И – два! Держим, держим его!
Я перевел скафандр на максимальное охлаждение и все равно обливался потом. Бауэр скрипел зубами от напряжения. Он допустил огромную ошибку, когда попытался намотать трос на локоть. Потом он объяснял, что намеревался покрепче упереться ногами, но намерения своего так и не исполнил. Нас обоих рвануло с такой силой, что я мигом упустил только что отыгранные два фута, а Бауэра кинуло на меня, и трос дважды обмотался вокруг его плеча. Если бы парень не был в скафандре, руку бы наверняка перетерло до кости.
– Как твоя рука?
– Ничего, перелома нет. Пройдет… – Бауэр скорчил улыбку. – Волкарь, мы угадали, да? Смотри, глюк слабеет, точно по нему из органа шарахнули. Волкарь, кажется, мы захватили верного кадра, да?
– Да, кадр именно тот, – выдавил я, отвоевывая у глюка очередной фут.
Деревянный угадал верно. Чем ближе мы подтаскивали дряхлого медика к активной границе глюка, тем слабее становились фантомные искажения. Колонна в коридоре растаяла, в дыре торчало пористое одеяло утеплителя. Слова «Хижина рыжей Ло» слились в оранжевую полоску, паркетный пол ресторана потемнел, танцовщицы затихли, умолк шум голосов. Яркая цветная картина превратилась в убогий плоский набросок карандашом.
Но Деревянный не откликался.
Кое-как мы восстановили равновесие, и работа пошла более успешно. Мы хором вскрикивали, дергали трос, прижимались, наматывали дюйм за дюймом, но, когда Деревянный и старик очутились совсем рядом, глюк сыграл с нами очередную шутку.
– Назад! Волкарь, ослабь! Ааа-ах, отрыжка кита!
Я тоже уперся ногой в косяк, чтобы компенсировать нагрузку, выпавшую на долю Бауэра. Трос дернуло с такой силой, что я не устоял. Нога, которой я упирался в косяк, соскочила, и я едва не полетел вниз. Меня кто-то схватил поперек живота и удержал на самом краю.
Это был Мокрик. Как свойственно аналитику, временно переведенному для прохождения боевой практики, младший стрелок Бор одновременно совершил героический поступок, спасая своего декуриона, и грубое нарушение устава. Он бросил порученный пост и бросил на посту заряженное оружие.
Трос ослаб. Мокрик дернул еще раз, и мы вместе обрушились на пол. Бауэр стонал, обнимая левой рукой правую. Я никак не мог разглядеть, что же происходит там, внизу. Деревянный молчал.
– Командир, скорее, я его держу!
– Ах ты, проклятое племя! – Мы кинулись с Мокриком вдвоем, мне стало не до охраны тылов.
Бауэр скрежетал зубами, лежа на. боку, и одной левой удерживал Деревянного за поясной карабин. Мы навалились хором и с воплями втащили клибанария и его страшный груз на лестничную клетку. Затем мы несколько секунд дышали, как загнанные псы, и тупо рассматривали наш странный улов.
Деревянный не подавал признаков жизни. Мы отстегнули нашего товарища от старика и усадили в сторонке. Скафандр Деревянного выглядел так, словно его усердно полоскали в кислоте, а затем долго лупили по нему ледорубами. На нас смотрело закопченное тусклое зеркало шлема.
Бордель пропал.
– Командир… ты помнишь шифр его скафандра? Как его оттуда вытащить?
Деревянный умер. Его смерть я ощутил в тот момент, когда мы втащили его в коридор. Я всегда чувствую своих клибанариев, каждую их серьезную болячку.
– Не трогай его… пока, – сказал я.
– Смотрите, что это? – Мокрик указывал на второго «спасенного». Он тоже был мертв, и умер явно не сегодня и не вчера. Он походил на высушенный скелет. На обнаженном теле засохла кровь и нечистоты. Старик лежал ничком, Мокрик повернул его лицом к нам и задрал вверх левую руку.
