даже Минальда, ребенка которой он спас от гибели, в его присутствии была робкой и молчаливой. Руди удивлялся, что за узы связывали колдуна и стражников.
– Как велика опасность Тьмы?
В слабом свете лицо Ингольда было задумчиво, его взор переходил с Януса на окружающую местность, медленно проявляющуюся по мере того, как туман уступал бледному и холодному дневному свету.
Вдалеке темная волна движения вдоль подножий круглых холмов отмечала дорогу с ее бесконечной цепочкой путников; ближе, на голых черных деревьях, горбились вороны, вопросительно глядя на стражников своими яркими глазами. Во все стороны от них, на север, юг и запад, лежали пустоши посеребренной солнцем травы.
Руди подумал, что никогда еще не видел землю такой безжизненной.
– Больше, чем мы думаем, – вторя его мыслям, тихо сказал колдун. – Прошлой ночью была хорошая луна, но я чувствовал их вдалеке. У подножия гор однажды было их Логово, давно замурованное. Дорога пройдет совсем близко от него.
Янус резко обернулся, но Ингольд, не вдаваясь в подробности, лишь сказал:
– Сейчас наш союзник – скорость и погода. Мы должны добраться до Убежища как можно быстрее; каждый день пути увеличивает опасность. Может быть, когда мы доберемся туда, нам придется оборонять Убежище не только от Тьмы...
11
Лихорадочное беспокойство расползлось по обозу, как болезнь. Невидимое присутствие Белых Рейдеров преследовало их днем, как угроза Тьмы – ночью, и весь тот день и следующий Руди ощущал ее, двигаясь по бесконечной дороге. Он слышал это от других путников, он видел это в движениях беженцев, которые держались тесной, безбрежной, оборванной толпой вокруг ядра, представлявшего собой правительство величайшего Королевства на Западе Мира.
Многочисленные семьи спешили следом за ним, мужчина, толкавший до краев нагруженную тачку, бранил измученную женщину с ребенком на руках и козой на обтрепанной веревке, требуя торопиться, торопиться, пройти чуть дальше по дороге прежде, чем кто-нибудь – Тьма, волки, невидимые Рейдеры – доберется до них. Позже Руди прошел мимо них, сидящих усталой кучкой на истертом мильном камне, голодный ребенок плакал, а мужчина и женщина угрюмо смотрели через плечо на пустую землю позади.
Нарастало раздражение. При переправе через реку Мебиджи, мост на которой был смыт необычной в это время года бурей в горах, Алвир и аббатиса Джованнин обменялись резкими упреками из-за груза церковных архивов, которые аббатиса взяла из Гея. Архивы можно било оставить – повозки были нужны для раненых и больных, ослабевших из-за плохого питания и непосильного пути.
Аббатиса отрезала:
– Да, и тогда все свидетельства о прошлых порядках, которые ставят власть Бога выше приказов человека, могут быть тоже оставлены позади, когда мы достигнем Убежища.
– Не говори глупостей, женщина! – рычал Алвир. – Богу лучше владеть душами, чем грузом заплесневелых бумаг.
– У него есть души, – огрызнулась аббатиса, – или будут. Если ты беспокоишься о душах, мой господин, отринь приближенное к тебе зеркало Сатаны, твоего любимого заклинателя, и позволь любезному тебе больному ехать на его месте. Человек, который слушает советы колдуна, в последнюю очередь должен говорить о душах.
После переправы через реку беженцы вымокли, и силы их иссякли, а ведь они прошли всего несколько миль. Ядро конвоя остановилось в покинутой деревне и укрылось в каменных домах, полуразрушенных, опаленных огнем, который их защитники развели, отражая нападения Тьмы, или обрушенных силой самой Тьмы. Те, кто не смог поместиться в домах, растеклись как вода по затопленной равнине, образовав огромный беспорядочный город из палаток и самодельных укрытий, окруженный широким периметром сторожевых костров на фоне надвигающейся ночи.
