Фишер, затаив дыхание, изо всех сил прижался к спинке кресла, отчаянно сворачивая свое сознание.
Но не успел. Прежде чем он выставил барьер, темная сила налетела на него и проникла в его организм через все еще открытую щель в броне. Он громко закричал, когда она ворвалась в жизненно важные органы, выкручивая, терзая их, угрожая выпотрошить его, разметать в клочья мозг. Выпученными глазами Фишер в ужасе уставился перед собой. Потом сложился пополам и схватился руками за живот. Что-то ударило его по затылку и выдрало из кресла. Он ударился о край стола и сдавленно крикнул, а сила швырнула его обратно. Зал начал кружиться, атмосфера превратилась в вихрь варварской силы. Фишер рухнул на колени, скрестив перед собой руки в попытке захлопнуться от свирепой энергии, а она пыталась оторвать и развести его руки. Он боролся, сжав зубы, его лицо превратилось в каменную маску мучительного сопротивления, в горле клокотало. "Не выйдет! — думал он. — Не возьмешь! Не возьмешь!"
И вдруг темная сила исчезла, всосалась обратно в воздух. Фишер зашатался на коленях с застывшим на лице выражением человека, получившего удар штыком в живот. Он попытался выпрямиться, но не смог и со сдавленным хрипом упал на бок и подтянул к животу ноги, скрючившись в позе эмбриона, с закрытыми глазами, неудержимо дрожа. Под щекой ощущался ковер. Рядом слышались хлопки и треск огня. Фишеру показалось, что над ним кто-то стоит и смотрит на него с холодным садистским наслаждением, любуясь его опустошением, беспомощным параличом воли.
И лениво размышляя, когда и как именно разделаться с ним.
* * *
18 ч. 27 мин.
Барретт, стоя у кровати, смотрел на Эдит и размышлял, будить ее или нет. Пища стыла, но в чем жена больше нуждалась — в пище или в покое?
Он подошел к своей постели и сел, невольно застонав от резкой боли при движении. Закинув левую ногу на правую, Барретт осторожно пощупал ожог. Травмированный большой палец на руке не действовал. На порез следовало бы наложить швы. Бог знает, сколько инфекции попало в рану. Барретт боялся снять повязку и посмотреть.
Как же он будет работать вечером с аппаратом? Малейшее усилие влекло за собой боль в ноге и нижней части спины; даже подняться или спуститься по лестнице было непросто. Поморщившись, Барретт снял левую туфлю. Ноги распухли. Нужно до завтра со всем этим покончить. Он не был уверен, что выдержит дольше.
Осознание этого еще больше ослабило его уверенность в себе.
* * *
Тогда его разбудил шум — как будто что-то упало на ковер. Медленно всплыв из свинцово-тяжелого сна, Барретт подумал, что где-то хлопнула дверь.
А когда открыл глаза, увидел, что Эдит нет.
Ошарашенный, он подумал, что она, наверное, в ванной, а потом краем глаза заметил что-то на полу и сел, уставившись на разбросанные по ковру листы рукописи. Его взгляд переместился к шкафу. Рядом валялись фотографии и раскрытая книга.
В душе Барретта зашевелилась тревога. Схватив трость, он встал, и тут его внимание привлек графин на столе и серебряная стопка. Подойдя к шкафу, он взглянул на фотографии и обмер, увидев, что на них. Потом повернулся к ванной.
— Эдит! Эдит, ты там? — Барретт проковылял к двери и постучал. — Эдит!
Ответа не последовало. Он подождал немного, потом повернул ручку; дверь была не заперта.
Эдит ушла.
Барретт в ужасе обернулся и, как мог, поспешил к двери, стараясь не поддаваться панике, но все говорило о беде: валяющаяся на полу рукопись, эти фотографии, снова стоящий на столе графин, и более всего — отсутствие Эдит.
Он устремился в коридор и постучал в комнату Флоренс Таннер. Потом несколько секунд подождал и постучал снова. Не дождавшись ответа, Барретт открыл дверь и увидел, что мисс Таннер спокойно спит на кровати. Он закрыл дверь и двинулся к комнате Фишера.
