Генерал со своей армией. Он их направляет! — Фишер сделал напыщенный жест. — Направляет их, как чертову вооруженную орду! Без него никто не сделает ни шагу — ни его сын, ни кто-либо другой.
Фишер ткнул пальцем в Барретта, и на лице его вдруг отразилось бешенство.
— Говорю вам. Я вам говорю! — выкрикнул он. — Сворачивайте это свое барахло. Не трогайте эту чертову машину, забудьте о ней! Проведите эту неделю, хорошо питаясь, отдыхая, ничем не занимаясь. А потом, когда наступит воскресенье, скажите старику Дойчу то, что он хочет услышать, и загребите свои денежки. Вы слышите, Барретт? Попробуйте что-нибудь еще — и вы мертвец, покойник. — Он посмотрел на Эдит. — Рядом с мертвой женой.
Фишер рывком обернулся.
— Черт, что толку стараться? Никто не слушает. Флоренс не слушает. Вы не слушаете. Никто не слушает. Что ж, умрите. Умрите! — Он запнулся. — Я единственный, кто выбрался отсюда живым в сороковом году, и я единственный выйду отсюда в семидесятом. — Покачиваясь, он двинулся через вестибюль. — Ты слышишь меня, Беласко, сукин ты сын! Я захлопнулся. Попытайся добраться доменя! Ничего у тебя не выйдет! Ты слышишь меня?
Эдит сидела, уставившись на мужа. Тот с тревожным видом посмотрел вслед Фишеру.
А потом взглянул на нее.
— Бедняга. Этот дом действительно сломал его.
«И он прав», — услышала она у себя в голове слова, но у нее не хватило мужества произнести их вслух.
Барретт, хромая, подошел, пододвинул стул и сел рядом с женой. Помолчав, он со вздохом проговорил:
— Он не прав.
— Ты так думаешь? — тихим голосом спросила Эдит.
Барретт кивнул.
— То, что он называет кучей хлама, — он улыбнулся этим словам, — ни больше ни меньше как ключ к Адскому дому. — Он поднял руку. — Ладно, признаю: кое-что из происшедшего мне не совсем понятно — хотя, будь у меня время, я смог бы это объяснить. — Барретт потер глаза. — Однако это не так важно. Человек управляет электричеством, не понимая его истинной природы. Конкретные свойства энергии, заключенной в этом доме, не так важны, как то, что я, — он указал на прибор, — что этот аппарат... может влиять на жизнь и смерть в нем.
Барретт встал.
— И это так. Я с самого начала говорил тебе, что мисс Таннер заблуждается в своих верованиях. И теперь говорю, что Фишер также ошибается. А завтра докажу свою правоту, не оставив ни малейшего сомнения.
Он повернулся и поковылял обратно к реверсору. Эдит посмотрела ему вслед. Ей хотелось верить мужу, но слова Фишера поселили в ней такой глубокий страх, что она ощущала его в крови, — холодный и едкий, пожирающий ее.
* * *
22 ч. 19 мин.
"...Дэниэл, пожалуйста. Ты должен понять. Ты просишь немыслимого. И сам знаешь это. Не то чтобы я не сочувствовала, я сочувствую. Я полностью открыла перед тобой свое сердце. Я верю в тебя и доверяю тебе. Ты спас мне жизнь. А теперь позволь мне спасти твою душу.
Ты больше не должен оставаться в этом доме. Помощь дарят, только если попросишь о ней. Поверь мне, Дэниэл. Есть люди, которые тебя любят и помогут тебе, если попросишь. У твоего отца нет власти остановить тебя, если ты разыщешь этих людей и примешь от них руку помощи. Дай им помочь тебе. Если бы ты только знал, какая красота тебя ожидает, Дэниэл! Если бы ты знал, как прекрасен мир за пределами этого дома! Разве ты хочешь сидеть в заключении в тоскливой клетке, когда снаружи тебя ждет вся красота вселенной? Подумай! Согласись! Не закрывайся от тех, кто рад помочь тебе. Попробуй, хотя бы попробуй. Они ждут тебя с распростертыми объятиями. Они помогут тебе, дадут утешение. Не оставайся в этих безрадостных стенах. Ты можешь освободиться. Поверь в это, Дэниэл. Поверь в это, и это сбудется. Прошу тебя. Поверь мне. Выпусти себя. Выпусти себя".