Руди развел костер за маленьким откосом на земле, в сотне ярдов от крайнего дома. Он нашел небольшую землянку, вырытую в склоне холма, которая в лучшие дни использовалась как дровяной склад: тут и сейчас было достаточно поленьев. Сам холм загораживал дорогу и лагерь и был отличным заслоном от резкого, пронзительного западного ветра.
Весь день вдали виднелись горы, заметно выраставшие на западе и на юге. Теперь, на исходе дня, они нависали, как черная стена, на фоне затянутого тучами вечернего неба. Вершины их овевали бури и, когда ветер немного разрывал пелену облаков, белая мантия зимы. Ему сказали, что Перевал Сарда лежит высоко в этих горах. Руди подумал о снеге и поежился. Он привык быть голодным как волк все время, и, к собственному удивлению, его тело, казалось, приспособилось к бесконечной ходьбе и усталости ночной стражи. Но с тех пор, как Руди попал в Королевство Дарвет, он постоянно мерз. Руди спрашивал себя, удастся ли ему вообще когда-нибудь согреться.
Когда совсем стемнело, появились Альда и Медда и принесли ему подогретого вина. Руди благодарно потягивал его маленькими глотками, думая про себя, что лучше бы у него было с полдюжины чашек самого скверного черного шоферского кофе и горсть таблеток кофеина. Все же, рассуждал он, глядя поверх золотого ободка кубка на темные глаза девушки, это лишнее доказательство ее внимания и неравнодушия к нему.
«Альда, Минальда, – думал он с отчаянием, – ты – чертова королева Дарвета, а я – приблудный бродяга, и почему это случилось со мной?»
Его влечение к ней было осязаемым, неотступным, но они не могли даже коснуться друг друга. Медда сидела – толстый куль молчаливого неодобрения – по другую сторону костра, достаточно далеко, чтобы не расслышать их разговора, если они понизят голос. В остальном ее присутствие придавало им респектабельность, без которой Альда никак не могла бы встречаться с ним.
– Алвир не разгневается, если узнает, что ты вот так приходишь? – спросил Руди, не отводя глаз от темноты. Это был солдатский прием, которому научил его Ледяной Сокол: не смотреть в костер. Он слепит глаза, которые не замечают ночных движений.
– О... – она не ожидала этого вопроса. – Возможно, Алвир беспокоится обо мне.
– Если бы ты была моей сестрой, я бы тоже не спускал с тебя глаз.
– Глупый, – она улыбнулась ему. – Он беспокоится о моем «положении». Для того и есть Медда.
Руди бегло взглянул через костер и встретил презрительный взгляд толстухи. Она неприязненно смотрела на него всякий раз, когда их пути пересекались в эти последние пять дней, и сегодня он чувствовал молчаливое напряжение между Альдой и Меддой, говорившее громче всяких слов. Он догадался, что няня укоряла очаровательную молодую женщину, которая когда-то была ее маленькой девочкой, и просила не ходить ее ночью ради встречи с простым часовым и чужаком. Он почувствовал в этом холодном молчании, как шел разговор: он знал, что Медда напомнила Альде о ее положении в жизни и получила резкий ответ.
– Если это причинит тебе неприятности... – начал он.
Она покачала головой, грива ее распущенных волос соскользнула на меховой воротник плаща.
– Я не могу спать, – сказала она. И их глаза встретились в безмолвном понимании.
Так они какое-то время молчали, сидя рядом не совсем близко, не соприкасаясь, только чувствуя удовольствие от присутствия друг друга. Руди смотрел в темноту перед кругом костров и вслушивался в звуки ночи. Вдалеке он увидел темную фигуру, идущую к лагерю вдоль линии широко разбросанных огней, и знал, что это был Ингольд, который теперь редко спал, но делил свои ночи между одиноким молчаливым обходом стражи и долгими часами созерцания своего волшебного кристалла в предрассветной прохладе.