– Спиши его номер, – приказал я. – Позже попробуем проверить, кем он тут работал.
– Кем он мог тут работать? – покрутил головой Бауэр. – Волкарь, ему лет девяносто, посмотри на его суставы.
Я ждал, что старик сгинет вместе с рестораном и шальными девками, но он не исчезал. Он был абсолютно материален. Зато очаг затягивался. За дверью не появился прежний удобный коридор, и, наверное, подумал я, никогда уже не появится. Пространство, отвоеванное глюком, очень быстро затягивала ржаво-бурая паутина нижнего города. Сквозь паутину я разглядел одну из кристаллических свай, вбитых на глубину в сотню футов. Кажется, свая уцелела, но многослойный каркас полностью растворился. Прямо под нами зияла дыра, в пустоту свисали обрывки кабелей, силовых оплеток и высыпались гранулы изолятора.
Я отстраненио подумал о том, что мы дышим внешним воздухом. Раз оболочка комбината разрушена, значит, внешний воздух проник в коридоры научного центра. Формально, атмосфера давно очищена, но проверить невозможно.
– Волкарь, так это он вызывал глюк? – допытывался Бауэр. – Он или все-таки лесняки? А что если этот дед вовсе не сотрудник миссии, а плод какого-нибудь эксперимента? А что если его притащили дикари? Может, они взяли его в плен полгода назад, во времена первых поселений, и специально накачивали наркотиком?
– Все может быть, – согласился я, у меня не оставалось сил спорить. И набрал шифр на браслете Деревянного.
Забрало свернулось, шлем пополз назад.
Мы молча смотрели на то, во что превратился череп нашего товарища. С пересохшего коричневого пергамента осыпалась седая труха.
– Отчего он умер? – шепотом спросил Бауэр, хотя и так все было ясно.
– Он умер от старости, – констатировал я и снова опустил Кадмию шлем.
– Нет! Почему вы меня не позвали?! Я знаю, что это такое, я бы сразу сказал! – взвился Мокрик. – Это темпоральная воронка, в городе Псов дважды случалось такое. Я читал отчеты.
– Ты имеешь в виду, что они… – Бауэр указал вниз, – попали в другой отсчет времени?
– Да. Скорее всего. Это явление описано профессором Кандидом Назием и пока не классифицировано как глюк… – Мокрик торопился быстрее все сказать и здорово заплевал нас. Шлем он снял, и ничто не сдерживало поток его слюны. – Они могли угодить туда случайно и моментально состарились. Им все еще кажется, что только минуту назад начались танцы.
– Чушь несешь, – неуверенно огрызнулся Бауэр. – Какого дьявола тогда мы не старимся?
– Напряжение времени нарастает незаметно, и здесь, наверху, может быть выражено не сильно. Это воронка, ускорение максимально в глубине.
– Не ты один умный, – сказал я. – Я тоже читал про город Псов. Кроме того, я там побывал, в отличие от некоторых. Воронки обнаруживали в спиральных ракушках, под поверхностью города. Но никогда – в зоне поселений.
– Значит, ученые доставили сюда молодую ракушку, – сделал вывод Мокрик. – Они ее вырастили, и…
– А может, это все-таки, глюк? – не унимался Бауэр. – Может, они лежат себе спокойно по койкам, и все это видят, и нас тоже накачали?..
– И мы тоже лежим по койкам? – закончил я. – И Деревянный спит в койке?
Меня преследовала кислая вонь шампанского, мокрого табака и распаренных в духоте человеческих тел. На обнаженного старикашку я не мог смотреть.
– Мокрик, как думаешь, почему они до сих пор не умерли с голоду?
– По мнению Кандида Назия, в темпоральной воронке возможны сразу несколько временных векторов. Сорок-пятьдесят лет пронеслись для них за последние восемь или десять часов. Но за восемь часов невозможно умереть от голода. Поэтому для тех, кто угодил в воронку, существует, как минимум, еще одно время…
– Это мне ясна, – кивнул я. – То время, которое они чувствуют привычным. Им кажется, что вечер в ресторане длится часа три.