* * *
Она едва смогла встать. Еле дойдя до ванной, Флоренс умылась и неуверенными движениями сменила ночную рубашку. Руки и ноги были словно чугунные. Никогда в жизни она не испытывала такого нервного истощения.
Дэниэл не слушал. Он просто не слушал.
Флоренс вернулась в спальню и легла в постель. «Ладно, завтра», — сказала она себе. Рано или поздно он выслушает. Утром она возьмется снова. Флоренс упала на подушку и поморщилась от острой боли в ране на груди. Она лежала на спине, слипающимися глазами глядя в потолок, и думала: «Завтра».
И вдруг повернула голову.
У двери стояла какая-то фигура. Флоренс без тревоги посмотрела на нее. В фигуре не было никакой угрозы.
— Дэниэл?
Фигура приблизилась. В слабом свете из ванной Флоренс ясно увидела лицо: молодое, красивое, печальное, глаза полны отчаяния.
— Ты можешь говорить? — спросила она.
— Да.
Его голос звучал мягко, и в нем слышалось страдание.
— Почему ты не уйдешь?
— Я не могу.
— Но ты должен.
— Нет, без...
— Нет, Дэниэл.
Он отвернулся.
— Дэниэл...
— Я люблю тебя, — сказал он. — Ты единственная женщина, которой я говорил такие слова. Я не встречал таких, как ты. Ты так добра... так добра... добрее всех, кого я знал.
Он снова повернулся к ней, темные глаза внимательно смотрели на нее.
— Мне нужно... — Он прервался и, обернувшись к двери, испуганно проговорил: — Я поговорю с ней! И ты меня не остановишь! — Дэниэл снова повернулся к Флоренс. — Я не могу долго задерживаться, он не дает мне. Прошу тебя, пожалуйста, дай мне то, чего я прошу. Если меня выгонят из этого дома, а я не выполню...
— Выгонят? — насторожилась Флоренс.
— Ваш доктор Барретт имеет средство для этого.
Она ошеломленно уставилась на него.
— Ему известен механизм моего существования в этом доме, и он может меня изгнать, — сказал Дэниэл, — Но это и все, что он знает. А обо всем остальном — о моем сердце, моей душе, моих мыслях — он не знает, и ему нет дела до всего этого. Он собирается изгнать меня из одного ада в другой, как ты не видишь? Только ты можешь мне помочь. И если поможешь, сегодня ночью я покину этот дом. Пожалуйста. — Его голос стал затихать. — Если тебе хоть немного есть до меня дело, пожалей меня. Пожалуйста, пожалей...
— Дэниэл...
Несколько мгновений она слышала его жалобные рыдания, а потом в комнате все стихло. Флоренс смотрела на место, где он стоял.
— Ты же знаешь, я не могу, — проговорила она. — Пожалуйста, Дэниэл. Ты же знаешь. Ты знаешь, что я не могу.
* * *
22 ч. 23 мин.
Барретт, прищурившись, медленно взбирался по лестнице, его рука лежала на плечах Эдит. Он пытался не слишком опираться на жену и не стонать от боли. Эдит сегодня и так досталось, и в конце концов боль пройдет. Еще таблетка, хорошо выспаться ночью, и к утру он более или менее придет в себя. Можно потерпеть еще денек. Реверсор почти готов. Еще час работы завтра, и можно будет доказать собственную теорию. «После стольких лет, — подумал он, — окончательное доказательство. Что такое небольшая боль по сравнению с этим?»
Они поднялись наверх, и Барретт попытался идти сам, несмотря на пульсирующую боль в ноге и спине. Кое-как ковыляя, он хотел иронично выразить удивление, но получился болезненный стон.
— Когда вернемся домой, я возьму месячный отпуск. Допишу последние страницы книги. Отдохну. Проведу время с тобой.
— Хорошо бы, — проговорила Эдит, но ее голос звучал неуверенно, и Барретт похлопал ее по плечу.
— Все будет хорошо, — сказал он.
