Обычно алюминий отнимает кислород у окиси железа. Но, оказавшись среди льда, он отнимает кислород и у него, поскольку лёд тоже окись, только не железа, а водорода. Получается, что лёд сгорает: кислород воды соединяется с алюминием, водород, оставшись в одиночестве, сгорает в атмосферном воздухе.
Еще нагляднее реакции кислорода и воды с фтором. Кислород чрезвычайно активный окислитель, именно поэтому и думают, что никакой другой элемент не может его окислить. А фтор еще активнее. В атмосфере фтора кислород сгорает. Образуются OF2 и O2 F2 . Обратите внимание, кислород стоит на непривычном для него месте, первым. Это значит, что не он окислил металл (как, скажем, в FeO) или водород (H2 O), его окислил фтор!
А вода? Она отлично горит во фторе и в веществе, которое называется трифторид хлора. Процесс горения протекает очень бурно, с образованием видимого пламени, с большим выделением тепла.
С фтором и трифторидом хлора химики раньше работали редко. Да и сейчас ими занимаются немногие. Но скоро будет иначе: фтор и его соединения имеют большое будущее. А пока что история с «негорючей» водой является примером того, что наш повседневный опыт – это ещё далеко не истина…
Уступая фтору, кислород тем не менее обладает высокой активностью. Земля устроена так, что достаточно полное представление об этом его качестве мы получаем редко, только во время взрыва.
Между тем рубидий, цезий и барий загораются в воздухе уже при комнатной температуре. Натрий и калий вспыхивают во влажном кислороде. Даже самые «спокойные» металлы (железо, кобальт, никель), если их сильно измельчить, воспламеняются сами собой. Например, железная пыль, рассеянная в воздухе, вдруг, без всяких видимых причин, накаляется добела…
По активности кислород уступает фтору; по распространённости на Земле – железу. Иначе говоря, он занимает два вторых места. Но спортсмен знает, что два вторых места часто важнее одного первого. В данном случае – именно так. Два вторых места сделали кислород важнейшим элементом земной жизни.
Запасы фтора сравнительно невелики, и это нас совсем не беспокоит. Если бы на Земле было мало железа, человеку пришлось бы трудно. Однако он вышел бы из положения, заменив железо сплавом других металлов, синтетическими материалами.
Кислород нельзя заменить.
В истории кораблекрушений отмечены случаи, когда человек жил без пищи (но с водой) около трёх месяцев. Без воды (с сухой пищей) – 6–8 дней. Без кислорода смерть наступает через 4–6 минут.
Горение веществ в кислороде – главный источник энергии на Земле. Реакции окисления играют решающую роль в промышленности. «Мы не ошибёмся, – отметил академик П. Л. Капица, – если скажем, что 80 процентов всех процессов, имеющих место в технике, основано на применении кислорода».
Не будем, однако, повторять ошибки, о которых говорили. Не стоит представлять себе дело так, словно горение и дыхание возможны только в кислороде.
Горение – то есть «быстро протекающая химическая реакция, сопровождающаяся выделением тепла и света», – может идти и без кислорода. Многие металлы горят в атмосфере хлора. Окись натрия и окись таллия горят в углекислом газе. А фтор окисляет вещества, перед которыми даже кислород бессилен, и горение в нём идёт с ещё большим выделением тепла и света.
Можно представить себе и дыхание без кислорода. На Земле есть так называемые анаэробные бактерии – кислород им не нужен. В принципе допустимы и другие живые существа, которые дышали бы фтором, хлором или углекислым газом.
Таким образом, не свойства кислорода сами по себе имеют решающее значение. И не только его обычность, распространённость на Земле. Всё дело в сочетании. Именно сочетание высокой активности (второе место после фтора) и распространенности (второе место после железа) вывели кислород на первое место, сделали его незаменимым.
НА БЛАНКЕ СО ШТАМПОМ
– Теперь мы знаем всё о кислороде? – спрашиваю я Гену.
Он довольно хмыкает.