Там никого не было, и им снова овладела паника. Барретт пересек коридор и выглянул в вестибюль, откуда как будто послышались голоса. Нахмурившись, он проковылял к лестнице и стал поспешно спускаться, сжав зубы от боли в ноге. Говорил же он ей не делать этого! Что с ней стряслось?
Пересекая вестибюль, Барретт услышал ее голос — неестественным тоном Эдит проговорила:
— Бесподобно!
С усилившейся тревогой он ускорил шаги.
И, дойдя до арки, замер, уставившись в большой зал, не в силах вымолвить ни слова: Эдит в распахнутом джемпере и расстегнутом лифчике наступала на Фишера, держа в руках груди и веля ему...
Барретт закрыл глаза и прижал к ним руку. За всю совместную жизнь он ни разу не слышал от нее подобных выражений, не видел ни намека на подобное поведение, даже по отношению к себе, не говоря уж о других мужчинах. Что она, вероятно, неудовлетворена, он знал всегда: их сексуальная жизнь из-за его болезни была весьма ограниченной. Но это...
Он опустил руку и взглянул снова. Боль вернулась, а с ней сомнения, гнев и желание как-то отомстить. Он боролся с этим желанием. Хотелось поверить, что это дом вынудил ее на подобное, но не удавалось исключить вкрадчивого подозрения, что истинная причина случившегося таилась где-то в глубине ее самой. Чем, конечно, и объяснялась, признал он, его внезапная враждебность к словам Фишера.
Усилием воли отогнав тягостные воспоминания, он придвинулся к жене. Им нужно поговорить, он больше не мог выносить этих сомнений. Барретт коснулся плеча Эдит.
Она вскрикнула и очнулась, распахнув глаза. Барретт попытался улыбнуться, но не смог.
— Я принес тебе ужин, — сказал он.
— Ужин. — Эдит произнесла это слово так, будто никогда в жизни его не слышала.
Барретт кивнул.
— Почему бы тебе не помыться?
Она оглядела комнату. «Пытается понять, куда я положил фотографии?» — предположил он.
Эдит села и оглядела себя, и Барретт отодвинулся. Он позаботился застегнуть на ней лифчик и запахнуть джемпер с оставшимися пуговицами, и теперь ее правая рука лишь на секунду задержалась перед грудью, потом Эдит встала и прошла в ванную.
Барретт, хромая, подошел к письменному столу, взял коробку с рукописью и положил на журнальный столик у стены. С огромным усилием он передвинул стул от кровати жены к столу и сел. Поглядев на отбивную и овощи на тарелке, Барретт вздохнул. Не следовало брать Эдит в этот дом. Это была страшная ошибка.
Дверь в ванную открылась, и он обернулся. Эдит с посвежевшим лицом и причесанными волосами подошла к столу и села. Она не взяла вилку, а сидела сгорбившись, отводя глаза, как наказанная девочка. Барретт прокашлялся.
— Все остыло, — сказал он, — но... тебе нужно чего-нибудь поесть.
Он увидел, как у нее задрожала нижняя губа и она закусила ее. Чуть погодя Эдит ответила:
— Можешь не стараться быть вежливым.
Барретт вдруг ощутил потребность закричать на нее, но сдержался.
— Тебе больше не следует пить это бренди, — сказал он. — Я проверил его, и, если не ошибаюсь, в нем содержится более пятидесяти процентов абсента.
Эдит вопросительно посмотрела на него.
— Это сексуальный возбудитель.
Она молча смотрела на него.
— Что касается остального, — услышал Барретт свои слова, — в этом доме мощная энергия. Думаю, она начинает сказываться на тебе.
«Почему я это говорю? — подумал он. — Почему оправдываю ее?»
Снова взгляд. Барретт ощутил неприятный спазм в желудке.
— И это все? — наконец проговорила Эдит.
— Все?
— Ты... решил проблему?
В ее тоне слышалось возмущение и разочарование.
Барретт напрягся.
— Я стараюсь вести себя разумно.
— Понятно, — прошептала она.
