Боролся ли он с экстазом безграничных горизонтов? «Он должен был бороться, — подумал Руди. — Ведь он — Архимаг, самый могущественный колдун в мире, господин всех других. Ты действительно должен контролировать свои действия, — подумал Руди. — Власть! Уход от нее должен превзойти любое лекарство».
— И долго надо учиться в Кво? — спросил он.
— Большинство людей обитает там от трех до пяти лет, — сказал старик, отворачиваясь от облака пыли на дороге далеко позади них и внимательно вглядываясь вдаль. — Но, как видишь, не все кудесники обучаются там. Раньше были другие центры колдовства, крупнейшие из которых располагались вокруг Пенамбры. Другие маги познают учение странствующих чародеев, что, вероятно, и делала мать Кары. А третьи — приносящие огонь, искатели — действуют чисто инстинктивно, если действуют вообще. Но центр находится в Кво. Его башни — наш дом.
День близился к концу. Темнота сгущалась на востоке. В Убежище под молитвы Джованнин и заурядные заклинания Бектиса скоро будут закрывать огромные двери.
— Где Бектис приноровился к этому? — спросил Руди. — Он тоже учился в Кво?
— Да, он почти на десять лет старше меня. Он чувствует, что я вернулся.
— Так ты тоже учился магии в Кво?
— Ну, не совсем, — Ингольд мельком взглянул на Руди. Вечерние тени скрывали черты его лица в полумраке капюшона.
— Я учился в Кво почти семь лет, — продолжал он, — и узнал много о волшебстве, власти и материи во Вселенной. Но, к несчастью, никто там не сумел отучить меня от тщеславия и глупости. Я считал себя всемогущим, словно Бог. В результате мой первый поступок по возвращении домой легкомысленно привел в движение вереницу событий, уничтоживших всех членов моей семьи, любимую девушку и несколько сотен других совершенно невинных людей, большинство из которых я знал всю свою жизнь. Тогда я удалился в пустыню и стал отшельником. Именно в пустыне, Руди, я стал волшебником, мне кажется, я говорил когда-то, — тихо продолжал Ингольд, — настоящее волшебство имеет очень мало общего с магией.
На это Руди нечего было ответить.
6
Брат строго-настрого запретил Минальде возвращаться в лагерь беженцев. Через неделю после своего первого визита Джил снова спустилась вниз. Она была осторожна, как охотник, выслеживающий леопарда. Она хорошо помнила предостережения Майо.
Дорога все еще была под неусыпным наблюдением защитников Пенамбры, хотя каждый день гибли сотни людей. Стражник Калдерн, крупный, обманчиво медлительный деревенский житель с севера, побывал в лагере. Он сказал, что их осталось совсем немного, они жмутся к своим жалким кострам и варят пойманную в ловушку лису. Майо он не видел. Узнав об этом, Минальда заплакала.
Стоя в кромешной тьме под неподвижными деревьями, Джил была переполнена предчувствием опасности, ей казалось, что за ней ведется неусыпное наблюдение.
Ее окружало гнетущее, мрачное царство влажной коры тускло-коричневого цвета, черных сосновых иголок под бременем снега, голых кустов с изогнутыми ветками, торчащими из сугробов, словно руки окоченевших трупов. Уже три дня не было снегопада. Земля была превращена в грязное месиво там, где жители Пенамбры добывали пищу и ставили ловушки. Она чувствовала запах лагерных костров в неподвижном воздухе. Почему ей казалось, что за ней наблюдают? Какие подсознательные ключи, удивлялась она, так плохо настраивали ее напряженные нервы? Или это просто мнительный страх перед Белыми Рейдерами?
«Ледяной Сокол понял бы, — подумала она. — Он бы не только почувствовал опасность, если это была опасность, но и установил бы, откуда она исходит». Но Ледяной Сокол остался в затопленных речных долинах и преодолевал свои трудности.
