– Каждый в своем отдельном мире.
Лора задумалась, что-то вспоминая.
– Еще они не понимают вашей музыки. Воспроизвести ее они не могут, как не могут петь и танцевать, но очень ею интересуются. Изучают композицию, динамику… Особенно их увлекает рок-н-ролл: Элвис, Чак Берри, Джерри Ли Льюис, Бадди Холли. Они были страшно удивлены, когда узнали, что тексты песен рифмуются, для них это совершенно недоступно. В лучшем случае они понимают примитивный ритм, регулярность, интервалы, как в работе часового механизма.
– А диско им нравится?
– Диско? А что это такое?
– Ну как же… Обтягивающие брюки, высокие каблуки… «Вилидж пипл» – слышала?
– Кто это?
– Они тогда гремели.
– Так же, как Элвис?
– Ну… – Меня вдруг посетила странная мысль. – А Кросби, Стиллс, Нэш и Янг?
– Это что, адвокатская контора?
– Джон, Пол, Джордж, Ринго? – Она молча смотрела на меня. – Ну же… «Битлз», ливерпульская четверка!
– Наверное, я их пропустила, – пожала она плечами. У меня голова шла кругом. Она не слышала «Битлз»!
– А Джон Кеннеди?
– Он тоже музыкант?
– Вьетнам. Даллас. Джеки. Освальд. Руби… Боже мой, неужели ты думаешь, что я в это поверю?
– Во что поверишь? Я тебя не понимаю.
– Кто сейчас президент?
– Какой страны? Ну ладно, ладно, шучу. Джордж Буш, правильно?
– Так, это уже кое-что. – Я начал немного успокаиваться. – А до него?
– Актер какой-то. И Нэнси.
– А еще раньше? Лора покачала головой.
– Я мало смотрю новости.
– А Гитлер? – прищурился я.
– Его я знаю.
– Хиросима?
– Ну конечно.
– Уф-ф… Трумэн? Эйзенхауэр?
– Да.
– А потом?
– Что потом?
Я перевел дух. Если это игра, я ее поймаю. Кто там у нас еще в 50-х…
– Дэйви Крокетт?
– В три года убил медведя. Ты что, не был в Диснейленде?
– Так, ладно… Джон Уэйн?
– Видела.
– Нэнси Синатра?
– Это жена Фрэнка?
– М-м… Вудсток?
– Погоди. Это такая желтая птичка из комиксов, правильно?
Итак, моя инопланетянка умудрилась как-то пропустить все 60-е. И 70-е тоже. Провал в памяти? Искусственная амнезия? Я закрыл лицо руками.
Лора сочувственно вздохнула.
– Послушай, я, кажется, поняла, что ты хочешь узнать. Не мучайся. Я не знаю ничего, что было после 1959-го или около того.
– Почему?
– Как раз тогда они отправили меня назад. Перелет продолжался примерно тридцать ваших лет.
– Стоп! – сказал я, закуривая очередную сигарету. Теперь не уйдешь, голубушка. Это уже физика. – Тридцать лет, говоришь?
– Да.
– А весь полет туда провела в утробе?
– Правильно.
– Значит, туда девять месяцев, а обратно тридцать лет?! Я не сводил глаз с ее лица, едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. Наконец-то мне удалось найти брешь. Пускай теперь попробует вывернуться!
– Я не могу объяснить, – потупилась она.
– Не можешь, – довольно кивнул я.
– Я же тебе говорила… Сама не понимаю, могу только догадываться. Наверное, полет туда проходит быстрее, чем обратно. Ну… как, например, в гору и с горы. Или же они стареют иначе, чем я. Так или иначе, какая разница! Это всего лишь время.
Она сказала это так, словно извинялась, что не заметила дорожный знак. Думаю, тогда я и начал выходить из себя. Такой отличный выстрел, и опять в «молоко».
– Так сколько же все-таки тебе лет?
– Сорок два, если по-вашему.
– Ерунда! Тебе никак не больше тридцати.
– Будем считать это комплиментом, учитывая, как вы все помешаны на возрасте. Мне сорок два.