– Наверное, так, – оживился Мокрик. – Но теперь я стал думать о том, что бы мы увидели, если бы открыли эту дверь часа три назад? Или, наоборот, через день?
– Ты идиот, – устало произнес Бауэр, массируя руку. – Деревянный погиб, чтобы мы могли идти дальше, а ты в загадки играешь.
Идти дальше. Я опять подумал, а не ошибся ли я в Бауэре. Его перевели из другой декурии, и он все время казался мне… каким-то диковатым. Иногда слишком жестоким, даже к своим. Порой мне казалось, что у парня не все дома. По идее, Бауэр должен был спросить, что нам делать с телом Деревянного. Но не спросил, ему важнее выполнить приказ. Что это – преданность легиону и сенату, или это черствость и презрение к друзьям?
Я смотрел на избитый скафандр Деревянного. Наверное, сначала время катилось ровно. Или он не замечал искажений. Он спустился и не нашел внизу никого, кроме этого старого осла, занятого онанизмом. Деревянный прикрепил его к себе, потом дернул и убедился, что время замерло. Сколько он так пролежал в темноте, пока не умер? Неделю? Месяц? Или ему казалось, что прошло всего несколько секунд? Деревянный ждал, пока мы его вытащим, и не заметил, что стремительно стареет…
Мокрик издал нечленораздельное мычание.
Я обернулся. Мокрик глядел на меня такими глазами, будто только что проглотил шуруп, и указывал стволом картечницы куда-то вверх.
Я услышал шорох. Поехал дальний из трех -лифтов. Возле створок внешних дверей засветилась панель с цифрами.
– Чтоб мне сдохнуть, – простонал Бауэр. Он спиной привалился к стене, левой рукой и коленом удерживая тазер, чтобы облегчить нагрузку на правую руку.
В пустом покинутом здании научного центра загудел мотор. К нам спускался лифт.
– А может, не будем его ждать? Ведь мы собирались туда, – Мокрик махнул рукой в сторону коридора номер четыре.
– Нет, уходить невежливо, – хихикнул Бауэр.
– Не стрелять, – сказал я. – Там может быть кто-то…
– Там кто-то есть… – нехорошо ощерился Бауэр. – Там непременно кто-то есть, командир. И я его встречу.
Он дослал снаряд, я сделал то же самое.
Лифт замер, и двери открылись.
43
ЧЕЛОВЕК С ГРИФОМ «АА»
Можешь ли веревкою привязать единорога к борозде, и станет ли он боронить за тобою поле?
Иов 39:10
Щелчок инъектора, шипение принудительной вентиляции.
– …Я же вам говорил – наблюдение снимать еще рано, – медик в халате гипноцентра, стоявший в изголовье капсулы, брюзгливо поджал губы и покачался на пятках. – Вы утверждаете, что он представлен к должности командира декурии, минуя академический цикл?
– Именно так, – собеседник медика, светловолосый человек неопределенного возраста в просторном свитере, с пристегнутым к запястью чемоданчиком, вгляделся в бледное лицо легионера. – Он один из лучших. Легат лично интересовался его здоровьем. Скажите, эти… эти всплески как-то можно блокировать?
Медик задумался. Сквозь толстое стекло капсулы черты лица старшего стрелка Селена казались странно искаженными, словно спящий легионер собирался заплакать. Мужчина в халате нажал кнопку, и массивное кольцо томографа снова заслонило от собеседников окошко капсулы.
– Смотря чего мы собираемся добиться, – вымолвил, наконец, врач. – Если комиссия будет настаивать на дополнительном курсе гипнотерапии, я поставлю свою подпись. Но с политической лояльностью, как мне кажется, дела обстоят и так неплохо… – Медик бросил быстрый взгляд на представителя отдела вербовки, тот не проронил ни слова.
– Вот смотрите, – медик повернул к гостю экран. – Все проблемы заключены… гм… скажем так, в эмоциональном слое. С этим человеком до консервации памяти произошло нечто экстраординарное. Кстати, он не тесеец?