Эдит открыла дверь и помогла мужу дойти до кровати. Ее встревожило видимое усилие, с которым он опустился на матрац.
— Ляг на спину, — сказала она и сложила подушки у спинки кровати.
Барретт прислонился к ним, и Эдит подняла его ноги на постель.
— Ox! — откинувшись, выговорил он и попытался улыбнуться. — Что ж, никто не скажет, что мы не заработали наши деньги.
— Ты заработал.
Эдит с дрожью сняла с него туфли, они были тесноваты. Сняв носки, она стала массировать ему ступни и лодыжки. Барретт видел, что жена старается не выдавать своей тревоги, глядя на его распухшие ноги.
— Пожалуй, приму еще кодеина, — сказал он.
Эдит встала и подошла к его сумке. Барретт попытался устроиться поудобнее и зашипел от боли. Он казался себе тяжелым, как статуя. Конечно, он не сказал этого Эдит, но после возвращения домой было бы неплохо на время лечь в стационар.
Лайонел заводил часы, когда Эдит вернулась с таблеткой и стаканом воды. Он положил часы на столик у кровати и запил таблетку. Эдит начала расстегивать ему рубашку.
— Не надо, — сказал Барретт. — Этой ночью я посплю в одежде. Так будет проще.
— Хорошо. — Кивнув, она расстегнула ему ремень и ослабила пояс брюк. — Я тоже буду спать в одежде.
— Как хочешь.
Эдит села рядом на постель и, наклонившись, прижалась к нему. От дополнительной тяжести на груди Барретту стало трудно дышать, но он ничего не сказал.
— Только бы сегодня ничего не случилось! — прошептала она.
— У нас может получиться. — Барретт погладил ее по спине, придумывая, как побудить ее встать, не обидев. — Ты бы не достала мой галстук? — спросил он чуть погодя.
Эдит села, удивленно взглянув на мужа.
— Он висит в шкафу.
Она встала, взяла галстук и протянула ему.
— Хочешь умыться и почистить зубы перед сном? — спросил он.
— Хорошо.
Барретт полулежал в постели, слушая плеск воды из ванной. «Домашняя симфония», — подумалось ему.
В аду.
Он осмотрел комнату. Не верилось, что они пробыли здесь всего три дня. Барретт взглянул на кресло-качалку. Два дня назад оно само собой раскачивалось. При всем своем чувстве времени сейчас он вполне мог поверить, что с тех пор прошло две недели — или два месяца.
Его взгляд медленно скользил по комнате. Какая нелепость! Эта комната могла бы служить выставочным залом в каком-нибудь музее — дом был кладезем произведений искусства. Тысячи и тысячи предметов, задуманных и произведенных во имя красоты, — и надо всем этим сам дом, воплощение безобразия.
Барретт моргнул и, отбросив задумчивость, посмотрел на Эдит, снова вернувшуюся в комнату.
— Ты вытерпишь одну ночь рядом со мной в этой крохотной кроватке? — спросил он.
— С удовольствием.
Когда она легла рядом под одеяло, Барретт начал привязывать конец галстука к ее запястью.
— Это чтобы ты не гуляла во сне. — Он привязал другой конец к одному из столбиков в изголовье. — Так у тебя будет достаточно свободы движения.
Эдит кивнула, а когда Барретт обнял ее рукой, прижалась к нему, примостив голову в ложбинку между его рукой и грудью.
— Теперь я чувствую себя в безопасности, — со вздохом сказала она.
* * *
23 ч. 02 мин.
«Если бы заснуть, — подумала она и слабо улыбнулась. — Вот он — человеческий ум».
Днем ей хотелось не спать дотех пор, пока не подойдет к концу их пребывание в Адском доме. А теперь она ничего так не желала, как погрузиться в забвение, чтобы уменьшить срок пребывания здесь на восемь-девять часов.
Она снова закрыла глаза. Сколько раз она уже закрывала и открывала их? Сорок, пятьдесят, сто? Эдит издала долгий медленный вздох. Этот запах, этот постоянный смрад.
Адский дом нужно сжечь до основания.
