Если решите, что оплодотворение лучше сделать в пробирке, мы соединим половые клетки и свяжемся с вами месяцев через шесть, чтобы вы смогли присутствовать при откупоривании.
– А в другом случае?
– Введя эмбрион в матку, мы должны будем наблюдать за его развитием с самого начала. Мы оплодотворим яйцеклетку, и вы придете на следующий день. Времени будет достаточно, чтобы яйцеклетка дважды поделилась. Мы сделаем это ночью. Внедрение происходит безболезненно, но тем не менее мы можем на полдня поместить вас в клинику с нулевой гравитацией. Вы будете лежать на спине до следующего вечера.
– Звучит романтично.
– Фактически так и должно быть. Некоторые женщины приводят своих мужей.
Воображение нарисовало картину: она лежит, лодыжки – в креплениях, а Джон и Дэн сидят и наблюдают, как специалист вводит длинный шприц в ее матку. О’Хара громко рассмеялась.
Поскольку в ее расписании не значилось никаких мероприятий на последующие три часа, О’Хара отправилась в свой кабинет и вложила слайд в дисплей. Ей стало немного не по себе, когда в углу комнаты появилась матка, шейка матки, влагалище размером с раздвижной шкаф, аналогичный по размерам пенис, полупрозрачный, но прекрасно функционировавший. Интересно, каким образом им удалось вставить туда камеру и лазер? И как пара могла при этом еще что-то делать? Затем в ускоренном темпе был показан процесс созревания эмбриона – как в матке, так и в пробирке, а также его непосредственное введение.
Зрелище было очень захватывающим и отвлекло О’Хара от ленча.
Глава 9
Встреча Диониса и Годзиллы
Прайм
В течение трех месяцев ученые неустанно трудились над восстановлением утраченных программ. Времени для дальнейших исследований было достаточно. Проходил день за днем, и обитателям корабля стало казаться, что они уже никогда не услышат вестей из Ново-Йорка.
О’Хара была одной из первых, –кто честно сформулировал разницу между потерями в области науки и искусства.
– Вы могли стереть все расчеты, – отметила она в докладе, – но, несмотря на это, написать вычислительный текст, собрав Комитет, состоящий из людей, изучавших эти вопросы или использовавших интересующие вас данные в своей работе. Хорошо или плохо составленный, текст все-таки заключал бы в себе всю необходимую информацию. Единственный же способ вернуть, например, «Преступление и наказание» – найти кого-то, кто вспомнил бы это произведение дословно, желательно на русском языке. А это никому не под силу, хотя любой интересующийся литературой знает, о чем книга «Преступление и наказание», независимо от того, читал он ее или нет. Сейчас романы стали лишь частью устной традиции.
О’Хара была одной из шести членов Комитета, в задачу которого входило восстановление как можно большего количества литературных произведений. Она была рада тому, что ее не заставили возглавить Комитет. На эту должность вызвался Карлос Круз, после чего все остальные с облегчением вздохнули, потому что детали организации сводили с ума. Более чем у половины десятитысячного населения «Дома» было что предложить, как, например, у О’Хара, предоставившей документальное произведение «Искусство ведения войны». Люди помнили выученные когда-то наизусть фрагменты прозы и поэзии, песни. Документы надлежало заложить в компьютер, страницу за страницей (в Ново-Йорке была машина, делавшая это автоматически), записать все сведения, а затем опросить людей, чтобы перепроверить достоверность полученной информации. Зачастую сведения оказывались туманными и тривиальными, но Комитет взял за правило ни от какой информации не отмахиваться, из каждого информанта можно было выжать хотя бы строчку-другую полезных данных. Так записали огромное количество шуточных детских стишков.
В литературном арсенале Комитета появилось несколько удачных, трогательных фрагментов. Два года тому назад Шекспировское общество Ново-Йорка поставило «Гамлета»; исполнители ролей Гамлета и Офелии, находящиеся на борту, надиктовали большую часть пьесы. Один инженер с феноменальной памятью целый месяц читал наизусть «Золотую сокровищницу» Пальграва и записал поэмы Киплинга.