Ветер гнал с запада тучи, затеняя свет луны. Лагерь, скрытый холмом, был достаточно далеко, чтобы создать иллюзию уединения, хотя лунный свет просачивался сквозь облака, и Руди был уверен, что они в безопасности. Он меньше боялся Дарков, чем Белых Рейдеров или волков, хотя во всем этом туманном мире не было никакого движения и воя.
Так они пили пряное вино, принесенное Альдой, и разговаривали обо всем и ни о чем, о своем детстве и прошлой жизни, обменивались воспоминаниями, как пара детей меняется мраморными шариками. Собралось еще больше туч, сгустилась темнота, огонь костра согревал тела и освещал их лица.
Короткий ливень, без предупреждения хлынувший с неба, застал их врасплох. Взявшись за руки, они побежали в землянку, Медда ворчала позади, остановившись подобрать брошенный кубок для вина и палку из костра. Они, смеясь, заскочили в дверь. Изнутри едва можно было видеть Медду, нагнувшуюся над факелом, чтобы прикрыть его от дождя, и бредущую, брюзжа, по высокой траве. Но на секунду они были один на один в сырой, пахнущей землей темноте домика.
Счастье от мысли, что они впервые наедине, вне поля зрения других, пришло к ним обоим, и их смех оборвался. В темноте лачуги он слышал дыхание Альды и чувствовал, что она была испугана чем-то, чего никогда не ощущала раньше, чем-то таким, чего она не была еще готова принять сама. Она не шевельнулась, когда он поднял руки, чтобы отбросить ее распущенные волосы. Ее щека была холодной, когда он прикоснулся к ней. Он чувствовал, как она дрожала, чувствовал, как ее дыхание становится быстрым и неровным.
Она положила руки ему на плечи, сопротивляясь его объятьям, плащ соскользнул с ее плеч и упал с глухим шелестом к ногам. Руди страстно поцеловал ее. Хотя Альда слабо протестовала, она не отстранилась. Прильнув к нему, она трепетала, когда руки гладили ее нежную кожу под мягкой материей платья, ее руки скользнули вверх по его плечам сначала неуверенно, потом сжимаясь сильнее и сильнее, словно не желая его отпускать. Несмотря на охватившую его страсть, здравый смысл подсказывал ему, что Медда скоро будет тут, что старая няня, возможно, уже все поняла и готова излить на них свое негодование.
На миг оторвавшись от жарких губ Альды, он поднял голову и обернулся. Дождь перешел в слабую морось, и в прозрачном свете луны, прорвавшейся сквозь облака, он увидел Медду. Она стояла в четырех футах и не смотрела в их сторону. Хотя ее глаза были открыты, она, казалось, вовсе ничего не видит. Винный кубок висел, забытый, в бесчувственной руке, факел упал в лужу у ее ног. Все это Руди видел через плечо Альды долю секунды, и вдруг почувствовал на лице прохладное дуновение ветра откуда-то из темноты.
С силой, пришедшей от одного лишь ощущения ужаса, он отбросил Альду в землянку и захлопнул дверь с грохотом, подобным выстрелу. Она упала на стену, хватаясь за нее, чтобы удержаться, глаза ее расширились от страха и непонимания происходящего.
– Дай мне какую-нибудь палку, – резко скомандовал он.
Настороженная его тоном, она повиновалась немедленно. Он запер дверь на палку, как на засов, и нашел еще одну, чтобы подпереть дверь клином, его руки дрожали от шока.
– Там снаружи Дарк, – прошептал он. Она ничего не ответила, но в тусклом свете единственного окна землянки он увидел, как ее глаза распахнулись в смертельном страхе. – Он поразил Медду.
– Ох! – всхлипнула она.
– У тебя есть что-нибудь, чтобы развести огонь?
Она, ошеломленная, слабо покачала головой. Потом внезапно повернулась, осматривая почти неосвещенную внутренность комнаты.
