И не фыркайте, пожалуйста, это факт, имеющий солидное научное обоснование, опираясь на которое, можно разложить здорового человека, как младенца, без всяких внешних и внутренних следов.
Есть еще много иных способов, но ни один из них нельзя применить к нашему случаю. Например, люди умирают от электрического шока, но это не оставляет никаких следов. Разумеется, это первое, что приходит в голову в доме, переполненном различными электрическими приборами. Но Констебль не находился в зоне действия какого-либо прибора, впрочем, сила тока слишком слаба, чтобы поразить кого-то насмерть. Вся проблема с электричеством заключается в том, что если оно убивает, то делает это в течение секунды. Кроме того, есть некоторые препараты — например, инсулин, — которые очень трудно выявить при подкожных впрыскиваниях. Однако, думаю, что при вскрытии мы не пропустили этой или подобной возможности. Не хочу, чтобы вы неправильно поняли меня. Все, что мы могли, мы сделали.
Несколько минут Мастерс неуверенно наблюдал за своим собеседником из-под прищуренных век. Кирпичный румянец залил его лицо.
— Прошу вас не сердиться, доктор, — успокаивающе сказал он. — Вы хорошо себя чувствуете?
— Более или менее.
— Меня это радует, потому что я не имею ни малейшего понятия о том, что вас мучает. Клянусь Богом, вы уже достаточно подробно объяснили всю эту теорию. Чего вы хотите? Проверим только, хорошо ли я вас понял. Мистер Констебль мог умереть от удара кулаком в желудок. Или от удара тупым предметом по голове. Или от шока — кто-то вышел из-за угла и сказал: «У-ууу». Если вы позволите, — сказал он голосом, полным сарказма, — мы воспользуемся научной терминологией и этот случай определим как прекращение сердечной функции по неопределенной причине. Во всяком случае, вы вычислили три способа, которые могли вызвать смерть Сэмюэля Констебля. Вы согласны?
— Да.
— Вот видите. И вы думаете, что это умышленное убийство?
— Без всякого сомнения.
— Внимание! — Старший инспектор нацелил в Сандерса указательный палец. — Никаких утверждений. Подождем фактов, молодой человек. Но подискутировать мы можем. Констебль сказал своей жене, что идет ужинать, и вышел в холл?
— Да.
— Сколько времени прошло между той минутой, когда миссис Констебль в последний раз разговаривала с мужем, и моментом, когда она открыла дверь и увидела его, качающегося на ногах?
— Она говорит, что около минуты.
— Около минуты. Какой-либо другой человек выглядывал в холл, прежде чем миссис Констебль начала кричать?
— Нет.
— Значит, в течение этой минуты он был один?
— Правильно.
— Допустим, — продолжал Мастерс, — что убийца ждал там его. Предположим, что он напал на Констебля, когда тот вышел из комнаты. Ударил его в желудок или по голове. Думаю, ему хватило бы времени, чтобы быстро сбежать с лестницы или вернуться обратно в одну из спален, прежде чем миссис Констебль выглянула в холл?
— Да, наверное.
— В таком случае?…
— Видите ли, — пояснил Сандерс, — мы как раз приближаемся к главному. Все это может быть правдой. Вы можете выбрать себе теорию, которая вам больше нравится. И если даже дать голову на отсечение, что она верна, как вы сможете это доказать?
Наступила тишина. Мастерс пытался подняться со стула и что-то сказать, однако сумел справиться с собой. Лицо его было очень сосредоточенным.
— Вы поняли, о чем идет речь, — настаивал доктор. — Проблема заключается в том, что нет ничего, что указывало бы, каким образом встретила его смерть. Возможно, что это следствие удара в желудок или в голову, что, в свою очередь, могло произойти по несчастливой случайности в то время, когда он один находился в холле. Принимая какую-либо из этих версий, вы должны сознавать, что у вас нет никаких оснований для утверждения, что он умер тем или иным способом. Его смерть точно так же могла быть вызвана нервным шоком. В медицине нет ничего более загадочного и неопределенного, нежели нервный шок, над которым вы издевались минуту назад. Есть случаи, известные в медицине, когда люди умирали при виде железнодорожной катастрофы, при сообщении по радио или в результате «глупых шуток»! Даже при одной мысли, что кто-то нападает на них, хотя поблизости не было ни одной живой души. Поскольку мы не имеем ни малейшего понятия, как умер Сэмюзль Констебль, вы никогда не будете в состоянии что-либо доказать. Если это убийство, убийца свободен от ответственности перед законом.
