А на земном шаре очень мало руд, пригодных для выплавки такого чугуна.
Второй недостаток – низкое качество стали. При бессемеровании в кипящем металле растворяется много азота. Азот портит сталь, делает её хрупкой, ненадежной. Какими только методами не пробовали бороться с этим злом! Через металл продували, кажется, всё, что можно, – ацетилен, водород, углекислый газ, аргон, пар… Применяли вакуум. Пробовали добавлять алюминий и титан. Азот держался крепко, никакими силами его не удавалось «выгнать» из стали.
А зачем? Не надо пускать, тогда и выгонять не придется. В чистом кислороде азота нет, и понятно, что если продувать им чугун, получится «безазотная» сталь высокого качества.
Вроде бы между прочим будет устранён и другой недостаток. Чистый кислород можно продувать через чугун, в котором вообще нет ни кремния, ни фосфора. Железо и углерод, окисляясь, дадут достаточно тепла.
Итак, сплошные «за». Есть, однако, и «против». При работе с кислородом фурма (то есть труба, по которой в конвертор подается газ) выдерживает одну-две плавки. Потом её надо менять, а это долго и сложно. Все попытки найти материал, способный выдержать хоть несколько плавок, до сих пор окончились безрезультатно. Пока что техника не создала материала, который мог бы выдержать контакт с расплавленным чугуном в атмосфере чистого кислорода»
Когда прямой путь не приводит к успеху (нет материала), инженеры ищут обходный. Стремятся «обмануть» препятствие оригинальностью конструкции.
Так и в данном случае. Многое предлагалось. Были конструкции вроде вечного карандаша: по мере сгорания грифель-фурма вдвигается в ванну. Были микропористые днища, напоминающие стенки альвеол: они пропускали газ и удерживали металл. Водяное и воздушное охлаждение, специальные экраны, расположение фурм сбоку ванны – всё это тоже было.
И прошло. Для жёстких условий, в которых работает фурма, требовалась конструкция предельно простая и предельно надёжная.
Её нашли. Фурму «вывели» из металла, её поместили сверху, над ним. Новое решение? Пожалуй. По крайней мере, в том смысле, в каком называют новым очень старое, давно забытое. История техники знает тысячи таких примеров.
С фурмы, расположенной над металлом, начинал Бессемер. У него ничего не вышло. Воздух, идущий сверху, «обжигал» лишь поверхность чугуна, основная же его масса оставалась нетронутой. Тогда Бессемер поместил фурмы внизу и добился успеха.
И вот фурма снова сверху. Но теперь через неё подаётся не воздух, а… кислород. Это во-первых. И не просто подаётся, врывается в чугун со сверхзвуковой скоростью, под давлением 8–9 атмосфер. Это во-вторых
А в целом – новый результат. Кислород проникает глубоко в чугун, вызывает бурное сгорание углерода и примесей, чугун перемешивается, кипит, превращаясь в сталь. В то же время фурма, удаленная от металла, надежно защищенная струей холодного кислорода, не прогорает.
Теперь кислороду открыт путь в конверторное производство, и, благодаря кислороду, сам конверторный способ выделки стали становится одним из главных направлений в развитии металлургии. Крупные конверторные цеха строятся у нас в стране, в Соединенных Штатах Америки, в Австрии.
Но спор не окончен. Металлурги, воспитанные на мартене, с трудом принимают новое. В свое время они доказывали, что конверторную сталь не удастся «освободить» от азота. Потом, когда это стало очевидно (сотни опытов, годы труда), они принялись утверждать, что применение конвертора ограничено рудами строго определенного состава. Снова опыты (а ведь получить для эксперимента конвертор нелегко, это не пробирка), снова годы. Прогорают фурмы, и скептики вновь пожимают плечами: «Ясно, ничего не выйдет».
Теперь и фурмы не прогорают, выдерживают десятки плавок. А противники всё ещё есть. Почему они спорят сейчас? По инерции? Или потому, что с «добрым, старым» мартеном легче и спокойнее жить?..
