улице. Возвращалась с ночного дежурства. У меня еще оставалось десять часов в больнице, без них меня к сессии не допустят. Поэтому, чтобы не работать в воскресенье, я взяла ночную смену. Отработала в приемном покое, как обычно. Немножко тяжело после этого целый день учиться, но что сделаешь? Возвращалась я ранним утром, еще пусто было во дворе, только за конвиктусом на спортплощадке занимались особо рьяные спортсмены.
Сегодня ночью привезли четверых с травмами, все выжили, одному из них я очень удачно поставила подключичный катетер. Так что были поводы радоваться. Хотя поспать удалось всего часа два, меня пошатывало, а впереди еще целый рабочий день. Но сейчас даже это меня не пугало - ну и что, справимся… И тут я увидела Феликса.
Он стоял возле мужского конвиктуса, что по соседству с нашим. Возле скамейки, держа за ручку огромный старомодный чемодан. Будто ждал кого-то.
Я не сразу его узнала, потому что он изменился. И когда узнала - то испугалась.
Ведь всего три дня прошло. Только три дня.
Да не так уж много изменилось. Просто он был очень бледный и как будто похудел. Скулы заострились. И выражение лица. Я никогда такого выражения у Феликса не видела. Он всегда смотрел нагловато-весело, глазки светились плотоядно. А сейчас лицо его было серьезным и будто пустым. Пустой, невидящий, равнодушный взгляд. Ко всему безразличный. Одной рукой он сжимал ручку чемодана, стоящего на скамейке, и на тыльной стороне кисти я увидела нашлепку клеевой повязки.
— Привет, - машинально сказала я. Уже невозможно сделать вид, что я его не заметила. Феликс ответил равнодушно и тихо.
— Привет.
— Ты… собрался куда-то? - спросила я.
Господи, и самое страшное - голос. Интонация. Он никогда так не говорил!
— К родителям. Меня исключили из школы, - ответил он так отстраненно, будто речь шла о ком-то другом.
— К-как исключили? - глупо сказала я. Феликс пожал плечами.
— А… что же ты теперь?
— Не знаю, - сказал он. Я вдруг почувствовала полную неуместность своего существования в этой точке пространства и времени, невозможность, дикость происходящего, до такой степени дикость, что даже и не знаешь, что сказать, как, зачем…
Думаю, перелом во мне произошел именно в этот момент. Точнее - чуть раньше. Когда я только его увидела - бледное лицо, взгляд опустошенный, в никуда, и белую нашлепку на тыльной стороне кисти. Вот тут что-то во мне надломилось и хрустнуло… хрустнуло и надломилось.
— Извини, - сказала я зачем-то. Феликс посмотрел на меня с легким удивлением.
— Почему? А… Да неважно.
— Ну ладно… я пойду тогда…
Я отошла на несколько шагов и наконец пустилась бегом прочь.
Комната напоминала поле боя. Разверстые пасти двух больших чемоданов на полу. В них летели книги, тряпки, связанные Агнес салфеточки, статуэтка Божьей Матери, картинка, покрывало, зеркальце, расчески, туфли… Все это было свалено кое-как. Тавита забилась в угол, на свою койку и угрюмо смотрела на все это разорение. Агнес, бледная, бешеная, с вытянутыми в струнку побелевшими губами, металась по комнате. Молча. Самое страшное то, что все мы молчали, все трое. Агнес сняла с полочки свои искусственные цветы, осталось только мое Распятие, голое, на голой стене, страшное в своей обнаженности. И картинка Тавиты - "Тайная вечеря", тоже осталась.
И с каждой тряпкой и книжкой что-то уходило, рвалось, один за другим лопались капилляры, текла кровь, вопили болевые рецепторы, и ничего, ничего нельзя было поделать с этим, потому что Агнес не могла поступить иначе, и я не могла остановить ее. И каждым движением она осуждала меня, приговаривала меня, но это все было ничего - она рвала по живому, и вот это уже было страшно и больно.
Агнес захлопнула один чемодан, потом второй.
— Ты куда идешь-то? - спросила Тавита тихо.
— К Петре. Они меня примут, у них первокурсница уехала.
Не глядя на меня, Агнес подхватила оба чемодана и вышла из комнаты - ободранной и страшно пустой.
Я повернулась к Тавите.
— Ты тоже уйдешь?
Она смотрела на меня со злостью.
— Да ну вас к черту всех! Дуры!
Легла на койку и отвернулась к стене.
Мы должны были встретиться с Йэном как раз этим вечером. И это было хорошо, потому что… потому что надо сразу и быстро все выяснить. Что выяснить, как - я сама еще этого не понимала.
Он сразу понял, что со мной что-то не так. Это Йэн. Он понимал меня с полувзгляда. Сунул мне припасенную шоколадку и сказал спокойно.
— Крис? Что-то случилось?
— Намнадопоговорить, - пробормотала я. Он понял и повел меня за конквиктус, мы двинулись по улице в направлении рощи. И там, в лесу остановились. Там нашлась пустая беседка, с вырезанными на ней сакраментальными "Пенни и Флавис здесь были" и "Маркус + Рита". Я взялась за изрезанный пыльный столбик, словно он мог мне чем-то помочь.
— Йэн, - сказала я, - Феликса выгнали из школы. Запрет на высшее образование.
Мне это показалось - или на лице Йэна появилось облегчение?
— А… вот ты что. Я и не знал. Правда. Я этим не занимался, это же не мой отдел. Просто передал дальше.
Я знала, разумеется, что специализация Йэна в ДИСе - контрразведка. Больше о его работе я не знала ничего, об этом нельзя говорить, понятно - секретность же.
— Так быстро приняли решение? - спросила я. Йэн кивнул.