Она открыла глаза и посмотрела на Лайонела. Он глубоко спал. Пошевелив правой рукой, Эдит дернула привязанный к запястью галстук. Он действительно привязал ее потому, что прошлой ночью она гуляла во сне? Или беспокоится о Фишере? Неужели он боится, что она снова пойдет к Фишеру? Эдит не могла понять, что толкнуло ее к нему в первый раз. Неужто и правда что-то в этом доме? Или в ней самой? Никогда раньше она не испытывала такого явного сексуального желания — даже к Лайонелу, не говоря уж о других мужчинах. Или женщинах. Ее покоробило от этой мысли. Эдит была напугана и ужасалась тому, что делала и говорила тогда.
Она сжала губы. Это не просто что-то в ней, несомненно, здесь что-то еще. Что-то вторглось в нее, какой-то разлагающий вирус, который, даже когда она лежит здесь, распространяет свое тлетворное влияние на душу и тело. Она никогда не поверит, что все дело только в ней самой, что в ее душе начинает прорастать какой-то неожиданный порок. Это наверняка дом. Раньше он действовал на других, и она тоже не может рассчитывать на иммунитет.
Эдит вздернула подбородок и посмотрела через комнату.
Кресло-качалка закачалось.
— Лайонел, — прошептала она.
Нет. Ему нужно поспать. «Это просто энергия», — сказала себе Эдит. Неуправляемая, неразумная кинетика, двигающаяся по линии наименьшего сопротивления — хлопающие двери, дуновения, шаги, качающиеся кресла.
Она хотела закрыть глаза, но поняла, что, даже если сделает это, будет слышать ритмическое поскрипывание качалки. Эдит уставилась на нее. «Динамика. Энергия. Остаточные явления», — снова и снова повторяла она про себя.
И в то же время она знала, по-настоящему всегда знала, что в качалке кто-то сидит — кто-то невидимый. Кто-то жестокий, безжалостный, ждущий момента, чтобы уничтожить ее, уничтожить их всех. «Беласко?» — в ужасе подумала Эдит. А что, если он вдруг появится, огромный, устрашающий, и улыбнется ей, качаясь в кресле? «Здесь никого нет! — крикнула она мысленно. — Никого-никого!»
А кресло медленно раскачивалось. Вперед-назад. Вперед-назад.
* * *
23 ч. 28 мин.
В комнате стало жарко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Фишер ткнул пальцем в Барретта, и на лице его вдруг отразилось бешенство.
— Говорю вам. Я вам говорю! — выкрикнул он. — Сворачивайте это свое барахло. Не трогайте эту чертову машину, забудьте о ней! Проведите эту неделю, хорошо питаясь, отдыхая, ничем не занимаясь. А потом, когда наступит воскресенье, скажите старику Дойчу то, что он хочет услышать, и загребите свои денежки. Вы слышите, Барретт? Попробуйте что-нибудь еще — и вы мертвец, покойник. — Он посмотрел на Эдит. — Рядом с мертвой женой.
Фишер рывком обернулся.
— Черт, что толку стараться? Никто не слушает. Флоренс не слушает. Вы не слушаете. Никто не слушает. Что ж, умрите. Умрите! — Он запнулся. — Я единственный, кто выбрался отсюда живым в сороковом году, и я единственный выйду отсюда в семидесятом. — Покачиваясь, он двинулся через вестибюль. — Ты слышишь меня, Беласко, сукин ты сын! Я захлопнулся. Попытайся добраться доменя! Ничего у тебя не выйдет! Ты слышишь меня?
Эдит сидела, уставившись на мужа. Тот с тревожным видом посмотрел вслед Фишеру.
А потом взглянул на нее.
— Бедняга. Этот дом действительно сломал его.
«И он прав», — услышала она у себя в голове слова, но у нее не хватило мужества произнести их вслух.
Барретт, хромая, подошел, пододвинул стул и сел рядом с женой. Помолчав, он со вздохом проговорил:
— Он не прав.
— Ты так думаешь? — тихим голосом спросила Эдит.
Барретт кивнул.
— То, что он называет кучей хлама, — он улыбнулся этим словам, — ни больше ни меньше как ключ к Адскому дому. — Он поднял руку. — Ладно, признаю: кое-что из происшедшего мне не совсем понятно — хотя, будь у меня время, я смог бы это объяснить. — Барретт потер глаза. — Однако это не так важно. Человек управляет электричеством, не понимая его истинной природы. Конкретные свойства энергии, заключенной в этом доме, не так важны, как то, что я, — он указал на прибор, — что этот аппарат... может влиять на жизнь и смерть в нем.