– Неплохо сохранилась.
– Спасибо. Очевидно, полет благотворно на меня noдействовал…
– У тебя есть дети? – быстро спросил я.
Лора пристально взглянула на меня.
– Нет.
– Ты хочешь их иметь?
– Очень! – серьезно ответила она.
– Тогда поторопись. – Мне почему-то вспомнился мальчик в красном свитере. Лора молчала. – Время работает против тебя. – Я машинально взглянул на часы и улыбнулся. – А наше сегодняшнее уже закончилось. – Она молча смотрела на меня, в глазах появился страх, но я уже не мог остановиться. – Сердишься? Ах да, я и забыл: вы слишком развиты, чтобы поддаваться эмоциям. Ну и, конечно, если вовремя принимать таблетки… – И зачем только я все это говорю?
– Таблетки? – осторожно спросила Лора.
– Ну, ты знаешь… Некоторые из нас, землян, настолько примитивны, что вынуждены контролировать свои эмоции с помощью лекарств. Снимать напряжение, так сказать. Создавать иллюзию душевного покоя.
Она молчала.
– Сколько ты их пьешь, Лора?
– Что?
– Сколько валиума ты принимаешь в день? – Ее взгляд стал жестким.
– Так ты обыскивал мою сумочку?
– Не было нужды. Ты оставила ее открытой, все было видно: рецепт и горсть шоколадок.
– Ты не имел права…
– Может, все-таки расскажешь, что с тобой? Это бы мне сильно помогло… понять, что происходите моей пациенткой на этой планете! – Лора промолчала. – Ну давай, скажи хоть что-нибудь!
Опять молчание.
– Ну хорошо, я подскажу… вернее, задам вопрос. – Я задумчиво потер лоб, соображая, как лучше сформулировать. – Для чего тебе такая куча шоколадок?
– Почему ты сердишься? – вдруг спросила она.
– Я сержусь? Я? Ну да, разумеется, кто же еще! Ведь это со мной сотворили невесть что, это я утешаю себя идиотским бредом, это у меня, черт побери, два отца и ни одной матери!!!
Она вскочила с кресла и направилась к двери.
– Стой… – Я догнал ее и загородил дорогу. Несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, примирительно поднял руки. Отлично, док, прямо по учебнику. – Извини. Я… я погорячился. Почти не спал ночью, много курю… и вообще… Извини.
Лора молча смотрела мне в лицо. Невозможно было понять, расстроена она или в ярости.
– Лора… – снова начал я.
– Что? – Она опустила глаза.
– Ты хочешь, чтобы мы и дальше встречались? Если да, то, пожалуйста, помогай мне, работай! Не делай вид, что приходишь сюда только из-за моих прекрасных глаз или по поручению этих твоих зеленых человечков. – Я старался поймать ее взгляд. – Иначе я не смогу помочь тебе.
– Чего ты хочешь от меня?
– Правды!
– Ты хочешь сказать… – Теперь стало ясно – она в бешенстве. – Ты хочешь сказать, что все это… – Задыхаясь от гнева, она обвела рукой кабинет. – Все это время… ты не верил ни единому моему слову?!
Притворяться дальше не было смысла.
– Да, – сказал я устало.
Удар был неожиданным, я не успел даже шевельнуться. Меня никогда не били так сильно – даже мужчины, тем более женщины. Я свалился как мешок с мукой. И тогда она схватила за шиворот и – клянусь богом, это правда! – подняла меня на воздух одной рукой, как щенка, и встряхнула. Меня, здорового мужика – тоненькая, хрупкая на вид девушка. Перед глазами все плыло, я услышал ее слова:
– Тогда поверь в это!
Что было дальше, не помню. Когда я очнулся, за окнами уже темнело. Нижняя челюсть распухла и еле двигалась. Одно только радовало: эту девицу я больше никогда не увижу.