Снова наступила тишина.
— Но здоровый рассудок не может согласиться с этим! — запротестовал Мастерс.
— Нет. Но самое неприятное заключается в том, что подобное уже не раз случалось.
— Что ж, доктор, посмотрим, что можно будет сделать, — Мастерс пытался казаться веселым. — Да, но должен признать, что мне не нравится вся эта история с отсутствием доказательств…
— Это самая меньшая из ваших неприятностей.
Старший инспектор приглядывался к своему собеседнику с некоторой долей подозрительности.
— Минуточку, доктор. Если бы я не знал вас так хорошо, то черт меня побери, если я не подумал, что во всем этом кроется что-то необычное. Вы уверены, что вы на правильном пути? Убийство? Из того, что вы мне рассказали, следует, что это мог быть и несчастный случай. Разве не так? Зачем же тогда вы нашпиговываете меня подозрениями, что Констебль умер насильственной смертью?
— Затем, что «ясновидящий» по имени Герман Пенник предсказал, что Констебль умрет в пятницу вечером около восьми часов, — буркнул Сандерс. — А я не верю в ясновидящих.
Приближался полдень, и солнце начало пригревать все сильнее. По главной улице медленно проехал автобус и, скрипя тормозами, остановился на остановке. Сандерс посмотрел на часы. Старший инспектор, который внимательно наблюдал за ним, громко вздохнул и вышел. Доктор услышал его голос, мягкий и просительный:
— Девушка, бар у вас открыт в воскресенье?
Возмущенный женский голос ответил, что открыт.
— Ах, — с удовольствием выдохнул Мастерс, — две кружки легкого пива, будьте так любезны.
В этот момент из автобуса, стоящего на остановке перед отелем, вышел Герман Пенник. Сандерсу трудно было объяснить, почему его фигура казалась ему настолько неуместной на улице маленького городка в спокойный воскресный полдень. К тому же им овладело чувство, которое мучило его со времени смерти Сэмюэля Констебля, что с каждой минутой личность Пенника растет и становится мощнее, как дерево манго, выпускающее все новые и новые побеги. Старший инспектор вернулся с двумя кружками светлого пива. Он держался с несколько нарочитой беззаботностью.
— Чтобы утолить жажду, доктор, — сказал он. — О чем это я хотел вас спросить, ага, видели ли вы в последнее время «Старика»? Сэра Генри Мерривейла?
— Он приедет сюда во второй половине дня.
— Та-ак. Ему уже известно об этом деле?
— Еще нет.
— А-а… Значит, не знает? Такая маленькая приятная неожиданность? Ну-ну! Ваше здоровье!
— Ваше. А тем временем, здесь находится некто, кого я хотел бы представить вам. Алло, сэр! — окликнул Сандерс Пенника. — Сюда. Это, — продолжил он, — мистер Мастерс, старший инспектор Скотланд-Ярда. Мастерс, это мистер Пенник, ясновидящий — феномен, о котором я вам рассказывал. Я просил его, чтобы он заглянул сюда к нам.
Довольное выражение исчезло с лица инспектора. Он бросил на Сандерса взгляд, полный упрека, отставил поспешно кружку и повернулся к Пеннику — мягкий на вид, как обычно.
— Прошу прощения, но я, видимо, плохо расслышал…
— Я, как это определил доктор Сандерс, ясновидящий, — сказал Пенник, не отводя глаз от своего собеседника. — Доктор Сандерс проинформировал меня, что вы будете вести это дело.
Мастерс покачал головой.
— Этот вопрос еще не решен. Я мало знаю обо всей этой истории. Однако, — сказал он голосом, пробуждающим доверие, — если бы вы захотели поделиться со мной своими взглядами на это дело, это, разумеется, помогло бы мне. Садитесь, пожалуйста. Чего вы выпьете?
Сандерс, который был хорошо знаком со старшим инспектором, знал, что когда последний одевал на себя маску чрезмерной любезности, его следовало остерегаться, как кобры.
— Благодарю вас, — сказал Пенник. — Я никогда не пью. И не потому, что у меня какие-то особые причины, просто алкоголь плохо действует на мой желудок.
— Много людей лучше всего помогли бы себе, если бы не пили — заметил Мастерс, с довольным видом глядя на свою кружку. — Возвращаясь к предыдущей теме, видите ли, дело в том, что не существует никакого дела. Если мы поднимем большой шум, а потом окажется, что Констебль умер естественной смертью, то мы доставим себе массу неприятностей…
Пенник слегка поморщился, бросив на Сандерса дружелюбный, но удивленный взгляд. И снова Сандерсу пришло в голову сравнение с деревом манго, это ощущение не было особенно приятным.