А победит всё-таки новое. В рядах борцов за идею были такие люди, как профессор Чекин, старый, партизан Семёнов, инженер Мозговой, отдавший кислородному конвертору всю свою жизнь. Тысячи и тысячи инженеров и учёных приняли от них эстафету.
Поиски продолжаются. Сравнительно недавно создана печь нового типа – роторная. Она предназначена для переделки чугуна в сталь и по конструкции напоминает печь, в которой обжигают цемент. С виду это огромный валик. Валик вращается, перемешивая жидкий чугун, а через полую ось в него подается кислород. Нетрудно заметить, что роторная печь развивает принципы, заложенные в бессемеровании. Она никогда не смогла бы появиться без конвертора.
Такие печи уже применяются. В конце 1958 года на Нижне-Тагильском комбинате пущена 20-тонная роторная печь. Результаты отличные. Печь ёмкостью 100 тонн даст больше металла, чем четыре 200-тонных мартена. Высокая производительность, надёжность, экономичность открывают «валику» широкую дорогу в промышленность.
Глава 7 В СТРАНЕ УЛЬТРАПОЛЯРНЫХ ТЕМПЕРАТУР
«И В ОГНЕ…»
И в воде мы не утонем,
И в огне мы не сгорим, –
напевает Смолин. Заложив руки за спину, он медленно ходит по кабинету. Остановится, задумается и снова начинает шагать. «И в воде…» – в который раз повторяется тот же мотив.
Сегодня он вернулся из Москвы. Мы ждём: должны быть новости. Это видно по его лицу. И вообще сегодня особый день – 31 декабря 1949 года. Через несколько часов наступит пятидесятый год – последний год первой половины XX века.
Мы украдкой поглядываем на портфель – большой, пузатый портфель, где скрыты, может быть, самые поразительные неожиданности. Чемодан тоже здесь, Смолин приехал в Отдел прямо с аэродрома.
– Сергей Петрович, хватит мучить ребят, – осторожно говорит Д.Д.
По-моему, дело не только в «ребятах». Сам Д.Д. ждёт новостей.
Ждут чего-то и остальные, весь Отдел собрался в кабинете Смолина.
– Ладно, – вздыхает Смолин и движением фокусника забрасывает чемодан на стол.
Я смотрю в окно. За стеклом хоровод снежинок. Они не хотят ложиться на мокрый асфальт и долго кружатся в воздухе. А на деревьях снег не тает, и глаз никак не может привыкнуть к редкому сочетанию, цветов – белого и зеленого.
– Майя! – зовёт Смолин.
Появляются бусы. На мой взгляд, самые обычные. Но Майя их тут же примеряет и произносит магическое слово: «Модные».
– Люся! – Смолин достает галстук.
Выбор отличный, это понимаю даже я. К строгому костюму Люси галстук пойдёт. А он ещё какой-то особенный, шерстяной. Белый с чёрным – скромный и очень нарядный.
– Это вам. – Смолин протягивает Коваленко готовальню.
Коваленко открывает её и чуть не роняет на пол. Не блестящим, а ровным матовым светом горят инструменты.
– Рихтеровская… – шепчет Коваленко. – Большое спасибо. Как вы достали?
– Секрет фирмы, – смеется Смолин.
Д.Д. получает логарифмическую линейку.
– По-моему, совсем не плохая, – замечает Смолин скромно.
Линейка отличная, по глазам Д.Д. я понимаю это сразу.
– Володя и Гена! – кричит Смолин.
Передо мной возникает чудесный коричневый медвежонок. Гена держит в руках фигурку Дон-Кихота. Дон-Кихот настоящий – с длинной шпагой, с усами. И чем-то похож на самого Гену.
– А теперь… – Смолин широким жестом бросает на стол портфель, – перейдём к официальной части. Поздравляю вас, Данил Данилович!