Однако множество текстов, оставшихся нетронутыми после диверсии, оказались либо слабыми в художественном отношении, либо откровенно порнографическими. Сложилось впечатление, что это не было случайностью. Нисколько не пострадала научная беллетристика, которую не читали лет сто, порнография, забытые бестселлеры, романы для домохозяек, костюмированные оперные фантасмагории, запутанные работы Микки Спиллейна. О’Хара сделала вывод, что какое бы мало-мальски стоящее художественное произведение она ни пыталась найти, оно неизбежно оказывалось стертым. Напротив заголовков и индексов зияли белые пятна. Из этого следовало: имея возможность автоматического входа в изумительную гидронную систему памяти компьютера «Дома», библиотека Ново-Йорка уничтожила большую часть литературных и художественных произведений, не считаясь ни с чьим мнением по поводу ценности материала. Итак, девяносто восемь процентов фондов библиотеки было истреблено, оставшаяся часть не могла компенсировать эти девяносто восемь процентов.
О’Хара особенно беспокоило то, что из-за какой-то особенности хранения каждый кинетический роман, прошедший через эту чистку, оставался нетронутым, включая «Сущность Времени», «Сущность Пространства», ужасно скучные произведения за чтением которых Эви проводила впустую по нескольку часов каждую неделю. Кинетические романы были вредным наследием дилетантских публикаций о событиях «революции» конца двадцатого столетия. За небольшую плату вам позволяли не только читать роман, но и вносить свои исправления. Вы могли добавить целый раздел или переписать его заново и отослать свой шедевр издателю. Если издатель принимал вашу работу, внесенные в произведение изменения должны были рассмотреть и одобрить другие читатели, выбранные наобум. Тогда вы становились соавтором. У некоторых писателей было по тысяче соавторов.
Очевидно, писатели, создавшие лекало оригинала, быстро забывали свои творения и обладали талантом оставлять куски, куда можно было внести различные поправки. Покупатели с радостью выискивали неудачные выражений или, на их взгляд, неточно описанные события. На Земле эти писатели были хорошо оплачиваемыми знаменитостями, зачастую более интересными личностями, чем написанные ими книги. Марк Плауман, автор «Сущности Времени», «Сущности Пространства» и тридцати других произведений, был серьезным поэтом до тех пор, пока не переключился на написание кинетических романов и не открыл в себе страсть к быстрым лошадям и медлительным женщинам.
Дилогия «Время – Пространство» состояла из более чем двух миллионов слов, была более запутанной, чем «Воспоминание о прошлом», вмещала в себя больше персонажей, чем «Война и мир», и по сложности могла сравниться только с налоговой декларацией. О’Хара Спросила как-то Эви, почему она, если у нее столько свободного времени, не берется за диссертацию вместо изучения этого мудреного труда. Эви ответила, что если бы О’Хара хоть раз позволила себе быть легкомысленной, она бы поняла, что испытываешь при чтении подобных романов, и потом – это занятие забавляет.
Правда, в эти дни вряд ли кто-нибудь забавлялся. Потеря литературы была не самым страшным. Исчезновение записей по ведению сельского хозяйства представляло собой гораздо большую опасность; потеря урожая могла означать потерю вида растения; потеря вида нарушала хрупкий биомир. Полная неразбериха была и в досье на членов экипажа. Конечно, наряду с людьми, скорбящими о потере любимых кинокартин или записей о наиболее важных научных достижениях, оказалось немало таких, которые были безумно счастливы подвернувшейся возможности подправить свою автобиографию. Небольшое полицейское управление работало без отдыха, официально и неофициально собирая данные, проверяя достоверность слухов и сплетен людей друг о друге.
В первую неделю вследствие потери медицинских записей умерло двести тридцать человек, большинству из которых было более ста лет. Эви работала в «комнате скорой помощи» по две смены, по двадцать часов в сутки, и видела, что основная проблема – сильные ушибы. По предварительным данным, у них оставался приблизительно трехнедельный запас транквилизаторов и четырехнедельный – антидепрессантов. Но, вероятно, инженерам-химикам удастся вскоре расшифровать достаточное количество медицинских текстов, чтобы начать выпускать новые препараты. Или, может быть, гражданские инженеры смогут покрыть все стены резиной?
