С учётом этих добровольных ограничений цель поисков формулировалась четко: найти область, где кислород легко заменить перекисью водорода.
Одно направление мы знали – водолазное дело и вообще дыхательные приборы. Такие приборы нужны во всех случаях, когда внешняя среда – атмосфера – непригодна для дыхания: при высотных полетах, во время пожаров, в шахтах, на вредных химических производствах.
Остальные направления рисовались пока в тумане. Я составил краткий список.
Чёрная металлургия (доменное производство, мартеновское производство, бессемерование).
Цветная металлургия (выплавка свинца, цинка и других металлов).
Оксиликвиты – взрывчатые вещества на жидком кислороде.
Автогенная сварка и резка металлов.
Химическая промышленность.
Производство цемента.
Список Гены был гораздо полнее. Но я добился, чтобы за основу приняли мой. У нас не было времени разбираться в тонкостях, изучать совершенно незнакомые области – член-корреспондент уезжал через неделю.
Боялся я и другого. Гена с его любовью к масштабам мог увлечься, например, доменным производством – шутка ли, миллионы тонн чугуна! Но в Баку в то время не было ни одной доменной печи, и даже Смолин не смог бы её «достать». А без опытов самые хорошие рассуждения напоминают аэростат, наполненный водородом, – так же эффектны и так же мало весят…
Или химическая промышленность! Перевести её с воздуха на кислород – задача огромной важности. И колоссальной трудности. Мы вдвоём, возможно, лет за шестьсот… Однако у нас неделя. Видимо, Гена об этом помнил. Во всяком случае, он решительно вычеркнул из списка цветную металлургию, химическую промышленность, производство цемента. Долго и жалостливо смотрел на оксиликвиты – взрывчатые вещества его страсть – и сказал решительно:
– Сварка и резка. Перекисный генератор.
В 1890 году полиция немецкого города Ганновер была поставлена на ноги. Злоумышленник вскрыл банковский сейф и похитил крупную сумму денег. Эксперты, прибывшие на место, с недоумением осматривали «окно» в стенке сейфа. Оно было таким ровным, словно резали не сантиметровую листовую сталь, а стекло или фанеру.
Когда преступника задержали, его прежде всего спросили, чем он пользовался. Ни один известный экспертам инструмент не мог бы сделать такой разрез. Вор рассмеялся и указал на два небольших баллона. «По совместительству» он изобрел газовую резку…
Собственно о том, что при нагревании металл плавится и сгорает, знали давно. Однако только при сжигании горючих газов в кислороде удалось получить высокую температуру, необходимую для сварки и резки.
Для сварки металлов чаще всего применяют кислородно-ацетиленовые горелки. Горелка состоит из двух трубок, заканчивающихся общим наконечником. Одна из трубок соединена с кислородным баллоном, другая – с генератором ацетилена (ацетилен получают действием воды на карбид кальция). Ацетиленово-кислородное пламя расплавляет металл, соединяя, «сваривая», детали прочным швом.
Для резки металлов используют «резак». Резак похож на горелку, но имеет узкий дополнительный канал, по которому подается чистый кислород. В его струе металл быстро сгорает. Так можно «резать» стальные слитки толщиной больше метра.
– …Заменить кислород перекисью? – спросил я. – Идея неплохая. Однако есть «но»…
– У меня тоже, – меланхолически откликнулся Гена.
– Перекись водорода стоит довольно дорого, гораздо дороже кислорода. Какой же смысл ее применять?
– Нужно найти такие случаи, когда смысл есть.
– Например?
– Допустим, необходимо заварить мачту или там… трубу. Или узкое отверстие. С перекисным аппаратом ты туда влезешь, а кислородный баллон застрянет.
– Не убедительно, – возразил я. – Во-первых, на мачту или в отверстие можно протянуть шланг, волочить за собой баллон вовсе не обязательно. Во-вторых, ты на минуточку забыл, что при сварке и резке, кроме кислорода, нужен ацетилен. Ацетилен получают в громоздких и тяжёлых генераторах. В чем же идея: максимально уменьшать и облегчать одну часть установки, если другая остается такой же большой и тяжёлой?
– Не лишено смысла, – заметил Гена задумчиво.
– По-моему, тоже, – с удовольствием согласился я. Обычно убедить Гену не просто.
– Не понимаю, чего ты радуешься? – немедленно вскинулся он. – Можно подумать, что тебя назначили критиком. Сам-то ты конкретно что предлагаешь?
