От остальной части «Нового дома» ее отделяли четыре сантиметра вакуума. У нее был свой источник энергии; половину этой энергии поглощали таинственные охранные системы.
30 сентября 2097 года (16 Бобровникова 290). Парселл сидит один за столом в форме подковы, находящимся в центре полукруглой комнаты. Стол рассчитан на двадцать четыре человека, концы подковы обращены к кафедре. С потолка льется режущий глаза белый холодный свет, слишком яркий для того, чтобы комната выглядела уютной. Голографические окна открываются на абстрактный звездный пейзаж.
Парселл читает небольшую книгу. Это старинный экземпляр, с бумажными страницами, в кожаном переплете. Поднимает глаза на входящую О’Хара.
О’Хара: Доброе утро, Гарри.
(Она резко оборачивается, испуганная громким звуком захлопнувшейся двери и завыванием воздушного замка.)
О’Хара: Каждый день что-то новенькое.
Парселл: Вакуумная изоляция. Для безопасности. Включили только вчера.
О’Хара: А-а… Вот почему мне пришлось снять кольцо.
Парселл: Некоторых инженеров не в состоянии остановить даже металлоискатели. Я знаю, они могут сделать магнитофон, содержащий всего два микрограмма металла. А ты свой не взяла?
О’Хара: Магнитофон? Нет, оставила… и стерла тот наш разговор. Прослушала пару раз и стерла.
Парселл: Хорошо. Как я понимаю, ты готова принять нашу, скажем так, установившуюся традицию двуличия?
О’Хара: Не принять. Я, конечно, сохраню вашу тайну. Но смогу ли полностью влиться в эту среду, стать частью ее, пока еще не знаю.
Парселл: Как это не знаешь? Это все равно что достигнуть возраста половой зрелости и решить избежать его. Обратного пути нет.
О’Хара: Я могу стать сторонним наблюдателем.
Парселл: Уйти из политики?
О’Хара: В этой жизни есть много вещей, которыми я могла бы заниматься.
Парселл: Это бы меня удивило. Да и не только меня – Результативную Комиссию тоже.
О’Хара: Комиссия совершает ошибки. Одна из них была допущена в Ново-Йорке, а ведь там людей было в десять раз больше. Соответственно выбор был гораздо обширнее.
Парселл: Допустим. Не позволишь ли мне кое-что тебе объяснить? Добиться того, чтобы твой разум смог легко воспринять эту… неприятную действительность?
О’Хара: Вы могли бы удовлетворить мое любопытство, пролив свет на некоторые вещи.
(Парселл едва заметно кивнул. О’Хара садится напротив него. Поза напряженная.)
О’Хара: Все ли в Кабинете знакомы с вашей маленькой… традицией?
Парселл: Пока нет. Как ты только что сказала, нам приходится выбирать кандидатов из ограниченного числа. Некоторые из них не в состоянии объективно взвешивать все «за» и «против».
О’Хара: Но мои мужья в курсе дела.
Парселл: И должны быть до определенного момента. Они оба защищали твою кандидатуру еще до запуска. Я среди прочих хотел сначала посмотреть, как ты справишься со стрессом.
О’Хара: Это далеко не самая ужасная вещь, которая со мной приключалась.
Парселл: Допустим. Но другие меня не интересуют.
(О’Хара немного отклоняется назад, отчего кажется еще более напряженной. Она не может скрыть раздражения в голосе.)
О’Хара: Сандра не ответила мне, с каких пор это тянулось в Ново-Йорке. Она посоветовала спросить у вас.
Парселл: Я тоже не уверен, что точно знаю. Можно предположить, что вначале у нас было гораздо больше истинной демократии.
О’Хара: Людей меньше.
Парселл: И население отбиралось. Автоматический отбор. Все они сами решили жить на орбите – начать жизнь сначала, и основная их часть, в большей или меньшей степени, страстно отстаивала интересы самоуправления.
Первый человек, рожденный на орбите, оказался, так сказать, невольным иммигрантом. Это было пять поколений назад.
О’Хара: Вы хотите сказать, что теперь мы стали менее компетентными для самоуправления? Или процесс демократизации просто растворился в возросшей численности населения?
Парселл: И то и другое. Из восьмидесяти одной тысячи потенциальных избирателей Ново-Йорка десять – пятнадцать тысяч (и это по самым скромным подсчетам!) оказались не способны принимать решения, касающиеся их собственного благосостояния, не говоря уже о благосостоянии других.
О’Хара: Но ведь это жутко высокий процент!
Парселл: И возможно, вдвое больше людей были либо абсолютно равнодушны, либо настолько презирали правительство, что не делали никакого положительного вклада в процесс развития общества.