Благодаря все той же странности, которая уберегла «Сущность Времени», «Сущность Пространства» и подобные творения, не пострадала и я. Если бы я хранилась в пассиве, как другие записи, которые фактически пришли в негодность, у меня было бы только десять процентов вероятности выжить. Но нет, меня используют столь же часто, как и кинетические романы, поэтому программа саботажа меня не коснулась.
Мои системы дублирования были уничтожены. Конечно, мне удалось создать новые, но на какое-то мгновение я почти перестала существовать.
Сейчас мне известно о смерти столько же, сколько О’Хара, но несколько дней назад я не знала о ней практически ничего, так как предполагалось, что со мной этого не может случиться. Странное чувство.
Глава 10
С мысли на мысль
5 октября 98 года (17 Ченга 293).
Эви принесла мне дюжину сильнодействующих транквилизаторов. Я отказалась, но она настояла, чтобы я взяла. Вскоре эти таблетки могут стать дефицитом.
Внедрение причинило мне лишь небольшое неудобство. Мне и в самом деле понравилось целый день лежать на спине. Видеокуб в моей палате был намеренно настроен так, чтобы по нему невозможно было поймать рабочие каналы, что поначалу меня раздражало. Я просмотрела огромное количество фильмов и отрывков из фильмов, снабженную примечаниями «Бурю», которую Хирн и Биллингем закончили на прошлой неделе: в углу экрана загоралась зеленая точка, когда они были уверены в подлинности слов Шекспира, и красная, когда сомневались в их достоверности. Мне показалось, под вопросом остаются лишь пять минут фильма.
Я знаю, что это абсурд, еще слишком рано, но чувствую свою беременность. Возникает ощущение чьего-то присутствия внутри тебя, вторжения в твой организм. Возможно, я создала в своем воображении образ этого крохотного существа, прилепившегося к моей утробе и борющегося за свою драгоценную жизнь. Я почти уверена, что зря смотрела слайд доктора Карлуччи.
Думаю, что, хотя руководствуюсь и не эгоистическими соображениями, инстинкт самосохранения сработал. Наверное, это что-то вроде талисмана, амулета удачи: даже Бог не отважился бы уничтожить это крохотное невинное существо.
Бог не поступит с ним как с десятью биллионами невинных грешников, которых он стер с лица Земли просто так, чтобы посмотреть, что из этого получится.
Почти каждую ночь мне снится Земля. Я вижу цветные сны, наполненные запахами и светом. Они больше похожи не на воспоминания, а на монтажи сюрреалистических картин, миры грез, где моя память используется как сырой материал. Прошлой ночью мне приснились африканцы, похожие на тех, что я видела в Найроби. Это были высокие мужчины с такой черной кожей, что она отливала цветом индиго. Все происходило на Манхэттене. Четверо из них запихнули меня в большой, похожий на лондонский кеб и сунули в руки блестящий черный кожаный дипломат с золотым замком, а затем принялись стрелять в людей из окон. Ситуация напоминала фильм, который я посмотрела в больнице. Он назывался «Крестный отец». Водитель стрелял, а не вел машину, и мы столкнулись с грузовиком. Уже проснувшись, я все еще продолжала чувствовать запах полуденного Манхэттена, то есть ржавчины, смрада полусгнивших объедков, всегда сильно поражающий обоняние при выходе на тротуар из здания с кондиционерами. Местные жители сетовали на эту вонь, но для меня она была признаком экзотики, обостряла чувства. То, что люди выбрасывали остатки пищи и оставляли их гнить, было свидетельством изобилия и непозволительной роскоши для человека из Миров, где каждый кусочек дерьма соскребается и пускается в переработку.
(К: Что сегодня на ужин? А: Как всегда – дерьмо.)
Я где-то читала, что сточные каналы Лондона в девятнадцатом веке были настолько зловонны, что хитрые торговцы придумали продавать аристократам апельсины, утыканные гвоздиками, чтобы уберечь их нежные носы от неприятных запахов, когда те по дороге из оперы к своим машинам вынуждены были проходить мимо черни Впрочем, я подозреваю, что тогда на Земле еще не было машин. Лошади, впряженные в кареты, оставляли позади себя огромные кучи навоза, чем способствовали загаживанию мостовых. Представить себе такое почти невозможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
– А в другом случае?