— Я вижу, доктор Сандерс немного рассказал вам об этом деле, — проговорил Пенник. — Разумеется, Констебль не умер естественной смертью.
— Вы тоже в это верите.
— Разумеется. Я просто это знаю.
Мастерс рассмеялся.
— Вы знаете? — спросил он. — В таком случае, может быть, вы также знаете, кто убил его?
— Разумеется, — ответил Пенник, ударяя себя легонько в грудь кулаком. — Его убил я.
Глава седьмая
Именно этот жест, а не слова, заставили Сандерса наблюдать за ним с вновь пробудившимся интересом. В облике Пенника в этот день было нечто неуловимое, нечто такое, что произвело впечатление расцвета этого довольно неприметного человека. Но что это было? Его твидовый костюм был достаточно солидным и не бросался в глаза, как костюм Сэма Констебля. Мягкая шляпа и бамбуковая трость, которые он положил рядом с собой на столе. Держался он так сдержанно, что это выглядело, скорее, неестественным. Но на мизинце левой руки кровавым светом поблескивал перстень с рубином.
Не могло существовать большего гротеска, нежели контраст между этой драгоценностью и их окружением: деревенская гостиница, прозаичный пейзаж с курами, лучи солнца, падающие сквозь чистые занавески на голову Пенника. Этот перстень так изменил его — отбрасывал на него свой лучезарный отблеск.
Сандерс был так поглощен этим наблюдением, что не заметил выражения лица Мастерса. Но ему было достаточно звука его голоса.
— Что вы сказали?
— Я сказал: его убил я. Разве доктор Сандерс не проинформировал вас об этом?
— Нет, он ничего мне не говорил. Поэтому вы сюда приехали? — Мастерс выпрямился. — Герман Пенник, вы хотите дать показания в связи со смертью мистера Констебля?
— Если вы этого хотите.
— Минуточку! Я должен предупредить вас, что вы не обязаны давать показания, но если вы их дадите…
— Я знаю, все будет в порядке, инспектор, — успокоил его Пенник.
Сандерс заметил выражение огромного облегчения на спокойном до сих пор лице Пенника. Однако в глазах его можно было прочесть раздражение.
— Я только не понимаю, почему доктор Сандерс не проинформировал вас об этом. Так же, как не понимаю причины всей этой шумихи. Доктор Сандерс может засвидетельствовать, что я предостерегал мистера Констебля в присутствии его жены и приятелей, что постараюсь его убить. Разумеется, я не сказал, что на сто процентов уверен в его смерти, поскольку не был уверен, удастся ли мне провести этот эксперимент. Но я предупреждал, что собираюсь попробовать это сделать. Мне трудно понять, почему здесь возникло какое-то недоразумение. Я ни в коем случае не притязаю на обладание сверхъестественными силами, и никто, по крайней мере, до сих пор, насколько мне известно, не был в состоянии предсказать будущее. Я предупредил, что постараюсь убить его, и убил. И к чему вся суматоха?
— Господи Иисусе… — выговорил Мастерс, с трудом переводя дыхание. — Прошу дать мне возможность вставить слово! Я должен предупредить вас, что вы не обязаны давать показания, но, если вы их дадите.
— А я повторяю, инспектор, что я знаю, что делаю. Меня проинформировали, что я могу дать показания такие, какие считаю нужным, не неся за это никакой ответственности.
— Кто вам это сказал?
— Мой адвокат.
— Ваш…
— Вернее, — поправился Пенник, — мой бывший адвокат, мистер Чейз. Но со времени нашего последнего разговора он отказал мне в своих услугах, думая, что я шучу. Но я совсем не шутил.
— Вы не шутили?
— Нет. Перед тем, как убить Сэма Констебля, я спросил мистера Чейза, могу ли я быть обвинен в убийстве, если убью Констебля в определенных мною обстоятельствах. Мистер Чейз заверил меня, что нет. В противном случае, я не стал бы этого делать. Я ужасно боюсь всевозможных закрытых помещений — на меня это плохо действует. Весь этот эксперимент не представлял бы для меня никакой ценности, если бы обрекал на риск быть заключенным в тюрьму.
— Ничего себе! А что вы думаете о повешении?
— Вы тоже считаете, что я шучу?
Мастерс громко откашлялся.
