Ни разу даже не спросила, зачем мне нужно, чтобы она научилась стрелять, или зачем у нас в доме тут и там рассованы пистолеты.
— Как тот, под телефоном на стене в кухне? — спросил Бьюкенен.
— Да. Я видел, что вы заметили его. И такие, как этот. — Дойл приподнял покрывало на кровати и показал Бьюкенену 9-миллиметровый кольт в кобуре, закрепленной сбоку на каркасе. — На всякий случай. Вам надо знать об этом. Мне все равно, что будет со мной, но Синди… Ну, она чертовски славная женщина. Я не заслужил ее. А она не заслуживает того, чтобы я принес в дом беду.
— Ей ничто не угрожает, Джек.
— Это хорошо, — повторил Дойл.
4
Приглушенный звонок телефона разбудил его. Бьюкенен мгновенно проснулся, и это обрадовало его. Инстинкт выживания был при нем и функционировал. Не вставая, он посмотрел на приставной столик, но телефона там не было. Потом посмотрел на закрытую дверь гостевой комнаты, за которой он вновь услышал приглушенный расстоянием звонок — наверное, звонил телефон в кухне. Он услышал неразборчиво женский голос — это Синди. Потом заговорил Джек. Разговор был коротким. В доме опять стало тихо.
Бьюкенен взглянул на часы и удивился, что они показывают половину первого: он думал, что задремал всего минут на пятнадцать, а оказалось, что проспал почти два часа. Доктор предостерегал его относительно необычной сонливости. Времени уже больше двенадцати? Он нахмурился. Ленч, должно быть, давно готов, почему же Синди или Джек не разбудили его? Он вытянул руки, ощутил одеревенелость в плече, в том месте, где ему перезаштопали рану, потом обулся и встал с кровати.
В дверь тихонько постучали.
— Вик? — шепотом позвала Синди.
— Все в порядке. Я встал. — Бьюкенен открыл дверь.
— Ленч готов. — Она улыбнулась своей милой улыбкой.
Бьюкенен заметил, что она сняла испачканный в муке передник, но голова ее все еще была повязана платком в красно-черную клетку. Наверно, не успела привести в порядок волосы, подумал он, идя за ней по солнечному коридору в кухню.
— Пирог будет на ужин. Ленч у нас обычно легкий, — объяснила она. — Джек помешался на своем холестерине. Надеюсь, вам нравится простая пища.
На столе перед каждым прибором стояло по дымящейся миске овощного супа и сандвичу с тунцом и по тарелке с нарезанными сельдереем, морковью, цветной капустой и помидорами.
— Хлеб пшеничный с отрубями, — прибавила она, — но я могу дать вам белого, если вы…
— Нет, я люблю с отрубями, — поспешно ответил Бьюкенен. Он заметил, что Дойл, который уже сидел за столом, поглощен рассматриванием кончика своей вилки.
— Хорошо поспали? — спросила Синди.
— Отлично, — отозвался Бьюкенен. Он сел за стол только после того, как села Синди, подождал, пока она окунет ложку в суп, и приступил к еде. — Вкуснятина.
— Попробуйте сырой цветной капусты, — сказала Синди. — Говорят, она способствует очистке всего организма.
— Да, уж мой-то организм неплохо было бы почистить, — пошутил Бьюкенен, внутренне недоумевая, почему Дойл не говорит ни слова и не притрагивается к еде. Его явно что-то тревожит. Бьюкенен решил помочь ему. — Наверно, я и дальше бы спал, если бы не услышал, как звонит телефон.
— О, я боялась, что именно это и произойдет, — смущенно заметила Синди.
— Да, — заговорил наконец Дойл. — Ты ведь знаешь, что телефон в конторе устроен так, что если кто-то звонит, а нас нет, то вызов переключается сюда?
Бьюкенен кивнул, словно эта информация была для него чем-то само собой разумеющимся, поддерживая в присутствии Синди легенду о том, будто последние три месяца он работает у ее мужа.
— Ну так вот, кто-то звонил в офис и хотел говорить с тобой, — продолжал Дойл. — Мужчина. Я ответил ему, что тебя какое-то время не будет. Он сказал, что перезвонит.