— Ты бы предпочла, чтобы я произносил напыщенные слова? Осыпал тебя оскорблениями? — Он выпрямился. — В данный момент я стараюсь отнести это на счет внешних сил.
Эдит ничего не сказала.
— Знаю, я не сумел дать тебе достаточно... физической любви, — с затруднением выговорил Барретт. — Последствия полиомиелита, но, полагаю, дело не только в этом. Возможно, влияние моей матери или моя полная поглощенность работой, моя неспособность...
— Не надо.
— Я виню в этом дом, — решительно проговорил он. — Себя и дом. — На лбу у него лоснился пот, и Барретт вытер его носовым платком. — Будь добра, позволь мне думать так. Если же тут замешаны другие факторы... мы займемся этим после. Когда покинем этот дом.
Он подождал. Эдит сумела кивнуть.
— Ты должна была рассказать мне, что случилось вчера ночью.
Она быстро взглянула на него.
— Ты чуть не зашла в пруд.
Жена посмотрела на него так, будто собиралась что-то сказать, но, когда он замолчал, передумала.
— Я не хотела тебя волновать.
— Понятно. — Он встал, снова не сдержав стона. — Думаю, мне надо дать ноге отдых, прежде чем спускаться по лестнице.
— Тебе нужно сегодня поработать?
— Нужно закончить все до завтра.
Она проводила его до постели и помогла лечь, с усилием приподняв его правую ногу. Барретт видел, что жена старается не показывать своей реакции на его распухшие лодыжки.
— Это пройдет, — сказал он.
Эдит встала у постели, озабоченно глядя на мужа, и наконец проговорила:
— Хочешь, чтобы я уехала, Лайонел?
Он помолчал, прежде чем ответить.
— Нет, если с этого момента ты не отойдешь от меня ни на шаг.
— Хорошо. — Она поколебалась, а потом порывисто села рядом. — Знаю, сейчас ты не можешь меня простить. Я и не жду этого — нет, пожалуйста, ничего не говори. Я понимаю, что совершила. И отдала бы двадцать лет жизни, чтобы этого не было.
Ее голова упала на грудь.
— Не знаю, почему я так напилась, разве что от нервов, от страха. Не знаю, зачем спустилась вниз. Я сознавала, что делаю, и тем не менее в то же время...
Она со слезами на глазах взглянула на мужа.
— Я не прошу прощения. Просто попытайся не слишком на меня сердиться. Ты мне нужен, Лайонел. Я люблю тебя. И не знаю, что со мной происходит. — Она понурилась. — Просто не знаю, что со мной.
— Дорогая моя. — Несмотря на боль, Барретт сел и обнял ее, прижавшись к ее щеке. — Все хорошо, все хорошо. Все пройдет, когда мы покинем этот дом. — Он повернулся, чтобы поцеловать ее волосы. — Я тоже люблю тебя. Впрочем, ты и так это знаешь, правда?
Эдит, рыдая, прижалась к нему. "Все будет хорошо, — говорила она себе. — Это был дом. Когда мы его покинем, все уладится".
* * *
19 ч. 31 мин.
Флоренс со стоном потянулась и, опершись локтем на край постели, встала. Сколько времени? Наклонив голову, она взяла часы и в ужасе подумала: «Так поздно!»
А он все еще здесь.
Устало вздохнув, она поплелась в ванную и плеснула в лицо холодной водой, а вытершись, посмотрелась в зеркало. Вид измученный.
Более двух часов она молилась за освобождение Дэниэла. Опустившись на колени у кровати и крепко сцепив руки, она взывала к тем душам в потустороннем мире, которые помогали ей в прошлом, просила их помочь Дэниэлу разорвать узы, удерживающие его в Адском доме.
Это ничего не дало. После долгих молитв, когда она закрыла свое восприятие, Дэниэл по-прежнему был рядом.
И ждал.