– Тут везде дрова, – сказала Альда тихим и напряженным голосом. – Твой костер снаружи...
– До костра долго идти, – коротко ответил Руди. – И дождь, возможно, затушил его. В любом случае я не оставлю тебя одну.
Потолок лачуги едва позволял ему стоять во весь рост. Позади него Альда собирала хворост и делала из него маленькую горку с сухими листьями и ветками вместо трута, работая быстро, не выказывая страха, который, должно быть, рвался из нее.
Готовый ко всему, Руди опустился на колени и потрогал дерево. Мягкое и трухлявое. Нужен ли особый сорт дерева, чтобы добыть из него огонь трением? В любом случае, эта труха не подойдет. Он осмотрел рукоять своего меча.
«Сталь. Кремень и сталь».
Стоит ли пытаться высечь искру стальным лезвием меча, рискуя сделать его негодным для боя? В любом случае, стены землянки были сделаны из обмазанного глиной плетня, а не из камня, не говоря уже о кремне.
Дождь теперь слабо, но настойчиво барабанил в переднюю стену. Луна, должно быть, опять спряталась, потому что он почти ничего не видел в темноте. Внезапно Руди почувствовал, что тот же прохладный ветер вьется из щелей двери. Он шевелился в сухом дереве, слабо, сухо шелестел среди листьев и перехватил дыхание в горле удушающей хваткой ужаса.
«Кремень, – думал он сквозь панику, – нам нужно как-нибудь высечь искру».
– На тебе есть какие-нибудь драгоценности? Вообще какие-нибудь камни?
Она покачала головой, глаза ее были расширены.
– Слушай, отныне всегда носи золотое кольцо с куском кремня размером с грецкий орех и никогда его не снимай, ты поняла?
– Хорошо, – задыхаясь, прошептала она.
«О чем, черт побери, я говорю? После этого ничего уже не будет».
Альда притаилась сзади, отодвинувшись, чтобы не мешать его руке с мечом, хотя от страха ей хотелось прижаться к нему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
– Как велика опасность Тьмы?
В слабом свете лицо Ингольда было задумчиво, его взор переходил с Януса на окружающую местность, медленно проявляющуюся по мере того, как туман уступал бледному и холодному дневному свету.
Вдалеке темная волна движения вдоль подножий круглых холмов отмечала дорогу с ее бесконечной цепочкой путников; ближе, на голых черных деревьях, горбились вороны, вопросительно глядя на стражников своими яркими глазами. Во все стороны от них, на север, юг и запад, лежали пустоши посеребренной солнцем травы.
Руди подумал, что никогда еще не видел землю такой безжизненной.
– Больше, чем мы думаем, – вторя его мыслям, тихо сказал колдун. – Прошлой ночью была хорошая луна, но я чувствовал их вдалеке. У подножия гор однажды было их Логово, давно замурованное. Дорога пройдет совсем близко от него.
Янус резко обернулся, но Ингольд, не вдаваясь в подробности, лишь сказал:
– Сейчас наш союзник – скорость и погода. Мы должны добраться до Убежища как можно быстрее; каждый день пути увеличивает опасность. Может быть, когда мы доберемся туда, нам придется оборонять Убежище не только от Тьмы...
11
Лихорадочное беспокойство расползлось по обозу, как болезнь. Невидимое присутствие Белых Рейдеров преследовало их днем, как угроза Тьмы – ночью, и весь тот день и следующий Руди ощущал ее, двигаясь по бесконечной дороге. Он слышал это от других путников, он видел это в движениях беженцев, которые держались тесной, безбрежной, оборванной толпой вокруг ядра, представлявшего собой правительство величайшего Королевства на Западе Мира.