Бьюкенен постарался скрыть тревогу.
— Вероятно, кто-то из тех, кого я обслуживал. Может, хотел что-нибудь спросить о приборе, который ему установили. Он не назвался?
Дойл мрачно покачал головой.
— Значит, дело не слишком важное. — Бьюкенен постарался, чтобы это прозвучало непринужденно.
— Я тоже так подумал. Кстати, после ленча мне нужно будет съездить в контору. Надо кое-что проверить. Если ты чувствуешь себя нормально, может, составишь мне компанию?
— Джек, он же должен отдыхать, а не работать, — вмешалась Синди.
Бьюкенен прожевал и проглотил кусок.
— Не надо беспокоиться. Правда. Я поспал и чувствую себя намного лучше. Я съезжу с тобой.
— Прекрасно. — Дойл начал наконец есть, потом остановился и, нахмурившись, посмотрел на Синди. — С тобой все будет нормально, пока мы обернемся?
— А что может со мной случиться? — Синди через силу улыбнулась.
— Отличный суп, — похвалил Дойл.
— Я рада, что тебе нравится. — Улыбка Синди стала еще более вымученной.
5
— Что-то не так, — констатировал Бьюкенен.
Дойл не ответил, делая вид, что внимательно следит за движением.
Бьюкенен решил форсировать события.
— Ваша жена так благожелательна, что создается впечатление, будто она над этим работает. И очень старательно. Она не задает вопросов, но улавливает скрытый смысл слов и событий — как в случае с этим телефонным звонком, например. Если ее улыбка станет хоть чуточку старательней, то у нее лицо треснет. Она ни на минуту не поверила, что мы с вами друзья. Да, она старается делать вид, что все в порядке, но истина состоит в том, что ей от меня не по себе, и во время ленча она уже просто не могла этого скрывать. Если ее нервозность усилится, то мне, наверно, придется уйти.
Дойл продолжал смотреть вперед. Машина то в дело проскакивала по мостам, переброшенным через каналы, вдоль которых, возле пальм и дорогих домов, стояли на приколе прогулочные катера. Солнце светило нещадно. Дойл надел темные очки, но его явно беспокоил не столько солнечный свет, сколько предмет разговора.
Тогда Бьюкенен оставил Дойла в покое, перестал на него давить, предоставил ему реагировать на ситуацию естественным для него путем. Но и после этого Дойл так долго молчал, что Бьюкенен начал думать, собирается ли тот вообще отвечать, если не подтолкнуть его снова.
Но этого делать не пришлось.
— Проблема не в вас, — произнес Дойл сухо. — Как бы я хотел, чтобы все было так просто. Синди рада принимать вас в нашем доме как гостя. Это действительно так. Она хочет, чтобы вы пожили у нас, сколько потребуется. Когда дело касается оказываемых мной услуг, ее нервы бывают невероятно крепкими. Помню, как однажды… Я служил тогда в Коронадо, в Калифорнии… Мы с Синди жили вне базы. Утром я с ней попрощался, уехал на службу, и вдруг моей группе объявили состояние боевой готовности. Никаких контактов с внешним миром. Естественно, я не мог сообщить ей, что вылетаю на задание. Могу представить себе, что она чувствовала, когда я не вернулся домой в тот вечер. Растерянность. Тревога. Никакой моральной подготовки к тому, что утром мы, возможно, виделись с ней в последний раз. — Голос Дойла стал жестче. Он мельком взглянул на Бьюкенена. — Меня не было шесть месяцев. — Бьюкенен заметил, что Дойл не сказал, куда его посылали, а сам Бьюкенен никогда бы этого не спросил. И Дойл продолжал:
— Как потом оказалось, какой-то репортер пронюхал, что я из тех самых «тюленей» и что Синди — моя жена. Он явился к нам на квартиру и стал добиваться, чтобы Синди сказала ему, куда меня послали. Ну, в тот момент Синди еще даже не знала, что я уехал, а тем более куда — конечно, что касается «куда», то она бы этого в любом случае не узнала. Но женщина послабее Синди была бы просто застигнута врасплох появлением репортера, который обрушивает на нее лавину вопросов и объявляет ей, что меня послали на задание. Естественным для нее в этой ситуации было бы страшно удивиться, признать, что я действительно «тюлень», и спросить у него, очень ли опасна моя миссия. Но с Синди такое не проходит. Она сделала большие глаза, заявив, что понятия не имеет, о чем тот толкует. Приходили и другие репортеры, и все упирались в ту же самую стенку. Их ждал всегда один и тот же ответ: «Я не понимаю, о чем вы говорите». Поразительно. Она ни разу не позвонила на базу, чтобы узнать, где я и что со мной. Она вела себя так, будто все идет нормально, с понедельника по пятницу ходила в свой офис — она работала секретарем по приему посетителей в одной страховой компании, — а когда я наконец вернулся, она крепко поцеловала меня и сказала, что соскучилась. Не спросила: «Где ты был?», а просто сказала, что соскучилась по мне. Я уходил на множество заданий и никогда ни на секунду не сомневался, что она оставалась верна мне.