Флоренс повесила полотенце и вышла из ванной. Она направилась по коридору к лестнице. Все больше и больше ее волновало собственное усиливающееся участие в судьбе Дэниэла. «Я должна сделать больше», — подумала она. Ведь так много других душ, тоже нуждающихся в упокоении. Не может же она оставаться в Адском доме, пока не спасет и их? Без света, тепла и пищи как здесь жить? Ведь, очевидно, после воскресенья Дойч решит закрыть дом.
А как же другие, с кем она входила в контакт с понедельника? И она не сомневалась, что это лишь малая часть общего числа духов. Когда она стала спускаться по лестнице, на нее нахлынули воспоминания. «Нечто» у нее в комнате — это мог быть и не Дэниэл. Чувство боли и печали, нахлынувшее на нее, когда она выходила в понедельник из гаража. Злобное существо на лестнице в подвал, назвавшее этот дом «чертовой клоакой». Извращенное зло в парилке. Она все еще чувствовала вину за то, что не сумела предостеречь доктора Барретта. Дух Красного Облака изобразил кого-то в виде покрытого язвами пещерного человека. И что-то не дало ей войти в церковь — это мог быть и не Беласко. Фигура на сеансе, тянувшаяся к миссис Барретт. «Их так много», — подумала Флоренс, покачав головой. Несчастные души наполняют этот дом, куда ни пойдешь. Даже теперь она чувствовала, что если откроет сознание, то наткнется на многих из них. Они повсюду. В театре, в бальном зале, в обеденном зале, в большом зале — везде. Хватит ли года, чтобы войти в контакт со всеми?
Она с болью подумала о списке доктора Барретта. Аутоскопия, биологические явления... Возникновения... Гиперамнезия... Идеоплазм... Ксеноглоссия... Моторный автоматизм... В нем, наверное, больше сотни пунктов. И вряд ли они хотя бы поверхностно затрагивают сущность Адского дома. На Флоренс навалилось пугающее чувство беспомощности. Она попыталась перебороть его, но это оказалось невозможно. Одно дело — говорить о постепенном решении загадки шаг за шагом, если иметь неограниченное время, но неделя... Да нет, уже меньше. Осталось чуть меньше четырех дней.
Усилием воли Флоренс расправила плечи и выпрямилась. «Я делаю все, что в моих силах, — сказала она себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Но не успел. Прежде чем он выставил барьер, темная сила налетела на него и проникла в его организм через все еще открытую щель в броне. Он громко закричал, когда она ворвалась в жизненно важные органы, выкручивая, терзая их, угрожая выпотрошить его, разметать в клочья мозг. Выпученными глазами Фишер в ужасе уставился перед собой. Потом сложился пополам и схватился руками за живот. Что-то ударило его по затылку и выдрало из кресла. Он ударился о край стола и сдавленно крикнул, а сила швырнула его обратно. Зал начал кружиться, атмосфера превратилась в вихрь варварской силы. Фишер рухнул на колени, скрестив перед собой руки в попытке захлопнуться от свирепой энергии, а она пыталась оторвать и развести его руки. Он боролся, сжав зубы, его лицо превратилось в каменную маску мучительного сопротивления, в горле клокотало. "Не выйдет! — думал он. — Не возьмешь! Не возьмешь!"
И вдруг темная сила исчезла, всосалась обратно в воздух. Фишер зашатался на коленях с застывшим на лице выражением человека, получившего удар штыком в живот. Он попытался выпрямиться, но не смог и со сдавленным хрипом упал на бок и подтянул к животу ноги, скрючившись в позе эмбриона, с закрытыми глазами, неудержимо дрожа. Под щекой ощущался ковер. Рядом слышались хлопки и треск огня. Фишеру показалось, что над ним кто-то стоит и смотрит на него с холодным садистским наслаждением, любуясь его опустошением, беспомощным параличом воли.
И лениво размышляя, когда и как именно разделаться с ним.
* * *
18 ч. 27 мин.
Барретт, стоя у кровати, смотрел на Эдит и размышлял, будить ее или нет. Пища стыла, но в чем жена больше нуждалась — в пище или в покое?
Он подошел к своей постели и сел, невольно застонав от резкой боли при движении. Закинув левую ногу на правую, Барретт осторожно пощупал ожог. Травмированный большой палец на руке не действовал. На порез следовало бы наложить швы. Бог знает, сколько инфекции попало в рану. Барретт боялся снять повязку и посмотреть.