Барретт встал.
— И это так. Я с самого начала говорил тебе, что мисс Таннер заблуждается в своих верованиях. И теперь говорю, что Фишер также ошибается. А завтра докажу свою правоту, не оставив ни малейшего сомнения.
Он повернулся и поковылял обратно к реверсору. Эдит посмотрела ему вслед. Ей хотелось верить мужу, но слова Фишера поселили в ней такой глубокий страх, что она ощущала его в крови, — холодный и едкий, пожирающий ее.
* * *
22 ч. 19 мин.
"...Дэниэл, пожалуйста. Ты должен понять. Ты просишь немыслимого. И сам знаешь это. Не то чтобы я не сочувствовала, я сочувствую. Я полностью открыла перед тобой свое сердце. Я верю в тебя и доверяю тебе. Ты спас мне жизнь. А теперь позволь мне спасти твою душу.
Ты больше не должен оставаться в этом доме. Помощь дарят, только если попросишь о ней. Поверь мне, Дэниэл. Есть люди, которые тебя любят и помогут тебе, если попросишь. У твоего отца нет власти остановить тебя, если ты разыщешь этих людей и примешь от них руку помощи. Дай им помочь тебе. Если бы ты только знал, какая красота тебя ожидает, Дэниэл! Если бы ты знал, как прекрасен мир за пределами этого дома! Разве ты хочешь сидеть в заключении в тоскливой клетке, когда снаружи тебя ждет вся красота вселенной? Подумай! Согласись! Не закрывайся от тех, кто рад помочь тебе. Попробуй, хотя бы попробуй. Они ждут тебя с распростертыми объятиями. Они помогут тебе, дадут утешение. Не оставайся в этих безрадостных стенах. Ты можешь освободиться. Поверь в это, Дэниэл. Поверь в это, и это сбудется. Прошу тебя. Поверь мне. Выпусти себя. Выпусти себя".
* * *
Она едва смогла встать. Еле дойдя до ванной, Флоренс умылась и неуверенными движениями сменила ночную рубашку. Руки и ноги были словно чугунные. Никогда в жизни она не испытывала такого нервного истощения.
Дэниэл не слушал. Он просто не слушал.
Флоренс вернулась в спальню и легла в постель. «Ладно, завтра», — сказала она себе. Рано или поздно он выслушает. Утром она возьмется снова. Флоренс упала на подушку и поморщилась от острой боли в ране на груди. Она лежала на спине, слипающимися глазами глядя в потолок, и думала: «Завтра».
И вдруг повернула голову.
У двери стояла какая-то фигура. Флоренс без тревоги посмотрела на нее. В фигуре не было никакой угрозы.
— Дэниэл?
Фигура приблизилась. В слабом свете из ванной Флоренс ясно увидела лицо: молодое, красивое, печальное, глаза полны отчаяния.
— Ты можешь говорить? — спросила она.
— Да.
Его голос звучал мягко, и в нем слышалось страдание.
— Почему ты не уйдешь?
— Я не могу.
— Но ты должен.
— Нет, без...
— Нет, Дэниэл.
Он отвернулся.
— Дэниэл...
— Я люблю тебя, — сказал он. — Ты единственная женщина, которой я говорил такие слова. Я не встречал таких, как ты. Ты так добра... так добра... добрее всех, кого я знал.
Он снова повернулся к ней, темные глаза внимательно смотрели на нее.
— Мне нужно... — Он прервался и, обернувшись к двери, испуганно проговорил: — Я поговорю с ней! И ты меня не остановишь! — Дэниэл снова повернулся к Флоренс. — Я не могу долго задерживаться, он не дает мне. Прошу тебя, пожалуйста, дай мне то, чего я прошу. Если меня выгонят из этого дома, а я не выполню...
— Выгонят? — насторожилась Флоренс.
— Ваш доктор Барретт имеет средство для этого.
Она ошеломленно уставилась на него.