Бьюкенен кивнул, хотя и не получил ответа на свой незаданный вопрос: если Синди нервничала не из-за его присутствия, то в чем причина напряженности, которую он ощущал?
— У Синди рак, — сказал Дойл.
Пораженный, Бьюкенен молча смотрел на него.
— Белокровие. — Голос Дойла звучал напряженно. — Вот почему она повязывает голову платком. Чтобы спрятать голый череп. От химиотерапии у нее выпали все волосы.
Бьюкенен ощутил стеснение в груди. Теперь он понимал, почему у Синди на щеках такой румянец, а кожа кажется прозрачной. Это химические препараты, которые она принимает, в сочетании с изнуряющим влиянием болезни создают эффект бестелесности, эфирности.
— Вчера она как раз вышла из больницы после своего очередного трехдневного курса лечения, — сказал Дойл. — Вся эта возня с едой сегодня во время ленча… Она же почти ничего не может есть. А этот пирог, который она затеяла… Химиотерапия как-то влияет на ее вкусовые ощущения. Она не выносит сладкого. Когда вы спали, ее вырвало.
— Господи, — прошептал Бьюкенен.
— Она во что бы то ни стало хочет, чтобы вы чувствовали себя как дома.
— У вас и без меня своих бед предостаточно. Почему вы не отказались от этого задания? Мои начальники наверняка могли бы найти кого-нибудь другого.
— Очевидно, не смогли, — пожал плечами Дойл. — Иначе не просили бы меня об этом.
— А вы им сказали?..
— Да, — ответил Дойл с горечью. — Это не помешало им настоять на своей просьбе. Неважно, что Синди о многом догадывается, мне все равно запрещено говорить ей, что речь идет о задании. Однако она и так знает. Я в этом абсолютно уверен, как и в том, что она твердо намерена сделать все как следует. Это отвлекает ее от мыслей о болезни…
— Что говорят врачи? — спросил Бьюкенен.
Дойл свернул на шоссе, идущее вдоль берега, и ничего не ответил.
— А это ее лечение дает ожидаемый результат? — не отступал Бьюкенен.
Дойл с трудом проговорил:
— Вы хотите спросить, выкарабкается ли она?
— Да… Наверно, это я и хочу спросить.
— Я не знаю. — Дойл выдохнул воздух. — Врачи ободряют меня, но ничего определенного не говорят. Одну неделю ей лучше. Другую неделю ей хуже. Третью неделю… Это как прилив и отлив. Но если надо ответить «да» или «нет»… Да, я думаю, что она умирает. Вот почему я спросил, представляет ли для нее опасность то, что мы делаем. Боюсь, что у нее осталось очень мало времени. Я не вынесу, если что-то другое убьет ее еще раньше. Я просто сойду с ума.
6
— Как вы думаете, кто мог звонить вам? Кто мог спрашивать Виктора Гранта?
Дойл, который молчал последние пять минут, погруженный в нерадостные мысли о болезни жены, повернулся к Бьюкенену.