– Не всё. Однако на первое время…
Я киваю.
Пройдёт немного дней, и обнаружится, как грубо мы ошиблись. Но в тот ясный апрельский день 1948 года настроение у нас было самое солнечное. Д.Д. подписал чертёж!
По обыкновению он рассматривал его долго и придирчиво. Отложил красный карандаш, взял простой, чертёжный. Обвёл одну линию, поправил другую. Долго ворчал себе под нос. Слух у меня хороший, и кое-что я разобрал:
– Не идеал. Отнюдь. Понятия о конструктивности отдалённые. Технологичность нулевая… Впрочем, модель…
Вслух он сказал другое:
– Будем пробовать, – и коротким движением подписал чертёж.
Это вышло так просто и буднично, что мне стало обидно. По-моему, стоило сказать что-нибудь скромное, но торжественное. Вроде: «Пусть проект будет не последним» или хотя бы: «Поздравляю и желаю удачи».
Ничего этого Д.Д. не сказал. Он сразу же уткнулся в следующий чертёж – правда, работы было много. И Смолин меня загрузил очередной заявкой, которую следовало коренным образом переделать.
Краем глаза я наблюдал. К Д.Д. подошла Люся, взяла со стола стопку чертежей, в том числе и наш. Сняла кальку. Д.Д. её подписал. Потом появились «синьки» или, вернее, «бурки», потому что аммиачная светочувствительная бумага, на которой теперь печатаются чертежи, бурого цвета. Я взял экземпляр – на память.
Гена чертил хорошо, линии у него были установленной толщины, законченные и ясные. Может быть, поэтому чертёж казался учебным, ненастоящим. Не верилось, что по нему можно сделать вещь в пластмассе и металле.
«Аммиачка» размыла линии, они потеряли отчетливость. Чертёж стал скромнее и реальнее. В нём появилось что-то волнующе-производственное. Такие чертежи я видел на заводе, когда мы проходили практику.
На бланке со штампом «Отдел изобретений» Майя отстукала официальную «бумагу» начальнику портовых мастерских. В письме Смолин просил изготовить «экспериментальные образцы следующих приборов». Дальше шло перечисление. Наш назывался третьим.
– Позвонить Татаринову? – спросила Майя.
Это было просто вежливое напоминание, Татаринову всегда звонил Данил Данилович.
– Я сам, – сказал Д.Д.
Татаринов пришёл через четверть часа. Как обычно, он сначала поздоровался со всеми, а потом отдельно за руку с Данил Даниловичем. Взял один чертёж, другой… Наконец, наш.
– Володя! Гена! – крикнул Д.Д. и, когда мы мгновенно появились, добавил: – Авторы.
Татаринов снял свои тяжёлые роговые очки и внимательно оглядел нас. Кажется, только теперь он нас заметил.
– Молодые, – сказал он коротко и почему-то вздохнул.
– Молодые, – откликнулся Д.Д. и вздохнул тоже.
Татаринов надел очки и начал изучать чертёж. Чтобы успокоиться, я призвал на помощь теорию вероятности. Если во всех известных нам случаях (в n случаях) Татаринов без возражений принимал чертежи, подписанные Д.Д., то не было почти никаких оснований ожидать, что в этом, «n + 1»-ом, случае он откажется. С другой стороны, удача с перекисью – счастливый случай. Вполне вероятно, что следующий – для равновесия – будет как раз несчастным…
– Размеры пружины надо выдержать точно? – спросил Татаринов.
– Желательно, – ответил Д.Д. – Но небольшие отклонения допустимы. А что, нет подходящей?
– Ничего, найдём. А сроки?
– Недели хватит?
Татаринов немного подумал (мне это время показалось вечностью) и произнёс слова, которые сразу решили все проблемы теории вероятности:
– Ладно, сделаем.
Уходя, он неожиданно протянул нам руку: сначала Гене, потом мне.
– Не беспокойтесь, – сказал он и улыбнулся. – Всё будет в порядке.