Он пожимает Д.Д. руку и вручает авторское свидетельство. Д.Д. молча наклоняет голову. В Отделе тихо. У Данила Даниловича много авторских свидетельств. Но все мы знаем, что именно это ему особенно дорого. В Комитете по делам изобретений упёрлись и никак не хотели давать. Несколько лет шла переписка. И вот Смолин добился.
– Поздравляю, Володя! – Сергей Петрович жмёт мне руку. Выпускает и снова жмёт. – Дважды поздравляю.
Я смотрю и с трудом верю. Смолин протягивает мне сразу два авторских свидетельства. И Гене, конечно, тоже – работы общие. «Способ получения перекиси водорода» – заглавие первого. «Аппарат для газовой сварки» – читаю на втором.
– Вручение рождественских подарков по итогам прошлого года окончено, – объявляет Смолин. – Однако Дед-Мороз считает своим долгом обратить ваше внимание на то, что наступает Новый год. И это событие также должно быть отмечено. Как? Граждан просят вносить предложения.
Предложений сколько угодно. Пойти вечером в театр (Люся). В кино (Майя). На бульвар (я). Посидеть за графином пива (Д.Д.). Достать ракеты и устроить фейерверк (Гена).
– К нам на борщ, – предлагает Коваленко.
– Всё принимается, – решает Смолин. – Но знаете ли, во всём этом не хватает чего-то такого (он крутит пальцами)… Созвучного событию. Ага, понял! В ваших проектах нет перспективы. Нет идеи, которая осветила бы путь в Новый год. Нужна генеральная линия пятидесятого года.
– А у вас она есть? – спрашивает Д.Д.
– Всегда! – заявляет Смолин и мгновенно развёртывает перед нами плакат.
Я читаю: «Всесоюзный конкуре на создание первого в мире холодильного костюма…», а в ушах звучит: «…И в огне мы не сгорим».
Несколько месяцев назад, когда я был в Москве и заходил в Министерство угольной промышленности, мне говорили, что предполагается такой конкурс. Я даже слышал кое-что об условиях. Но то были предположения, а тут факт. Всесоюзный конкурс объявлен.
Мы участвуем в конкурсе – тут не может быть сомнений. Подземные пожары – страшное бедствие. 224 человека погибло во время пожара на алмазном руднике Де Бира в Южной Африке. 267 человеческих жизней стоил пожар на американской шахте Черри в Пенсильвании. При пожаре на угольных шахтах близ Шарлеруа (Бельгия) на глубине 850 метров осталось 263 горняка. Спасательным отрядам преградил дорогу огонь. Прорваться сквозь него спасатели не смогли – у них не было холодильных костюмов…
Создать холодильный костюм! Костюм, в котором человек сможет спускаться в горящую шахту, спасать людей и оборудование, бороться с огнём… Позднее мы поняли, что конкурс выходил далеко за пределы шахты, затрагивая одну из вечных проблем человечества – расширение сферы жизни.
СФЕРА ЖИЗНИ
Природа жёстко отмерила человеку границы жизни. Температура не выше и не ниже стольких-то градусов. Давление в пределах нескольких атмосфер. Строго определённый состав воздуха. Нарушение хотя бы одной из границ карается смертью.
Почему? Как ни странно, я понял это по-настоящему на заводе синтетического каучука. Химический завод мало похож на обычный, машиностроительный. Идёшь из цеха в цех, а продукции не видно. Трубы, колонны, башни и множество приборов. Если в показаниях приборов не очень разбираешься, приходится верить на слово. Сопровождающий объясняет: «По этой трубе идёт газ». Киваешь – наверное, идёт. «Здесь он охлаждается», – пробуешь рукой: труба действительно холодная. «Тут его обрабатывают серной кислотой». Тянешь носом воздух. Вроде есть лёгкий запах. Но как оно на самом деле – сказать трудно. Это не токарный станок, где всё видно.
