С тех пор не один его служитель вынужден был признать, что это далеко не так.
В случае крайней необходимости боги могли позволить душе противоположного пола покинуть Гнездовье и временно вселиться в тело. Подобное произошло со мной, когда меня ударила ножом та женщина, – моя мужская душа пришла на помощь женской, и я победила в драке. К несчастью, моя мужская душа покинула меня не сразу, что привело к попыткам заигрывать с женщиной-врачом, не принесшим, впрочем, никому вреда. В любом случае, это отнюдь не было каким-либо извращением. Но с тех пор каждый раз, когда я пребывала в теле женщины, меня озадачивали некоторые вопросы, которые моя мужская половинка считала жизненно важными.
Не поймите меня неправильно – случаи, когда моя женская душа брала верх над мужской или наоборот, не были слишком частыми. Точнее говоря, сейчас был всего лишь третий случай в моей жизни. И всем было хорошо известно, что подобное никогда не случалось после Предназначения, – лишь с молодыми людьми, еще не выбравшими постоянный пол. Тем не менее почти каждый тобер испытал внезапную перемену пола по крайней мере раз в жизни, что бы ни говорил Патриарх; и теперь, когда я ощущала себя женщиной, я вновь без особого труда признала, что слова Патриарха далеко не всегда соответствуют истине.
(Мужчины и женщины порой спорят – был ли Патриарх святым пророком, посланным нам богами, или же всего лишь злобным старым болтуном, которому следовало бы сдохнуть от триппера.)
Хакур учил нас, что временную смену пола, ниспосланную богами, не следует путать с одержимостью дьяволом. Дьяволы могут заставить женщину думать, будто она мужчина (и иногда наоборот), но одно дело – открыться, можно сказать, собственному брату или сестре, другое – позволить вторгнуться в собственное тело врагу. Наш служитель Патриарха коротко сформулировал это так: боги поступают во благо людям, дьяволы же – исключительно во вред. Если кто-то ведет себя словно представитель противоположного пола и при этом нарушает покой других – значит, в этом явно замешаны происки преисподней.
Так же, как нарушала мой покой мужская одежда Каппи. По крайней мере, об этом я хорошо помнила.
И в то же время, прижимая к груди своего сына в темноте дома Зефрама, я не могла понять, почему одежда Каппи вообще произвела на меня впечатление. Ведь это была всего лишь одежда… а она была всего лишь Каппи, моим самым давним и самым дорогим другом, вовсе не одержимым дьяволом.
Неужели ей нельзя было доверять?
Я улыбнулась. Будучи женщиной, я все так же любила Каппи – у меня не вызывала негодования ее настойчивость, ее постоянное желание поговорить о том, что будет с нами. Собственно, слова «негодование» и «настойчивость» вдруг показались мне чуждыми, словно оставшимися от кого-то другого. Напряженность, возникшая в отношениях между Каппи и моей мужской половиной, молчание, избегание друг друга, отговорки и ложь… Я до сих пор все это помнила, но воспоминания казались мне лишь услышанными от кого-то рассказами или мыслями, прочитанными в книге Древних.
Прошедший год оставил свой след у меня в мозгу, но не в душе. Будучи женщиной, я вовсе не злилась на Каппи и не боялась нашего совместного будущего.
Я любила его.
Ее.
Нет, его. Я любила его. Можно сказать, ее я едва знала.
В обладании двумя душами есть нечто странное. Мое сознание представляло собой одну длинную, непрерывную нить, тянувшуюся с самых ранних моих дней, и при этом не подлежало никакому сомнению, что я – это всегда я, Фуллин. Просто при этом, можно сказать, одни части нити были окрашены в розовый цвет, а другие – в голубой.
Когда я была женщиной, то чувствовала себя по-другому, думала тоже иначе, редко ощущала эмоциональное воздействие событий, которые происходили со мной – мужчиной, например, его навязчивый страх перед каймановыми черепахами. Когда я был шестилетним мальчиком, я сидел на пристани с другими ребятишками, свесив ноги, и одну девочку рядом со мной укусила черепаха, отхватив ей два пальца на ноге. Девочка закричала, потекла кровь…
И я-мужчина, и я-женщина помнили этот эпизод. Но когда я был мужчиной, воспоминание – очень живое и яркое – всплывало у меня в мозгу немедленно. Когда же я была женщиной, оно казалось мне чем-то вроде сновидения – достаточно значительное для того, чтобы опасаться черепах, но не настолько путающее, каким воспринимала его моя вторая половинка.