Сквозь тишину леса до нее донеслись звуки с дороги: хлюпанье копыт в подмерзшей слякоти, скрип кожи, голоса мужчин и женщин, легкое бряцание кольчуг. Это были хорошо знакомые ей звуки, она успокоилась немного и поспешила к дороге. Фуражный обоз возвращался из долин.
С высокой насыпи она увидела скользящих в подмерзшей грязи, старающихся изо всех сил лошадей. Она узнала Януса, идущего впереди обоза. Его лошадь тянула телегу, нагруженную грязными, покрытыми плесенью мешками с зерном и закопченными свиными тушами. Дорога здесь была плохой. Красные Монахи и воины Алвира, на чью долю это выпало, помогали вытаскивать колеса, тонущие в жидкой, доходящей до колен грязи. Все фургоны были наполнены до краев.
Янус остановился и поднял руку, объявив о привале. Джил бросилось в глаза, что за неделю поисков он сильно похудел. Бессонные ночи и изнурительный труд оставили отпечаток на лице Януса. Его квадратное лицо с рыжеватой щетиной было покрыто сажей. Он шагнул вперед, проверяя дорогу палкой, которая сразу же утонула в слякоти. Как и его воины, он был весь покрыт полузасохшей, полузамерзшей грязью. Жестом он собрал отряд и поручил мужчинам подобрать сосновые сучья и ветки и уложить их на дорогу. Надо было что-нибудь соорудить, чтобы не торчать здесь до следующей недели.
Мужчины и женщины разбрелись, карабкаясь по замерзшей насыпи, исчезая во тьме леса. Когда они спускались к речным долинам, их было больше и они не были так измождены. Одежда их обветшала. Янус стоял среди оставшихся собратьев и тревожно смотрел на чащобу. Он тоже почувствовал опасность. Увидев Джил, он немного расслабился.
— Джил-Шалос! — окликнул он ее. — Как дела в Убежище?
— Все так же, — крикнула она в ответ. — О Дарках не слышно. Ты проходил мимо лагеря беженцев?
Он кивнул, и его напряженное, слишком взволнованное лицо, казалось, застыло в раскаяньи.
— Да, — тихо ответил он. — Прокляните Алвира! Он мог бы принять оставшихся. Их выжило ничтожно мало. Они бы не причинили ему особого беспокойства.
Другой голос, тихий, слабый и немного печальный, ответил:
— Напрасно ты так думаешь.
Джил посмотрела наверх. Напротив нее на высокой насыпи дороги стоял Майо из Трана. Он был похож на завернутый в тряпье труп нищего, чьи волосы и борода выросли уже после смерти. В лесу послышался шорох, люди Майо, словно дикие животные, появились из темноты деревьев, толкая перед собой около дюжины связанных, разоруженных, с кляпами во рту Красных Монахов, ушедших собирать сосновые сучья.
Крик о помощи замер на губах Януса.
— Это не так уж трудно, — продолжал аббат своим тихим голосом, — даже для умирающих от голода напасть из засады на одного или двух воинов. Действительно легче, чем поддерживать эту дорогу изрытой и сбитой в грязь, непригодной для груженых обозов, и ждать вас здесь. Если бы вас не было еще три дня, я сомневаюсь, что мы смогли бы поддерживать ее в таком состоянии. Но сейчас мы добыли еду, — он указал на фургоны, — и необходимые средства. Стоит только обрести силу, и мы пойдем дальше.
Джил обернулась на шум. Жители Пенамбры выходили из леса. Они тоже были покрыты сажей и напоминали волков. Они так истощали, что женщин можно было отличить от мужчин только по отсутствию бороды. Те, у кого не было стального оружия, несли дубинки. У одной женщины была железная сковорода, окровавленное дно которой свидетельствовало об успехах хозяйки. Они уже ползли вниз по насыпям к дороге, намереваясь унести содержимое фургонов.