12
Ну и скатертью дорога! Кому нужна эта сучка? Черт побери, она сломала мне челюсть! Больше полугода встречались – и вдруг такое! Я несколько дней не мог прийти в себя от ярости. Получив по почте конверт с тремя двадцатками и десяткой, я порвал его в мелкие клочки вместе с содержимым и лишь много позже вспомнил, что на купюрах, как и на всех прежних, стояла подпись Айви Бейкера Приста, государственного казначея в 50-х, при Эйзенхауэре, хорошо знакомая мне еще со времен увлечения коллекционированием. Набушевавшись вволю и придя в себя в достаточной степени, чтобы осознать, насколько близок оказался к профессиональному самоубийству, я немедленно впал в панику. Как можно было до такой степени ошибиться в состоянии пациентки? Почему я так доверял ей, почему не разглядел приближающуюся вспышку гнева, с самого начала недооценил явную склонность к насилию? И самое главное – почему, уже после нападения, продолжал испытывать чувство вины, ощущая себя чуть ли не предателем? Внезапно я с ужасом понял, что ищу для Лоры оправданий, так же точно как жены, подвергшиеся жестокому обращению, пытаются оправдать своих мужей. Иными словами, мне настоятельно требовался отдых.
Это был мой первый отпуск после окончания аспирантуры. Предел моих мечтаний – две недели в Траверс-Сити на берегу озера в северном Мичигане, после окончания туристского сезона, вдали от суеты. Я читал, спал, слушал классическую музыку, но главным образом наслаждался тишиной. Вы не представляете, насколько желанной может быть тишина после того, как столько лет сидишь в кабинете и только и делаешь, что говоришь, слушаешь, снова говоришь и снова слушаешь. Я жег костры. В День благодарения напился в одиночестве и до поздней ночи шатался по лесу. Наблюдал целое семейство оленей на вершине холма. И никаких летающих тарелок – ни одной. И каким же надо было быть идиотом, чтобы связаться в этакую историю! Хватит с меня мрачных тайн и мировых загадок, пусть ими занимаются те, кому положено. Две недели я почти не вспоминал о Лоре, хотя предыдущие семь месяцев практически не думал ни о чем другом.
На работу я возвращался с удовольствием, готовый к подвигам. Походка была упругой, глаза блестели. Так продолжалось до тех самых пор, пока я не стал просматривать почту. Один из конвертов был без обратного адреса, тяжелый и пах как-то странно. Я долго держал его в руке, не открывая, полный мрачных предчувствий. От нее, наверняка от нее. Что делать с этим ящиком Пандоры? Открывать или нет? Я потер подбородок и поморщился – трещина в челюсти еще давала о себе знать.
Дорогой Джон!
Поскольку мы, наверное, никогда больше не увидимся, я решила рассказать тебе остаток моей истории…
Нет, нет, нет! Только не это! Я в отчаянии взъерошил волосы и закурил. И все-таки придется прочитать.
Очень странно было видеть слова взрослой женщины с острым умом и грамотной речью, выведенные старательным почерком девочки-подростка, с росчерками и завитушками, на голубой почтовой бумаге. И еще одно. Некоторые девочки имеют обыкновение ставить над «i» вместо точек маленькие кружочки. Вы не поверите, но Лора ставила квадратики!
Я так и слышу, как ты говоришь со своим обычным скептицизмом, что не понимаешь их вечной неподвижности. Попробую объяснить еще раз. Во-первых, холоки начали путешествовать по снам очень давно, на многие сотни лет раньше, чем стали применять тот же самый метод для свертки пространства. Последнее они умеют делать всего какую-нибудь сотню ваших лет. Как? Представь себе детскую карусель. Ты сидишь на лошади неподвижно, но в то же время движешься. Или вспомни Гераклита с его вечно текущей рекой, в которую нельзя войти дважды. Если ты захочешь, допустим, попасть куда-нибудь выше по течению, то вынужден будешь прилагать большие усилия и тратить массу энергии, преодолевая напор воды. Но достаточно просто лечь на дно, и та часть реки, в которую ты хотел попасть, сама придет к тебе. Ты неподвижен – перемещается вода. Надо просто подождать. Пространство и время устроены так же – они находятся в постоянном движении. Скорость потока равна скорости света, и противостоять ему невозможно, если ты, конечно, не Супермен. Однако можно использовать готовое движение, научившись особой технике неподвижности. Ваша восточная медитация слегка похожа на нее, но позволяет лишь двигаться вместе со всеобщим потоком. Вы не умеете выходить из него и снова входить – такое доступно лишь холокам. Я и сама не умею – в комнате снов мне можно было только спать, а они, говорят, способны проникать даже в прошлые и будущие сны. Сьюки рассказывал, что в комнате снов они совсем не замечают хода времени: выходят, а как будто только что вошли, но чувствуют себя свежими и как бы обновленными. Самой мне никогда не разрешали даже попробовать, но я знаю, что над памятью у них нет такой власти. В снах они участвуют, а память могут только смотреть. В то же время память они записывают и собирают, а сны записывать так и не научились.