Итак, идём. Я приехал на завод как корреспондент газеты. Естественно, мне стараются показать хорошее, с плохим они разберутся сами. Но у меня есть опыт, и я чувствую, что обстановка напряжённая. Работники цехов вежливо отвечают на мои вопросы, однако на инженера, который меня сопровождает, смотрят умоляюще. Мол, будь любезен, скорее уведи корреспондента. В другой раз с удовольствием. А сейчас, сам понимаешь, не до него…
Я чувствую это и начинаю торопиться. Конечно, сегодня я уже ничего не напишу. Мы стремительно проносимся по цехам. Наконец, последний – цех готовой продукции. Облегчённо вздыхаю. И вдруг вижу знакомого – я с ним учился в институте.
– Начальник цеха, – говорит сопровождающий.
Мы, улыбаясь, здороваемся.
– Как дела? – смело спрашиваю я.
– Куда лучше! Сплошной брак…
– Что?!
– Товарищ из газеты, – испуганно предупреждает инженер.
– А хотя бы и с Луны, – следует спокойный ответ. – Брак есть брак.
– Но почему же вы… не принимаете мер?
– Принимаем, – мрачно отвечает знакомый. И смотрит на меня укоризненно: инженер, должен понимать. – Процесс ушёл в сторону. Попробуй найди…
Действительно, попробуй. Какой-то автомат «проморгал», и где-то поднялась или снизилась температура, изменилось давление или состав сырья. Нормальное течение реакций нарушилось. Вместо одних продуктов стали образовываться другие. И, в конечном счете, получился не каучук, а какое-то иное вещество. Похожее на него, но совершенно бесполезное…
Процессы, идущие в человеческом организме, неизмеримо сложнее. Организм вырабатывает сотни и тысячи тончайших веществ, обладающих строго определёнными свойствами. Изменение температуры, давления, состава «сырья» – и привычный ход реакций нарушится. Процесс выйдет из-под контроля. Организм начнёт вырабатывать вещества, пригодные для чего угодно, только не для жизни…
Но ведь внешние условия меняются? Да. От этих изменений человека защищает сложная система приборов и автоматов. Они предохраняют его от перегрева или переохлаждения, удерживая организм в определенных границах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Второй недостаток – низкое качество стали. При бессемеровании в кипящем металле растворяется много азота. Азот портит сталь, делает её хрупкой, ненадежной. Какими только методами не пробовали бороться с этим злом! Через металл продували, кажется, всё, что можно, – ацетилен, водород, углекислый газ, аргон, пар… Применяли вакуум. Пробовали добавлять алюминий и титан. Азот держался крепко, никакими силами его не удавалось «выгнать» из стали.
А зачем? Не надо пускать, тогда и выгонять не придется. В чистом кислороде азота нет, и понятно, что если продувать им чугун, получится «безазотная» сталь высокого качества.
Вроде бы между прочим будет устранён и другой недостаток. Чистый кислород можно продувать через чугун, в котором вообще нет ни кремния, ни фосфора. Железо и углерод, окисляясь, дадут достаточно тепла.
Итак, сплошные «за». Есть, однако, и «против». При работе с кислородом фурма (то есть труба, по которой в конвертор подается газ) выдерживает одну-две плавки. Потом её надо менять, а это долго и сложно. Все попытки найти материал, способный выдержать хоть несколько плавок, до сих пор окончились безрезультатно. Пока что техника не создала материала, который мог бы выдержать контакт с расплавленным чугуном в атмосфере чистого кислорода»
Когда прямой путь не приводит к успеху (нет материала), инженеры ищут обходный. Стремятся «обмануть» препятствие оригинальностью конструкции.
Так и в данном случае. Многое предлагалось. Были конструкции вроде вечного карандаша: по мере сгорания грифель-фурма вдвигается в ванну. Были микропористые днища, напоминающие стенки альвеол: они пропускали газ и удерживали металл. Водяное и воздушное охлаждение, специальные экраны, расположение фурм сбоку ванны – всё это тоже было.
И прошло. Для жёстких условий, в которых работает фурма, требовалась конструкция предельно простая и предельно надёжная.