— Когда-то мы вместе обучались военному делу, Янус, — продолжал Майо. В искалеченных руках он держал жезл. Джил подозревала, что только он и помогал ему держаться на ногах. — Может, ты окажешь мне услугу и передашь мое послание Алвиру.
Джил вздохнула, потерев воспаленные глаза.
— Я бы продала свою сестру арабам за чашку кофе, — заявила она в пустую темноту. Но никто не услышал это щедрое предложение, и только эхо полночной тишины прошептало ей ответ.
На Убежище опустилась ночь.
Впрочем, там всегда была ночь. Толстые стены сохраняли мрак внутри Убежища и надежно защищали от Дарков. Но днем лабиринты коридоров кишели мерцающими огнями, светом светильников из жира и тлением крошечных огоньков в грязных и переполненных кельях. Голоса повторялись эхом и снова отражались смехом, песней, бранью и слухами Убежища. Приход Церкви всегда был местом, где собирались ремесленники, меняющие свой товар на пищу, другой товар или просто добрую волю. Люди, стирающие одежду в прудах у каналов или просто желающие поговорить или поиграть на очки, монеты, любовь тоже собирались здесь. Глубокой ночью можно было почувствовать зрелость и возраст Убежища. Пустая тишина Убежища напоминала Джил описания Гнезд, в которых тайно плодились Дарки.
Безмолвие угнетало ее. Дуновение ветра, липкое, как палец духа, коснулось ее лица.
Что это?
Джил напряглась и старалась быть начеку. Последние два дня изнурили ее. Она не принимала участия в Совете, созванном в связи с посланием Майо из Трана Алвиру, но видела, как канцлер и Джованнин встретили Януса на ступенях Убежища. Джил заметила мертвенную бледность, покрывшую темное лицо Алвира при известии, что и несколько тонн продовольствия, и фургоны, и резервные лошади присвоены аббатом Пенамбры и его людьми. Положение не улучшилось, когда после минутного потрясения Джованнин сказала:
— Я предупреждала, что отряд должен быть больше.
«Если бы Алвир был колдуном, — подумала Джил, — аббатиса Гея не миновала бы жестокой расправы».
Какой-то толстяк в зеленом бархате выступил из свиты Алвира и неловко прокашлялся.
— Милорд, могут ли Дарки уничтожить этого жалкого выскочку и негодяя?
Джованнин сухо ответила.
— У аббата Пенамбры достанет ума и сил, чтобы предотвратить даже это.
Купец поиграл горностаевыми хвостами, что украшали его дублет.
— Тогда мы сами расправимся с ним.
— Этому не бывать.
Резкость неожиданно раздавшегося ответа испугала всех. В серости хмурого полдня лицо Альды побелело, словно мрамор. Рот ее был крепко сжат, ноздри расширились от гнева. Никто не заметил, как она подошла.
— Это друзья, а не враги, Бендл Стуфт, и мы дадим им приют в Убежище. Буду рада, если вы намотаете это себе на ус.
Даже у Алвира не нашлось слов для ответа.
Сразу же начались совещания и переговоры. Прежнюю систему распределения продовольствия, личный обмен, субсидии и беспорядочную благотворительность надо было заменить чем-то более разумным, и Джованнин билась изо всех сил против предложения о генеральной инвентаризации провизии в Убежище.
Но в тот же день снаружи жители города построили хранилища и перевезли туда часть продуктов. Это была изнурительная, но необходимая работа для тех, кто заступал в дозор каждую ночь.
Джил знала: что бы Алвир ни говорил теперь на переговорах, Майо и жителей Пенамбры примут в Убежище. «Так и должно быть», — подумала она, распрямляя плечи. Она всегда считала отказ беженцам чудовищно жестоким не только потому, что Убежище нуждалось в защитниках, но и потому, что это было просто бесчеловечно. Слишком много долгих ночей она провела в дозоре, чтобы освободиться когда-либо от ужаса пребывания на открытой местности в темноте.