Я отложил письмо и задумался. Почему не научились? Это казалось нелогичным, однако в голове что-то смутно брезжило, словно забытый сон, оставивший в душе неизгладимый след, хотя сюжет его давно и безнадежно утерян. Что-то вроде отпечатка ноги неандертальца в окаменевшей глине. Я чувствовал, что это важно, что здесь зарыт ключ.
Когда мне исполнилось пять лет, Сьюки научил меня плавать. Холоки – амфибии, так же как, кстати, и я, поэтому не нуждаются ни в каком водолазном снаряжении. Поверхность их планеты вся покрыта океаном. Вода густая, вязкая и очень теплая. Ночи не бывает – все время одно и то же зеленоватое свечение, вызванное солнечными лучами, проходящими сквозь желеобразную жидкость. Везде вокруг высятся гигантские кристаллические образования, похожие на замки из хрусталя, – они тянутся вверх и вниз, в темноту, насколько видно глазу. Холоки никогда не поднимаются на поверхность, они боятся атмосферного воздуха и вообще очень суеверно к этому относятся. Говорят, что оттуда никто не возвращается. Уйти наверх значит быть «отвергнутым», смысл я объясню позже. Жилища их располагаются примерно на полпути между дном и поверхностью, на обширном плато.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Лора задумалась, что-то вспоминая.
– Еще они не понимают вашей музыки. Воспроизвести ее они не могут, как не могут петь и танцевать, но очень ею интересуются. Изучают композицию, динамику… Особенно их увлекает рок-н-ролл: Элвис, Чак Берри, Джерри Ли Льюис, Бадди Холли. Они были страшно удивлены, когда узнали, что тексты песен рифмуются, для них это совершенно недоступно. В лучшем случае они понимают примитивный ритм, регулярность, интервалы, как в работе часового механизма.
– А диско им нравится?
– Диско? А что это такое?
– Ну как же… Обтягивающие брюки, высокие каблуки… «Вилидж пипл» – слышала?
– Кто это?
– Они тогда гремели.
– Так же, как Элвис?
– Ну… – Меня вдруг посетила странная мысль. – А Кросби, Стиллс, Нэш и Янг?
– Это что, адвокатская контора?
– Джон, Пол, Джордж, Ринго? – Она молча смотрела на меня. – Ну же… «Битлз», ливерпульская четверка!
– Наверное, я их пропустила, – пожала она плечами. У меня голова шла кругом. Она не слышала «Битлз»!
– А Джон Кеннеди?
– Он тоже музыкант?
– Вьетнам. Даллас. Джеки. Освальд. Руби… Боже мой, неужели ты думаешь, что я в это поверю?
– Во что поверишь? Я тебя не понимаю.
– Кто сейчас президент?
– Какой страны? Ну ладно, ладно, шучу. Джордж Буш, правильно?
– Так, это уже кое-что. – Я начал немного успокаиваться. – А до него?
– Актер какой-то. И Нэнси.
– А еще раньше? Лора покачала головой.
– Я мало смотрю новости.
– А Гитлер? – прищурился я.
– Его я знаю.
– Хиросима?
– Ну конечно.
– Уф-ф… Трумэн? Эйзенхауэр?
– Да.
– А потом?
– Что потом?