— А в чем проблема? Это административная мера пресечения, укладывается в моральный кодекс. Суд здесь не нужен. Достаточно установить виновность, а она установлена.
— Йэн, - я помолчала, - тебе не кажется, что это… как-то слишком?
— Нет, - сказал он так, что переспрашивать не захотелось, - не кажется.
Во мне поднималось что-то слепое, ярость медленно разворачивалась внутри.
— Что же вы так… а если он шпион… ты же контрразведчик, нет? Надо было выяснить как следует. А что если эти вещи скантийские шпионы распространяют?
— Крис, - тихо сказал Йэн, - мне не нравится твой тон. Правда. Почему ты так говоришь?
— Нет, а в самом деле? Почему не выяснили, не связан ли он со Сканти?
Йэн смотрел на меня, словно пытаясь определить, ехидство это или я спрашиваю серьезно. Наконец ответил.
— Выяснили. Нет, не связан. Если бы был связан, его передали бы в наш отдел. А так, конечно, цепочку будем отрабатывать.
— За три дня выяснили? - я уже не могла сдержать злобно-ехидной интонации.
— Да. Этого срока вполне достаточно.
Он помолчал, потом спросил почти жалобно.
— Крис, что случилось? Почему ты так? Ты считаешь, что это было неправильно?
— Ты обещал, что с ним ничего плохого не случится! - почти выкрикнула я. Йэн пожал плечами.
— Но с ним ничего не случилось, не так ли? Его не посадили. Он жив, здоров, едет к родителям, будет жить и работать. В чем дело? Ты считаешь, что это надо было оставить без последствий?
— Йэн.. он никогда уже не будет врачом.
Йэн помолчал.
— Крис… врач - это не просто лекарь-ремесленник. Это эдолиец с высшим образованием. Ты понимаешь, что высшее образование накладывает и определенные моральные требования? Ты же помнишь, что при отборе… уже при отборе в высшую ступень отсеивали тех, кто… кто имел определенные замечания и отметку по поведению ниже восьми.
Я замолчала. Йэн вообще-то прав. Да, есть такое. Правда, не сказать, чтобы у нас кого-то отсеяли. Иметь оценку по поведению ниже восьми - надо быть уж совсем бандитом. Но да, нам говорили о моральном кодексе, о том, что специалист с высшим образованием обязан быть лидером не только в своей специальности… Обязан вести за собой, показывать пример и прочее бла-бла-бла…
Йэн взял мою руку и поцеловал. У него очень сильные пальцы. Сильные и гибкие. Мы с ним познакомились, когда я подвернула ногу, и он накладывал мне повязку. Очень умело накладывал. Я думала, он из наших же, из старшекурсников. Но потом выяснилось, что Йэн закончил школу разведки. Воевал в Кари, потом перевелся работать в ДИС, в инквизицию.
Вот он все и объяснил. И все правильно. Агнес - истеричка и дура. Все равно никакой нормальной жизни с этим Феликсом у нее бы не было.
Йэн. Мне вдруг страшно захотелось зареветь и обнять его, ткнуться носом в грудь, и он чтобы утешал меня и гладил по голове. Это же Йэн! Любовь моя, счастье мое. Я стиснула зубы и ограничилась тем, что погладила его по руке.
— Йэн, но… но ведь это же просто ошибка. Просто одна ошибка. Неужели надо из-за такого сразу ломать человеку жизнь?
— Это не случайная ошибка, - тихо сказал он. Я подняла лицо. Серые глаза Йэна - ни тени колебания, честный и прямой взгляд. Инквизитор. На воротнике нашит золотой крестик. Они всегда так носят. Да, это его работа. А как мы дальше жить будем? Как жить с человеком, если все время надо думать, что можно ему сказать, что нельзя…
— Йэн, - выдохнула я, - скажи мне. У вас в ДИСе применяют пытки?
Он пожал плечами.
— У нас много чего применяют. Смотря что понимать под этим словом.
(Ведь я теряю его, теряю! Еще немного - и я больше не смогу, никогда не смогу разговаривать с ним. Я больше не почувствую тепло его руки. Не увижу глаз. Он больше никогда не придет, потому что я запрещу ему приходить. Потому что я буду избегать его. Йэн, ну сделай же что-нибудь, ты же всегда что-нибудь делал! Ты же сильный, умный, ты все понимаешь! Сделай так, чтобы… чтобы мне не надо было терять тебя! Сделай так, чтобы все было по-прежнему… пожалуйста…)
По-прежнему - уже не будет.
— Крис, - его тон стал холоднее, - ты должна понимать… Я никогда не говорил с тобой об этом. Я не хотел. Но я думал, что ты и сама это понимаешь… Я же военный, Крис. Это война, пойми. Как в Кари была война, так и здесь. Только здесь - невидимая, которую никто может быть, кроме нас, не замечает. Но она ведь есть.
— На войне… - я могла говорить лишь с большими паузами, - позволено… все?
— Нет, Крис, не все. Очень даже не все. Это очень сложно, пойми. Очень не просто. Каждая… каждая сложная ситуация - это шаг, может быть, к гибели. Ты себе потом не простишь. Покаешься, исповедуешься, а себе простить не сможешь. Только ведь это тоже кто-то должен делать, понимаешь? Кто-то же вас-то должен защитить?
Я вырвала свою руку.
— От кого защитить? - почти крикнула я, - ты соображаешь, что говоришь? От кого? От несчастного этого Феликса? Этого дурака?
Йэн молчал беспомощно. Водил рукой по вырезанным на дереве чьим-то инициалам. Обводил их пальцем. Раз за разом.
— Я не знаю, как тебе объяснить, - сказал он, - понимаешь… это надо пережить, наверное, что ли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70