Джил подумала о Ледяном Соколе, пробирающемся в одиночестве через затопленные, полные опасностей долины, и о Руди и Ингольде в пустоте равнин. Ей так недоставало Ингольда. Джил отдала бы все на свете, чтобы увидеть их лица в свете костра. Конечно, это было несравнимо с присутствием Ингольда, с его своеобразным отношением ко всему окружающему, но по крайней мере она бы знала, что он жив. В ее собственном мире не было ни одного человека, чья утрата так взволновала бы ее.
Сам мир был дорог ей — освещенное солнцем спокойствие лужаек университета, позолоченных осенними вечерами, тишина библиотеки в полночь, когда она наедине с заплесневевшими томами выискивала единственную ссылку в груде бумаги. К этому времени ее подруги и советник доктор Смэйлс уже сообщили об ее исчезновении, и родители кинулись на поиски.
Мысль о том, сколько горя им придется пережить, сильно будоражила ее. Конечно, они бы не нашли ничего, что натолкнуло бы их на мысль о ее намерении уехать, оставив комнату неприбранной. Возможно, они уже нашли ее старый красный «фольксваген», ржавеющий в холмах, где в последний раз видели смертельно усталого рокера по имени Руди Солис. И как бы она все объяснила по возвращении домой?
Неприятное дуновение потянуло пламя факела, заставляя ее тень прыгнуть на противоположную стену. В дуновении Джил распознана запах снега.
Двери Убежища открыты!
Она высоко подняла факел. От темноты глаза ее сузились. Сердце забилось неожиданно громко. За стенами Убежища была глубокая ночь, Дарки могли быть где угодно. На таком расстоянии трудно было различить, увеличились ли тени у ворот, но пламя факела прыгало и дрожало, бросая закопченные лоскутья на темную стену. Джил не заметила ни одного караульного, сколько ни старалась.
Ее бил легкий озноб. А вдруг Дарки проникли в Убежище и взяли стражников в плен. «Среди них должен быть Калдерн», — думала она, устремляясь по лабиринтам проходов, выложенных каменными плитами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
— И долго надо учиться в Кво? — спросил он.
— Большинство людей обитает там от трех до пяти лет, — сказал старик, отворачиваясь от облака пыли на дороге далеко позади них и внимательно вглядываясь вдаль. — Но, как видишь, не все кудесники обучаются там. Раньше были другие центры колдовства, крупнейшие из которых располагались вокруг Пенамбры. Другие маги познают учение странствующих чародеев, что, вероятно, и делала мать Кары. А третьи — приносящие огонь, искатели — действуют чисто инстинктивно, если действуют вообще. Но центр находится в Кво. Его башни — наш дом.
День близился к концу. Темнота сгущалась на востоке. В Убежище под молитвы Джованнин и заурядные заклинания Бектиса скоро будут закрывать огромные двери.
— Где Бектис приноровился к этому? — спросил Руди. — Он тоже учился в Кво?
— Да, он почти на десять лет старше меня. Он чувствует, что я вернулся.
— Так ты тоже учился магии в Кво?
— Ну, не совсем, — Ингольд мельком взглянул на Руди. Вечерние тени скрывали черты его лица в полумраке капюшона.
— Я учился в Кво почти семь лет, — продолжал он, — и узнал много о волшебстве, власти и материи во Вселенной. Но, к несчастью, никто там не сумел отучить меня от тщеславия и глупости. Я считал себя всемогущим, словно Бог. В результате мой первый поступок по возвращении домой легкомысленно привел в движение вереницу событий, уничтоживших всех членов моей семьи, любимую девушку и несколько сотен других совершенно невинных людей, большинство из которых я знал всю свою жизнь. Тогда я удалился в пустыню и стал отшельником. Именно в пустыне, Руди, я стал волшебником, мне кажется, я говорил когда-то, — тихо продолжал Ингольд, — настоящее волшебство имеет очень мало общего с магией.