Я перевел дух. Если это игра, я ее поймаю. Кто там у нас еще в 50-х…
– Дэйви Крокетт?
– В три года убил медведя. Ты что, не был в Диснейленде?
– Так, ладно… Джон Уэйн?
– Видела.
– Нэнси Синатра?
– Это жена Фрэнка?
– М-м… Вудсток?
– Погоди. Это такая желтая птичка из комиксов, правильно?
Итак, моя инопланетянка умудрилась как-то пропустить все 60-е. И 70-е тоже. Провал в памяти? Искусственная амнезия? Я закрыл лицо руками.
Лора сочувственно вздохнула.
– Послушай, я, кажется, поняла, что ты хочешь узнать. Не мучайся. Я не знаю ничего, что было после 1959-го или около того.
– Почему?
– Как раз тогда они отправили меня назад. Перелет продолжался примерно тридцать ваших лет.
– Стоп! – сказал я, закуривая очередную сигарету. Теперь не уйдешь, голубушка. Это уже физика. – Тридцать лет, говоришь?
– Да.
– А весь полет туда провела в утробе?
– Правильно.
– Значит, туда девять месяцев, а обратно тридцать лет?! Я не сводил глаз с ее лица, едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. Наконец-то мне удалось найти брешь. Пускай теперь попробует вывернуться!
– Я не могу объяснить, – потупилась она.
– Не можешь, – довольно кивнул я.
– Я же тебе говорила… Сама не понимаю, могу только догадываться. Наверное, полет туда проходит быстрее, чем обратно. Ну… как, например, в гору и с горы. Или же они стареют иначе, чем я. Так или иначе, какая разница! Это всего лишь время.
Она сказала это так, словно извинялась, что не заметила дорожный знак. Думаю, тогда я и начал выходить из себя. Такой отличный выстрел, и опять в «молоко».
– Так сколько же все-таки тебе лет?
– Сорок два, если по-вашему.
– Ерунда! Тебе никак не больше тридцати.
– Будем считать это комплиментом, учитывая, как вы все помешаны на возрасте. Мне сорок два.
– Неплохо сохранилась.
– Спасибо. Очевидно, полет благотворно на меня noдействовал…
– У тебя есть дети? – быстро спросил я.
Лора пристально взглянула на меня.
– Нет.
– Ты хочешь их иметь?
– Очень! – серьезно ответила она.
– Тогда поторопись. – Мне почему-то вспомнился мальчик в красном свитере. Лора молчала. – Время работает против тебя. – Я машинально взглянул на часы и улыбнулся. – А наше сегодняшнее уже закончилось. – Она молча смотрела на меня, в глазах появился страх, но я уже не мог остановиться. – Сердишься? Ах да, я и забыл: вы слишком развиты, чтобы поддаваться эмоциям. Ну и, конечно, если вовремя принимать таблетки… – И зачем только я все это говорю?
– Таблетки? – осторожно спросила Лора.
– Ну, ты знаешь… Некоторые из нас, землян, настолько примитивны, что вынуждены контролировать свои эмоции с помощью лекарств. Снимать напряжение, так сказать. Создавать иллюзию душевного покоя.
Она молчала.
– Сколько ты их пьешь, Лора?
– Что?
– Сколько валиума ты принимаешь в день? – Ее взгляд стал жестким.
– Так ты обыскивал мою сумочку?
– Не было нужды. Ты оставила ее открытой, все было видно: рецепт и горсть шоколадок.
– Ты не имел права…
– Может, все-таки расскажешь, что с тобой? Это бы мне сильно помогло… понять, что происходите моей пациенткой на этой планете! – Лора промолчала. – Ну давай, скажи хоть что-нибудь!
Опять молчание.
– Ну хорошо, я подскажу… вернее, задам вопрос. – Я задумчиво потер лоб, соображая, как лучше сформулировать. – Для чего тебе такая куча шоколадок?
– Почему ты сердишься? – вдруг спросила она.
– Я сержусь? Я? Ну да, разумеется, кто же еще! Ведь это со мной сотворили невесть что, это я утешаю себя идиотским бредом, это у меня, черт побери, два отца и ни одной матери!!!
