Сказали ей, чтобы не вякала, чтобы открыла дверь. Студентка носатая сперва пальцы гнуть начала, привыкла, видать, стерва, что папашка ее масть держит. Я как ее распальцовки услышал, млин, чуть сам суку не задушил.
– Ты, обезьяна, – внятно втолковал ей Лось. – Фули тебе в горах не сиделось? Фули ты сюда приперлась, дипломы покупать? Сейчас я тебе рожу на куски порежу, никто замуж не возьмет! Отыгрался твой папик, получит сейчас дочку без глазиков!
Смешно Лось сказал, мы заржали все.
Короче, через пять минут мы были в хате. Сигнализацию сама сняла; вначале застремалась, но Фриц ее за жопу взял, так быстро исправилась, манда. Пересрала дочка носатая, но ее никто резать не собирался. Мы ее, млин, в ванной заперли, а второй сестренки не было. Фельдфебель сказал, что надо со студенткой сделать, и чтобы без крови и синяков.
Мы так и сделали. Налили ей на бошку чернил, привязали за руки к трубе и костюм ей весь порвали. Носорогова дочка плакать стала, фиолетовая вся от чернил, белье наружу. Задрот Роммель хотел нас бортануть, ей за сиськи подержаться; он же малолетка, телку голую только в кино видал. Короче, отогнали мы Роммеля, придурка, заставили делом заниматься. Посуды там два шкафа было, все побили и шкафы опрокинули. Потом я зеркало в прихожей захерачил, вот звону было! Лось в комнате дочек носороговых потоптался, все их банки-склянки, млин, помады, духи и прочую срань по паркету размазал. Подушки, ясный перец, порезали, а в кухне Роммель насрал. А Фриц, собака бешеная, клевую тему отмочил. Он в ванной и в кухне стоки заткнул, млин, и воду врубил. Мы когда уходили, по всем комнатам плескалось. Лось в баре восемь бутылок нашел, все вино и все закрытое. Шесть побили, а две высосали на шару. Ржали так, что чуть от смеха не подохли, чуть не забыли написать носорогу то, что Фельдфебель просил передать.
Что двое суток ему даем из города убраться, иначе с обеими дочками вшестером познакомимся.
Обычно мы с пацанами расходились и все, но в команде Фельдфебеля все было иначе. Он хоть и шлакоблок, тупой в смысле, но лямку свою конкретно тянет, не обдуришь. Разборки устроил часа на два, по полной программе, млин, прямо как в футбольной команде. Типа, где кто стоял, кто куда бежал и кто куда бил. Полная шиза, короче! Получилось, что нас там на раз замочить могли или повязать, и делали мы все неправильно.
Мы сидим, такие, с пацанами и удивляемся, типа, а как же правильно? Ни фига себе, говорит Фил, в школе достали, еще тут будут мордой тыкать?.. И понес, загундел. Фил вообще, млин, задротный чувак, не всегда с ним клево. А я послушал Фельдфебеля и понял, что он прав. Обалденно прав. Если что серьезное, то – кранты нам, это как два пальца.
Только, что серьезное намечается, Фельдфебель конкретно не сказал. Но пообещал четко, что будем долго и упорно заниматься. Прямо как в школе, млин…
А через несколько недель все и случилось.

ЗАПАХ КРОВИ
…Мы получили сумбурную команду, но это лучше, чем никаких команд. Несколько секунд сквозь тоскливое мяуканье и неровный гул прорывалась ругань, выкрики и шлепки выстрелов, затем город снова накинул на нас плотную завесу своих сумеречных фантазий. Сколько я ни долбил процессор, на всех диапазонах царил хаос. Вечный дождь, вечные лиловые тучи, опорожняющиеся над скошенными башнями, игольчатыми сферами и шестиугольными пирамидами.
– Ничего не вижу, слышите?
– Командир, видимость четыре ярда…
Взрослая улица-труба, ползущая параллельно шоссе, снаружи была похожа на сморщенную сосиску, которую сутки держали в жаровом шкафу. Прямо над нами, огибая силовое поле комбината, на разных уровнях повисли еще четыре красные кишки. Они переплетались между собой, в двух местах ближайшей, здоровой трубы появились глянцево блестящие бугры – зародыши новых переулков. Из лиловых туч мелко и скучно моросил дождь, вода грязными потоками скатывалась по матовому боку комбината. Позади нас, там, куда Гвоздь шарахнул из пушки, царил хаос. Израненный сектор разваливался, отторгая обломки. Тыквы и шпили оседали, превращались в багряную труху, в мягкую травянистую кашу, из которой уже завтра вырастут новые нелепые конструкции.
Хохот и плач. И упорно пробивающееся сквозь очистные фильтры тухлое зловоние.