— Ему известен механизм моего существования в этом доме, и он может меня изгнать, — сказал Дэниэл, — Но это и все, что он знает. А обо всем остальном — о моем сердце, моей душе, моих мыслях — он не знает, и ему нет дела до всего этого. Он собирается изгнать меня из одного ада в другой, как ты не видишь? Только ты можешь мне помочь. И если поможешь, сегодня ночью я покину этот дом. Пожалуйста. — Его голос стал затихать. — Если тебе хоть немного есть до меня дело, пожалей меня. Пожалуйста, пожалей...
— Дэниэл...
Несколько мгновений она слышала его жалобные рыдания, а потом в комнате все стихло. Флоренс смотрела на место, где он стоял.
— Ты же знаешь, я не могу, — проговорила она. — Пожалуйста, Дэниэл. Ты же знаешь. Ты знаешь, что я не могу.
* * *
22 ч. 23 мин.
Барретт, прищурившись, медленно взбирался по лестнице, его рука лежала на плечах Эдит. Он пытался не слишком опираться на жену и не стонать от боли. Эдит сегодня и так досталось, и в конце концов боль пройдет. Еще таблетка, хорошо выспаться ночью, и к утру он более или менее придет в себя. Можно потерпеть еще денек. Реверсор почти готов. Еще час работы завтра, и можно будет доказать собственную теорию. «После стольких лет, — подумал он, — окончательное доказательство. Что такое небольшая боль по сравнению с этим?»
Они поднялись наверх, и Барретт попытался идти сам, несмотря на пульсирующую боль в ноге и спине. Кое-как ковыляя, он хотел иронично выразить удивление, но получился болезненный стон.
— Когда вернемся домой, я возьму месячный отпуск. Допишу последние страницы книги. Отдохну. Проведу время с тобой.
— Хорошо бы, — проговорила Эдит, но ее голос звучал неуверенно, и Барретт похлопал ее по плечу.
— Все будет хорошо, — сказал он.
Эдит открыла дверь и помогла мужу дойти до кровати. Ее встревожило видимое усилие, с которым он опустился на матрац.
— Ляг на спину, — сказала она и сложила подушки у спинки кровати.
Барретт прислонился к ним, и Эдит подняла его ноги на постель.
— Ox! — откинувшись, выговорил он и попытался улыбнуться. — Что ж, никто не скажет, что мы не заработали наши деньги.
— Ты заработал.
Эдит с дрожью сняла с него туфли, они были тесноваты. Сняв носки, она стала массировать ему ступни и лодыжки. Барретт видел, что жена старается не выдавать своей тревоги, глядя на его распухшие ноги.
— Пожалуй, приму еще кодеина, — сказал он.
Эдит встала и подошла к его сумке. Барретт попытался устроиться поудобнее и зашипел от боли. Он казался себе тяжелым, как статуя. Конечно, он не сказал этого Эдит, но после возвращения домой было бы неплохо на время лечь в стационар.
Лайонел заводил часы, когда Эдит вернулась с таблеткой и стаканом воды. Он положил часы на столик у кровати и запил таблетку. Эдит начала расстегивать ему рубашку.
— Не надо, — сказал Барретт. — Этой ночью я посплю в одежде. Так будет проще.
— Хорошо. — Кивнув, она расстегнула ему ремень и ослабила пояс брюк. — Я тоже буду спать в одежде.
— Как хочешь.
Эдит села рядом на постель и, наклонившись, прижалась к нему. От дополнительной тяжести на груди Барретту стало трудно дышать, но он ничего не сказал.
— Только бы сегодня ничего не случилось! — прошептала она.
— У нас может получиться. — Барретт погладил ее по спине, придумывая, как побудить ее встать, не обидев. — Ты бы не достала мой галстук? — спросил он чуть погодя.
Эдит села, удивленно взглянув на мужа.
— Он висит в шкафу.
Она встала, взяла галстук и протянула ему.
— Хочешь умыться и почистить зубы перед сном? — спросил он.
— Хорошо.
Барретт полулежал в постели, слушая плеск воды из ванной. «Домашняя симфония», — подумалось ему.
В аду.