— Спокойно, спокойно! Мы не должны отклоняться… Прошу меня извинить, но… доктор, этот человек не сошел с ума?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Есть еще много иных способов, но ни один из них нельзя применить к нашему случаю. Например, люди умирают от электрического шока, но это не оставляет никаких следов. Разумеется, это первое, что приходит в голову в доме, переполненном различными электрическими приборами. Но Констебль не находился в зоне действия какого-либо прибора, впрочем, сила тока слишком слаба, чтобы поразить кого-то насмерть. Вся проблема с электричеством заключается в том, что если оно убивает, то делает это в течение секунды. Кроме того, есть некоторые препараты — например, инсулин, — которые очень трудно выявить при подкожных впрыскиваниях. Однако, думаю, что при вскрытии мы не пропустили этой или подобной возможности. Не хочу, чтобы вы неправильно поняли меня. Все, что мы могли, мы сделали.
Несколько минут Мастерс неуверенно наблюдал за своим собеседником из-под прищуренных век. Кирпичный румянец залил его лицо.
— Прошу вас не сердиться, доктор, — успокаивающе сказал он. — Вы хорошо себя чувствуете?
— Более или менее.
— Меня это радует, потому что я не имею ни малейшего понятия о том, что вас мучает. Клянусь Богом, вы уже достаточно подробно объяснили всю эту теорию. Чего вы хотите? Проверим только, хорошо ли я вас понял. Мистер Констебль мог умереть от удара кулаком в желудок. Или от удара тупым предметом по голове. Или от шока — кто-то вышел из-за угла и сказал: «У-ууу». Если вы позволите, — сказал он голосом, полным сарказма, — мы воспользуемся научной терминологией и этот случай определим как прекращение сердечной функции по неопределенной причине. Во всяком случае, вы вычислили три способа, которые могли вызвать смерть Сэмюэля Констебля. Вы согласны?
— Да.
— Вот видите. И вы думаете, что это умышленное убийство?
— Без всякого сомнения.
— Внимание! — Старший инспектор нацелил в Сандерса указательный палец. — Никаких утверждений. Подождем фактов, молодой человек. Но подискутировать мы можем. Констебль сказал своей жене, что идет ужинать, и вышел в холл?
— Да.
— Сколько времени прошло между той минутой, когда миссис Констебль в последний раз разговаривала с мужем, и моментом, когда она открыла дверь и увидела его, качающегося на ногах?
— Она говорит, что около минуты.
— Около минуты. Какой-либо другой человек выглядывал в холл, прежде чем миссис Констебль начала кричать?
— Нет.
— Значит, в течение этой минуты он был один?
— Правильно.
— Допустим, — продолжал Мастерс, — что убийца ждал там его. Предположим, что он напал на Констебля, когда тот вышел из комнаты. Ударил его в желудок или по голове. Думаю, ему хватило бы времени, чтобы быстро сбежать с лестницы или вернуться обратно в одну из спален, прежде чем миссис Констебль выглянула в холл?
— Да, наверное.
— В таком случае?…
— Видите ли, — пояснил Сандерс, — мы как раз приближаемся к главному. Все это может быть правдой. Вы можете выбрать себе теорию, которая вам больше нравится. И если даже дать голову на отсечение, что она верна, как вы сможете это доказать?
Наступила тишина. Мастерс пытался подняться со стула и что-то сказать, однако сумел справиться с собой. Лицо его было очень сосредоточенным.
— Вы поняли, о чем идет речь, — настаивал доктор. — Проблема заключается в том, что нет ничего, что указывало бы, каким образом встретила его смерть. Возможно, что это следствие удара в желудок или в голову, что, в свою очередь, могло произойти по несчастливой случайности в то время, когда он один находился в холле. Принимая какую-либо из этих версий, вы должны сознавать, что у вас нет никаких оснований для утверждения, что он умер тем или иным способом. Его смерть точно так же могла быть вызвана нервным шоком. В медицине нет ничего более загадочного и неопределенного, нежели нервный шок, над которым вы издевались минуту назад. Есть случаи, известные в медицине, когда люди умирали при виде железнодорожной катастрофы, при сообщении по радио или в результате «глупых шуток»! Даже при одной мысли, что кто-то нападает на них, хотя поблизости не было ни одной живой души. Поскольку мы не имеем ни малейшего понятия, как умер Сэмюзль Констебль, вы никогда не будете в состоянии что-либо доказать. Если это убийство, убийца свободен от ответственности перед законом.
Снова наступила тишина.
— Но здоровый рассудок не может согласиться с этим! — запротестовал Мастерс.