Я рассказывала все это год назад симпатичному плотнику Йоскару, который хотел быть уверен в том, что перед ним действительно женщина. Лучшим примером, который я тогда нашла для объяснения, оказался такой. Предположим, родились близнецы, мальчик и девочка; и предположим, что каждый день один из близнецов выходит на улицу, а второй остается в постели. В первый день выходит девочка, во второй – мальчик, и так далее. В конце дня близнец, побывавший вне дома, рассказывает второму обо всем, что случилось за день, – обо всем новом, о чем удалось узнать, о каждом испытанном чувстве, обо всех своих встречах, видениях, мечтах. Таким образом, оба близнеца знают одно и то же и имеют одинаковые воспоминания и опыт, но опыт этот имеет разный вес. Половина жизни каждого из них реальна, а вторая – лишь описана в услышанных в конце дня рассказах.
Вряд ли кого-то удивит, что когда дети вырастут, их мировоззрение будет разным, появятся и другие различия. Со временем девочка начнет искать знаки внимания у мальчиков, точно так же, как мальчик начнет интересоваться девочками. (По крайней мере, именно так происходит с большинством мальчиков и девочек.) Твоя мальчишеская половинка лишь слышала о вышивании крестом, в то время как твои девичьи руки реально этим занимались, – точно так же, как девичья половинка лишь наблюдала за тренировками копьеметателей, но у мальчишеской действительно болят от усталости мышцы по утрам. Воспоминания общие, но опыт – разный. Так что едва одна из моих душ взяла верх над другой, мир незаметно изменился. И несмотря на то что я продолжала находиться в своем мужском теле и так же ощущала пенис в своих штанах, все еще мокрых после Кипарисового ручья, со всей определенностью пришло осознание своей женской сути. Я ощущала собственные несуществующие груди, словно невесомые призраки.
Я могла сжимать мускулы влагалища, которыми мое тело не обладало.
У меня даже имелось чувство юмора, которым мое я-мужчина тоже не обладало.
И все перечисленное было совершенно естественным – точно так же, как прежде одеваться в мужскую одежду и драться по-мужски. И теперь слова Патриарха о раздельных мужской и женской душах воспринимались мною, женщиной, как некая догма, которая может исходить только от мужчины.
Жрица в свое время объясняла это намного лучше, на одном из занятий «только для девочек». «Да, – говорила Лита, – у вас есть две души, мужская и женская. И обе они получают разное воспитание, верно? Вы, девочки, проживаете свои женские годы в полной мере, но опыт вашей мужской жизни остается лишь в ваших воспоминаниях. Естественно, что обе ваши половинки видят мир по-разному – у вас ведь были разные жизни. И дело не в том, что одна умеет готовить, а другая – стрелять из лука. Вы, девочки, можете быть целой вселенной, так же как может быть целой вселенной и ваша братская душа. Вы не можете не быть разными людьми – но вместе с тем вы можете быть и единым целым».
– Ты будешь единым целым, Ваггерт, – прошептала я своему сыну. – Если папа Фуллин будет говорить, что Патриарх позволяет тебе быть лишь половинкой человека, отвечай, что мама сказала, что это все чушь собачья.
Мой мальчик не ответил – он крепко спал. Я осторожно отнесла его назад в колыбель и подоткнула одеяльце. Маленькие кулачки разжались, и малыш улыбнулся во сне. Поцеловав его в щеку, я тихо вышла из дома.
В ночи не раздавалось ни звука. Я прошла сто шагов через лес, отделявший дом Зефрама от остального поселка. Дважды я ловила себя на том, что смотрю под ноги – мне казалось, будто они чересчур близко. Мое мужское тело было на три пальца ниже, чем женское, и чтобы привыкнуть к этому, требовалось некоторое время. Тем не менее это практически не имело значения по сравнению с некоторыми другими изменениями, через которые мне уже доводилось проходить, – так, в очередной День Предназначения я превратился из тринадцатилетнего подростка в полностью созревшую девушку почти на голову выше прежнего мальчика, с округлыми формами, у которой как раз начинались ее первые месячные.