Поэтому и назвали так – город Мясников. Запах тухлятины отсюда ничем не вымести, это навсегда. В жилых биокапсулах еще как-то добились свежести, а снаружи приходится пользоваться специальными носовыми фильтрами. Те, кто прожил тут больше двух месяцев, – привыкли. Это еще ерунда, по сравнению с той вонью, что стоит в городе Висельников. Когда мы штурмовали столицу Серебряной степи, то многих выворачивало от смрада разложения. Сладковатый такой запах паленой, подгнившей человечины. Впоследствии оказалось, что аромат исходит от колоний безобидных светляков, покрывающих по ночам башни и стены города. То есть виселицы там тоже имелись, гигантские сооружения из той же смеси паутины, органических клеток и железа, и культ Висельника присутствовал во всей красе, но воняли именно красивые светляки… – Бауэр, в трубе кто-то копошится.
– Командир, движение слева. Разреши атаковать?
– Стреляй, никого не подпускай! Всем включить дальний свет!
Пустое гулкое пространство, похожее на заброшенный собор. В темноте жужжали мухи и что-то похрустывало. Глядя на раскиданные по полу и висящие в невесомости части тел, я почему-то вспомнил крыс.
Но крысы тут не водились. Во всяком случае, пока не водились.
Кто-то из парней открыл огонь. Карман, это Карман! Несколько секунд он поливал зажигательными одну из примыкавших улиц, сполохи плясали на бугристых стенах. Затем все стихло. Мы ждали, пока огонь пожирал внутренности кишки. Потом раздался треск, и кишка отвалилась от тыквы, показав кусок мокрого неба.
– Кто там был? Снова глюк с хвостом?
– Нет… что-то вроде… Что-то вроде цапли.
– Цапля?!
– Да… Крупная птица, но у нее… Дьявол, у нее зубы, как у аллигатора! Она мне улыбается…
– Карман, птица не может улыбаться.
– Эта может…
10
ТЕ, КТО НЕ СОМНЕВАЕТСЯ
Мораль нынче увертка для лишних и случайных людей, для нищего духом и силой отребья.
Ф. Ницше

Было так – я вскакивал по ночам и трогал в разных местах башку. Перед глазами хороводило, а башка, млин, гудела, точно колокол. Тогда я перся в ванную, там запихивал себя под холодную струю и лязгал зубами, пока перед глазами не прекращало кружить. Самое хреновое – я никак не мог вспомнить.
А через несколько недель все случилось. Случилось то, из-за чего мы загремели в этот долбаный лес. Это было совсем не похоже на наши цыплячьи вылазки под руководством Мюллера, и даже на учебу Фельдфебеля. Поздно вечером снова собрались в кафе Оберста, там пили пиво с пацанами, слушали лекцию о международном положении, а потом Фельдфебель сказал, что надо остаться на ночь, потому что с утра едем. Мы остались, фигли делать, тем более что такие внезапные закидоны входили в учебу.
Оберст говорит, что истинный хищник круглосуточно готов к прыжку.
А мы – хищники. Мы – львы, копящие силу для прыжка.
Мы – те, кто не сомневается.
Короче, звякнул я черепам, что едем с Лосем на дачу. Мать сказала – и хрен с тобой, век бы рожи твоей не видеть, и трубку, млин, швырнула. Это она после того, что мы с Лосем в школе, с дерибасом нашим, учудили. Но про школу потом.
Короче, еще пивка в кафе врезали, а после Оберст чувака привел, квадратного такого, белого, с чемоданчиком. Короче, я офигел! Этот пацан к нам из Америки приехал. То есть не лично к нам, ясен хрен, а к Оберсту и к друзьям Оберста. Они там скорефанились днем, типа, заседание провели по вопросам белого Движения. Я обалдел, в натуре, про сигарету и про пиво забыл. Раньше думал, что Ильич и Мюллер голимую шнягу гонят, будто в Америке у нас тоже друзья, и все такое. Тем паче, Мюллер америкосов не жаловал, он всегда твердил, что Америка для нас враг, продает в Россию дерьмо, вроде пепси и кукурузы, и всякую такую пургу гнал.
Оказалось, что ку-клукс-клан жив. Зашибись!
Парнишка этот штатовский книги всякие, газеты привез. Он не только с нашими встречался в Питере, но и в Москву ездил – с «легионом», с «бригадами», и даже с депутатами в Думе базарил. Про депутатов мне потом Фельдфебель рассказал, еще посмеялся, что удивляюсь. Мы же вместе должны отстаивать достоинство белого человека; чего же тут удивительного, что в Думе порой встречаются честные люди?
Редко, конечно, но встречаются.