– Убрать ацетиленовый генератор…
– Дальше.
– И заменить его…
– Ещё дальше.
– Чем-то таким, портативным. – Я щёлкнул пальцами.
– Превосходно, но несколько общо. Желательно чуть-чуть ближе к практике.
– Вроде… ну, вроде… керогаза! – бухнул я.
Гена посмотрел на меня весёлыми глазами, растянул рот в усмешке. И так застыл.
– А что? А это идея!– забормотал он. – Я не знал, куда деть тепло… А тут очень даже просто, только не керосин, бензин…
Тут и я вспомнил. Для сварки, кроме ацетиленовых генераторов, иногда используют бензиновые. Бензин нагревают, он испаряется и в виде газа идёт на сварку или резку. Обычно это не очень выгодно. Однако у нас ведь есть даровое тепло – оно получается при разложении перекиси!
Здорово! Перекись, разлагаясь, дает кислород и тепло. Тепло превращает бензин в газ. Горение кислородно-бензиновой смеси дает высокую температуру, необходимую для сварки…
Сварочный аппарат – лёгкий, портативный, удобный – нужен во многих местах. На островах. В экспедициях. На отдалённых участках колхозов и совхозов. И вообще «в полевых условиях», как говорят военные.
Рассчитать, сконструировать и вычертить перекисный генератор было несложно. Он мало чем отличался от нашего скафандра. Разве что простотой. Человек в скафандре может лечь, перевернуться вниз головой, нажать не ту кнопку. Генератор стоит на земле в строго определённом положении, сварщик обязан знать, какие кнопки следует и какие не следует трогать.
У меня сохранилась старая фотография. На ней все мы улыбаемся – Смолин, Гена, даже Д.Д.: первые же испытания прошли успешно. Серьёзность сохраняет только генератор. Он стоит на столе – важный, деловой, сознающий свою ответственность.
Даже по фотографии можно понять его устройство. Два металлических бачка – один над другим. В верхний (алюминиевый) заливается перекись. По трубке с обратным клапаном (конечно, пружина здесь другая, более жёсткая) перекись поступает в нижний бачок. Разлагается. Кислород по трубке идет в горелку или в резак. Когда давление в нижнем бачке снижается, пружина отжимает клапан, и новая порция перекиси впрыскивается в бачок.
Приборов всего два. Манометр, показывающий давление газа в системе, и указатель уровня, контролирующий расход перекиси.
Забегая вперёд, отмечу; это было едва ли не единственное наше предложение, на которое мы сразу, без всякого спора, получили авторское свидетельство. А уже сравнительно недавно, читая капитальный труд американских учёных У. Шамба, Ч. Сеттерфилда и Р. Вентворса «Перекись водорода», я нашёл там следующее утверждение: «Представляет интерес и может быть экономически оправдано применение концентрированной перекиси в качестве источника кислорода для сварки и других целей в отдалённых местностях, поскольку при перевозке 90-процентной перекиси достигается экономия в весе более чем на 50 процентов по сравнению с перевозкой эквивалентного количества кислорода в обычных баллонах; ещё большая экономия достигается на возврате порожней тары».
Тут всё правильно. Кроме одного: нет ссылки на советское авторское свидетельство № 85954. А ссылка не помешала бы. Авторское свидетельство выдано в 1949 году, книга же вышла в 1956 году. Срок более чем достаточный.
Академик полистал наше описание (составленное по всем правилам, без единого лишнего слова), взглянул на расчёты (они были выполнены точно), покосился на чертежи (их одобрил бы сам Д.Д.) и сказал вяло:
– Всё бесспорно.
«Бесспорно!» – что могло быть лучше. Но он произнёс это так, что я усомнился. Может, всё-таки плохо?..
– Предложение вполне патентоспособно, – сказал Смолин.
Видимо, и он уловил неодобрение приезжего.
– Конечно, – пожал плечами тот. – Предложение нужное и полезное – кто же отрицает… А идея использовать теплоту разложения перекиси для испарения бензина даже изящна. Других оригинальных идей, однако, не вижу. Всё больше вариации на ту же тему, тему кислородного прибора…
Он был прав. Поразительно, когда он успел заметить сходство. Конечно, мы могли бы возразить, что серьёзные изобретения в незнакомой области не делаются за неделю. Но он спросил бы: «А почему за неделю?» Отвечать было нечего. Не могли же мы, в самом деле, сказать, что основная наша цель сейчас – поразить его…
– Ну, а в других применениях кислорода вы разобрались? – спросил он внезапно.