Как же он будет работать вечером с аппаратом? Малейшее усилие влекло за собой боль в ноге и нижней части спины; даже подняться или спуститься по лестнице было непросто. Поморщившись, Барретт снял левую туфлю. Ноги распухли. Нужно до завтра со всем этим покончить. Он не был уверен, что выдержит дольше.
Осознание этого еще больше ослабило его уверенность в себе.
* * *
Тогда его разбудил шум — как будто что-то упало на ковер. Медленно всплыв из свинцово-тяжелого сна, Барретт подумал, что где-то хлопнула дверь.
А когда открыл глаза, увидел, что Эдит нет.
Ошарашенный, он подумал, что она, наверное, в ванной, а потом краем глаза заметил что-то на полу и сел, уставившись на разбросанные по ковру листы рукописи. Его взгляд переместился к шкафу. Рядом валялись фотографии и раскрытая книга.
В душе Барретта зашевелилась тревога. Схватив трость, он встал, и тут его внимание привлек графин на столе и серебряная стопка. Подойдя к шкафу, он взглянул на фотографии и обмер, увидев, что на них. Потом повернулся к ванной.
— Эдит! Эдит, ты там? — Барретт проковылял к двери и постучал. — Эдит!
Ответа не последовало. Он подождал немного, потом повернул ручку; дверь была не заперта.
Эдит ушла.
Барретт в ужасе обернулся и, как мог, поспешил к двери, стараясь не поддаваться панике, но все говорило о беде: валяющаяся на полу рукопись, эти фотографии, снова стоящий на столе графин, и более всего — отсутствие Эдит.
Он устремился в коридор и постучал в комнату Флоренс Таннер. Потом несколько секунд подождал и постучал снова. Не дождавшись ответа, Барретт открыл дверь и увидел, что мисс Таннер спокойно спит на кровати. Он закрыл дверь и двинулся к комнате Фишера.
Там никого не было, и им снова овладела паника. Барретт пересек коридор и выглянул в вестибюль, откуда как будто послышались голоса. Нахмурившись, он проковылял к лестнице и стал поспешно спускаться, сжав зубы от боли в ноге. Говорил же он ей не делать этого! Что с ней стряслось?
Пересекая вестибюль, Барретт услышал ее голос — неестественным тоном Эдит проговорила:
— Бесподобно!
С усилившейся тревогой он ускорил шаги.
И, дойдя до арки, замер, уставившись в большой зал, не в силах вымолвить ни слова: Эдит в распахнутом джемпере и расстегнутом лифчике наступала на Фишера, держа в руках груди и веля ему...
Барретт закрыл глаза и прижал к ним руку. За всю совместную жизнь он ни разу не слышал от нее подобных выражений, не видел ни намека на подобное поведение, даже по отношению к себе, не говоря уж о других мужчинах. Что она, вероятно, неудовлетворена, он знал всегда: их сексуальная жизнь из-за его болезни была весьма ограниченной. Но это...
Он опустил руку и взглянул снова. Боль вернулась, а с ней сомнения, гнев и желание как-то отомстить. Он боролся с этим желанием. Хотелось поверить, что это дом вынудил ее на подобное, но не удавалось исключить вкрадчивого подозрения, что истинная причина случившегося таилась где-то в глубине ее самой. Чем, конечно, и объяснялась, признал он, его внезапная враждебность к словам Фишера.
Усилием воли отогнав тягостные воспоминания, он придвинулся к жене. Им нужно поговорить, он больше не мог выносить этих сомнений. Барретт коснулся плеча Эдит.
Она вскрикнула и очнулась, распахнув глаза. Барретт попытался улыбнуться, но не смог.
— Я принес тебе ужин, — сказал он.
— Ужин. — Эдит произнесла это слово так, будто никогда в жизни его не слышала.
Барретт кивнул.
— Почему бы тебе не помыться?
Она оглядела комнату. «Пытается понять, куда я положил фотографии?» — предположил он.