– Введя эмбрион в матку, мы должны будем наблюдать за его развитием с самого начала. Мы оплодотворим яйцеклетку, и вы придете на следующий день. Времени будет достаточно, чтобы яйцеклетка дважды поделилась. Мы сделаем это ночью. Внедрение происходит безболезненно, но тем не менее мы можем на полдня поместить вас в клинику с нулевой гравитацией. Вы будете лежать на спине до следующего вечера.
– Звучит романтично.
– Фактически так и должно быть. Некоторые женщины приводят своих мужей.
Воображение нарисовало картину: она лежит, лодыжки – в креплениях, а Джон и Дэн сидят и наблюдают, как специалист вводит длинный шприц в ее матку. О’Хара громко рассмеялась.
Поскольку в ее расписании не значилось никаких мероприятий на последующие три часа, О’Хара отправилась в свой кабинет и вложила слайд в дисплей. Ей стало немного не по себе, когда в углу комнаты появилась матка, шейка матки, влагалище размером с раздвижной шкаф, аналогичный по размерам пенис, полупрозрачный, но прекрасно функционировавший. Интересно, каким образом им удалось вставить туда камеру и лазер? И как пара могла при этом еще что-то делать? Затем в ускоренном темпе был показан процесс созревания эмбриона – как в матке, так и в пробирке, а также его непосредственное введение.
Зрелище было очень захватывающим и отвлекло О’Хара от ленча.
Глава 9
Встреча Диониса и Годзиллы
Прайм
В течение трех месяцев ученые неустанно трудились над восстановлением утраченных программ. Времени для дальнейших исследований было достаточно. Проходил день за днем, и обитателям корабля стало казаться, что они уже никогда не услышат вестей из Ново-Йорка.
О’Хара была одной из первых, –кто честно сформулировал разницу между потерями в области науки и искусства.
– Вы могли стереть все расчеты, – отметила она в докладе, – но, несмотря на это, написать вычислительный текст, собрав Комитет, состоящий из людей, изучавших эти вопросы или использовавших интересующие вас данные в своей работе. Хорошо или плохо составленный, текст все-таки заключал бы в себе всю необходимую информацию. Единственный же способ вернуть, например, «Преступление и наказание» – найти кого-то, кто вспомнил бы это произведение дословно, желательно на русском языке. А это никому не под силу, хотя любой интересующийся литературой знает, о чем книга «Преступление и наказание», независимо от того, читал он ее или нет. Сейчас романы стали лишь частью устной традиции.
О’Хара была одной из шести членов Комитета, в задачу которого входило восстановление как можно большего количества литературных произведений. Она была рада тому, что ее не заставили возглавить Комитет. На эту должность вызвался Карлос Круз, после чего все остальные с облегчением вздохнули, потому что детали организации сводили с ума. Более чем у половины десятитысячного населения «Дома» было что предложить, как, например, у О’Хара, предоставившей документальное произведение «Искусство ведения войны». Люди помнили выученные когда-то наизусть фрагменты прозы и поэзии, песни. Документы надлежало заложить в компьютер, страницу за страницей (в Ново-Йорке была машина, делавшая это автоматически), записать все сведения, а затем опросить людей, чтобы перепроверить достоверность полученной информации. Зачастую сведения оказывались туманными и тривиальными, но Комитет взял за правило ни от какой информации не отмахиваться, из каждого информанта можно было выжать хотя бы строчку-другую полезных данных. Так записали огромное количество шуточных детских стишков.
В литературном арсенале Комитета появилось несколько удачных, трогательных фрагментов. Два года тому назад Шекспировское общество Ново-Йорка поставило «Гамлета»; исполнители ролей Гамлета и Офелии, находящиеся на борту, надиктовали большую часть пьесы. Один инженер с феноменальной памятью целый месяц читал наизусть «Золотую сокровищницу» Пальграва и записал поэмы Киплинга.
