Так уже случалось.
Хрип в наушниках, шорохи и неясные стоны, частые легкие шаги, словно по металлу, царапая коготками, пробегает семейство водяных крыс. Кишка улицы, не меньше сорока футов в сечении, вольготно разлеглась перед нами. Треугольные дыры то раскрываются, то захлопываются в сумраке, напоминая зевающие рты. Из трубы-улицы тянет гарью, карамельками и слышится далекий рыдающий смех. Так в истерике смеялась мамаша Бродяги Марша, когда ей доставили капсулу с личными вещами сына…
– Первая декурия, доложите обстановку.
Слава Юпитеру, вернулась связь!
– Я декурион Селен, докладываю…
В эту секунду ближние конструкции города отпрыгнули назад, зарябили, как пустынный мираж, растворились и осели. Я так и знал, нельзя было снижать скорость! Впрочем, это привычное явление. Ведь первый месяц по суше в кристаллическое образование, лишь для удобства названное «столицей Семнадцати островов», вообще никто не мог войти. Ни войти, ни въехать, только с воздуха скидывали десанты. Промахивались бесконечно, разгонялись и пролетали мимо, словно затянутые мощным гравитационным полем. Над городом любая техника глохнет. Нечего и думать, чтобы пробиться в столицу с воздуха.
Сносит в сторону.
Пробить защиту туземцев помог резонансный орган; эта штуковина так шарахает по мозгам, что несколько дней ни один аномал, попавший в строб, не способен творить глюки. Резонансные органы давят мозговую активность. После того как академии удалось их сделать достаточно маленькими, чтобы поставить на каждый бот, стало возможным легко ловить входы в города.
И удалось взять пробы из того материала, что образует подвижный, коварный и непрерывно растущий скелет улиц. Кристаллическая структура из трех видов совершенно разных подструктур, смесь живой органической паутины, гибкого пластика и железа. Железо оказалось без единой примеси; насколько я понимаю, наши металлурги на Тесее еще не нашли способ такой очистки…
– Я – центурион Медь. Первой декурии атаковать вход и закрепиться до подхода соседей!
Жерло ближайшей улицы все ближе. Орган на боте бесшумно надрывается, поглощая гигаватты энергии, чтобы удержать кусок планетарной плоти в пойманном состоянии. Глядя на дергающуюся улицу вблизи, ни за что не поверишь, что ее создали разумные существа. Она вроде утробы циклопического червя, вроде пустой надутой кишки, упавшей одним краем на избитые колючие камни. В сотне ярдов от вздыбленной кишки в обе стороны разбегаются отростки «помоложе», цвет их чуть менее насыщенный. Левый отросток, внутри которого без труда развернется танк, исчезает в приплюснутой сфере, удивительно похожей на декоративную тыкву. Сфера высотой с тридцатиэтажную жилую инсулу, в ее рябой оранжево-красной поверхности различимы десятки мелких отверстий. Как раз позади этой циклопической тыквы спрятался вход в комбинат. Труба, отпочковавшаяся от главной улицы вправо, извивается вокруг морщинистой башни, до ужаса похожей на оплывшую свечу. В диаметре она, пожалуй, шире грузового модуля, пупырчатые бока багрового «огарка» скрываются в тучах, причем башня не стоит на месте, а оседает…
Если мы успеем сейчас туда ворваться, пока орган на полной мощности, город нас назад не выплюнет.
– Декурия, за мной!
Город навис над нами колючими иглами, зыбкими сполохами, шепотами и стонами фантомов. Этим шепотам и стонам доверять нельзя, у них нет источников и нет завершения, лишь вечное эхо. Анализатор навязчивым писком сообщил, что состав воздуха не рекомендован для дыхания, легкие над городом агонизируют.
– Я первый, Селен, вызываю центуриона!
– Я центурион Медь, слушаю!
– Мы в сотне ярдов от входа, потерь нет, прошу разрешения на самостоятельные действия!
– Ждите остальных.
– Уйдет улица…
Термометр показывал, что становится все жарче, биоанализатор выдал две огненные полоски над прицельной шкалой, справа от полосок быстро поползли расшифрованные показания состава атмосферы.
Пока пористые легкие города справлялись, не пропускали орды гнуса, стаи болезнетворных клещей и шлейфы радиации, приплывающие неизвестно откуда. Легкие по-прежнему клубились над красными шпилями, над энергостанцией и дворцом местного падишаха, наспех возведенном из останков первого базового лагеря. Хотя, вероятно, правителя города Мясников называли вовсе не падишахом, а как-то иначе, но нам это уже неважно, поскольку от дворца остались руины. Кто-то смял дюймовую сталь, словно пустую сигарную коробку. Дворец – не наша цель, но смотрится кошмарно…
– Первая декурия, разрешаю самостоятельную атаку! – центурион произнес это с некоторым сомнением в голосе, но Медь у нас всегда излишне долго сомневается. Такой уж характер.