Он осмотрел комнату. Не верилось, что они пробыли здесь всего три дня. Барретт взглянул на кресло-качалку. Два дня назад оно само собой раскачивалось. При всем своем чувстве времени сейчас он вполне мог поверить, что с тех пор прошло две недели — или два месяца.
Его взгляд медленно скользил по комнате. Какая нелепость! Эта комната могла бы служить выставочным залом в каком-нибудь музее — дом был кладезем произведений искусства. Тысячи и тысячи предметов, задуманных и произведенных во имя красоты, — и надо всем этим сам дом, воплощение безобразия.
Барретт моргнул и, отбросив задумчивость, посмотрел на Эдит, снова вернувшуюся в комнату.
— Ты вытерпишь одну ночь рядом со мной в этой крохотной кроватке? — спросил он.
— С удовольствием.
Когда она легла рядом под одеяло, Барретт начал привязывать конец галстука к ее запястью.
— Это чтобы ты не гуляла во сне. — Он привязал другой конец к одному из столбиков в изголовье. — Так у тебя будет достаточно свободы движения.
Эдит кивнула, а когда Барретт обнял ее рукой, прижалась к нему, примостив голову в ложбинку между его рукой и грудью.
— Теперь я чувствую себя в безопасности, — со вздохом сказала она.
* * *
23 ч. 02 мин.
«Если бы заснуть, — подумала она и слабо улыбнулась. — Вот он — человеческий ум».
Днем ей хотелось не спать дотех пор, пока не подойдет к концу их пребывание в Адском доме. А теперь она ничего так не желала, как погрузиться в забвение, чтобы уменьшить срок пребывания здесь на восемь-девять часов.
Она снова закрыла глаза. Сколько раз она уже закрывала и открывала их? Сорок, пятьдесят, сто? Эдит издала долгий медленный вздох. Этот запах, этот постоянный смрад.
Адский дом нужно сжечь до основания.
Она открыла глаза и посмотрела на Лайонела. Он глубоко спал. Пошевелив правой рукой, Эдит дернула привязанный к запястью галстук. Он действительно привязал ее потому, что прошлой ночью она гуляла во сне? Или беспокоится о Фишере? Неужели он боится, что она снова пойдет к Фишеру? Эдит не могла понять, что толкнуло ее к нему в первый раз. Неужто и правда что-то в этом доме? Или в ней самой? Никогда раньше она не испытывала такого явного сексуального желания — даже к Лайонелу, не говоря уж о других мужчинах. Или женщинах. Ее покоробило от этой мысли. Эдит была напугана и ужасалась тому, что делала и говорила тогда.
Она сжала губы. Это не просто что-то в ней, несомненно, здесь что-то еще. Что-то вторглось в нее, какой-то разлагающий вирус, который, даже когда она лежит здесь, распространяет свое тлетворное влияние на душу и тело. Она никогда не поверит, что все дело только в ней самой, что в ее душе начинает прорастать какой-то неожиданный порок. Это наверняка дом. Раньше он действовал на других, и она тоже не может рассчитывать на иммунитет.
Эдит вздернула подбородок и посмотрела через комнату.
Кресло-качалка закачалось.
— Лайонел, — прошептала она.
Нет. Ему нужно поспать. «Это просто энергия», — сказала себе Эдит. Неуправляемая, неразумная кинетика, двигающаяся по линии наименьшего сопротивления — хлопающие двери, дуновения, шаги, качающиеся кресла.
Она хотела закрыть глаза, но поняла, что, даже если сделает это, будет слышать ритмическое поскрипывание качалки. Эдит уставилась на нее. «Динамика. Энергия. Остаточные явления», — снова и снова повторяла она про себя.
И в то же время она знала, по-настоящему всегда знала, что в качалке кто-то сидит — кто-то невидимый. Кто-то жестокий, безжалостный, ждущий момента, чтобы уничтожить ее, уничтожить их всех. «Беласко?» — в ужасе подумала Эдит. А что, если он вдруг появится, огромный, устрашающий, и улыбнется ей, качаясь в кресле? «Здесь никого нет! — крикнула она мысленно. — Никого-никого!»
А кресло медленно раскачивалось. Вперед-назад. Вперед-назад.
* * *
23 ч. 28 мин.
В комнате стало жарко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36