Никому – даже академикам и адмиралам – он этого не говорил. А они тоже волновались, это я сам видел.
Глава 4 ДРУЗЬЯ И ВРАГИ
НЕУДАЧА
Приготовления закончены. В последний момент Смолин снял китель и остался в тельняшке. Наверное, чтобы, спасать меня.
Я представил, как Смолин в туфлях, в отлично выглаженных белых брюках кидается в бассейн. Смешно.
Смолин неодобрительно смотрит на меня. Смех его не обижает. Но сейчас я «подопытный», а «подопытному» полагается вести себя серьёзно и чинно. Собраться, сосредоточиться, быть готовым к неожиданностям: испытывается новый аппарат.
По-моему, ничего случиться не может. Аппарат изготовлен Татариновым. В верхнем бачке целый литр отличной 33-процентной перекиси. Это пергидроль, наша старая и добрая знакомая. Я уверен в ней, как в себе. В такой ответственный Момент она не подведет. В нижнем бачке тонкая сетка из настоящего серебра – Смолин постарался.
Попав на серебро, перекись разложится – это ясно. Образуется кислород – тут тоже нет сомнений. Литр пергидроли – почти 200 литров кислорода. Этого хватит часа на полтора, ведь под водой я не буду работать.
Пробую лямки. Они подогнаны точно, не режут плечи и не болтаются. Это уже Данил Данилович. Аппарат на спине – тот же рюкзак, а у Д.Д. первый разряд по альпинизму.
Вчера мы осматривали бассейн. Специальный бассейн, очень удобный. Спускаешься по лесенке с перилами и становишься на дно. Здесь неглубоко, по грудь. А дальше пологий уклон. Понятно, ни ям, ни водоворотов. В любой момент можешь повернуть обратно. Мне приказано опуститься так, чтобы вода едва закрыла макушку. Для испытания – достаточно, а в случае чего я сделаю шаг назад, и голова выйдет на поверхность.
Кроме всего прочего, на мне водолазный пояс со свинцовыми грузами. Вез него я не смогу опуститься под воду. Дыхательный мешок, наполненный кислородом, будет тащить вверх. Но это и спасательный пояс. Движение руки, груз спадёт, и я, как мяч, выпрыгну на поверхность.
В общем, Смолин зря снял китель.
– Всё в порядке, – говорю я. – Пора начинать.
– Всё в порядке, – повторяет Смолин.
– Пора начинать, – соглашается Гена.
Подходит Д.Д. и ещё раз осматривает меня – крутит в разные стороны. Я злюсь, вся эта кутерьма мне надоела.
– Пора, – требует Гена. Ему, видимо, тоже.
Соблюдайте осторожность, – предупреждает Д.Д. – Ни в коем случае не уходите глубже, чем надо.
Я слышу это уже в десятый раз. Киваю. «Ладно, только пустите, – думаю я мстительно, – там посмотрим». Ясно, я уйду как можно глубже. Хотя бы для того, чтобы не слышать этих разговоров. Д.Д. давно уже штатский, а никак не отвыкнет командовать. Так и представляю – иду под водой и слышу: «Вдох. Выдох. Теперь глубже. Дышите правой ноздрей. Как вы дышите! Неужели вы не знаете, где лево, где право…»
– Пошли, – говорит Д.Д. и осторожно, как маленького, ведёт меня к лестнице.
На помощь к нему бросается Смолин. Подхватывает меня под другую руку. Меня почти несут, будто я сломал ногу или я истеричная дама и сейчас грохнусь в обморок. Интересно, в воду они меня тоже внесут на руках или как? Нет, они ограничиваются тем, что спускают меня по лестнице.
Я никак не могу к ним приноровиться и с последней ступеньки неуклюже плюхаюсь. Правда, равновесия я не теряю, и со стороны это не очень заметно.
– Стоп! – кричит Смолин. – Отдышитесь!
– Передохните! – настаивает Д.Д.
После их поддержки действительно надо передохнуть. Тем более, что от советов и предостережений я в самом деле начинаю волноваться.