— Нет. Но самое неприятное заключается в том, что подобное уже не раз случалось.
— Что ж, доктор, посмотрим, что можно будет сделать, — Мастерс пытался казаться веселым. — Да, но должен признать, что мне не нравится вся эта история с отсутствием доказательств…
— Это самая меньшая из ваших неприятностей.
Старший инспектор приглядывался к своему собеседнику с некоторой долей подозрительности.
— Минуточку, доктор. Если бы я не знал вас так хорошо, то черт меня побери, если я не подумал, что во всем этом кроется что-то необычное. Вы уверены, что вы на правильном пути? Убийство? Из того, что вы мне рассказали, следует, что это мог быть и несчастный случай. Разве не так? Зачем же тогда вы нашпиговываете меня подозрениями, что Констебль умер насильственной смертью?
— Затем, что «ясновидящий» по имени Герман Пенник предсказал, что Констебль умрет в пятницу вечером около восьми часов, — буркнул Сандерс. — А я не верю в ясновидящих.
Приближался полдень, и солнце начало пригревать все сильнее. По главной улице медленно проехал автобус и, скрипя тормозами, остановился на остановке. Сандерс посмотрел на часы. Старший инспектор, который внимательно наблюдал за ним, громко вздохнул и вышел. Доктор услышал его голос, мягкий и просительный:
— Девушка, бар у вас открыт в воскресенье?
Возмущенный женский голос ответил, что открыт.
— Ах, — с удовольствием выдохнул Мастерс, — две кружки легкого пива, будьте так любезны.
В этот момент из автобуса, стоящего на остановке перед отелем, вышел Герман Пенник. Сандерсу трудно было объяснить, почему его фигура казалась ему настолько неуместной на улице маленького городка в спокойный воскресный полдень. К тому же им овладело чувство, которое мучило его со времени смерти Сэмюэля Констебля, что с каждой минутой личность Пенника растет и становится мощнее, как дерево манго, выпускающее все новые и новые побеги. Старший инспектор вернулся с двумя кружками светлого пива. Он держался с несколько нарочитой беззаботностью.
— Чтобы утолить жажду, доктор, — сказал он. — О чем это я хотел вас спросить, ага, видели ли вы в последнее время «Старика»? Сэра Генри Мерривейла?
— Он приедет сюда во второй половине дня.
— Та-ак. Ему уже известно об этом деле?
— Еще нет.
— А-а… Значит, не знает? Такая маленькая приятная неожиданность? Ну-ну! Ваше здоровье!
— Ваше. А тем временем, здесь находится некто, кого я хотел бы представить вам. Алло, сэр! — окликнул Сандерс Пенника. — Сюда. Это, — продолжил он, — мистер Мастерс, старший инспектор Скотланд-Ярда. Мастерс, это мистер Пенник, ясновидящий — феномен, о котором я вам рассказывал. Я просил его, чтобы он заглянул сюда к нам.
Довольное выражение исчезло с лица инспектора. Он бросил на Сандерса взгляд, полный упрека, отставил поспешно кружку и повернулся к Пеннику — мягкий на вид, как обычно.
— Прошу прощения, но я, видимо, плохо расслышал…
— Я, как это определил доктор Сандерс, ясновидящий, — сказал Пенник, не отводя глаз от своего собеседника. — Доктор Сандерс проинформировал меня, что вы будете вести это дело.
Мастерс покачал головой.
— Этот вопрос еще не решен. Я мало знаю обо всей этой истории. Однако, — сказал он голосом, пробуждающим доверие, — если бы вы захотели поделиться со мной своими взглядами на это дело, это, разумеется, помогло бы мне. Садитесь, пожалуйста. Чего вы выпьете?
Сандерс, который был хорошо знаком со старшим инспектором, знал, что когда последний одевал на себя маску чрезмерной любезности, его следовало остерегаться, как кобры.
— Благодарю вас, — сказал Пенник. — Я никогда не пью. И не потому, что у меня какие-то особые причины, просто алкоголь плохо действует на мой желудок.
— Много людей лучше всего помогли бы себе, если бы не пили — заметил Мастерс, с довольным видом глядя на свою кружку. — Возвращаясь к предыдущей теме, видите ли, дело в том, что не существует никакого дела. Если мы поднимем большой шум, а потом окажется, что Констебль умер естественной смертью, то мы доставим себе массу неприятностей…
Пенник слегка поморщился, бросив на Сандерса дружелюбный, но удивленный взгляд. И снова Сандерсу пришло в голову сравнение с деревом манго, это ощущение не было особенно приятным.