— Я скажу вам, кто это не мог быть. Ваши начальники. Они сказали мне, что свяжутся с вами, позвонив или в восемь утра, или в три часа дня, или в десять вечера. Позвонит мужчина и попросит к телефону меня. Скажет, что его зовут Роджер Уинслоу, и предложит встретиться в моей конторе в такое-то время, чтобы поговорить о переоборудовании катера. Это будет значить, что вам назначается встреча на час раньше упомянутого времени. Место встречи — база оптовой торговли запчастями для судов, услугами которой я пользуюсь. Там всегда очень оживленно. Никто не заметит, если кто-то, проходя мимо, передаст вам записку.
Бьюкенен стал размышлять вслух.
— Итак, если звонили не от моего начальства… То, что я назвался Виктором Грантом, работаю в Форт-Лодердейле и специализируюсь по переоборудованию прогулочных катеров, известно еще только мексиканской полиции.
Дойл покачал головой.
— У человека, с которым я разговаривал, не бью испанского акцента.
— А тот человек из американского посольства? — спросил Бьюкенен.
— Может быть. Возможно, он хотел убедиться, что все добрались благополучно. У него был доступ к той же информации — место работы и так далее, что вы сообщили мексиканской полиции.
— Да, возможно, это был он, — произнес Бьюкенен с надеждой. Но он не чувствовал себя в безопасности, на мог избавиться от мысли, что дело вот-вот примет плохой оборот.
— Раз уж вы работаете у меня и живете над конторой, — предложил Дойл, — то хотя бы посмотрите, как здесь и что..
Дойл свернул с шоссе на боковую улицу и поехал з противоположную от пляжа сторону. Миновав скопление магазинов для туристов, он припарковался перед двухэтажным грязновато-коричневого цвета зданием из шлакоблоков, стоящим в ряду таких же зданий вдоль канала, у причала которого было пришвартовано много катеров и яхт на разных стадиях ремонта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
— Как тот, под телефоном на стене в кухне? — спросил Бьюкенен.
— Да. Я видел, что вы заметили его. И такие, как этот. — Дойл приподнял покрывало на кровати и показал Бьюкенену 9-миллиметровый кольт в кобуре, закрепленной сбоку на каркасе. — На всякий случай. Вам надо знать об этом. Мне все равно, что будет со мной, но Синди… Ну, она чертовски славная женщина. Я не заслужил ее. А она не заслуживает того, чтобы я принес в дом беду.
— Ей ничто не угрожает, Джек.
— Это хорошо, — повторил Дойл.
4
Приглушенный звонок телефона разбудил его. Бьюкенен мгновенно проснулся, и это обрадовало его. Инстинкт выживания был при нем и функционировал. Не вставая, он посмотрел на приставной столик, но телефона там не было. Потом посмотрел на закрытую дверь гостевой комнаты, за которой он вновь услышал приглушенный расстоянием звонок — наверное, звонил телефон в кухне. Он услышал неразборчиво женский голос — это Синди. Потом заговорил Джек. Разговор был коротким. В доме опять стало тихо.
Бьюкенен взглянул на часы и удивился, что они показывают половину первого: он думал, что задремал всего минут на пятнадцать, а оказалось, что проспал почти два часа. Доктор предостерегал его относительно необычной сонливости. Времени уже больше двенадцати? Он нахмурился. Ленч, должно быть, давно готов, почему же Синди или Джек не разбудили его? Он вытянул руки, ощутил одеревенелость в плече, в том месте, где ему перезаштопали рану, потом обулся и встал с кровати.
В дверь тихонько постучали.
— Вик? — шепотом позвала Синди.
— Все в порядке. Я встал. — Бьюкенен открыл дверь.
— Ленч готов. — Она улыбнулась своей милой улыбкой.
Бьюкенен заметил, что она сняла испачканный в муке передник, но голова ее все еще была повязана платком в красно-черную клетку. Наверно, не успела привести в порядок волосы, подумал он, идя за ней по солнечному коридору в кухню.
— Пирог будет на ужин. Ленч у нас обычно легкий, — объяснила она. — Джек помешался на своем холестерине. Надеюсь, вам нравится простая пища.
На столе перед каждым прибором стояло по дымящейся миске овощного супа и сандвичу с тунцом и по тарелке с нарезанными сельдереем, морковью, цветной капустой и помидорами.