Она вскочила с кресла и направилась к двери.
– Стой… – Я догнал ее и загородил дорогу. Несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, примирительно поднял руки. Отлично, док, прямо по учебнику. – Извини. Я… я погорячился. Почти не спал ночью, много курю… и вообще… Извини.
Лора молча смотрела мне в лицо. Невозможно было понять, расстроена она или в ярости.
– Лора… – снова начал я.
– Что? – Она опустила глаза.
– Ты хочешь, чтобы мы и дальше встречались? Если да, то, пожалуйста, помогай мне, работай! Не делай вид, что приходишь сюда только из-за моих прекрасных глаз или по поручению этих твоих зеленых человечков. – Я старался поймать ее взгляд. – Иначе я не смогу помочь тебе.
– Чего ты хочешь от меня?
– Правды!
– Ты хочешь сказать… – Теперь стало ясно – она в бешенстве. – Ты хочешь сказать, что все это… – Задыхаясь от гнева, она обвела рукой кабинет. – Все это время… ты не верил ни единому моему слову?!
Притворяться дальше не было смысла.
– Да, – сказал я устало.
Удар был неожиданным, я не успел даже шевельнуться. Меня никогда не били так сильно – даже мужчины, тем более женщины. Я свалился как мешок с мукой. И тогда она схватила за шиворот и – клянусь богом, это правда! – подняла меня на воздух одной рукой, как щенка, и встряхнула. Меня, здорового мужика – тоненькая, хрупкая на вид девушка. Перед глазами все плыло, я услышал ее слова:
– Тогда поверь в это!
Что было дальше, не помню. Когда я очнулся, за окнами уже темнело. Нижняя челюсть распухла и еле двигалась. Одно только радовало: эту девицу я больше никогда не увижу.
12
Ну и скатертью дорога! Кому нужна эта сучка? Черт побери, она сломала мне челюсть! Больше полугода встречались – и вдруг такое! Я несколько дней не мог прийти в себя от ярости. Получив по почте конверт с тремя двадцатками и десяткой, я порвал его в мелкие клочки вместе с содержимым и лишь много позже вспомнил, что на купюрах, как и на всех прежних, стояла подпись Айви Бейкера Приста, государственного казначея в 50-х, при Эйзенхауэре, хорошо знакомая мне еще со времен увлечения коллекционированием. Набушевавшись вволю и придя в себя в достаточной степени, чтобы осознать, насколько близок оказался к профессиональному самоубийству, я немедленно впал в панику. Как можно было до такой степени ошибиться в состоянии пациентки? Почему я так доверял ей, почему не разглядел приближающуюся вспышку гнева, с самого начала недооценил явную склонность к насилию? И самое главное – почему, уже после нападения, продолжал испытывать чувство вины, ощущая себя чуть ли не предателем? Внезапно я с ужасом понял, что ищу для Лоры оправданий, так же точно как жены, подвергшиеся жестокому обращению, пытаются оправдать своих мужей. Иными словами, мне настоятельно требовался отдых.
Это был мой первый отпуск после окончания аспирантуры. Предел моих мечтаний – две недели в Траверс-Сити на берегу озера в северном Мичигане, после окончания туристского сезона, вдали от суеты. Я читал, спал, слушал классическую музыку, но главным образом наслаждался тишиной. Вы не представляете, насколько желанной может быть тишина после того, как столько лет сидишь в кабинете и только и делаешь, что говоришь, слушаешь, снова говоришь и снова слушаешь. Я жег костры. В День благодарения напился в одиночестве и до поздней ночи шатался по лесу. Наблюдал целое семейство оленей на вершине холма. И никаких летающих тарелок – ни одной. И каким же надо было быть идиотом, чтобы связаться в этакую историю! Хватит с меня мрачных тайн и мировых загадок, пусть ими занимаются те, кому положено. Две недели я почти не вспоминал о Лоре, хотя предыдущие семь месяцев практически не думал ни о чем другом.