– Тесеец, но эта информация закрытая.
– Я понимаю. Дело в том, что указанные нарушения как раз характерны для представителей иных планет, где… гм… где менталитет отличается коренным образом. Кстати, не в упрек вам, просто констатация факта. Последние три года таких парней все больше, количество отклонений среди не-тесейцев достигло двадцати семи процентов. Но данный случай интересен… Этот ваш Селен крайне болезненно реагирует на раздражитель, который как раз наоборот, должен успокаивать и расслаблять. Если мы медикаментозно задавим его тревожность, это не будет автоматически означать, что мозг принял мечту.
– Что же делать? Доктор, вы же понимаете, что, как всякий добропорядочный тесеец, и к тому же легионер, он не может жить без великой звездной мечты. Строго говоря, на этом держится наша демократия, наши свободы и наш порядок. Не мне вам это объяснять, доктор. Человек, потерявший интерес к великой тесейской мечте, становится опасен для общества. Молодой парень, который не хочет заработать на свой дом, на свой участок в престижном районе, на свою обеспеченную старость в объятиях прелестной жены, какой из него гражданин? Ему место, в лучшем случае, в палатках забастовщиков, но никак не в элитных когортах нашей великой армии. Доктор, ведь у других такие симптомы тоже встречаются, так? И вы с ними справляетесь. Либо вам удастся вернуть его психику в русло здоровых представлений, либо…
– Мы сделаем все возможное. Если бы мне удалось получить разрешение на дешифрацию его памяти…
– Доктор, это исключено.
Блондин подобрал со стола свой чемоданчик, коротко глянул на часы. Его улыбка походила на гримасу боли. Медик про себя в который раз подумал, что вербовщики не умеют нормально улыбаться. У них тоже наблюдаются серьезные проблемы с выражением эмоций, как будто им приходится постоянно сталкиваться с кошмарами наяву, и они боятся улыбнуться, чтобы кошмары не вырвались наружу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Я перевел скафандр на максимальное охлаждение и все равно обливался потом. Бауэр скрипел зубами от напряжения. Он допустил огромную ошибку, когда попытался намотать трос на локоть. Потом он объяснял, что намеревался покрепче упереться ногами, но намерения своего так и не исполнил. Нас обоих рвануло с такой силой, что я мигом упустил только что отыгранные два фута, а Бауэра кинуло на меня, и трос дважды обмотался вокруг его плеча. Если бы парень не был в скафандре, руку бы наверняка перетерло до кости.
– Как твоя рука?
– Ничего, перелома нет. Пройдет… – Бауэр скорчил улыбку. – Волкарь, мы угадали, да? Смотри, глюк слабеет, точно по нему из органа шарахнули. Волкарь, кажется, мы захватили верного кадра, да?
– Да, кадр именно тот, – выдавил я, отвоевывая у глюка очередной фут.
Деревянный угадал верно. Чем ближе мы подтаскивали дряхлого медика к активной границе глюка, тем слабее становились фантомные искажения. Колонна в коридоре растаяла, в дыре торчало пористое одеяло утеплителя. Слова «Хижина рыжей Ло» слились в оранжевую полоску, паркетный пол ресторана потемнел, танцовщицы затихли, умолк шум голосов. Яркая цветная картина превратилась в убогий плоский набросок карандашом.
Но Деревянный не откликался.
Кое-как мы восстановили равновесие, и работа пошла более успешно. Мы хором вскрикивали, дергали трос, прижимались, наматывали дюйм за дюймом, но, когда Деревянный и старик очутились совсем рядом, глюк сыграл с нами очередную шутку.
– Назад! Волкарь, ослабь! Ааа-ах, отрыжка кита!
Я тоже уперся ногой в косяк, чтобы компенсировать нагрузку, выпавшую на долю Бауэра. Трос дернуло с такой силой, что я не устоял. Нога, которой я упирался в косяк, соскочила, и я едва не полетел вниз. Меня кто-то схватил поперек живота и удержал на самом краю.
