– Вот даже как! – воскликнул я. Все вокруг было как в тумане.
– Именно эта нелокальность разума и позволяет нам размышлять о самих себе, воспринимать себя как бы со стороны. Подумайте сами: ведь сознание развивалось точно так же, как зрение, и вместе с ним. У низших животных глаза находятся по бокам головы и смотрят в разные стороны. Такие существа видят мир двумерным. Вот попробуйте, закройте рукой один глаз!
– Который?
– Какой хотите.
Я попробовал, попал пальцем в глаз и ойкнул от боли.
– Вот так они и видят! Однако в ходе эволюции глаза сместились и повернулись вперед, так что накладывающиеся друг на друга ноля зрения стали обеспечивать трехмерное восприятие. Теперь мы можем видеть в глубину, появилось новое, третье измерение. Эффект сознания практически аналогичен: оно также дает нашему восприятию мира новое измерение… Руку можете убрать.
Профессор подождал, пока я это сделаю, потом продолжил:
– Стереоскопичность, связанная с совместной активностью двух полушарий мозга, точно так же включается в результате акта восприятия окружающего мира и попытки его осмысления…
Я недоверчиво покачал головой.
– Теория интересная, а как обстоит дело с доказательствами?
Он презрительно махнул рукой с зажатой в ней сигаретой.
– Этим пускай занимаются экспериментаторы. Я теоретик.
Я задумчиво почесал в затылке. Смело, конечно, но… Профессор увлеченно жестикулировал.
– Вот возьмите хотя бы такой феномен, как метафоры в человеческом языке. В отличие, скажем, от каких-нибудь дельфинов или орангутангов мы просто не можем обойтись без метафор! А что это такое? Два понятия сравниваются и связываются в одно целое без всяких там «похоже» или «как»: «огненная колесница солнца», «пелена тумана» и так далее. Понимаете? Таким образом язык отражает свойства сознания, два информационных сигнала накладываются, порождая третий, создавая новый смысл!
– М-м… орангутанги… а у них как? – тупо спросил я. Профессор только отмахнулся и понесся дальше. Глаза его горели.
– А вот самое интересное! Сознание животного существует лишь в настоящем. Хочется есть? Давай сейчас! – Он ткнул пальцем в стойку. – Видим то, что видим сейчас. – Тычок в окно. – Все в настоящем времени! Все привязано к тому, что окружает нас в данный момент. Сознание увязает в примитивных реалиях. – Руки его плавно поднялись и резко опустились, словно прижимая воздух к земле. Я готов был аплодировать его артистическим способностям. – И только человеческий разум способен предвидеть и сожалеть, вспоминать и надеяться! Понимаете? Понятие времени существует лишь в рамках человеческого сознания! Само по себе время есть следствие стереоскопичности!
– Гм… – У меня появилось какое-то странное ощущение. – Гм… – Однако мой собеседник явно ожидал более пространной реакции. – Даже время? А не слишком ли вы размахнулись?
Он снисходительно улыбнулся.
– Да что вы… Вы же сами видите, какие тут перспективы! Просто невероятные!
– Ну да, конечно, – промямлил я, желая поскорее закончить лекцию. Однако профессор явно не собирался так скоро сдаваться.
– Способность «смотреть со стороны», в том числе и во временном аспекте, дала человеку возможность развить также и мораль! Что это такое, как не способность предвидеть нужды или откладывать на будущее их удовлетворение? – Он вздохнул, заморгал и возвел взгляд к потолку. – На самом деле это всегда доставляло мне массу неудобств…
– Что, мораль?
– Отложенное удовлетворение. – Он пристально посмотрел мне в глаза и улыбнулся. Заговорщически…
От профессора страшно несло одеколоном. Я поежился. О боже. Он все не унимался:
– Сама человеческая цивилизация как таковая обусловлена объективизирующими свойствами стереоскопичности. Когда люди осознали, что могут взглянуть на себя «со стороны», то вся их жизнь стала, по существу, историческим сюжетом. Разум стал как бы рассказчиком. Отсюда мифы, биографии – литература, наконец!
– «Так говорил Заратустра»! – расхохотался я, обрызгав слюной его свитер.