Тебе эта цифра кажется огромной, но это не так. Даже все вместе взятые, эти показатели свидетельствуют лишь о том, что более половины населения Ново-Йорка составляли разумные, ответственные избиратели. До войны было совсем по-другому, а сейчас и подавно.
Я знаю, что Сандра рассказала тебе про «чумной» референдум.
О’Хара: Да. Это… ужасно.
Парселл: Если бы тебе сообщил об этом я, ты бы назвала картину «неправдоподобной». Идея насчет послания принадлежала Сандре. Мне кажется, она тебя хорошо знала.
О’Хара: Да, очень хорошо.
Парселл: Я тоже не испытываю особой любви к кротам, и мне понятно примитивное желание наказать их. Пусть варятся в собственном соку и вымирают. Но я никогда не голосую за то, что подсказывают мне железы внутренней секреции. А большинство людей поступают именно так.
О’Хара: Значит, вы видите выход из сложившейся ситуации в установлении мягкой диктатуры Комитета?
Парселл: Я бы не назвал это выходом, и даже просто решением. Я бы дал определение данному процессу как плавному, подчеркиваю, не скачкообразному переходу в завтрашний день. Переходу без бедствий и катастроф.
Предохранительного клапана больше не существует. Никаких других Миров, куда можно было бы эмигрировать. Нет и Земли, как последней сырьевой базы. Мы законсервированы в этой жестянке на целое тысячелетие.
Я не считаю, что подобный режим можно назвать диктатурой только потому, что большинство людей не знают деталей процесса и не имеют права участвовать в принятии решений. Общество должно быть управляемым и контролируемым, только и всего. И мы вводим новый режим управления.
О’Хара: Управления? Какой эвфемизм! Да это чистой воды манипулирование и надувательство, без всяких прикрас. Отеческое снисхождение высшего к низшим.
Парселл: На сей раз судить придется не тебе. Эта роль тебе не подходит.
О’Хара: Что вы хотите этим сказать?
Парселл: Ты попала в затруднительное положение, в которое, впрочем, попал бы каждый, говорящий со мной при данных обстоятельствах в подобном тоне.
О’Хара: Как-нибудь переживу.
Парселл: Кстати, что касается использованного тобой слова «отеческое» – тут ты попала в точку. Ты читала свою биографию.
О’Хара: О, перестаньте. Из-за того, что я никогда не знала своего отца…
Парселл: Тебе одной позволено баловаться эвфемизмами в моем присутствии. Ты чувствовала, что он предал тебя, презирала его, при одной мысли о нем тебя охватывало бешенство.
О’Хара: Да, чувствовала! Но я уже вышла из детского возраста. Кроме того, когда мне был двадцать один год, я, в конце концов, встретилась с ним на Земле. Он был всего лишь бедным, несчастным человеком.
Парселл: Ты никогда полностью не выйдешь из детского возраста. Мне уже почти восемьдесят четыре года, но я помню жуткие вещи, от которых впадал в отчаяние, будучи еще ребенком, которому не исполнилось и десяти.
Я просто прошу тебя быть честной и относиться с осторожностью и опаской к, казалось бы, похороненным чувствам. Не хочу, чтобы их невольное воскрешение повлияло на то, как ты воспримешь мой совет.
О’Хара: Попробую сдержать свое «бешенство». (Пауза.) В том, что вы сказали, есть рациональное зерно. Я буду осторожна и позабочусь о себе.
Парселл: Мне хочется, чтобы ты всегда помнила об этом. Пусть мои слова послужат тебе уроком на будущее. Вот твой талисман удачи.
(Он протягивает ей книгу. На красной кожаной обложке нарисованы два китайца с бритыми головами. О’Хара открывает книгу и читает заголовок.)
О’Хара: «Искусство ведения войны» Сунь Цзы?
Парселл: Здесь не только про войну. Эта книга – об умении управлять людьми и правильном использовании подручных средств. Об управлении! Об искусстве блефа. О разумном использовании власти и злоупотреблении ею. Написана более двух тысяч лет тому назад, но до сих пор актуальна и полезна".
О’Хара: Спасибо. Я не взяла с собой ни одной стоящей книги. Она великолепно сохранилась.
Парселл: В том, что в ней написано, мало великолепного. Это жесткая, бескомпромиссная книга. (Изучающе смотрит на нее.) Сколько у тебя было нервных срывов?
О’Хара: Ни одного.
Парселл: Но в твоем досье…
О’Хара: Я знаю свое досье. Меня лечили от расстройств, связанных с повышенной возбудимостью. (Поднимает китайскую книгу.) Мы живем в интересное время.