Это был Мокрик. Как свойственно аналитику, временно переведенному для прохождения боевой практики, младший стрелок Бор одновременно совершил героический поступок, спасая своего декуриона, и грубое нарушение устава. Он бросил порученный пост и бросил на посту заряженное оружие.
Трос ослаб. Мокрик дернул еще раз, и мы вместе обрушились на пол. Бауэр стонал, обнимая левой рукой правую. Я никак не мог разглядеть, что же происходит там, внизу. Деревянный молчал.
– Командир, скорее, я его держу!
– Ах ты, проклятое племя! – Мы кинулись с Мокриком вдвоем, мне стало не до охраны тылов.
Бауэр скрежетал зубами, лежа на. боку, и одной левой удерживал Деревянного за поясной карабин. Мы навалились хором и с воплями втащили клибанария и его страшный груз на лестничную клетку. Затем мы несколько секунд дышали, как загнанные псы, и тупо рассматривали наш странный улов.
Деревянный не подавал признаков жизни. Мы отстегнули нашего товарища от старика и усадили в сторонке. Скафандр Деревянного выглядел так, словно его усердно полоскали в кислоте, а затем долго лупили по нему ледорубами. На нас смотрело закопченное тусклое зеркало шлема.
Бордель пропал.
– Командир… ты помнишь шифр его скафандра? Как его оттуда вытащить?
Деревянный умер. Его смерть я ощутил в тот момент, когда мы втащили его в коридор. Я всегда чувствую своих клибанариев, каждую их серьезную болячку.
– Не трогай его… пока, – сказал я.
– Смотрите, что это? – Мокрик указывал на второго «спасенного». Он тоже был мертв, и умер явно не сегодня и не вчера. Он походил на высушенный скелет. На обнаженном теле засохла кровь и нечистоты. Старик лежал ничком, Мокрик повернул его лицом к нам и задрал вверх левую руку.
– Спиши его номер, – приказал я. – Позже попробуем проверить, кем он тут работал.
– Кем он мог тут работать? – покрутил головой Бауэр. – Волкарь, ему лет девяносто, посмотри на его суставы.
Я ждал, что старик сгинет вместе с рестораном и шальными девками, но он не исчезал. Он был абсолютно материален. Зато очаг затягивался. За дверью не появился прежний удобный коридор, и, наверное, подумал я, никогда уже не появится. Пространство, отвоеванное глюком, очень быстро затягивала ржаво-бурая паутина нижнего города. Сквозь паутину я разглядел одну из кристаллических свай, вбитых на глубину в сотню футов. Кажется, свая уцелела, но многослойный каркас полностью растворился. Прямо под нами зияла дыра, в пустоту свисали обрывки кабелей, силовых оплеток и высыпались гранулы изолятора.
Я отстраненио подумал о том, что мы дышим внешним воздухом. Раз оболочка комбината разрушена, значит, внешний воздух проник в коридоры научного центра. Формально, атмосфера давно очищена, но проверить невозможно.
– Волкарь, так это он вызывал глюк? – допытывался Бауэр. – Он или все-таки лесняки? А что если этот дед вовсе не сотрудник миссии, а плод какого-нибудь эксперимента? А что если его притащили дикари? Может, они взяли его в плен полгода назад, во времена первых поселений, и специально накачивали наркотиком?
– Все может быть, – согласился я, у меня не оставалось сил спорить. И набрал шифр на браслете Деревянного.
Забрало свернулось, шлем пополз назад.
Мы молча смотрели на то, во что превратился череп нашего товарища. С пересохшего коричневого пергамента осыпалась седая труха.
– Отчего он умер? – шепотом спросил Бауэр, хотя и так все было ясно.
– Он умер от старости, – констатировал я и снова опустил Кадмию шлем.
– Нет! Почему вы меня не позвали?! Я знаю, что это такое, я бы сразу сказал! – взвился Мокрик. – Это темпоральная воронка, в городе Псов дважды случалось такое. Я читал отчеты.