Её нашли. Фурму «вывели» из металла, её поместили сверху, над ним. Новое решение? Пожалуй. По крайней мере, в том смысле, в каком называют новым очень старое, давно забытое. История техники знает тысячи таких примеров.
С фурмы, расположенной над металлом, начинал Бессемер. У него ничего не вышло. Воздух, идущий сверху, «обжигал» лишь поверхность чугуна, основная же его масса оставалась нетронутой. Тогда Бессемер поместил фурмы внизу и добился успеха.
И вот фурма снова сверху. Но теперь через неё подаётся не воздух, а… кислород. Это во-первых. И не просто подаётся, врывается в чугун со сверхзвуковой скоростью, под давлением 8–9 атмосфер. Это во-вторых
А в целом – новый результат. Кислород проникает глубоко в чугун, вызывает бурное сгорание углерода и примесей, чугун перемешивается, кипит, превращаясь в сталь. В то же время фурма, удаленная от металла, надежно защищенная струей холодного кислорода, не прогорает.
Теперь кислороду открыт путь в конверторное производство, и, благодаря кислороду, сам конверторный способ выделки стали становится одним из главных направлений в развитии металлургии. Крупные конверторные цеха строятся у нас в стране, в Соединенных Штатах Америки, в Австрии.
Но спор не окончен. Металлурги, воспитанные на мартене, с трудом принимают новое. В свое время они доказывали, что конверторную сталь не удастся «освободить» от азота. Потом, когда это стало очевидно (сотни опытов, годы труда), они принялись утверждать, что применение конвертора ограничено рудами строго определенного состава. Снова опыты (а ведь получить для эксперимента конвертор нелегко, это не пробирка), снова годы. Прогорают фурмы, и скептики вновь пожимают плечами: «Ясно, ничего не выйдет».
Теперь и фурмы не прогорают, выдерживают десятки плавок. А противники всё ещё есть. Почему они спорят сейчас? По инерции? Или потому, что с «добрым, старым» мартеном легче и спокойнее жить?..
А победит всё-таки новое. В рядах борцов за идею были такие люди, как профессор Чекин, старый, партизан Семёнов, инженер Мозговой, отдавший кислородному конвертору всю свою жизнь. Тысячи и тысячи инженеров и учёных приняли от них эстафету.
Поиски продолжаются. Сравнительно недавно создана печь нового типа – роторная. Она предназначена для переделки чугуна в сталь и по конструкции напоминает печь, в которой обжигают цемент. С виду это огромный валик. Валик вращается, перемешивая жидкий чугун, а через полую ось в него подается кислород. Нетрудно заметить, что роторная печь развивает принципы, заложенные в бессемеровании. Она никогда не смогла бы появиться без конвертора.
Такие печи уже применяются. В конце 1958 года на Нижне-Тагильском комбинате пущена 20-тонная роторная печь. Результаты отличные. Печь ёмкостью 100 тонн даст больше металла, чем четыре 200-тонных мартена. Высокая производительность, надёжность, экономичность открывают «валику» широкую дорогу в промышленность.
Глава 7 В СТРАНЕ УЛЬТРАПОЛЯРНЫХ ТЕМПЕРАТУР
«И В ОГНЕ…»
И в воде мы не утонем,
И в огне мы не сгорим, –
напевает Смолин. Заложив руки за спину, он медленно ходит по кабинету. Остановится, задумается и снова начинает шагать. «И в воде…» – в который раз повторяется тот же мотив.
Сегодня он вернулся из Москвы. Мы ждём: должны быть новости. Это видно по его лицу. И вообще сегодня особый день – 31 декабря 1949 года. Через несколько часов наступит пятидесятый год – последний год первой половины XX века.
Мы украдкой поглядываем на портфель – большой, пузатый портфель, где скрыты, может быть, самые поразительные неожиданности. Чемодан тоже здесь, Смолин приехал в Отдел прямо с аэродрома.
– Сергей Петрович, хватит мучить ребят, – осторожно говорит Д.Д.