На это Руди нечего было ответить.
6
Брат строго-настрого запретил Минальде возвращаться в лагерь беженцев. Через неделю после своего первого визита Джил снова спустилась вниз. Она была осторожна, как охотник, выслеживающий леопарда. Она хорошо помнила предостережения Майо.
Дорога все еще была под неусыпным наблюдением защитников Пенамбры, хотя каждый день гибли сотни людей. Стражник Калдерн, крупный, обманчиво медлительный деревенский житель с севера, побывал в лагере. Он сказал, что их осталось совсем немного, они жмутся к своим жалким кострам и варят пойманную в ловушку лису. Майо он не видел. Узнав об этом, Минальда заплакала.
Стоя в кромешной тьме под неподвижными деревьями, Джил была переполнена предчувствием опасности, ей казалось, что за ней ведется неусыпное наблюдение.
Ее окружало гнетущее, мрачное царство влажной коры тускло-коричневого цвета, черных сосновых иголок под бременем снега, голых кустов с изогнутыми ветками, торчащими из сугробов, словно руки окоченевших трупов. Уже три дня не было снегопада. Земля была превращена в грязное месиво там, где жители Пенамбры добывали пищу и ставили ловушки. Она чувствовала запах лагерных костров в неподвижном воздухе. Почему ей казалось, что за ней наблюдают? Какие подсознательные ключи, удивлялась она, так плохо настраивали ее напряженные нервы? Или это просто мнительный страх перед Белыми Рейдерами?
«Ледяной Сокол понял бы, — подумала она. — Он бы не только почувствовал опасность, если это была опасность, но и установил бы, откуда она исходит». Но Ледяной Сокол остался в затопленных речных долинах и преодолевал свои трудности.
Сквозь тишину леса до нее донеслись звуки с дороги: хлюпанье копыт в подмерзшей слякоти, скрип кожи, голоса мужчин и женщин, легкое бряцание кольчуг. Это были хорошо знакомые ей звуки, она успокоилась немного и поспешила к дороге. Фуражный обоз возвращался из долин.
С высокой насыпи она увидела скользящих в подмерзшей грязи, старающихся изо всех сил лошадей. Она узнала Януса, идущего впереди обоза. Его лошадь тянула телегу, нагруженную грязными, покрытыми плесенью мешками с зерном и закопченными свиными тушами. Дорога здесь была плохой. Красные Монахи и воины Алвира, на чью долю это выпало, помогали вытаскивать колеса, тонущие в жидкой, доходящей до колен грязи. Все фургоны были наполнены до краев.
Янус остановился и поднял руку, объявив о привале. Джил бросилось в глаза, что за неделю поисков он сильно похудел. Бессонные ночи и изнурительный труд оставили отпечаток на лице Януса. Его квадратное лицо с рыжеватой щетиной было покрыто сажей. Он шагнул вперед, проверяя дорогу палкой, которая сразу же утонула в слякоти. Как и его воины, он был весь покрыт полузасохшей, полузамерзшей грязью. Жестом он собрал отряд и поручил мужчинам подобрать сосновые сучья и ветки и уложить их на дорогу. Надо было что-нибудь соорудить, чтобы не торчать здесь до следующей недели.
Мужчины и женщины разбрелись, карабкаясь по замерзшей насыпи, исчезая во тьме леса. Когда они спускались к речным долинам, их было больше и они не были так измождены. Одежда их обветшала. Янус стоял среди оставшихся собратьев и тревожно смотрел на чащобу. Он тоже почувствовал опасность. Увидев Джил, он немного расслабился.
— Джил-Шалос! — окликнул он ее. — Как дела в Убежище?
— Все так же, — крикнула она в ответ. — О Дарках не слышно. Ты проходил мимо лагеря беженцев?
Он кивнул, и его напряженное, слишком взволнованное лицо, казалось, застыло в раскаяньи.