Дойдя до площади, я ненадолго остановилась. Вправо уходила дорога, ведущая к Кипарисовой топи, – и для меня-мужчины было важно продолжить наше уединение, пока не закончится ночь. Хотя куда важнее было уладить отношения с Каппи, удостовериться, что он – нет, она – не обидится на меня до глубины души, настолько, что это отравит наше Предназначение и всю нашу будущую жизнь. А в обидчивости Каппи у меня не было никаких сомнений, и последнее, чего бы мне хотелось, чтобы мы в наш Час Предназначения злились друг на друга.
Наш дом находился неподалеку от воды – одна из четырех одинаковых хижин, построенных для пар, не достигших возраста Предназначения. К девятнадцати годам предполагалось, что ты живешь с кем-то вместе, привыкая к тому, какой может быть твоя последующая жизнь, – год в качестве хозяина дома и год в качестве хозяйки, чтобы познать обе эти стороны до Предназначения. Боги желали, чтобы ты хорошо знал, на что идешь, выбирая свой окончательный пол.
Конечно за такое короткое время вряд ли возможно подготовить человека к семейной жизни, но маленькая хижина, которую выделил нам Совет старейшин, обладала всеми качествами для того, чтобы совместная жизнь в ней действительно стала серьезным испытанием. В хижине было тесно и сыро, там постоянно воняло рыбой, а когда во время весеннего паводка уровень озера поднимался, вода иногда просачивалась между половицами, скапливаясь в северном углу, где плотники сэкономили на опорных брусьях. Если пара могла совместно решить все возникающие проблемы, трудности лишь сближали обоих. Если нет – что ж, это было весьма полезно понять еще до Предназначения, не так ли?
Подходя к хижине, я увидела тусклый свет, сочившийся сквозь москитную сетку на окне, – свет нашей единственной масляной лампы, горевшей на нашем единственном столе. Конечно, Лита наверняка еще до сих пор беседовала с Каппи, подробно объясняя обязанности жрицы, пока еще было время отказаться. Как будто у Каппи и в самом деле был подходящий характер для такой работы! Я любила его, по-настоящему любила, но когда дело доходило до общения с людьми – он был безнадежен. Сколько бы я ни пыталась заговорить с ним о чувствах, его или моих, он думал, будто я прошу у него всего лишь совета! Он либо вовсе не понимал, что я имею в виду, либо жутко смущался, либо…
Я едва не дала себе затрещину за то, что снова думаю о Каппи-мужчине. О женской ее половине невозможно было сказать почти ничего – до сих пор я видела ее лишь глазами моей мужской половинки, а полагаться на его мнение вряд ли стоило.
И все же… Каппи – жрица? Да я наверняка оказалась бы лучшей жрицей, чем она! Гм…
Неплохая должность – престижная, но не обременительная. У меня все равно бы в изобилии оставалось свободное время, чтобы играть на скрипке и путешествовать в глубь полуострова, зарабатывая деньги на праздниках. Мне бы не позволили выйти замуж за Каппи, но он мог бы оставаться моим любовником, постоянным любовником, к тому же нам не пришлось бы ютиться в тесной, провонявшей рыбой хижине – дом жрицы достаточно просторен. А поскольку я была бы не замужем, то считала бы себя свободной для отношений с Йоскаром, которого вполне могла бы встретить, отправившись со своей скрипкой на Юг.
Неужели вам пришло в голову, что я более святая, чем моя мужская половинка?
Поскольку я была в своем мужском теле, приходилось притворяться мужчиной. И я остановилась на пороге хижины, размышляя, как бы поступил он – постучал бы в дверь или ввалился бы без предупреждения. Он гордился тем, что его считают джентльменом, но лишь в тех редких случаях, когда оказывалось, что существует более одного варианта поведения. Я решила постучать, затем войти, не дожидаясь приглашения, – хотя мне это и казалось явным проявлением невоспитанности, но я не хотела, чтобы Каппи заподозрила во мне кого-либо, кроме моей бестактной мужской половинки.
Я постучала, вошла и сказала:
– Привет.
Лита сидела в кресле-качалке возле очага, Каппи – на полу неподалеку от нее, поджав колени к груди. Очевидно, они разговаривали о крайне важных вещах, не терпящих отлагательства, и, когда повернулись ко мне, вид у них был скорее удивленный, чем раздосадованный тем, что их прервали.
– Ты разве не собирался назад на болото? – спросила Каппи почти шепотом – похоже, ей просто не хотелось говорить громче.