Удивительный лектор все больше возбуждался, его очки запотели, жестикуляция стала беспорядочной. Я почему-то был уверен, что сейчас он заговорит о Боге…
– И в самом деле, – воскликнул он, раскинув руки широко в стороны, – в этом «внешнем» сознании, если разобраться, содержится вся суть наших понятий о божественном! Что это, как не душа в самом классическом ее понимании? Нелокальность, нематериальность, существование вне тела и одновременно способность наблюдать, судить, делать выводы! Требуется лишь один маленький шажок, чтобы появилось понятие о «высшем духе», вездесущем и всезнающем, направляющем и контролирующем развитие всего мира, видимого и невидимого! Это и есть всеобщий первоисточник, универсальный историк, главный творец сюжетов – Господь Бог! – Профессор перевел дух, удовлетворенно затянулся сигаретой и, наклонившись ко мне, тихо спросил: – Вы когда-нибудь спали с мужчиной?
Сол потянул меня за рукав.
– Пошли, – шепнул он. – Ты же видишь, это псих.
– Ага, – согласился я, догоняя его, – но какие у него руки!
– Ты совсем, что ли, пьяный? – фыркнул он.
Я оглянулся. Профессор размахивал руками, повернувшись к какому-то бедняге, оказавшемуся рядом. Похоже, он начал лекцию сначала… Ладно, Богему в помощь. И всем нам. Я чувствовал себя просто великолепно. Солу пришлось прислонить меня к стенке лифта и поддерживать одной рукой, нажимая кнопку нашего этажа. Лифт загудел и тронулся. Я посмотрел на свое отражение в зеркле: мои плечи тряслись от смеха, лицо было искажено безудержным весельем. «Типология! Френология! А как же без теологии!» – повторял я, хихикая. Сол молча слушал и вздыхал. Вдруг я обратил внимание на табличку, которую он прицепил мне на грудь в начале вечера. В зеркале задом наперед читалось: «кочаб йонвымС». К шестому этажу мне наконец удалось это расшифровать.
– Ах ты, гад! – обернулся я к Солу, показывая на табличку и стараясь не смеяться.
Он вынул сигару изо рта и пожал плечами.
– Так, просто пришло в голову.
26
Я проснулся с таким похмельем, что больно было даже дышать. С трудом приподнявшись и разлепив глаза, я обнаружил, что все шторы открыты и комната полна слепящего света. Постель Сола была даже не разобрана. На телефоне у кровати назойливо мигала красная лампочка. Это меня раздражало. Я поднял трубку и вызвал портье. Трубку взяла вчерашняя нервная дама.
– О, мистер Доннелли! Доброе утро! – сладко пропела она. – Для вас оставлено сообщение от мистера Кифера. Вам прочитать?
– Да, пожалуйста, – с трудом прохрипел я.
– «Беги».
– Что? – не сразу понял я. – Как это беги?
– Это и есть сообщение. «Беги», больше ничего. Ничего не понятно.
– Когда он звонил?
– В два часа ночи.
Я потер лицо, медленно приходя в себя.
– А сейчас сколько?
– Одиннадцать ноль-пять.
– Спасибо.
Я повесил трубку. Слово каталось в моей больной голове как тяжелый шар с надписью «беги». Может, я еще пьяный? Что мог иметь в виду Джек? До чего же надоели эти проклятые интриги! В животе творилось черт знает что. Я сполз с кровати и на коленях пополз к туалету.
Уже стоя под душем, я вдруг вспомнил. Где Сол? Почему он ушел и не оставил даже записки? Или опять хлопнулся? Слава богу, хоть хватило ума оставить на тумбочке три таблетки тайленола… С благодарностью проглотив их и натягивая брюки, я заметил на полу в пятне солнечного света синюю гидеоновскую библию. Она стояла на ковре «домиком», будто ее случайно уронили. Ничего особенного, но я почему-то страшно перепугался. «Беги»? В смысле, «убирайся отсюда»? Боже мой…
Вот тут-то дверь затрещала, и они вломились. Крепкие парни, сияющие чистотой, остриженные по-военному, в черных костюмах и белых рубашках с галстуками. Действовали они очень слаженно. Один, здоровенный блондин, толкнул меня на кровать и многозначительно поднес палец к губам, хотя, впрочем, необходимости в этом не было. Другой задернул шторы и стал рыться в моем чемодане, не забыв распороть подкладку. Третий методично обследовал ящики комода, потом выдвинул их полностью, проверив, нет ли чего снизу, и высыпал все содержимое в пластиковый мешок. Еще один вырвал из стены телефонный провод, обмотал его вокруг кулака и аккуратно притворил дверь, поправив сбитые петли. На поясах у всех висели маленькие черные рации, но пистолетов почему-то не было.