Многочисленные семьи спешили следом за ним, мужчина, толкавший до краев нагруженную тачку, бранил измученную женщину с ребенком на руках и козой на обтрепанной веревке, требуя торопиться, торопиться, пройти чуть дальше по дороге прежде, чем кто-нибудь – Тьма, волки, невидимые Рейдеры – доберется до них. Позже Руди прошел мимо них, сидящих усталой кучкой на истертом мильном камне, голодный ребенок плакал, а мужчина и женщина угрюмо смотрели через плечо на пустую землю позади.
Нарастало раздражение. При переправе через реку Мебиджи, мост на которой был смыт необычной в это время года бурей в горах, Алвир и аббатиса Джованнин обменялись резкими упреками из-за груза церковных архивов, которые аббатиса взяла из Гея. Архивы можно било оставить – повозки были нужны для раненых и больных, ослабевших из-за плохого питания и непосильного пути.
Аббатиса отрезала:
– Да, и тогда все свидетельства о прошлых порядках, которые ставят власть Бога выше приказов человека, могут быть тоже оставлены позади, когда мы достигнем Убежища.
– Не говори глупостей, женщина! – рычал Алвир. – Богу лучше владеть душами, чем грузом заплесневелых бумаг.
– У него есть души, – огрызнулась аббатиса, – или будут. Если ты беспокоишься о душах, мой господин, отринь приближенное к тебе зеркало Сатаны, твоего любимого заклинателя, и позволь любезному тебе больному ехать на его месте. Человек, который слушает советы колдуна, в последнюю очередь должен говорить о душах.
После переправы через реку беженцы вымокли, и силы их иссякли, а ведь они прошли всего несколько миль. Ядро конвоя остановилось в покинутой деревне и укрылось в каменных домах, полуразрушенных, опаленных огнем, который их защитники развели, отражая нападения Тьмы, или обрушенных силой самой Тьмы. Те, кто не смог поместиться в домах, растеклись как вода по затопленной равнине, образовав огромный беспорядочный город из палаток и самодельных укрытий, окруженный широким периметром сторожевых костров на фоне надвигающейся ночи.
Руди развел костер за маленьким откосом на земле, в сотне ярдов от крайнего дома. Он нашел небольшую землянку, вырытую в склоне холма, которая в лучшие дни использовалась как дровяной склад: тут и сейчас было достаточно поленьев. Сам холм загораживал дорогу и лагерь и был отличным заслоном от резкого, пронзительного западного ветра.
Весь день вдали виднелись горы, заметно выраставшие на западе и на юге. Теперь, на исходе дня, они нависали, как черная стена, на фоне затянутого тучами вечернего неба. Вершины их овевали бури и, когда ветер немного разрывал пелену облаков, белая мантия зимы. Ему сказали, что Перевал Сарда лежит высоко в этих горах. Руди подумал о снеге и поежился. Он привык быть голодным как волк все время, и, к собственному удивлению, его тело, казалось, приспособилось к бесконечной ходьбе и усталости ночной стражи. Но с тех пор, как Руди попал в Королевство Дарвет, он постоянно мерз. Руди спрашивал себя, удастся ли ему вообще когда-нибудь согреться.
Когда совсем стемнело, появились Альда и Медда и принесли ему подогретого вина. Руди благодарно потягивал его маленькими глотками, думая про себя, что лучше бы у него было с полдюжины чашек самого скверного черного шоферского кофе и горсть таблеток кофеина. Все же, рассуждал он, глядя поверх золотого ободка кубка на темные глаза девушки, это лишнее доказательство ее внимания и неравнодушия к нему.
«Альда, Минальда, – думал он с отчаянием, – ты – чертова королева Дарвета, а я – приблудный бродяга, и почему это случилось со мной?»
Его влечение к ней было осязаемым, неотступным, но они не могли даже коснуться друг друга. Медда сидела – толстый куль молчаливого неодобрения – по другую сторону костра, достаточно далеко, чтобы не расслышать их разговора, если они понизят голос. В остальном ее присутствие придавало им респектабельность, без которой Альда никак не могла бы встречаться с ним.