— Да, — тихо ответил он. — Прокляните Алвира! Он мог бы принять оставшихся. Их выжило ничтожно мало. Они бы не причинили ему особого беспокойства.
Другой голос, тихий, слабый и немного печальный, ответил:
— Напрасно ты так думаешь.
Джил посмотрела наверх. Напротив нее на высокой насыпи дороги стоял Майо из Трана. Он был похож на завернутый в тряпье труп нищего, чьи волосы и борода выросли уже после смерти. В лесу послышался шорох, люди Майо, словно дикие животные, появились из темноты деревьев, толкая перед собой около дюжины связанных, разоруженных, с кляпами во рту Красных Монахов, ушедших собирать сосновые сучья.
Крик о помощи замер на губах Януса.
— Это не так уж трудно, — продолжал аббат своим тихим голосом, — даже для умирающих от голода напасть из засады на одного или двух воинов. Действительно легче, чем поддерживать эту дорогу изрытой и сбитой в грязь, непригодной для груженых обозов, и ждать вас здесь. Если бы вас не было еще три дня, я сомневаюсь, что мы смогли бы поддерживать ее в таком состоянии. Но сейчас мы добыли еду, — он указал на фургоны, — и необходимые средства. Стоит только обрести силу, и мы пойдем дальше.
Джил обернулась на шум. Жители Пенамбры выходили из леса. Они тоже были покрыты сажей и напоминали волков. Они так истощали, что женщин можно было отличить от мужчин только по отсутствию бороды. Те, у кого не было стального оружия, несли дубинки. У одной женщины была железная сковорода, окровавленное дно которой свидетельствовало об успехах хозяйки. Они уже ползли вниз по насыпям к дороге, намереваясь унести содержимое фургонов.
— Когда-то мы вместе обучались военному делу, Янус, — продолжал Майо. В искалеченных руках он держал жезл. Джил подозревала, что только он и помогал ему держаться на ногах. — Может, ты окажешь мне услугу и передашь мое послание Алвиру.
Джил вздохнула, потерев воспаленные глаза.
— Я бы продала свою сестру арабам за чашку кофе, — заявила она в пустую темноту. Но никто не услышал это щедрое предложение, и только эхо полночной тишины прошептало ей ответ.
На Убежище опустилась ночь.
Впрочем, там всегда была ночь. Толстые стены сохраняли мрак внутри Убежища и надежно защищали от Дарков. Но днем лабиринты коридоров кишели мерцающими огнями, светом светильников из жира и тлением крошечных огоньков в грязных и переполненных кельях. Голоса повторялись эхом и снова отражались смехом, песней, бранью и слухами Убежища. Приход Церкви всегда был местом, где собирались ремесленники, меняющие свой товар на пищу, другой товар или просто добрую волю. Люди, стирающие одежду в прудах у каналов или просто желающие поговорить или поиграть на очки, монеты, любовь тоже собирались здесь. Глубокой ночью можно было почувствовать зрелость и возраст Убежища. Пустая тишина Убежища напоминала Джил описания Гнезд, в которых тайно плодились Дарки.
Безмолвие угнетало ее. Дуновение ветра, липкое, как палец духа, коснулось ее лица.
Что это?
Джил напряглась и старалась быть начеку. Последние два дня изнурили ее. Она не принимала участия в Совете, созванном в связи с посланием Майо из Трана Алвиру, но видела, как канцлер и Джованнин встретили Януса на ступенях Убежища. Джил заметила мертвенную бледность, покрывшую темное лицо Алвира при известии, что и несколько тонн продовольствия, и фургоны, и резервные лошади присвоены аббатом Пенамбры и его людьми. Положение не улучшилось, когда после минутного потрясения Джованнин сказала:
— Я предупреждала, что отряд должен быть больше.
«Если бы Алвир был колдуном, — подумала Джил, — аббатиса Гея не миновала бы жестокой расправы».