– Салют первым, салют тем, кто не забыл о чести… – затянул Карман, выстраиваясь рядом со мной в боевой клин.
И сразу же песню подхватил десяток глоток. Полевой марш легионеров, гимн преданности и отваги. Так уж повелось, и не нами заведено, что эту песню запевают всегда, когда смерть особенно близка и требуется крепкое плечо товарища. Когда впереди неизвестность и нельзя обернуться, не то что отступить хотя бы на шаг. Потому что сзади на твою смелую спину смотрит родина.
Я запел вместе со всеми.
– Салют первым, салют тем, кто не забыл о чести!.. – выкрикивали мы, и небо вздрагивало, пугаясь нашей мощи.
27
МАЛЬЧИК
Одна смерть – это трагедия, миллионы смертей – это статистика.
И. Сталин

Три дня наверху горело, лязгали гусеницы бронетранспортеров, сминая огороды и хилые постройки, стрекотали пулеметные очереди, полыхали хутора на склонах гор, спрятанные среди густых лесов. Потом стало тихо и в тишине завыли женщины. Никос вылез из бомбоубежища. Он научился ловко душить крыс, но крысиное мясо оказалось мерзким. Он выбрался и очутился в пустыне.
От родного дома уцелел лишь фундамент. Сада больше не существовало. Обугленный забор походил на почерневшие зубы курильщика. Над городом клубился дым и кружила бирема со звездной эмблемой конфедерации. Никос пошел туда, где раньше была кухня. Ноги вязли в пепле. Он не смог добраться до люка, поперек крышки упала массивная чердачная балка.
Маленькие братья задохнулись. Никос чувствовал их смерть сквозь камни фундамента. Еще он чувствовал живых людей. Люди выходили из домов и куда-то шли. Напуганные, обозленные, растерянные, плачущие.
Он толкнул калитку и побрел вслед за жидкой толпой. Его ноги двигались автоматически, он даже не ощущал, куда ступает. Некоторые оглядывались на его закопченное лицо, истлевшую рубаху и прибавляли шаг. Некоторые узнавали его и торопливо отходили в сторону.
– Страшила живой… – один раз услышал он.
В этой школе учились когда-то дети прихожан из храма Всеблагого мученика, а потом многие годы учились все подряд, даже дети остепенившихся, отставших от таборов романов. Но в последний год оказалось, что детям прихожан из храма Единого недостойно учиться вместе с безбожниками, и снова в школе остались только те, кто чтил угловые иконы…
Люди медленно и молча входили, пробирались мимо разбитых ворот, как будто их тянуло внутрь магнитом. Они не глядели друг другу в глаза, точно были голые.
В школе снарядом вырвало ворота и кусок кровли. Парты, спортивные снаряды, глобусы и прочий деревянный инвентарь тлел в куче посреди спортзала. Очевидно, совсем недавно тут полыхал веселый костер. Никос увидел спрессованные огнем корешки сотен нераспакованных учебников. К дальней стене были прибиты двое – старенький директор школы и женщина, преподававшая историю. Никосу только предстояло у нее учиться, он наслушался от сестер о ее придирчивости и захватывающе интересных уроках.
Никос встретился с директором глазами, и это показалось ему особенно страшным. Распятый старик еще был жив, он узнавал людей, и он оказался не каким-то чужестранцем, а напротив, прожил в городке почти шестьдесят лет, а Никос гонял мяч с его внуками, до того как все это началось…
Горожане окаменели, даже не предпринимая попыток приблизиться к несчастным, прибитым крюками к темной древесине. Никосу показалось в тот миг, что планета замерла, приостановила свой бег. Никак не могло случиться, чтобы после подобного все шло, как прежде. Но все действительно шло, как прежде, и в настороженной тишине, между всхлипами и стенаниями женщин, стало слышно, как стартует в Ласковицах очередная ракета.