– Алвир не разгневается, если узнает, что ты вот так приходишь? – спросил Руди, не отводя глаз от темноты. Это был солдатский прием, которому научил его Ледяной Сокол: не смотреть в костер. Он слепит глаза, которые не замечают ночных движений.
– О... – она не ожидала этого вопроса. – Возможно, Алвир беспокоится обо мне.
– Если бы ты была моей сестрой, я бы тоже не спускал с тебя глаз.
– Глупый, – она улыбнулась ему. – Он беспокоится о моем «положении». Для того и есть Медда.
Руди бегло взглянул через костер и встретил презрительный взгляд толстухи. Она неприязненно смотрела на него всякий раз, когда их пути пересекались в эти последние пять дней, и сегодня он чувствовал молчаливое напряжение между Альдой и Меддой, говорившее громче всяких слов. Он догадался, что няня укоряла очаровательную молодую женщину, которая когда-то была ее маленькой девочкой, и просила не ходить ее ночью ради встречи с простым часовым и чужаком. Он почувствовал в этом холодном молчании, как шел разговор: он знал, что Медда напомнила Альде о ее положении в жизни и получила резкий ответ.
– Если это причинит тебе неприятности... – начал он.
Она покачала головой, грива ее распущенных волос соскользнула на меховой воротник плаща.
– Я не могу спать, – сказала она. И их глаза встретились в безмолвном понимании.
Так они какое-то время молчали, сидя рядом не совсем близко, не соприкасаясь, только чувствуя удовольствие от присутствия друг друга. Руди смотрел в темноту перед кругом костров и вслушивался в звуки ночи. Вдалеке он увидел темную фигуру, идущую к лагерю вдоль линии широко разбросанных огней, и знал, что это был Ингольд, который теперь редко спал, но делил свои ночи между одиноким молчаливым обходом стражи и долгими часами созерцания своего волшебного кристалла в предрассветной прохладе.
Ветер гнал с запада тучи, затеняя свет луны. Лагерь, скрытый холмом, был достаточно далеко, чтобы создать иллюзию уединения, хотя лунный свет просачивался сквозь облака, и Руди был уверен, что они в безопасности. Он меньше боялся Дарков, чем Белых Рейдеров или волков, хотя во всем этом туманном мире не было никакого движения и воя.
Так они пили пряное вино, принесенное Альдой, и разговаривали обо всем и ни о чем, о своем детстве и прошлой жизни, обменивались воспоминаниями, как пара детей меняется мраморными шариками. Собралось еще больше туч, сгустилась темнота, огонь костра согревал тела и освещал их лица.
Короткий ливень, без предупреждения хлынувший с неба, застал их врасплох. Взявшись за руки, они побежали в землянку, Медда ворчала позади, остановившись подобрать брошенный кубок для вина и палку из костра. Они, смеясь, заскочили в дверь. Изнутри едва можно было видеть Медду, нагнувшуюся над факелом, чтобы прикрыть его от дождя, и бредущую, брюзжа, по высокой траве. Но на секунду они были один на один в сырой, пахнущей землей темноте домика.
Счастье от мысли, что они впервые наедине, вне поля зрения других, пришло к ним обоим, и их смех оборвался. В темноте лачуги он слышал дыхание Альды и чувствовал, что она была испугана чем-то, чего никогда не ощущала раньше, чем-то таким, чего она не была еще готова принять сама. Она не шевельнулась, когда он поднял руки, чтобы отбросить ее распущенные волосы. Ее щека была холодной, когда он прикоснулся к ней. Он чувствовал, как она дрожала, чувствовал, как ее дыхание становится быстрым и неровным.