Эдит села и оглядела себя, и Барретт отодвинулся. Он позаботился застегнуть на ней лифчик и запахнуть джемпер с оставшимися пуговицами, и теперь ее правая рука лишь на секунду задержалась перед грудью, потом Эдит встала и прошла в ванную.
Барретт, хромая, подошел к письменному столу, взял коробку с рукописью и положил на журнальный столик у стены. С огромным усилием он передвинул стул от кровати жены к столу и сел. Поглядев на отбивную и овощи на тарелке, Барретт вздохнул. Не следовало брать Эдит в этот дом. Это была страшная ошибка.
Дверь в ванную открылась, и он обернулся. Эдит с посвежевшим лицом и причесанными волосами подошла к столу и села. Она не взяла вилку, а сидела сгорбившись, отводя глаза, как наказанная девочка. Барретт прокашлялся.
— Все остыло, — сказал он, — но... тебе нужно чего-нибудь поесть.
Он увидел, как у нее задрожала нижняя губа и она закусила ее. Чуть погодя Эдит ответила:
— Можешь не стараться быть вежливым.
Барретт вдруг ощутил потребность закричать на нее, но сдержался.
— Тебе больше не следует пить это бренди, — сказал он. — Я проверил его, и, если не ошибаюсь, в нем содержится более пятидесяти процентов абсента.
Эдит вопросительно посмотрела на него.
— Это сексуальный возбудитель.
Она молча смотрела на него.
— Что касается остального, — услышал Барретт свои слова, — в этом доме мощная энергия. Думаю, она начинает сказываться на тебе.
«Почему я это говорю? — подумал он. — Почему оправдываю ее?»
Снова взгляд. Барретт ощутил неприятный спазм в желудке.
— И это все? — наконец проговорила Эдит.
— Все?
— Ты... решил проблему?
В ее тоне слышалось возмущение и разочарование.
Барретт напрягся.
— Я стараюсь вести себя разумно.
— Понятно, — прошептала она.
— Ты бы предпочла, чтобы я произносил напыщенные слова? Осыпал тебя оскорблениями? — Он выпрямился. — В данный момент я стараюсь отнести это на счет внешних сил.
Эдит ничего не сказала.
— Знаю, я не сумел дать тебе достаточно... физической любви, — с затруднением выговорил Барретт. — Последствия полиомиелита, но, полагаю, дело не только в этом. Возможно, влияние моей матери или моя полная поглощенность работой, моя неспособность...
— Не надо.
— Я виню в этом дом, — решительно проговорил он. — Себя и дом. — На лбу у него лоснился пот, и Барретт вытер его носовым платком. — Будь добра, позволь мне думать так. Если же тут замешаны другие факторы... мы займемся этим после. Когда покинем этот дом.
Он подождал. Эдит сумела кивнуть.
— Ты должна была рассказать мне, что случилось вчера ночью.
Она быстро взглянула на него.
— Ты чуть не зашла в пруд.
Жена посмотрела на него так, будто собиралась что-то сказать, но, когда он замолчал, передумала.
— Я не хотела тебя волновать.
— Понятно. — Он встал, снова не сдержав стона. — Думаю, мне надо дать ноге отдых, прежде чем спускаться по лестнице.
— Тебе нужно сегодня поработать?
— Нужно закончить все до завтра.
Она проводила его до постели и помогла лечь, с усилием приподняв его правую ногу. Барретт видел, что жена старается не показывать своей реакции на его распухшие лодыжки.
— Это пройдет, — сказал он.
Эдит встала у постели, озабоченно глядя на мужа, и наконец проговорила:
— Хочешь, чтобы я уехала, Лайонел?
Он помолчал, прежде чем ответить.
— Нет, если с этого момента ты не отойдешь от меня ни на шаг.
— Хорошо. — Она поколебалась, а потом порывисто села рядом. — Знаю, сейчас ты не можешь меня простить. Я и не жду этого — нет, пожалуйста, ничего не говори. Я понимаю, что совершила. И отдала бы двадцать лет жизни, чтобы этого не было.
Ее голова упала на грудь.