Однако множество текстов, оставшихся нетронутыми после диверсии, оказались либо слабыми в художественном отношении, либо откровенно порнографическими. Сложилось впечатление, что это не было случайностью. Нисколько не пострадала научная беллетристика, которую не читали лет сто, порнография, забытые бестселлеры, романы для домохозяек, костюмированные оперные фантасмагории, запутанные работы Микки Спиллейна. О’Хара сделала вывод, что какое бы мало-мальски стоящее художественное произведение она ни пыталась найти, оно неизбежно оказывалось стертым. Напротив заголовков и индексов зияли белые пятна. Из этого следовало: имея возможность автоматического входа в изумительную гидронную систему памяти компьютера «Дома», библиотека Ново-Йорка уничтожила большую часть литературных и художественных произведений, не считаясь ни с чьим мнением по поводу ценности материала. Итак, девяносто восемь процентов фондов библиотеки было истреблено, оставшаяся часть не могла компенсировать эти девяносто восемь процентов.
О’Хара особенно беспокоило то, что из-за какой-то особенности хранения каждый кинетический роман, прошедший через эту чистку, оставался нетронутым, включая «Сущность Времени», «Сущность Пространства», ужасно скучные произведения за чтением которых Эви проводила впустую по нескольку часов каждую неделю. Кинетические романы были вредным наследием дилетантских публикаций о событиях «революции» конца двадцатого столетия. За небольшую плату вам позволяли не только читать роман, но и вносить свои исправления. Вы могли добавить целый раздел или переписать его заново и отослать свой шедевр издателю. Если издатель принимал вашу работу, внесенные в произведение изменения должны были рассмотреть и одобрить другие читатели, выбранные наобум. Тогда вы становились соавтором. У некоторых писателей было по тысяче соавторов.
Очевидно, писатели, создавшие лекало оригинала, быстро забывали свои творения и обладали талантом оставлять куски, куда можно было внести различные поправки. Покупатели с радостью выискивали неудачные выражений или, на их взгляд, неточно описанные события. На Земле эти писатели были хорошо оплачиваемыми знаменитостями, зачастую более интересными личностями, чем написанные ими книги. Марк Плауман, автор «Сущности Времени», «Сущности Пространства» и тридцати других произведений, был серьезным поэтом до тех пор, пока не переключился на написание кинетических романов и не открыл в себе страсть к быстрым лошадям и медлительным женщинам.
Дилогия «Время – Пространство» состояла из более чем двух миллионов слов, была более запутанной, чем «Воспоминание о прошлом», вмещала в себя больше персонажей, чем «Война и мир», и по сложности могла сравниться только с налоговой декларацией. О’Хара Спросила как-то Эви, почему она, если у нее столько свободного времени, не берется за диссертацию вместо изучения этого мудреного труда. Эви ответила, что если бы О’Хара хоть раз позволила себе быть легкомысленной, она бы поняла, что испытываешь при чтении подобных романов, и потом – это занятие забавляет.
Правда, в эти дни вряд ли кто-нибудь забавлялся. Потеря литературы была не самым страшным. Исчезновение записей по ведению сельского хозяйства представляло собой гораздо большую опасность; потеря урожая могла означать потерю вида растения; потеря вида нарушала хрупкий биомир. Полная неразбериха была и в досье на членов экипажа. Конечно, наряду с людьми, скорбящими о потере любимых кинокартин или записей о наиболее важных научных достижениях, оказалось немало таких, которые были безумно счастливы подвернувшейся возможности подправить свою автобиографию. Небольшое полицейское управление работало без отдыха, официально и неофициально собирая данные, проверяя достоверность слухов и сплетен людей друг о друге.
В первую неделю вследствие потери медицинских записей умерло двести тридцать человек, большинству из которых было более ста лет. Эви работала в «комнате скорой помощи» по две смены, по двадцать часов в сутки, и видела, что основная проблема – сильные ушибы. По предварительным данным, у них оставался приблизительно трехнедельный запас транквилизаторов и четырехнедельный – антидепрессантов. Но, вероятно, инженерам-химикам удастся вскоре расшифровать достаточное количество медицинских текстов, чтобы начать выпускать новые препараты. Или, может быть, гражданские инженеры смогут покрыть все стены резиной?