Беру себя в руки. Вынимаю шлем, примериваюсь и одним движением (тренировка) натягиваю на голову. Голоса слышны глуше. Делаю вдох, срабатывает автоматическая система. Аппарат включен!
– Не забудьте загубник, – голос Смолина. (Понятно, я не забыл.)
– Проверьте герметичность, – призыв Д.Д. (Давно проверил, оттянув и отпустив маску. Резина щёлкнула.)
– Включай! – не удержался и Гена.
– Отключитесь! – кричу я, но никто меня не слышит.
Вдох. Ещё вдох. Это пока обычный воздух – из дыхательного мешка. Ага, воздух теплеет. Появился легкий запах перекиси. А может, это и не запах, привкус паров. Островатый такой привкус, от которого хочется чихнуть. Сейчас пройдёт. Клапан уравновесит поступление перекиси, я опущусь глубже, вода закроет аппарат – начнёт действовать бесплатное водяное охлаждение.
Так и есть. Идет кислород. Дышится легко и приятно. И как-то даже не верится, что это наш собственный кислород, полученный в нашем аппарате, из нашей перекиси.
Делаю несколько шагов. Становится прохладнее, особенно ногам. Чувствую, что глубина увеличивается. Вода уже закрыла рот, дошла до глаз. Еще мгновение…
– Стоп! Немедленно прекратите! – доносится до меня. Я не понимаю, кто и кому это кричит. Но голос незнакомый, только поэтому я останавливаюсь.
– Я вынужден буду составить акт!
От этой непонятной угрозы я совершенно теряюсь. Надо идти вперёд: один шаг, и незнакомцу придется нырять за мной вместе с вечной ручкой и актом. Но я поворачиваю и бреду назад, стягивая шлем.
У края бассейна, держа в руках соломенную шляпу, стоит маленький человек. Он тяжело дышит, весь в поту – видно, очень торопился. Чёрные волосы его торчат во все стороны.
– Немедленно прекратите безобразие! – возмущенно требует он.
– Какое безобразие? – угрожающе спрашивает Смолин. Он не из тех, кого можно запугать.
– Я составлю акт!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
Еще нагляднее реакции кислорода и воды с фтором. Кислород чрезвычайно активный окислитель, именно поэтому и думают, что никакой другой элемент не может его окислить. А фтор еще активнее. В атмосфере фтора кислород сгорает. Образуются OF2 и O2 F2 . Обратите внимание, кислород стоит на непривычном для него месте, первым. Это значит, что не он окислил металл (как, скажем, в FeO) или водород (H2 O), его окислил фтор!
А вода? Она отлично горит во фторе и в веществе, которое называется трифторид хлора. Процесс горения протекает очень бурно, с образованием видимого пламени, с большим выделением тепла.
С фтором и трифторидом хлора химики раньше работали редко. Да и сейчас ими занимаются немногие. Но скоро будет иначе: фтор и его соединения имеют большое будущее. А пока что история с «негорючей» водой является примером того, что наш повседневный опыт – это ещё далеко не истина…
Уступая фтору, кислород тем не менее обладает высокой активностью. Земля устроена так, что достаточно полное представление об этом его качестве мы получаем редко, только во время взрыва.
Между тем рубидий, цезий и барий загораются в воздухе уже при комнатной температуре. Натрий и калий вспыхивают во влажном кислороде. Даже самые «спокойные» металлы (железо, кобальт, никель), если их сильно измельчить, воспламеняются сами собой. Например, железная пыль, рассеянная в воздухе, вдруг, без всяких видимых причин, накаляется добела…
По активности кислород уступает фтору; по распространённости на Земле – железу. Иначе говоря, он занимает два вторых места. Но спортсмен знает, что два вторых места часто важнее одного первого. В данном случае – именно так. Два вторых места сделали кислород важнейшим элементом земной жизни.