— Не знаю, почему я так напилась, разве что от нервов, от страха. Не знаю, зачем спустилась вниз. Я сознавала, что делаю, и тем не менее в то же время...
Она со слезами на глазах взглянула на мужа.
— Я не прошу прощения. Просто попытайся не слишком на меня сердиться. Ты мне нужен, Лайонел. Я люблю тебя. И не знаю, что со мной происходит. — Она понурилась. — Просто не знаю, что со мной.
— Дорогая моя. — Несмотря на боль, Барретт сел и обнял ее, прижавшись к ее щеке. — Все хорошо, все хорошо. Все пройдет, когда мы покинем этот дом. — Он повернулся, чтобы поцеловать ее волосы. — Я тоже люблю тебя. Впрочем, ты и так это знаешь, правда?
Эдит, рыдая, прижалась к нему. "Все будет хорошо, — говорила она себе. — Это был дом. Когда мы его покинем, все уладится".
* * *
19 ч. 31 мин.
Флоренс со стоном потянулась и, опершись локтем на край постели, встала. Сколько времени? Наклонив голову, она взяла часы и в ужасе подумала: «Так поздно!»
А он все еще здесь.
Устало вздохнув, она поплелась в ванную и плеснула в лицо холодной водой, а вытершись, посмотрелась в зеркало. Вид измученный.
Более двух часов она молилась за освобождение Дэниэла. Опустившись на колени у кровати и крепко сцепив руки, она взывала к тем душам в потустороннем мире, которые помогали ей в прошлом, просила их помочь Дэниэлу разорвать узы, удерживающие его в Адском доме.
Это ничего не дало. После долгих молитв, когда она закрыла свое восприятие, Дэниэл по-прежнему был рядом.
И ждал.
Флоренс повесила полотенце и вышла из ванной. Она направилась по коридору к лестнице. Все больше и больше ее волновало собственное усиливающееся участие в судьбе Дэниэла. «Я должна сделать больше», — подумала она. Ведь так много других душ, тоже нуждающихся в упокоении. Не может же она оставаться в Адском доме, пока не спасет и их? Без света, тепла и пищи как здесь жить? Ведь, очевидно, после воскресенья Дойч решит закрыть дом.
А как же другие, с кем она входила в контакт с понедельника? И она не сомневалась, что это лишь малая часть общего числа духов. Когда она стала спускаться по лестнице, на нее нахлынули воспоминания. «Нечто» у нее в комнате — это мог быть и не Дэниэл. Чувство боли и печали, нахлынувшее на нее, когда она выходила в понедельник из гаража. Злобное существо на лестнице в подвал, назвавшее этот дом «чертовой клоакой». Извращенное зло в парилке. Она все еще чувствовала вину за то, что не сумела предостеречь доктора Барретта. Дух Красного Облака изобразил кого-то в виде покрытого язвами пещерного человека. И что-то не дало ей войти в церковь — это мог быть и не Беласко. Фигура на сеансе, тянувшаяся к миссис Барретт. «Их так много», — подумала Флоренс, покачав головой. Несчастные души наполняют этот дом, куда ни пойдешь. Даже теперь она чувствовала, что если откроет сознание, то наткнется на многих из них. Они повсюду. В театре, в бальном зале, в обеденном зале, в большом зале — везде. Хватит ли года, чтобы войти в контакт со всеми?
Она с болью подумала о списке доктора Барретта. Аутоскопия, биологические явления... Возникновения... Гиперамнезия... Идеоплазм... Ксеноглоссия... Моторный автоматизм... В нем, наверное, больше сотни пунктов. И вряд ли они хотя бы поверхностно затрагивают сущность Адского дома. На Флоренс навалилось пугающее чувство беспомощности. Она попыталась перебороть его, но это оказалось невозможно. Одно дело — говорить о постепенном решении загадки шаг за шагом, если иметь неограниченное время, но неделя... Да нет, уже меньше. Осталось чуть меньше четырех дней.
Усилием воли Флоренс расправила плечи и выпрямилась. «Я делаю все, что в моих силах, — сказала она себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36