По-моему, дело не только в «ребятах». Сам Д.Д. ждёт новостей.
Ждут чего-то и остальные, весь Отдел собрался в кабинете Смолина.
– Ладно, – вздыхает Смолин и движением фокусника забрасывает чемодан на стол.
Я смотрю в окно. За стеклом хоровод снежинок. Они не хотят ложиться на мокрый асфальт и долго кружатся в воздухе. А на деревьях снег не тает, и глаз никак не может привыкнуть к редкому сочетанию, цветов – белого и зеленого.
– Майя! – зовёт Смолин.
Появляются бусы. На мой взгляд, самые обычные. Но Майя их тут же примеряет и произносит магическое слово: «Модные».
– Люся! – Смолин достает галстук.
Выбор отличный, это понимаю даже я. К строгому костюму Люси галстук пойдёт. А он ещё какой-то особенный, шерстяной. Белый с чёрным – скромный и очень нарядный.
– Это вам. – Смолин протягивает Коваленко готовальню.
Коваленко открывает её и чуть не роняет на пол. Не блестящим, а ровным матовым светом горят инструменты.
– Рихтеровская… – шепчет Коваленко. – Большое спасибо. Как вы достали?
– Секрет фирмы, – смеется Смолин.
Д.Д. получает логарифмическую линейку.
– По-моему, совсем не плохая, – замечает Смолин скромно.
Линейка отличная, по глазам Д.Д. я понимаю это сразу.
– Володя и Гена! – кричит Смолин.
Передо мной возникает чудесный коричневый медвежонок. Гена держит в руках фигурку Дон-Кихота. Дон-Кихот настоящий – с длинной шпагой, с усами. И чем-то похож на самого Гену.
– А теперь… – Смолин широким жестом бросает на стол портфель, – перейдём к официальной части. Поздравляю вас, Данил Данилович!
Он пожимает Д.Д. руку и вручает авторское свидетельство. Д.Д. молча наклоняет голову. В Отделе тихо. У Данила Даниловича много авторских свидетельств. Но все мы знаем, что именно это ему особенно дорого. В Комитете по делам изобретений упёрлись и никак не хотели давать. Несколько лет шла переписка. И вот Смолин добился.
– Поздравляю, Володя! – Сергей Петрович жмёт мне руку. Выпускает и снова жмёт. – Дважды поздравляю.
Я смотрю и с трудом верю. Смолин протягивает мне сразу два авторских свидетельства. И Гене, конечно, тоже – работы общие. «Способ получения перекиси водорода» – заглавие первого. «Аппарат для газовой сварки» – читаю на втором.
– Вручение рождественских подарков по итогам прошлого года окончено, – объявляет Смолин. – Однако Дед-Мороз считает своим долгом обратить ваше внимание на то, что наступает Новый год. И это событие также должно быть отмечено. Как? Граждан просят вносить предложения.
Предложений сколько угодно. Пойти вечером в театр (Люся). В кино (Майя). На бульвар (я). Посидеть за графином пива (Д.Д.). Достать ракеты и устроить фейерверк (Гена).
– К нам на борщ, – предлагает Коваленко.
– Всё принимается, – решает Смолин. – Но знаете ли, во всём этом не хватает чего-то такого (он крутит пальцами)… Созвучного событию. Ага, понял! В ваших проектах нет перспективы. Нет идеи, которая осветила бы путь в Новый год. Нужна генеральная линия пятидесятого года.
– А у вас она есть? – спрашивает Д.Д.
– Всегда! – заявляет Смолин и мгновенно развёртывает перед нами плакат.
Я читаю: «Всесоюзный конкуре на создание первого в мире холодильного костюма…», а в ушах звучит: «…И в огне мы не сгорим».
Несколько месяцев назад, когда я был в Москве и заходил в Министерство угольной промышленности, мне говорили, что предполагается такой конкурс. Я даже слышал кое-что об условиях. Но то были предположения, а тут факт. Всесоюзный конкурс объявлен.