— Я вижу, доктор Сандерс немного рассказал вам об этом деле, — проговорил Пенник. — Разумеется, Констебль не умер естественной смертью.
— Вы тоже в это верите.
— Разумеется. Я просто это знаю.
Мастерс рассмеялся.
— Вы знаете? — спросил он. — В таком случае, может быть, вы также знаете, кто убил его?
— Разумеется, — ответил Пенник, ударяя себя легонько в грудь кулаком. — Его убил я.
Глава седьмая
Именно этот жест, а не слова, заставили Сандерса наблюдать за ним с вновь пробудившимся интересом. В облике Пенника в этот день было нечто неуловимое, нечто такое, что произвело впечатление расцвета этого довольно неприметного человека. Но что это было? Его твидовый костюм был достаточно солидным и не бросался в глаза, как костюм Сэма Констебля. Мягкая шляпа и бамбуковая трость, которые он положил рядом с собой на столе. Держался он так сдержанно, что это выглядело, скорее, неестественным. Но на мизинце левой руки кровавым светом поблескивал перстень с рубином.
Не могло существовать большего гротеска, нежели контраст между этой драгоценностью и их окружением: деревенская гостиница, прозаичный пейзаж с курами, лучи солнца, падающие сквозь чистые занавески на голову Пенника. Этот перстень так изменил его — отбрасывал на него свой лучезарный отблеск.
Сандерс был так поглощен этим наблюдением, что не заметил выражения лица Мастерса. Но ему было достаточно звука его голоса.
— Что вы сказали?
— Я сказал: его убил я. Разве доктор Сандерс не проинформировал вас об этом?
— Нет, он ничего мне не говорил. Поэтому вы сюда приехали? — Мастерс выпрямился. — Герман Пенник, вы хотите дать показания в связи со смертью мистера Констебля?
— Если вы этого хотите.
— Минуточку! Я должен предупредить вас, что вы не обязаны давать показания, но если вы их дадите…
— Я знаю, все будет в порядке, инспектор, — успокоил его Пенник.
Сандерс заметил выражение огромного облегчения на спокойном до сих пор лице Пенника. Однако в глазах его можно было прочесть раздражение.
— Я только не понимаю, почему доктор Сандерс не проинформировал вас об этом. Так же, как не понимаю причины всей этой шумихи. Доктор Сандерс может засвидетельствовать, что я предостерегал мистера Констебля в присутствии его жены и приятелей, что постараюсь его убить. Разумеется, я не сказал, что на сто процентов уверен в его смерти, поскольку не был уверен, удастся ли мне провести этот эксперимент. Но я предупреждал, что собираюсь попробовать это сделать. Мне трудно понять, почему здесь возникло какое-то недоразумение. Я ни в коем случае не притязаю на обладание сверхъестественными силами, и никто, по крайней мере, до сих пор, насколько мне известно, не был в состоянии предсказать будущее. Я предупредил, что постараюсь убить его, и убил. И к чему вся суматоха?
— Господи Иисусе… — выговорил Мастерс, с трудом переводя дыхание. — Прошу дать мне возможность вставить слово! Я должен предупредить вас, что вы не обязаны давать показания, но, если вы их дадите.
— А я повторяю, инспектор, что я знаю, что делаю. Меня проинформировали, что я могу дать показания такие, какие считаю нужным, не неся за это никакой ответственности.
— Кто вам это сказал?
— Мой адвокат.
— Ваш…
— Вернее, — поправился Пенник, — мой бывший адвокат, мистер Чейз. Но со времени нашего последнего разговора он отказал мне в своих услугах, думая, что я шучу. Но я совсем не шутил.
— Вы не шутили?
— Нет. Перед тем, как убить Сэма Констебля, я спросил мистера Чейза, могу ли я быть обвинен в убийстве, если убью Констебля в определенных мною обстоятельствах. Мистер Чейз заверил меня, что нет. В противном случае, я не стал бы этого делать. Я ужасно боюсь всевозможных закрытых помещений — на меня это плохо действует. Весь этот эксперимент не представлял бы для меня никакой ценности, если бы обрекал на риск быть заключенным в тюрьму.
— Ничего себе! А что вы думаете о повешении?
— Вы тоже считаете, что я шучу?
Мастерс громко откашлялся.
— Спокойно, спокойно! Мы не должны отклоняться… Прошу меня извинить, но… доктор, этот человек не сошел с ума?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34