– Ты имеешь в виду, что они… – Бауэр указал вниз, – попали в другой отсчет времени?
– Да. Скорее всего. Это явление описано профессором Кандидом Назием и пока не классифицировано как глюк… – Мокрик торопился быстрее все сказать и здорово заплевал нас. Шлем он снял, и ничто не сдерживало поток его слюны. – Они могли угодить туда случайно и моментально состарились. Им все еще кажется, что только минуту назад начались танцы.
– Чушь несешь, – неуверенно огрызнулся Бауэр. – Какого дьявола тогда мы не старимся?
– Напряжение времени нарастает незаметно, и здесь, наверху, может быть выражено не сильно. Это воронка, ускорение максимально в глубине.
– Не ты один умный, – сказал я. – Я тоже читал про город Псов. Кроме того, я там побывал, в отличие от некоторых. Воронки обнаруживали в спиральных ракушках, под поверхностью города. Но никогда – в зоне поселений.
– Значит, ученые доставили сюда молодую ракушку, – сделал вывод Мокрик. – Они ее вырастили, и…
– А может, это все-таки, глюк? – не унимался Бауэр. – Может, они лежат себе спокойно по койкам, и все это видят, и нас тоже накачали?..
– И мы тоже лежим по койкам? – закончил я. – И Деревянный спит в койке?
Меня преследовала кислая вонь шампанского, мокрого табака и распаренных в духоте человеческих тел. На обнаженного старикашку я не мог смотреть.
– Мокрик, как думаешь, почему они до сих пор не умерли с голоду?
– По мнению Кандида Назия, в темпоральной воронке возможны сразу несколько временных векторов. Сорок-пятьдесят лет пронеслись для них за последние восемь или десять часов. Но за восемь часов невозможно умереть от голода. Поэтому для тех, кто угодил в воронку, существует, как минимум, еще одно время…
– Это мне ясна, – кивнул я. – То время, которое они чувствуют привычным. Им кажется, что вечер в ресторане длится часа три.
– Наверное, так, – оживился Мокрик. – Но теперь я стал думать о том, что бы мы увидели, если бы открыли эту дверь часа три назад? Или, наоборот, через день?
– Ты идиот, – устало произнес Бауэр, массируя руку. – Деревянный погиб, чтобы мы могли идти дальше, а ты в загадки играешь.
Идти дальше. Я опять подумал, а не ошибся ли я в Бауэре. Его перевели из другой декурии, и он все время казался мне… каким-то диковатым. Иногда слишком жестоким, даже к своим. Порой мне казалось, что у парня не все дома. По идее, Бауэр должен был спросить, что нам делать с телом Деревянного. Но не спросил, ему важнее выполнить приказ. Что это – преданность легиону и сенату, или это черствость и презрение к друзьям?
Я смотрел на избитый скафандр Деревянного. Наверное, сначала время катилось ровно. Или он не замечал искажений. Он спустился и не нашел внизу никого, кроме этого старого осла, занятого онанизмом. Деревянный прикрепил его к себе, потом дернул и убедился, что время замерло. Сколько он так пролежал в темноте, пока не умер? Неделю? Месяц? Или ему казалось, что прошло всего несколько секунд? Деревянный ждал, пока мы его вытащим, и не заметил, что стремительно стареет…
Мокрик издал нечленораздельное мычание.
Я обернулся. Мокрик глядел на меня такими глазами, будто только что проглотил шуруп, и указывал стволом картечницы куда-то вверх.
Я услышал шорох. Поехал дальний из трех -лифтов. Возле створок внешних дверей засветилась панель с цифрами.
– Чтоб мне сдохнуть, – простонал Бауэр. Он спиной привалился к стене, левой рукой и коленом удерживая тазер, чтобы облегчить нагрузку на правую руку.
В пустом покинутом здании научного центра загудел мотор. К нам спускался лифт.
– А может, не будем его ждать? Ведь мы собирались туда, – Мокрик махнул рукой в сторону коридора номер четыре.