На работу я возвращался с удовольствием, готовый к подвигам. Походка была упругой, глаза блестели. Так продолжалось до тех самых пор, пока я не стал просматривать почту. Один из конвертов был без обратного адреса, тяжелый и пах как-то странно. Я долго держал его в руке, не открывая, полный мрачных предчувствий. От нее, наверняка от нее. Что делать с этим ящиком Пандоры? Открывать или нет? Я потер подбородок и поморщился – трещина в челюсти еще давала о себе знать.
Дорогой Джон!
Поскольку мы, наверное, никогда больше не увидимся, я решила рассказать тебе остаток моей истории…
Нет, нет, нет! Только не это! Я в отчаянии взъерошил волосы и закурил. И все-таки придется прочитать.
Очень странно было видеть слова взрослой женщины с острым умом и грамотной речью, выведенные старательным почерком девочки-подростка, с росчерками и завитушками, на голубой почтовой бумаге. И еще одно. Некоторые девочки имеют обыкновение ставить над «i» вместо точек маленькие кружочки. Вы не поверите, но Лора ставила квадратики!
Я так и слышу, как ты говоришь со своим обычным скептицизмом, что не понимаешь их вечной неподвижности. Попробую объяснить еще раз. Во-первых, холоки начали путешествовать по снам очень давно, на многие сотни лет раньше, чем стали применять тот же самый метод для свертки пространства. Последнее они умеют делать всего какую-нибудь сотню ваших лет. Как? Представь себе детскую карусель. Ты сидишь на лошади неподвижно, но в то же время движешься. Или вспомни Гераклита с его вечно текущей рекой, в которую нельзя войти дважды. Если ты захочешь, допустим, попасть куда-нибудь выше по течению, то вынужден будешь прилагать большие усилия и тратить массу энергии, преодолевая напор воды. Но достаточно просто лечь на дно, и та часть реки, в которую ты хотел попасть, сама придет к тебе. Ты неподвижен – перемещается вода. Надо просто подождать. Пространство и время устроены так же – они находятся в постоянном движении. Скорость потока равна скорости света, и противостоять ему невозможно, если ты, конечно, не Супермен. Однако можно использовать готовое движение, научившись особой технике неподвижности. Ваша восточная медитация слегка похожа на нее, но позволяет лишь двигаться вместе со всеобщим потоком. Вы не умеете выходить из него и снова входить – такое доступно лишь холокам. Я и сама не умею – в комнате снов мне можно было только спать, а они, говорят, способны проникать даже в прошлые и будущие сны. Сьюки рассказывал, что в комнате снов они совсем не замечают хода времени: выходят, а как будто только что вошли, но чувствуют себя свежими и как бы обновленными. Самой мне никогда не разрешали даже попробовать, но я знаю, что над памятью у них нет такой власти. В снах они участвуют, а память могут только смотреть. В то же время память они записывают и собирают, а сны записывать так и не научились.
Я отложил письмо и задумался. Почему не научились? Это казалось нелогичным, однако в голове что-то смутно брезжило, словно забытый сон, оставивший в душе неизгладимый след, хотя сюжет его давно и безнадежно утерян. Что-то вроде отпечатка ноги неандертальца в окаменевшей глине. Я чувствовал, что это важно, что здесь зарыт ключ.
Когда мне исполнилось пять лет, Сьюки научил меня плавать. Холоки – амфибии, так же как, кстати, и я, поэтому не нуждаются ни в каком водолазном снаряжении. Поверхность их планеты вся покрыта океаном. Вода густая, вязкая и очень теплая. Ночи не бывает – все время одно и то же зеленоватое свечение, вызванное солнечными лучами, проходящими сквозь желеобразную жидкость. Везде вокруг высятся гигантские кристаллические образования, похожие на замки из хрусталя, – они тянутся вверх и вниз, в темноту, насколько видно глазу. Холоки никогда не поднимаются на поверхность, они боятся атмосферного воздуха и вообще очень суеверно к этому относятся. Говорят, что оттуда никто не возвращается. Уйти наверх значит быть «отвергнутым», смысл я объясню позже. Жилища их располагаются примерно на полпути между дном и поверхностью, на обширном плато.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41