Вскоре приземлилась голубая бирема с эмблемой миротворческой миссии Сената. Как всегда, они явились вовремя. Никос вернулся к дому, но дома было тихо. Мертвые лежали, присыпанные золой. Явились парни в бронежилетах и шлемах, в белых масках, с собаками. Многих маленьких детей они отправляли в интернат, кого-то увозили в столицу. На голубой биреме прилетела девушка-журналист, без спросу забралась в кухню и стала краситься перед зеркальцем. Она курила, держа руку на отлете, пока помощница укладывала ей волосы, оператор и осветители тоже курили и передавали друг другу бутылку с ромом. Никос глядел на них, не моргая, точно рассматривал инопланетян.
– Как я, нормально? – деловито осведомилась девушка у оператора, он показал ей большой палец. Тогда журналистка сделала тревожное лицо и с придыханием поведала миру о «новых бесчинствах распоясавшихся националистов…».
Никос повернулся и вышел через заднюю калитку. Он прошел по выжженному огороду, по стерне, и, не останавливаясь, начал подниматься в гору.
– Мальчик! – кричали внизу. – Мальчик, вернись!
– Я вам не мальчик, – шептал он, обдирая ладони и колени. – Я вам не мальчик. Я – Волкарь!
28
ОНО ЖДЕТ ТЕБЯ
Умение хорошо жить и хорошо умереть – это одна и та же наука.
Эпикур

Мы ворвались в город Мясников под стройный басовитый речитатив и грохот ходуль. Улица-кишка в последний момент извернулась, два шагателя покатились кубарем, но парни не растерялись, выровняли машины. Бот нырнул за нами, занял позицию и теперь мощными прожекторами подсвечивал дорогу. Жаль, что Свиная Нога не сможет прикрывать нас до самого комбината. Еще одно подлое свойство города. Летать в его черте могут исключительно живые существа. Ящеров и птиц воздух держит, а техника проваливается.
Бот будет ждать нас в устье первой же улицы.
Город изнутри – это совершенно не то же самое, что город снаружи. Он может быть больше раза в два, как город Шакалов, и может быть больше раз в восемь, как город Висельников. Город Мясников внутри развернулся двадцатикратно. Карты сегментов заложены в память моего процессора, нас готовили к атаке, но действительность все равно поразила. Изнутри столица Семнадцати островов показалась мне бескрайней. Изогнутые шпили, лежащие на боку арки и спокойно дрейфующие шары тянулись до горизонта, среди них, змеиными изгибами, раскручивались кишки закрытых улиц и неторопливо, с ужасающей непреклонностью, росли косые пирамиды. Росли, но не падали. Где-то далеко, за бурой тыквообразной сферой, возвышались купола обогатительного комбината.
Комбинат был от нас гораздо дальше, чем раньше.
– Волкарь, моя карта врет! – зашумел Гвоздь. – Старый поворот пропал. Здесь не должно быть поворота вниз и этих башен!
И прежняя улица-кишка, судя по карте, выводившая прямо к воротам комбината, исчезла. Изнутри, на неровной поверхности трубы, еще видна надпись, сделанная кем-то из краскораспылителя. Здесь должен быть поворот, но его нет. Вместо боковой трубы – несколько разрушенных туземных домишек, словно скорлупки, раздавленные сапогом.
– Хобот, проверь!
Хобот выпустил саперные манипуляторы, он я Гвоздь зашагали первыми, на острие опасности. Мы компактно двинулись следом, внутри полутемной улицы, огоньки прицелов заметались по шершавым стенам.
Почти сразу мы наткнулись на трупы. Три или четыре тощих туземца погибли от ударов тазера; тела были так сильно обуглены, что я даже не стал их осматривать. Пушка над головой Гвоздя сипло постанывала, дюжина стволов вертелась, готовясь прикрыть всех нас панцирем из потоков огня. Впереди, по стенам трубы, стали видны прилепившиеся хибарки туземцев, так похожие издалека на гнезда ласточек. Некоторые висели над головой, на потолке, входными лазами вниз.
Привычные шутки города. Гравитация становилась нестабильной, на левом информационном дисплее моего скафандра возникла голубая полоска и цифры. Ноль-девяносто два собственного веса, ноль-восемьдесят девять, ноль-восемьдесят семь…
– Волкарь, впереди вас – смещение гравитационной оси, – забубнил из бота Свиная Нога. – Скоро пойдете по потолку, как мухи.
Слава Юпитеру, хоть местная связь не отключилась!
– Мы уже заметили, спасибо.
– Это ненадолго, – снова забормотал бортмеханик. – Ярдов через сто ожидайте невесомости и смены конфигурации. Ваша улица, похоже, собралась родить переулок…
– Как нам пробраться к главному входу в комбинат? Ты видишь его?
– Запустил два зонда, слежу за вами сверху… – Свиная Нога откашлялся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48