Однако самым сильным потрясением для меня оказался старший из них – пузатый тип в мешковатом синем костюме, – мой старый знакомый. Он молча подошел к шкафу, поднял с ковра все еще валявшуюся там библию, зачем-то понюхал и перебросил через всю комнату своему коллеге, который ловко подхватил ее и положил в мешок к остальным вещам. Пузатый сел на стул и начал задумчиво щелкать суставами пальцев. Пока не было сказано ни слова. Он лишь пристально смотрел на меня, будто чего-то ждал. На его большой куполообразной голове коротким ежиком топорщились седые волосы. Старый вояка, подумал я. Остальные гости остались стоять, сидел он один.
Покончив со своими обязанностями, подчиненные молча повернулись к нему, ожидая дальнейших указаний. Подумав еще, он слегка кивнул, и тогда белобрысый снял с пояса рацию и сухо произнес: «Готово».
Мой ошарашенный разум наблюдал всю сцену, находясь вовсе не там, где принято считать, а где-то далеко сзади. Мне хотелось взять пульт и переключиться с этого жуткого боевика на другой канал. Скорей бы рекламный перерыв. Мышца на правой икре почему-то начала подергиваться.
Допрос начал блондин. Он произносил фразы с южным акцентом, очень вежливо, как бы между прочим. Роль «доброго» следователя в классическом варианте.
– Если вы не возражаете, мы зададим вам несколько вопросов, мистер Доннелли.
– О вашей матери, – добавил другой, продолжая накручивать на руку телефонный провод. Тон его был резким и саркастическим, под пиджаком вздувались грозные мускулы, кулак он старался держать все время на виду… «Злой» следователь.
– Вы последним видели ее живой? – спросил «добрый».
Я кивнул. Моя мать? Она-то тут при чем? Лицо мое сморщилось от умственных усилий. Попробуйте сделать это с похмелья, и вы поймете, как я себя чувствовал.
– Вы знаете, от чего умерла ваша мать? – продолжал южанин.
Я удивленно уставился на него, потом ответил: – Рак.
– А вы очень удивитесь, если мы вам скажем, что умерла она от перелома позвоночника? – ехидно осведомился «злой».
У меня отвисла челюсть. Закрыв рот, я с трудом выдавил:
– Не может быть…
– Не пугайтесь, это не допрос, а дружеская беседа, – продолжал он с фальшивой улыбкой. – Вас ни в чем не подозревают. Пока.
Мне хотелось прыгнуть на него и перегрызть горло. Или хотя бы расквасить нос. Надо успокоиться. С этими людьми надо быть осторожней.
– В чем вы хотите меня обвинить? – спросил я спокойно.
Он усмехнулся.
– Вы с матерью, кажется, были не в самых лучших отношениях?
Я промолчал.
– Мы вполне могли бы понять человека, который хотел избавить родную мать от лишних страданий… – пожал плечами «добрый». – Убийство из милосердия, так сказать.
Абсурдность всего происходящего заставила меня утратить хладнокровие.
– Я не понял. Вы хотите сказать, что я убил свою мать из ненависти или потому, что хотел облегчить ее страдания?
«Злой» следователь так туго затянул на руке провод, что костяшки пальцев побелели.
– Нам просто кажется любопытным, что старший сын, вычеркнутый из завещания состоятельной женщины, оказался последним, кто застал ее в живых.
Я знаю, что это звучит глупо, но до того момента мысль о завещании не приходила мне в голову. Душеприказчиком был Хоган, ему обо всем и заботиться. Расходы на похороны, долги, пожертвования в пользу церкви, благотворительность… Я никогда не думал о матери как об особе состоятельной. За двадцать лет мне не досталось от нее ни цента, да я ни на что и не рассчитывал. И мысль о том, что меня подозревают в корыстолюбии, ударила меня больнее, чем само обвинение в убийстве.
Я злобно глянул на «злого» следователя.
– Если вы меня обвиняете, то арестуйте! Если нет, выкатывайтесь отсюда!
«Добрый» достал из кармана глянцевую фотографию и бросил мне на колени.
– Мистер Доннелли, вы были знакомы с этой женщиной?
Я глянул и похолодел. На снимке была единственная женщина, убийство которой мне пришлось наблюдать. Я кивнул и спросил:
– Как она умерла?
– Откуда вы знаете, что она умерла? – тут же парировал «злой».
– Э-э… он сказал, – заикаясь, промямлил я.
– Нет, сэр, я такого не говорил, – покачал головой белобрысый. – Она могла просто уехать. Когда вы видели ее в последний раз?
Я лихорадочно соображал.
– В октябре прошлого года… А в чем дело?
– Вы ушли тогда с вечеринки вместе с ней, – сказал «злой». – Она провела ночь у вас дома?
Миссис Джордан! Соседка нас видела. Скрыть не удастся.
– Да, – ответил я, сглотнув подкативший к горлу комок. Неужели они нашли тело?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41