Запасы фтора сравнительно невелики, и это нас совсем не беспокоит. Если бы на Земле было мало железа, человеку пришлось бы трудно. Однако он вышел бы из положения, заменив железо сплавом других металлов, синтетическими материалами.
Кислород нельзя заменить.
В истории кораблекрушений отмечены случаи, когда человек жил без пищи (но с водой) около трёх месяцев. Без воды (с сухой пищей) – 6–8 дней. Без кислорода смерть наступает через 4–6 минут.
Горение веществ в кислороде – главный источник энергии на Земле. Реакции окисления играют решающую роль в промышленности. «Мы не ошибёмся, – отметил академик П. Л. Капица, – если скажем, что 80 процентов всех процессов, имеющих место в технике, основано на применении кислорода».
Не будем, однако, повторять ошибки, о которых говорили. Не стоит представлять себе дело так, словно горение и дыхание возможны только в кислороде.
Горение – то есть «быстро протекающая химическая реакция, сопровождающаяся выделением тепла и света», – может идти и без кислорода. Многие металлы горят в атмосфере хлора. Окись натрия и окись таллия горят в углекислом газе. А фтор окисляет вещества, перед которыми даже кислород бессилен, и горение в нём идёт с ещё большим выделением тепла и света.
Можно представить себе и дыхание без кислорода. На Земле есть так называемые анаэробные бактерии – кислород им не нужен. В принципе допустимы и другие живые существа, которые дышали бы фтором, хлором или углекислым газом.
Таким образом, не свойства кислорода сами по себе имеют решающее значение. И не только его обычность, распространённость на Земле. Всё дело в сочетании. Именно сочетание высокой активности (второе место после фтора) и распространенности (второе место после железа) вывели кислород на первое место, сделали его незаменимым.
НА БЛАНКЕ СО ШТАМПОМ
– Теперь мы знаем всё о кислороде? – спрашиваю я Гену.
Он довольно хмыкает.
– Не всё. Однако на первое время…
Я киваю.
Пройдёт немного дней, и обнаружится, как грубо мы ошиблись. Но в тот ясный апрельский день 1948 года настроение у нас было самое солнечное. Д.Д. подписал чертёж!
По обыкновению он рассматривал его долго и придирчиво. Отложил красный карандаш, взял простой, чертёжный. Обвёл одну линию, поправил другую. Долго ворчал себе под нос. Слух у меня хороший, и кое-что я разобрал:
– Не идеал. Отнюдь. Понятия о конструктивности отдалённые. Технологичность нулевая… Впрочем, модель…
Вслух он сказал другое:
– Будем пробовать, – и коротким движением подписал чертёж.
Это вышло так просто и буднично, что мне стало обидно. По-моему, стоило сказать что-нибудь скромное, но торжественное. Вроде: «Пусть проект будет не последним» или хотя бы: «Поздравляю и желаю удачи».
Ничего этого Д.Д. не сказал. Он сразу же уткнулся в следующий чертёж – правда, работы было много. И Смолин меня загрузил очередной заявкой, которую следовало коренным образом переделать.
Краем глаза я наблюдал. К Д.Д. подошла Люся, взяла со стола стопку чертежей, в том числе и наш. Сняла кальку. Д.Д. её подписал. Потом появились «синьки» или, вернее, «бурки», потому что аммиачная светочувствительная бумага, на которой теперь печатаются чертежи, бурого цвета. Я взял экземпляр – на память.
Гена чертил хорошо, линии у него были установленной толщины, законченные и ясные. Может быть, поэтому чертёж казался учебным, ненастоящим. Не верилось, что по нему можно сделать вещь в пластмассе и металле.
«Аммиачка» размыла линии, они потеряли отчетливость. Чертёж стал скромнее и реальнее. В нём появилось что-то волнующе-производственное. Такие чертежи я видел на заводе, когда мы проходили практику.
На бланке со штампом «Отдел изобретений» Майя отстукала официальную «бумагу» начальнику портовых мастерских. В письме Смолин просил изготовить «экспериментальные образцы следующих приборов». Дальше шло перечисление. Наш назывался третьим.