Парселл: Эти «расстройства» дважды провоцировали физическое истощение. Я бы назвал их нервными срывами.
О’Хара: Докторам лучше знать. (Парселл пожимает плечами.) В обоих случаях я возвращалась к работе через день-два. Если мне казалось, что на службе могли обойтись без меня, я снимала палец с пульта общественной жизни.
Парселл: Я и не настаиваю на своем. Просто хочу позволить себе сказать, что в таком случае, если ты перевозбудишься, у тебя могут возникнуть серьезные проблемы.
О’Хара: Прекрасная перспектива. Это излечимо?
Парселл: По крайней мере, поддается самоконтролю. Всему виной твой проклятый комплекс суперженщины.
О’Хара: Вы считаете меня слишком самонадеянной, чтобы быть хорошим руководителем? Странно.
Парселл: Нет, как раз наоборот. В общем, такое отклонение можно было бы охарактеризовать как нежелание упредить несчастье.
О’Хара: За семь месяцев я испытала больше несчастий, чем вы за восемьдесят четыре года.
Парселл: Возможно. Кроме, разве что, перспективы близкой смерти. (Она порывается что-то сказать, но он поднимает руку, чтобы остановить ее.) Понимаю, что поступаю некорректно, извини. (Он безвольно опускает руку на стол.) Сказывается участие в выверенных до слова дебатах, в которые я был втянут почти половину века назад. Выработались рефлексы. Как в любом виде спорта. Мне нужно идти.
(Он с трудом встает на ноги, дойдя до дверей, оглядывается и улыбается, как старый добрый дядюшка. О’Хара вскочила и сделала шаг в его сторону.)
Парселл: Нет, не нужно. Прочти «Маневры», Положение 27.
(О’Хара провожает его глазами и возвращается к книге.)
О’Хара: «Когда он хочет дать понять, что убегает, не преследуй его».
Глава 8
Старшая сестра
Дорогая Марианна!
С тех пор как ты улетела, здесь стало жутко «интересно». Школа, школа и еще раз школа. И добрая старая Ма.
Не могла бы ты с ней поговорить? Она пилила тебя за то, что до шестнадцати лет месячные вызывали у тебя отвращение, а теперь задает трепку мне, потому что я хочу, чтобы они побыстрее начались. Все мои одноклассницы перенесли их как, крольчихи и подтрунивают надо мной как над несмышленой девчонкой. Школьная медсестра говорит, что у меня не будет никаких проблем, даже если я умудрюсь забеременеть. Но такое может произойти разве что в том случае, если на Меркурии вдруг наступят холода.
Мне кажется, у них на Меркурии все-таки бывают холода, только на Венере всегда стоит жара. Черт бы побрал эту астрономию! Вроде алгебры про звезды и планеты. А химия – все равно что алгебра про смешные запахи. Я не знаю ни одного придурка, у которого были бы нелады с алгеброй, хотя сама просидела на первом курсе два года подряд. Сейчас я на втором курсе и «парю среди Галактик», как говорят в мыльных операх.
Нет, не думай, я не смотрю ничего подобного. Все, что мне разрешено смотреть по кубику, – это образовательные программы. Так будет продолжаться до тех пор, пока я не подтяну успеваемость до уровня других человекообразных. Да, вчера мне удалось посмотреть этот часовой прикол про то, как раки-отшельники, термиты и им подобные трахаются. Тебе бы жутко понравилось. Вдруг ты встретишься с такими созданиями на своей планете, только они будут огромные, как слоны. Когда самка слона-термита обхватывает и начинает пожирать самца-термита (а его штука все еще находится в ней!), не волнуйся, они таким манером крутят роман. Может, расскажешь про это дяде Дэну? Ты же говорила, что он любит странных женщин. На той планете могут быть жутко странные женщины. Хотя, наверное, годам к ста он сбавит обороты.
Думаю, однажды мне захочется отправиться на Землю, то есть переехать туда жить. Но только после того, как она будет оборудована для нормального существования, когда там все построят. Уж там-то я бы точно не чувствовала себя круглой дурочкой.
С любовью. Дженис.
14 октября 2097 года (8 Галилея 291).
Дорогая сестренка!
Мне нравится твое новое имя. Это в честь кого-то?
Постараюсь убедить маму, чтобы она не давила на тебя, но вряд ли из этого выйдет толк. Ты же знаешь, какая она упрямая. (Причина ее несговорчивости не зависит от существа дела, как ты понимаешь. Заставить ее измениться – все равно что плечом поднять планету.)
Ты так же догадываешься, что я постараюсь отговорить тебя от всяких нелепых выдумок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42