Какой-то толстяк в зеленом бархате выступил из свиты Алвира и неловко прокашлялся.
— Милорд, могут ли Дарки уничтожить этого жалкого выскочку и негодяя?
Джованнин сухо ответила.
— У аббата Пенамбры достанет ума и сил, чтобы предотвратить даже это.
Купец поиграл горностаевыми хвостами, что украшали его дублет.
— Тогда мы сами расправимся с ним.
— Этому не бывать.
Резкость неожиданно раздавшегося ответа испугала всех. В серости хмурого полдня лицо Альды побелело, словно мрамор. Рот ее был крепко сжат, ноздри расширились от гнева. Никто не заметил, как она подошла.
— Это друзья, а не враги, Бендл Стуфт, и мы дадим им приют в Убежище. Буду рада, если вы намотаете это себе на ус.
Даже у Алвира не нашлось слов для ответа.
Сразу же начались совещания и переговоры. Прежнюю систему распределения продовольствия, личный обмен, субсидии и беспорядочную благотворительность надо было заменить чем-то более разумным, и Джованнин билась изо всех сил против предложения о генеральной инвентаризации провизии в Убежище.
Но в тот же день снаружи жители города построили хранилища и перевезли туда часть продуктов. Это была изнурительная, но необходимая работа для тех, кто заступал в дозор каждую ночь.
Джил знала: что бы Алвир ни говорил теперь на переговорах, Майо и жителей Пенамбры примут в Убежище. «Так и должно быть», — подумала она, распрямляя плечи. Она всегда считала отказ беженцам чудовищно жестоким не только потому, что Убежище нуждалось в защитниках, но и потому, что это было просто бесчеловечно. Слишком много долгих ночей она провела в дозоре, чтобы освободиться когда-либо от ужаса пребывания на открытой местности в темноте.
Джил подумала о Ледяном Соколе, пробирающемся в одиночестве через затопленные, полные опасностей долины, и о Руди и Ингольде в пустоте равнин. Ей так недоставало Ингольда. Джил отдала бы все на свете, чтобы увидеть их лица в свете костра. Конечно, это было несравнимо с присутствием Ингольда, с его своеобразным отношением ко всему окружающему, но по крайней мере она бы знала, что он жив. В ее собственном мире не было ни одного человека, чья утрата так взволновала бы ее.
Сам мир был дорог ей — освещенное солнцем спокойствие лужаек университета, позолоченных осенними вечерами, тишина библиотеки в полночь, когда она наедине с заплесневевшими томами выискивала единственную ссылку в груде бумаги. К этому времени ее подруги и советник доктор Смэйлс уже сообщили об ее исчезновении, и родители кинулись на поиски.
Мысль о том, сколько горя им придется пережить, сильно будоражила ее. Конечно, они бы не нашли ничего, что натолкнуло бы их на мысль о ее намерении уехать, оставив комнату неприбранной. Возможно, они уже нашли ее старый красный «фольксваген», ржавеющий в холмах, где в последний раз видели смертельно усталого рокера по имени Руди Солис. И как бы она все объяснила по возвращении домой?
Неприятное дуновение потянуло пламя факела, заставляя ее тень прыгнуть на противоположную стену. В дуновении Джил распознана запах снега.
Двери Убежища открыты!
Она высоко подняла факел. От темноты глаза ее сузились. Сердце забилось неожиданно громко. За стенами Убежища была глубокая ночь, Дарки могли быть где угодно. На таком расстоянии трудно было различить, увеличились ли тени у ворот, но пламя факела прыгало и дрожало, бросая закопченные лоскутья на темную стену. Джил не заметила ни одного караульного, сколько ни старалась.
Ее бил легкий озноб. А вдруг Дарки проникли в Убежище и взяли стражников в плен. «Среди них должен быть Калдерн», — думала она, устремляясь по лабиринтам проходов, выложенных каменными плитами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43