– В этом нет никакого смысла, – ответила я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
В случае крайней необходимости боги могли позволить душе противоположного пола покинуть Гнездовье и временно вселиться в тело. Подобное произошло со мной, когда меня ударила ножом та женщина, – моя мужская душа пришла на помощь женской, и я победила в драке. К несчастью, моя мужская душа покинула меня не сразу, что привело к попыткам заигрывать с женщиной-врачом, не принесшим, впрочем, никому вреда. В любом случае, это отнюдь не было каким-либо извращением. Но с тех пор каждый раз, когда я пребывала в теле женщины, меня озадачивали некоторые вопросы, которые моя мужская половинка считала жизненно важными.
Не поймите меня неправильно – случаи, когда моя женская душа брала верх над мужской или наоборот, не были слишком частыми. Точнее говоря, сейчас был всего лишь третий случай в моей жизни. И всем было хорошо известно, что подобное никогда не случалось после Предназначения, – лишь с молодыми людьми, еще не выбравшими постоянный пол. Тем не менее почти каждый тобер испытал внезапную перемену пола по крайней мере раз в жизни, что бы ни говорил Патриарх; и теперь, когда я ощущала себя женщиной, я вновь без особого труда признала, что слова Патриарха далеко не всегда соответствуют истине.
(Мужчины и женщины порой спорят – был ли Патриарх святым пророком, посланным нам богами, или же всего лишь злобным старым болтуном, которому следовало бы сдохнуть от триппера.)
Хакур учил нас, что временную смену пола, ниспосланную богами, не следует путать с одержимостью дьяволом. Дьяволы могут заставить женщину думать, будто она мужчина (и иногда наоборот), но одно дело – открыться, можно сказать, собственному брату или сестре, другое – позволить вторгнуться в собственное тело врагу. Наш служитель Патриарха коротко сформулировал это так: боги поступают во благо людям, дьяволы же – исключительно во вред. Если кто-то ведет себя словно представитель противоположного пола и при этом нарушает покой других – значит, в этом явно замешаны происки преисподней.
Так же, как нарушала мой покой мужская одежда Каппи. По крайней мере, об этом я хорошо помнила.
И в то же время, прижимая к груди своего сына в темноте дома Зефрама, я не могла понять, почему одежда Каппи вообще произвела на меня впечатление. Ведь это была всего лишь одежда… а она была всего лишь Каппи, моим самым давним и самым дорогим другом, вовсе не одержимым дьяволом.
Неужели ей нельзя было доверять?
Я улыбнулась. Будучи женщиной, я все так же любила Каппи – у меня не вызывала негодования ее настойчивость, ее постоянное желание поговорить о том, что будет с нами. Собственно, слова «негодование» и «настойчивость» вдруг показались мне чуждыми, словно оставшимися от кого-то другого. Напряженность, возникшая в отношениях между Каппи и моей мужской половиной, молчание, избегание друг друга, отговорки и ложь… Я до сих пор все это помнила, но воспоминания казались мне лишь услышанными от кого-то рассказами или мыслями, прочитанными в книге Древних.
Прошедший год оставил свой след у меня в мозгу, но не в душе. Будучи женщиной, я вовсе не злилась на Каппи и не боялась нашего совместного будущего.
Я любила его.
Ее.
Нет, его. Я любила его. Можно сказать, ее я едва знала.
В обладании двумя душами есть нечто странное. Мое сознание представляло собой одну длинную, непрерывную нить, тянувшуюся с самых ранних моих дней, и при этом не подлежало никакому сомнению, что я – это всегда я, Фуллин. Просто при этом, можно сказать, одни части нити были окрашены в розовый цвет, а другие – в голубой.
Когда я была женщиной, то чувствовала себя по-другому, думала тоже иначе, редко ощущала эмоциональное воздействие событий, которые происходили со мной – мужчиной, например, его навязчивый страх перед каймановыми черепахами. Когда я был шестилетним мальчиком, я сидел на пристани с другими ребятишками, свесив ноги, и одну девочку рядом со мной укусила черепаха, отхватив ей два пальца на ноге. Девочка закричала, потекла кровь…
И я-мужчина, и я-женщина помнили этот эпизод. Но когда я был мужчиной, воспоминание – очень живое и яркое – всплывало у меня в мозгу немедленно. Когда же я была женщиной, оно казалось мне чем-то вроде сновидения – достаточно значительное для того, чтобы опасаться черепах, но не настолько путающее, каким воспринимала его моя вторая половинка.