– Позвонить Татаринову? – спросила Майя.
Это было просто вежливое напоминание, Татаринову всегда звонил Данил Данилович.
– Я сам, – сказал Д.Д.
Татаринов пришёл через четверть часа. Как обычно, он сначала поздоровался со всеми, а потом отдельно за руку с Данил Даниловичем. Взял один чертёж, другой… Наконец, наш.
– Володя! Гена! – крикнул Д.Д. и, когда мы мгновенно появились, добавил: – Авторы.
Татаринов снял свои тяжёлые роговые очки и внимательно оглядел нас. Кажется, только теперь он нас заметил.
– Молодые, – сказал он коротко и почему-то вздохнул.
– Молодые, – откликнулся Д.Д. и вздохнул тоже.
Татаринов надел очки и начал изучать чертёж. Чтобы успокоиться, я призвал на помощь теорию вероятности. Если во всех известных нам случаях (в n случаях) Татаринов без возражений принимал чертежи, подписанные Д.Д., то не было почти никаких оснований ожидать, что в этом, «n + 1»-ом, случае он откажется. С другой стороны, удача с перекисью – счастливый случай. Вполне вероятно, что следующий – для равновесия – будет как раз несчастным…
– Размеры пружины надо выдержать точно? – спросил Татаринов.
– Желательно, – ответил Д.Д. – Но небольшие отклонения допустимы. А что, нет подходящей?
– Ничего, найдём. А сроки?
– Недели хватит?
Татаринов немного подумал (мне это время показалось вечностью) и произнёс слова, которые сразу решили все проблемы теории вероятности:
– Ладно, сделаем.
Уходя, он неожиданно протянул нам руку: сначала Гене, потом мне.
– Не беспокойтесь, – сказал он и улыбнулся. – Всё будет в порядке.
Никому – даже академикам и адмиралам – он этого не говорил. А они тоже волновались, это я сам видел.
Глава 4 ДРУЗЬЯ И ВРАГИ
НЕУДАЧА
Приготовления закончены. В последний момент Смолин снял китель и остался в тельняшке. Наверное, чтобы, спасать меня.
Я представил, как Смолин в туфлях, в отлично выглаженных белых брюках кидается в бассейн. Смешно.
Смолин неодобрительно смотрит на меня. Смех его не обижает. Но сейчас я «подопытный», а «подопытному» полагается вести себя серьёзно и чинно. Собраться, сосредоточиться, быть готовым к неожиданностям: испытывается новый аппарат.
По-моему, ничего случиться не может. Аппарат изготовлен Татариновым. В верхнем бачке целый литр отличной 33-процентной перекиси. Это пергидроль, наша старая и добрая знакомая. Я уверен в ней, как в себе. В такой ответственный Момент она не подведет. В нижнем бачке тонкая сетка из настоящего серебра – Смолин постарался.
Попав на серебро, перекись разложится – это ясно. Образуется кислород – тут тоже нет сомнений. Литр пергидроли – почти 200 литров кислорода. Этого хватит часа на полтора, ведь под водой я не буду работать.
Пробую лямки. Они подогнаны точно, не режут плечи и не болтаются. Это уже Данил Данилович. Аппарат на спине – тот же рюкзак, а у Д.Д. первый разряд по альпинизму.
Вчера мы осматривали бассейн. Специальный бассейн, очень удобный. Спускаешься по лесенке с перилами и становишься на дно. Здесь неглубоко, по грудь. А дальше пологий уклон. Понятно, ни ям, ни водоворотов. В любой момент можешь повернуть обратно. Мне приказано опуститься так, чтобы вода едва закрыла макушку. Для испытания – достаточно, а в случае чего я сделаю шаг назад, и голова выйдет на поверхность.
Кроме всего прочего, на мне водолазный пояс со свинцовыми грузами. Вез него я не смогу опуститься под воду. Дыхательный мешок, наполненный кислородом, будет тащить вверх. Но это и спасательный пояс. Движение руки, груз спадёт, и я, как мяч, выпрыгну на поверхность.