Я не знал. С одной стороны, разобрались. Если, скажем, ввести кислород в мартеновскую печь, то производительность печи возрастёт на столько-то процентов, длительность плавки снизится на столько-то часов, качество металла улучшится, и так далее. Но я никогда не работал на мартене, более того: самую печь я видел только на картинках, и все эти часы и проценты, откровенно говоря, не произвели на меня впечатления. И разные технические подробности – куда и зачем вводят кислород, как его присутствие отражается на работе печи – запомнились плохо.
Да и не в этом дело. Мне ничего не хотелось менять. А без этого желания – факт, проверенный практикой, – изобретения не сделаешь.
– В общих чертах, – сказал Гена. Сказал именно то, что нужно.
– В общих чертах? – повторил приезжий.
И тут, кажется, впервые за время нашего знакомства я увидел, что лицо его может быть грустным. Это была даже не грусть. Какое-то тоскливое недоумение.
– И, начав, вы смогли бросить?
Я мог бы заверить его, что бросить было совсем не трудно. Все эти «горны», «факелы», «топочные газы» показались нам скучными.
– В металлургии надо всё ломать и всё строить наново, – сказал мне Гена.
Я не возражал, а он не настаивал. Прежде чем ломать и строить, пришлось бы досконально изучить. Нас обоих это не вдохновляло.
Разумеется, приезжему мы этого не сказали. Мы с удивлением смотрели на человека, которого, видимо, искренне интересовала металлургия.
– Что вы читали? – спросил он вздохнув.
Я, не задумываясь, перечислил пять-шесть названий. Он кивал – это были, очевидно, те же книги, что читал когда-то он сам.
– А с доменной печью вам приходилось иметь дело? – спросил он безнадежно.
– Нет.
– С мартеном? – Он вскинул голову.
– Нет.
– Но конвертор?..
– Мы его никогда не видели.
– Тогда легче. – Он рассмеялся. – Много легче. Я вот ещё мальчишкой увидел домну. А в вашем возрасте уже работал при ней. Это была первая в мире домна на кислороде.
«Первая в мире» – действовало безотказно. Домна сама по себе интересовала нас мало. Но первая в мире домна на кислороде… Мы смотрели на приезжего умоляющими глазами.
– У меня много дел, – сказал он сухо. – И всё-таки мне придётся их бросить. Не потому, что я, как и всякий человек, люблю вспомнить молодость. Нет. Я просто не могу допустить, чтобы вы зевали, читая… А впрочем, я расскажу не для вас, а для тех… Их уже нет в живых. Об этих людях почти ничего не написано. Пусть останется хоть этот рассказ…
Он встал, прошёлся по кабинету.
– Вы не заняты? (Конечно, мы были свободны.) Пойдёмте.
Мы молча спустились вниз, к бульвару. Было около шести, вечер только начинался. Мы прошли по безлюдным аллеям и выбрали скамейку у моря. Волны ещё играли цветной радугой нефти, но серая пыль сумерек уже ложилась на воду, окрашивая её в ровный стальной цвет.
– Вопрос, правильно ли поступила природа, введя в состав воздуха три четверти азота, до сих пор остается спорным, – так он начал. – В какой-то мере, видимо, правильно. Для первобытного человека пожары были страшным бедствием. Пожары в атмосфере чистого кислорода могли стать катастрофой…
Он помолчал, усмехнулся.
– С тех пор мы ушли далеко. Добрались до атомной бомбы, которая страшнее любого пожара. Но я не о том, я об азоте. Думаю, что борьба с азотом, избавление от него в реакциях горения – одна из самых больших проблем науки и техники. И чем дальше, тем сильнее мы будем это ощущать. Переход к чистому кислороду – колоссальный резерв металлургии, химической промышленности, самых разнообразных и неожиданных отраслей производства…
Он внезапно оборвал и внимательно оглядел нас. Мы слушали, нам было интересно. Тем более, что самое важное было впереди.
– Впрочем, обойдемся без предисловий. Впервые борьбу с азотом в промышленных масштабах начал Институт азота… Чему вы улыбаетесь? Ах, азот… Но это действительно так. Борьбу с азотом начал Институт азота. И это вполне естественно, если меньше думать о словах и больше о сути дела.
… Со времени этого разговора прошло полтора десятилетия. Я забыл многие технические подробности, даты, цифры. Но история подвига сохранилась, потому что подвиги не забываются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30