Она положила руки ему на плечи, сопротивляясь его объятьям, плащ соскользнул с ее плеч и упал с глухим шелестом к ногам. Руди страстно поцеловал ее. Хотя Альда слабо протестовала, она не отстранилась. Прильнув к нему, она трепетала, когда руки гладили ее нежную кожу под мягкой материей платья, ее руки скользнули вверх по его плечам сначала неуверенно, потом сжимаясь сильнее и сильнее, словно не желая его отпускать. Несмотря на охватившую его страсть, здравый смысл подсказывал ему, что Медда скоро будет тут, что старая няня, возможно, уже все поняла и готова излить на них свое негодование.
На миг оторвавшись от жарких губ Альды, он поднял голову и обернулся. Дождь перешел в слабую морось, и в прозрачном свете луны, прорвавшейся сквозь облака, он увидел Медду. Она стояла в четырех футах и не смотрела в их сторону. Хотя ее глаза были открыты, она, казалось, вовсе ничего не видит. Винный кубок висел, забытый, в бесчувственной руке, факел упал в лужу у ее ног. Все это Руди видел через плечо Альды долю секунды, и вдруг почувствовал на лице прохладное дуновение ветра откуда-то из темноты.
С силой, пришедшей от одного лишь ощущения ужаса, он отбросил Альду в землянку и захлопнул дверь с грохотом, подобным выстрелу. Она упала на стену, хватаясь за нее, чтобы удержаться, глаза ее расширились от страха и непонимания происходящего.
– Дай мне какую-нибудь палку, – резко скомандовал он.
Настороженная его тоном, она повиновалась немедленно. Он запер дверь на палку, как на засов, и нашел еще одну, чтобы подпереть дверь клином, его руки дрожали от шока.
– Там снаружи Дарк, – прошептал он. Она ничего не ответила, но в тусклом свете единственного окна землянки он увидел, как ее глаза распахнулись в смертельном страхе. – Он поразил Медду.
– Ох! – всхлипнула она.
– У тебя есть что-нибудь, чтобы развести огонь?
Она, ошеломленная, слабо покачала головой. Потом внезапно повернулась, осматривая почти неосвещенную внутренность комнаты.
– Тут везде дрова, – сказала Альда тихим и напряженным голосом. – Твой костер снаружи...
– До костра долго идти, – коротко ответил Руди. – И дождь, возможно, затушил его. В любом случае я не оставлю тебя одну.
Потолок лачуги едва позволял ему стоять во весь рост. Позади него Альда собирала хворост и делала из него маленькую горку с сухими листьями и ветками вместо трута, работая быстро, не выказывая страха, который, должно быть, рвался из нее.
Готовый ко всему, Руди опустился на колени и потрогал дерево. Мягкое и трухлявое. Нужен ли особый сорт дерева, чтобы добыть из него огонь трением? В любом случае, эта труха не подойдет. Он осмотрел рукоять своего меча.
«Сталь. Кремень и сталь».
Стоит ли пытаться высечь искру стальным лезвием меча, рискуя сделать его негодным для боя? В любом случае, стены землянки были сделаны из обмазанного глиной плетня, а не из камня, не говоря уже о кремне.
Дождь теперь слабо, но настойчиво барабанил в переднюю стену. Луна, должно быть, опять спряталась, потому что он почти ничего не видел в темноте. Внезапно Руди почувствовал, что тот же прохладный ветер вьется из щелей двери. Он шевелился в сухом дереве, слабо, сухо шелестел среди листьев и перехватил дыхание в горле удушающей хваткой ужаса.
«Кремень, – думал он сквозь панику, – нам нужно как-нибудь высечь искру».
– На тебе есть какие-нибудь драгоценности? Вообще какие-нибудь камни?
Она покачала головой, глаза ее были расширены.
– Слушай, отныне всегда носи золотое кольцо с куском кремня размером с грецкий орех и никогда его не снимай, ты поняла?
– Хорошо, – задыхаясь, прошептала она.
«О чем, черт побери, я говорю? После этого ничего уже не будет».
Альда притаилась сзади, отодвинувшись, чтобы не мешать его руке с мечом, хотя от страха ей хотелось прижаться к нему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40