В общем, Смолин зря снял китель.
– Всё в порядке, – говорю я. – Пора начинать.
– Всё в порядке, – повторяет Смолин.
– Пора начинать, – соглашается Гена.
Подходит Д.Д. и ещё раз осматривает меня – крутит в разные стороны. Я злюсь, вся эта кутерьма мне надоела.
– Пора, – требует Гена. Ему, видимо, тоже.
Соблюдайте осторожность, – предупреждает Д.Д. – Ни в коем случае не уходите глубже, чем надо.
Я слышу это уже в десятый раз. Киваю. «Ладно, только пустите, – думаю я мстительно, – там посмотрим». Ясно, я уйду как можно глубже. Хотя бы для того, чтобы не слышать этих разговоров. Д.Д. давно уже штатский, а никак не отвыкнет командовать. Так и представляю – иду под водой и слышу: «Вдох. Выдох. Теперь глубже. Дышите правой ноздрей. Как вы дышите! Неужели вы не знаете, где лево, где право…»
– Пошли, – говорит Д.Д. и осторожно, как маленького, ведёт меня к лестнице.
На помощь к нему бросается Смолин. Подхватывает меня под другую руку. Меня почти несут, будто я сломал ногу или я истеричная дама и сейчас грохнусь в обморок. Интересно, в воду они меня тоже внесут на руках или как? Нет, они ограничиваются тем, что спускают меня по лестнице.
Я никак не могу к ним приноровиться и с последней ступеньки неуклюже плюхаюсь. Правда, равновесия я не теряю, и со стороны это не очень заметно.
– Стоп! – кричит Смолин. – Отдышитесь!
– Передохните! – настаивает Д.Д.
После их поддержки действительно надо передохнуть. Тем более, что от советов и предостережений я в самом деле начинаю волноваться.
Беру себя в руки. Вынимаю шлем, примериваюсь и одним движением (тренировка) натягиваю на голову. Голоса слышны глуше. Делаю вдох, срабатывает автоматическая система. Аппарат включен!
– Не забудьте загубник, – голос Смолина. (Понятно, я не забыл.)
– Проверьте герметичность, – призыв Д.Д. (Давно проверил, оттянув и отпустив маску. Резина щёлкнула.)
– Включай! – не удержался и Гена.
– Отключитесь! – кричу я, но никто меня не слышит.
Вдох. Ещё вдох. Это пока обычный воздух – из дыхательного мешка. Ага, воздух теплеет. Появился легкий запах перекиси. А может, это и не запах, привкус паров. Островатый такой привкус, от которого хочется чихнуть. Сейчас пройдёт. Клапан уравновесит поступление перекиси, я опущусь глубже, вода закроет аппарат – начнёт действовать бесплатное водяное охлаждение.
Так и есть. Идет кислород. Дышится легко и приятно. И как-то даже не верится, что это наш собственный кислород, полученный в нашем аппарате, из нашей перекиси.
Делаю несколько шагов. Становится прохладнее, особенно ногам. Чувствую, что глубина увеличивается. Вода уже закрыла рот, дошла до глаз. Еще мгновение…
– Стоп! Немедленно прекратите! – доносится до меня. Я не понимаю, кто и кому это кричит. Но голос незнакомый, только поэтому я останавливаюсь.
– Я вынужден буду составить акт!
От этой непонятной угрозы я совершенно теряюсь. Надо идти вперёд: один шаг, и незнакомцу придется нырять за мной вместе с вечной ручкой и актом. Но я поворачиваю и бреду назад, стягивая шлем.
У края бассейна, держа в руках соломенную шляпу, стоит маленький человек. Он тяжело дышит, весь в поту – видно, очень торопился. Чёрные волосы его торчат во все стороны.
– Немедленно прекратите безобразие! – возмущенно требует он.
– Какое безобразие? – угрожающе спрашивает Смолин. Он не из тех, кого можно запугать.
– Я составлю акт!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30