Я рассказывала все это год назад симпатичному плотнику Йоскару, который хотел быть уверен в том, что перед ним действительно женщина. Лучшим примером, который я тогда нашла для объяснения, оказался такой. Предположим, родились близнецы, мальчик и девочка; и предположим, что каждый день один из близнецов выходит на улицу, а второй остается в постели. В первый день выходит девочка, во второй – мальчик, и так далее. В конце дня близнец, побывавший вне дома, рассказывает второму обо всем, что случилось за день, – обо всем новом, о чем удалось узнать, о каждом испытанном чувстве, обо всех своих встречах, видениях, мечтах. Таким образом, оба близнеца знают одно и то же и имеют одинаковые воспоминания и опыт, но опыт этот имеет разный вес. Половина жизни каждого из них реальна, а вторая – лишь описана в услышанных в конце дня рассказах.
Вряд ли кого-то удивит, что когда дети вырастут, их мировоззрение будет разным, появятся и другие различия. Со временем девочка начнет искать знаки внимания у мальчиков, точно так же, как мальчик начнет интересоваться девочками. (По крайней мере, именно так происходит с большинством мальчиков и девочек.) Твоя мальчишеская половинка лишь слышала о вышивании крестом, в то время как твои девичьи руки реально этим занимались, – точно так же, как девичья половинка лишь наблюдала за тренировками копьеметателей, но у мальчишеской действительно болят от усталости мышцы по утрам. Воспоминания общие, но опыт – разный. Так что едва одна из моих душ взяла верх над другой, мир незаметно изменился. И несмотря на то что я продолжала находиться в своем мужском теле и так же ощущала пенис в своих штанах, все еще мокрых после Кипарисового ручья, со всей определенностью пришло осознание своей женской сути. Я ощущала собственные несуществующие груди, словно невесомые призраки.
Я могла сжимать мускулы влагалища, которыми мое тело не обладало.
У меня даже имелось чувство юмора, которым мое я-мужчина тоже не обладало.
И все перечисленное было совершенно естественным – точно так же, как прежде одеваться в мужскую одежду и драться по-мужски. И теперь слова Патриарха о раздельных мужской и женской душах воспринимались мною, женщиной, как некая догма, которая может исходить только от мужчины.
Жрица в свое время объясняла это намного лучше, на одном из занятий «только для девочек». «Да, – говорила Лита, – у вас есть две души, мужская и женская. И обе они получают разное воспитание, верно? Вы, девочки, проживаете свои женские годы в полной мере, но опыт вашей мужской жизни остается лишь в ваших воспоминаниях. Естественно, что обе ваши половинки видят мир по-разному – у вас ведь были разные жизни. И дело не в том, что одна умеет готовить, а другая – стрелять из лука. Вы, девочки, можете быть целой вселенной, так же как может быть целой вселенной и ваша братская душа. Вы не можете не быть разными людьми – но вместе с тем вы можете быть и единым целым».
– Ты будешь единым целым, Ваггерт, – прошептала я своему сыну. – Если папа Фуллин будет говорить, что Патриарх позволяет тебе быть лишь половинкой человека, отвечай, что мама сказала, что это все чушь собачья.
Мой мальчик не ответил – он крепко спал. Я осторожно отнесла его назад в колыбель и подоткнула одеяльце. Маленькие кулачки разжались, и малыш улыбнулся во сне. Поцеловав его в щеку, я тихо вышла из дома.
В ночи не раздавалось ни звука. Я прошла сто шагов через лес, отделявший дом Зефрама от остального поселка. Дважды я ловила себя на том, что смотрю под ноги – мне казалось, будто они чересчур близко. Мое мужское тело было на три пальца ниже, чем женское, и чтобы привыкнуть к этому, требовалось некоторое время. Тем не менее это практически не имело значения по сравнению с некоторыми другими изменениями, через которые мне уже доводилось проходить, – так, в очередной День Предназначения я превратился из тринадцатилетнего подростка в полностью созревшую девушку почти на голову выше прежнего мальчика, с округлыми формами, у которой как раз начинались ее первые месячные.