Ну, а вечером Оберст уже попросил американца, типа, с молодежью побакланить. Тот пришел с другом, млин, с переводчиком. Вначале мы стремались, фиг его знает, а затем, под пиво, базар конкретный пошел. Только Фриц и Фил вначале ржали, шлакоблоки, но Фельдфебель пообещал все зубы выбить, если хоть раз смех услышит. Американец сказал спасибо за нашу работу, за поддержку идей и за то, что поддержали ихних чуваков в тюряге. Про это, ясный хрен, мы впервые услышали, но сказали – всегда пожалуйста! Оказалось, ихние чуваки против негритосов выступали, против черномазого засилья в Штатах, и у них, так же как у нас, истинных патриотов гоняют и гнобят.
Америкос сказал, что будет к нам возить книги, видео и что в планах у них открыть типа представительства или даже замутить фестиваль. Чтобы белые люди могли общаться и обсуждать, как жить дальше в условиях, млин, экспансии. В Америке у них, оказывается, вообще беспредел, ниггеры уже во власть пролезли и скоро страну подомнут, белым останется для них толчки драить и машины мыть. Триста лет белые европейцы, млин, Америку поднимали, с краснокожими ублюдками дрались, терпели лишения, а теперь всякая черножопая шваль в сенаторы и в президенты метит. Это потому что демократия. Полный абзац это, а не демократия, когда вчерашние рабы пасть разевают. Пахали себе на плантациях, бананы жрали и песни орали, вот и дальше бы так.
Им же ничего не надо, сказал америкос, наркоту, бухалово да подрыгаться в штанах растаманских. Им государство кучу бабок отпускает, чтобы миллионы ублюдков плясали по ночам и стекла в белых кварталах били. Тюряги все черномазыми переполнены, потому что работать не хотят, хотят только воровать и грабить. Вам офигительно повезло, сказал америкос, что в России нет двадцати миллионов черных. Наши деды проливали кровь, чтобы освободить уродов из рабства, освободили и со своей долбаной демократией доигрались. Теперь каждая обезьяна может в метро сунуть в щи белому человеку, только за то, что тот не так посмотрел…
Тут мы малость припухли, не поверили.
– У вас что, негры белым пацанам в метро проходу не дают? – прибалдел Фриц.
Я тоже подумал, что, если бы у нас такая хрень началась, народ бы уже давно с пушками ходил. А с телками как же? Обломилось бы черным к моей девушке приставать, это точно! Нашел бы и всех поочередно кастрировал!
– Это американская свобода и американская демократия! – кисло улыбнулся квадратный парень.
Он нас еще долго грузил про собачьи порядки в их стране. Оказалось, что негр на белого может смотреть, и оскорблять может, и девушек задирать, а попробуй негра в чем-то ущеми – мигом в полицию побежит, и можно загреметь за расизм. Охренеть, короче, какое западло там творится. А еще у них черномазые посты захватили во всяких службах, млин, типа наших собесов и таможни и вытворяют, задроты вонючие, что хотят. Могут, к примеру, белому визу не давать или сочинить могут статью и засадить тебя, а дружки их черные свидетелями пойдут.
Сами они понятия не имеют, как это всю жизнь вкалывать или в армии служить. Большинство этих черномазых, короче, они безработные в четвертом поколении. Они вообще живут за счет белых, лекарства и жратву получают и все время чем-то недовольны. Однако, как и черные у нас, в Африку обратно не спешат. А еще на нас эта отпадная картинка похожа тем, что народ нормальный мучается и ни фига сделать с ублюдками не может. Могут, млин, только плакать, в сортире запершись!
Короче, квадратный этот, с чемоданом, такую фишку прогнал, что даже тупой Фил ржать прекратил. Мы все прям закисли, потому что увидели, как силен зверь. На прощание америкос всем пожелал счастья и сказал примерно так:
– Будьте бдительны, берегите свой народ и свою землю, не позволяйте уродам захватить телевидение, суды и влезть во власть!
Примерно так он попрощался и поставил нам ящик пива.
Нормальный пацан, конкретный такой и без загибонов. Но у меня после его ухода появилось такое, млин, чувство… хрен знает, как сказать.
Словно в трюме течь. Страшновато, а чего бояться – сам не пойму.
А в пять пятнадцать утра мы уже завалились в автобус и помчали. Трубы и прочее железо Фельдфебель отобрал, пообещал, что выдаст на месте. Я видел, что железки погрузили отдельно в «жигули», и в них поехал незнакомый парень. Нехило, млин, задумано, нечего добавить! Теперь мы запросто могли показаться ментам, без всякой опаски.
Впрочем, кое-кто уже в автобусе плотно сел на измену. Лось, такой, курил, млин, как паровоз и жался ко мне, и Роммель тоже вел себя как обдриставшийся щенок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48