Благодаря все той же странности, которая уберегла «Сущность Времени», «Сущность Пространства» и подобные творения, не пострадала и я. Если бы я хранилась в пассиве, как другие записи, которые фактически пришли в негодность, у меня было бы только десять процентов вероятности выжить. Но нет, меня используют столь же часто, как и кинетические романы, поэтому программа саботажа меня не коснулась.
Мои системы дублирования были уничтожены. Конечно, мне удалось создать новые, но на какое-то мгновение я почти перестала существовать.
Сейчас мне известно о смерти столько же, сколько О’Хара, но несколько дней назад я не знала о ней практически ничего, так как предполагалось, что со мной этого не может случиться. Странное чувство.
Глава 10
С мысли на мысль
5 октября 98 года (17 Ченга 293).
Эви принесла мне дюжину сильнодействующих транквилизаторов. Я отказалась, но она настояла, чтобы я взяла. Вскоре эти таблетки могут стать дефицитом.
Внедрение причинило мне лишь небольшое неудобство. Мне и в самом деле понравилось целый день лежать на спине. Видеокуб в моей палате был намеренно настроен так, чтобы по нему невозможно было поймать рабочие каналы, что поначалу меня раздражало. Я просмотрела огромное количество фильмов и отрывков из фильмов, снабженную примечаниями «Бурю», которую Хирн и Биллингем закончили на прошлой неделе: в углу экрана загоралась зеленая точка, когда они были уверены в подлинности слов Шекспира, и красная, когда сомневались в их достоверности. Мне показалось, под вопросом остаются лишь пять минут фильма.
Я знаю, что это абсурд, еще слишком рано, но чувствую свою беременность. Возникает ощущение чьего-то присутствия внутри тебя, вторжения в твой организм. Возможно, я создала в своем воображении образ этого крохотного существа, прилепившегося к моей утробе и борющегося за свою драгоценную жизнь. Я почти уверена, что зря смотрела слайд доктора Карлуччи.
Думаю, что, хотя руководствуюсь и не эгоистическими соображениями, инстинкт самосохранения сработал. Наверное, это что-то вроде талисмана, амулета удачи: даже Бог не отважился бы уничтожить это крохотное невинное существо.
Бог не поступит с ним как с десятью биллионами невинных грешников, которых он стер с лица Земли просто так, чтобы посмотреть, что из этого получится.
Почти каждую ночь мне снится Земля. Я вижу цветные сны, наполненные запахами и светом. Они больше похожи не на воспоминания, а на монтажи сюрреалистических картин, миры грез, где моя память используется как сырой материал. Прошлой ночью мне приснились африканцы, похожие на тех, что я видела в Найроби. Это были высокие мужчины с такой черной кожей, что она отливала цветом индиго. Все происходило на Манхэттене. Четверо из них запихнули меня в большой, похожий на лондонский кеб и сунули в руки блестящий черный кожаный дипломат с золотым замком, а затем принялись стрелять в людей из окон. Ситуация напоминала фильм, который я посмотрела в больнице. Он назывался «Крестный отец». Водитель стрелял, а не вел машину, и мы столкнулись с грузовиком. Уже проснувшись, я все еще продолжала чувствовать запах полуденного Манхэттена, то есть ржавчины, смрада полусгнивших объедков, всегда сильно поражающий обоняние при выходе на тротуар из здания с кондиционерами. Местные жители сетовали на эту вонь, но для меня она была признаком экзотики, обостряла чувства. То, что люди выбрасывали остатки пищи и оставляли их гнить, было свидетельством изобилия и непозволительной роскоши для человека из Миров, где каждый кусочек дерьма соскребается и пускается в переработку.
(К: Что сегодня на ужин? А: Как всегда – дерьмо.)
Я где-то читала, что сточные каналы Лондона в девятнадцатом веке были настолько зловонны, что хитрые торговцы придумали продавать аристократам апельсины, утыканные гвоздиками, чтобы уберечь их нежные носы от неприятных запахов, когда те по дороге из оперы к своим машинам вынуждены были проходить мимо черни Впрочем, я подозреваю, что тогда на Земле еще не было машин. Лошади, впряженные в кареты, оставляли позади себя огромные кучи навоза, чем способствовали загаживанию мостовых. Представить себе такое почти невозможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42