– Нет, уходить невежливо, – хихикнул Бауэр.
– Не стрелять, – сказал я. – Там может быть кто-то…
– Там кто-то есть… – нехорошо ощерился Бауэр. – Там непременно кто-то есть, командир. И я его встречу.
Он дослал снаряд, я сделал то же самое.
Лифт замер, и двери открылись.
43
ЧЕЛОВЕК С ГРИФОМ «АА»
Можешь ли веревкою привязать единорога к борозде, и станет ли он боронить за тобою поле?
Иов 39:10
Щелчок инъектора, шипение принудительной вентиляции.
– …Я же вам говорил – наблюдение снимать еще рано, – медик в халате гипноцентра, стоявший в изголовье капсулы, брюзгливо поджал губы и покачался на пятках. – Вы утверждаете, что он представлен к должности командира декурии, минуя академический цикл?
– Именно так, – собеседник медика, светловолосый человек неопределенного возраста в просторном свитере, с пристегнутым к запястью чемоданчиком, вгляделся в бледное лицо легионера. – Он один из лучших. Легат лично интересовался его здоровьем. Скажите, эти… эти всплески как-то можно блокировать?
Медик задумался. Сквозь толстое стекло капсулы черты лица старшего стрелка Селена казались странно искаженными, словно спящий легионер собирался заплакать. Мужчина в халате нажал кнопку, и массивное кольцо томографа снова заслонило от собеседников окошко капсулы.
– Смотря чего мы собираемся добиться, – вымолвил, наконец, врач. – Если комиссия будет настаивать на дополнительном курсе гипнотерапии, я поставлю свою подпись. Но с политической лояльностью, как мне кажется, дела обстоят и так неплохо… – Медик бросил быстрый взгляд на представителя отдела вербовки, тот не проронил ни слова.
– Вот смотрите, – медик повернул к гостю экран. – Все проблемы заключены… гм… скажем так, в эмоциональном слое. С этим человеком до консервации памяти произошло нечто экстраординарное. Кстати, он не тесеец?
– Тесеец, но эта информация закрытая.
– Я понимаю. Дело в том, что указанные нарушения как раз характерны для представителей иных планет, где… гм… где менталитет отличается коренным образом. Кстати, не в упрек вам, просто констатация факта. Последние три года таких парней все больше, количество отклонений среди не-тесейцев достигло двадцати семи процентов. Но данный случай интересен… Этот ваш Селен крайне болезненно реагирует на раздражитель, который как раз наоборот, должен успокаивать и расслаблять. Если мы медикаментозно задавим его тревожность, это не будет автоматически означать, что мозг принял мечту.
– Что же делать? Доктор, вы же понимаете, что, как всякий добропорядочный тесеец, и к тому же легионер, он не может жить без великой звездной мечты. Строго говоря, на этом держится наша демократия, наши свободы и наш порядок. Не мне вам это объяснять, доктор. Человек, потерявший интерес к великой тесейской мечте, становится опасен для общества. Молодой парень, который не хочет заработать на свой дом, на свой участок в престижном районе, на свою обеспеченную старость в объятиях прелестной жены, какой из него гражданин? Ему место, в лучшем случае, в палатках забастовщиков, но никак не в элитных когортах нашей великой армии. Доктор, ведь у других такие симптомы тоже встречаются, так? И вы с ними справляетесь. Либо вам удастся вернуть его психику в русло здоровых представлений, либо…
– Мы сделаем все возможное. Если бы мне удалось получить разрешение на дешифрацию его памяти…
– Доктор, это исключено.
Блондин подобрал со стола свой чемоданчик, коротко глянул на часы. Его улыбка походила на гримасу боли. Медик про себя в который раз подумал, что вербовщики не умеют нормально улыбаться. У них тоже наблюдаются серьезные проблемы с выражением эмоций, как будто им приходится постоянно сталкиваться с кошмарами наяву, и они боятся улыбнуться, чтобы кошмары не вырвались наружу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48