Дойдя до площади, я ненадолго остановилась. Вправо уходила дорога, ведущая к Кипарисовой топи, – и для меня-мужчины было важно продолжить наше уединение, пока не закончится ночь. Хотя куда важнее было уладить отношения с Каппи, удостовериться, что он – нет, она – не обидится на меня до глубины души, настолько, что это отравит наше Предназначение и всю нашу будущую жизнь. А в обидчивости Каппи у меня не было никаких сомнений, и последнее, чего бы мне хотелось, чтобы мы в наш Час Предназначения злились друг на друга.
Наш дом находился неподалеку от воды – одна из четырех одинаковых хижин, построенных для пар, не достигших возраста Предназначения. К девятнадцати годам предполагалось, что ты живешь с кем-то вместе, привыкая к тому, какой может быть твоя последующая жизнь, – год в качестве хозяина дома и год в качестве хозяйки, чтобы познать обе эти стороны до Предназначения. Боги желали, чтобы ты хорошо знал, на что идешь, выбирая свой окончательный пол.
Конечно за такое короткое время вряд ли возможно подготовить человека к семейной жизни, но маленькая хижина, которую выделил нам Совет старейшин, обладала всеми качествами для того, чтобы совместная жизнь в ней действительно стала серьезным испытанием. В хижине было тесно и сыро, там постоянно воняло рыбой, а когда во время весеннего паводка уровень озера поднимался, вода иногда просачивалась между половицами, скапливаясь в северном углу, где плотники сэкономили на опорных брусьях. Если пара могла совместно решить все возникающие проблемы, трудности лишь сближали обоих. Если нет – что ж, это было весьма полезно понять еще до Предназначения, не так ли?
Подходя к хижине, я увидела тусклый свет, сочившийся сквозь москитную сетку на окне, – свет нашей единственной масляной лампы, горевшей на нашем единственном столе. Конечно, Лита наверняка еще до сих пор беседовала с Каппи, подробно объясняя обязанности жрицы, пока еще было время отказаться. Как будто у Каппи и в самом деле был подходящий характер для такой работы! Я любила его, по-настоящему любила, но когда дело доходило до общения с людьми – он был безнадежен. Сколько бы я ни пыталась заговорить с ним о чувствах, его или моих, он думал, будто я прошу у него всего лишь совета! Он либо вовсе не понимал, что я имею в виду, либо жутко смущался, либо…
Я едва не дала себе затрещину за то, что снова думаю о Каппи-мужчине. О женской ее половине невозможно было сказать почти ничего – до сих пор я видела ее лишь глазами моей мужской половинки, а полагаться на его мнение вряд ли стоило.
И все же… Каппи – жрица? Да я наверняка оказалась бы лучшей жрицей, чем она! Гм…
Неплохая должность – престижная, но не обременительная. У меня все равно бы в изобилии оставалось свободное время, чтобы играть на скрипке и путешествовать в глубь полуострова, зарабатывая деньги на праздниках. Мне бы не позволили выйти замуж за Каппи, но он мог бы оставаться моим любовником, постоянным любовником, к тому же нам не пришлось бы ютиться в тесной, провонявшей рыбой хижине – дом жрицы достаточно просторен. А поскольку я была бы не замужем, то считала бы себя свободной для отношений с Йоскаром, которого вполне могла бы встретить, отправившись со своей скрипкой на Юг.
Неужели вам пришло в голову, что я более святая, чем моя мужская половинка?
Поскольку я была в своем мужском теле, приходилось притворяться мужчиной. И я остановилась на пороге хижины, размышляя, как бы поступил он – постучал бы в дверь или ввалился бы без предупреждения. Он гордился тем, что его считают джентльменом, но лишь в тех редких случаях, когда оказывалось, что существует более одного варианта поведения. Я решила постучать, затем войти, не дожидаясь приглашения, – хотя мне это и казалось явным проявлением невоспитанности, но я не хотела, чтобы Каппи заподозрила во мне кого-либо, кроме моей бестактной мужской половинки.
Я постучала, вошла и сказала:
– Привет.
Лита сидела в кресле-качалке возле очага, Каппи – на полу неподалеку от нее, поджав колени к груди. Очевидно, они разговаривали о крайне важных вещах, не терпящих отлагательства, и, когда повернулись ко мне, вид у них был скорее удивленный, чем раздосадованный тем, что их прервали.
– Ты разве не собирался назад на болото? – спросила Каппи почти шепотом – похоже, ей просто не хотелось говорить громче.
– В этом нет никакого смысла, – ответила я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44