Мы участвуем в конкурсе – тут не может быть сомнений. Подземные пожары – страшное бедствие. 224 человека погибло во время пожара на алмазном руднике Де Бира в Южной Африке. 267 человеческих жизней стоил пожар на американской шахте Черри в Пенсильвании. При пожаре на угольных шахтах близ Шарлеруа (Бельгия) на глубине 850 метров осталось 263 горняка. Спасательным отрядам преградил дорогу огонь. Прорваться сквозь него спасатели не смогли – у них не было холодильных костюмов…
Создать холодильный костюм! Костюм, в котором человек сможет спускаться в горящую шахту, спасать людей и оборудование, бороться с огнём… Позднее мы поняли, что конкурс выходил далеко за пределы шахты, затрагивая одну из вечных проблем человечества – расширение сферы жизни.
СФЕРА ЖИЗНИ
Природа жёстко отмерила человеку границы жизни. Температура не выше и не ниже стольких-то градусов. Давление в пределах нескольких атмосфер. Строго определённый состав воздуха. Нарушение хотя бы одной из границ карается смертью.
Почему? Как ни странно, я понял это по-настоящему на заводе синтетического каучука. Химический завод мало похож на обычный, машиностроительный. Идёшь из цеха в цех, а продукции не видно. Трубы, колонны, башни и множество приборов. Если в показаниях приборов не очень разбираешься, приходится верить на слово. Сопровождающий объясняет: «По этой трубе идёт газ». Киваешь – наверное, идёт. «Здесь он охлаждается», – пробуешь рукой: труба действительно холодная. «Тут его обрабатывают серной кислотой». Тянешь носом воздух. Вроде есть лёгкий запах. Но как оно на самом деле – сказать трудно. Это не токарный станок, где всё видно.
Итак, идём. Я приехал на завод как корреспондент газеты. Естественно, мне стараются показать хорошее, с плохим они разберутся сами. Но у меня есть опыт, и я чувствую, что обстановка напряжённая. Работники цехов вежливо отвечают на мои вопросы, однако на инженера, который меня сопровождает, смотрят умоляюще. Мол, будь любезен, скорее уведи корреспондента. В другой раз с удовольствием. А сейчас, сам понимаешь, не до него…
Я чувствую это и начинаю торопиться. Конечно, сегодня я уже ничего не напишу. Мы стремительно проносимся по цехам. Наконец, последний – цех готовой продукции. Облегчённо вздыхаю. И вдруг вижу знакомого – я с ним учился в институте.
– Начальник цеха, – говорит сопровождающий.
Мы, улыбаясь, здороваемся.
– Как дела? – смело спрашиваю я.
– Куда лучше! Сплошной брак…
– Что?!
– Товарищ из газеты, – испуганно предупреждает инженер.
– А хотя бы и с Луны, – следует спокойный ответ. – Брак есть брак.
– Но почему же вы… не принимаете мер?
– Принимаем, – мрачно отвечает знакомый. И смотрит на меня укоризненно: инженер, должен понимать. – Процесс ушёл в сторону. Попробуй найди…
Действительно, попробуй. Какой-то автомат «проморгал», и где-то поднялась или снизилась температура, изменилось давление или состав сырья. Нормальное течение реакций нарушилось. Вместо одних продуктов стали образовываться другие. И, в конечном счете, получился не каучук, а какое-то иное вещество. Похожее на него, но совершенно бесполезное…
Процессы, идущие в человеческом организме, неизмеримо сложнее. Организм вырабатывает сотни и тысячи тончайших веществ, обладающих строго определёнными свойствами. Изменение температуры, давления, состава «сырья» – и привычный ход реакций нарушится. Процесс выйдет из-под контроля. Организм начнёт вырабатывать вещества, пригодные для чего угодно, только не для жизни…
Но ведь внешние условия меняются? Да. От этих изменений человека защищает сложная система приборов и автоматов. Они предохраняют его от перегрева или переохлаждения, удерживая организм в определенных границах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30