— Хлеб пшеничный с отрубями, — прибавила она, — но я могу дать вам белого, если вы…
— Нет, я люблю с отрубями, — поспешно ответил Бьюкенен. Он заметил, что Дойл, который уже сидел за столом, поглощен рассматриванием кончика своей вилки.
— Хорошо поспали? — спросила Синди.
— Отлично, — отозвался Бьюкенен. Он сел за стол только после того, как села Синди, подождал, пока она окунет ложку в суп, и приступил к еде. — Вкуснятина.
— Попробуйте сырой цветной капусты, — сказала Синди. — Говорят, она способствует очистке всего организма.
— Да, уж мой-то организм неплохо было бы почистить, — пошутил Бьюкенен, внутренне недоумевая, почему Дойл не говорит ни слова и не притрагивается к еде. Его явно что-то тревожит. Бьюкенен решил помочь ему. — Наверно, я и дальше бы спал, если бы не услышал, как звонит телефон.
— О, я боялась, что именно это и произойдет, — смущенно заметила Синди.
— Да, — заговорил наконец Дойл. — Ты ведь знаешь, что телефон в конторе устроен так, что если кто-то звонит, а нас нет, то вызов переключается сюда?
Бьюкенен кивнул, словно эта информация была для него чем-то само собой разумеющимся, поддерживая в присутствии Синди легенду о том, будто последние три месяца он работает у ее мужа.
— Ну так вот, кто-то звонил в офис и хотел говорить с тобой, — продолжал Дойл. — Мужчина. Я ответил ему, что тебя какое-то время не будет. Он сказал, что перезвонит.
Бьюкенен постарался скрыть тревогу.
— Вероятно, кто-то из тех, кого я обслуживал. Может, хотел что-нибудь спросить о приборе, который ему установили. Он не назвался?
Дойл мрачно покачал головой.
— Значит, дело не слишком важное. — Бьюкенен постарался, чтобы это прозвучало непринужденно.
— Я тоже так подумал. Кстати, после ленча мне нужно будет съездить в контору. Надо кое-что проверить. Если ты чувствуешь себя нормально, может, составишь мне компанию?
— Джек, он же должен отдыхать, а не работать, — вмешалась Синди.
Бьюкенен прожевал и проглотил кусок.
— Не надо беспокоиться. Правда. Я поспал и чувствую себя намного лучше. Я съезжу с тобой.
— Прекрасно. — Дойл начал наконец есть, потом остановился и, нахмурившись, посмотрел на Синди. — С тобой все будет нормально, пока мы обернемся?
— А что может со мной случиться? — Синди через силу улыбнулась.
— Отличный суп, — похвалил Дойл.
— Я рада, что тебе нравится. — Улыбка Синди стала еще более вымученной.
5
— Что-то не так, — констатировал Бьюкенен.
Дойл не ответил, делая вид, что внимательно следит за движением.
Бьюкенен решил форсировать события.
— Ваша жена так благожелательна, что создается впечатление, будто она над этим работает. И очень старательно. Она не задает вопросов, но улавливает скрытый смысл слов и событий — как в случае с этим телефонным звонком, например. Если ее улыбка станет хоть чуточку старательней, то у нее лицо треснет. Она ни на минуту не поверила, что мы с вами друзья. Да, она старается делать вид, что все в порядке, но истина состоит в том, что ей от меня не по себе, и во время ленча она уже просто не могла этого скрывать. Если ее нервозность усилится, то мне, наверно, придется уйти.
Дойл продолжал смотреть вперед. Машина то в дело проскакивала по мостам, переброшенным через каналы, вдоль которых, возле пальм и дорогих домов, стояли на приколе прогулочные катера. Солнце светило нещадно. Дойл надел темные очки, но его явно беспокоил не столько солнечный свет, сколько предмет разговора.
Тогда Бьюкенен оставил Дойла в покое, перестал на него давить, предоставил ему реагировать на ситуацию естественным для него путем. Но и после этого Дойл так долго молчал, что Бьюкенен начал думать, собирается ли тот вообще отвечать, если не подтолкнуть его снова.
Но этого делать не пришлось.
— Проблема не в вас, — произнес Дойл сухо. — Как бы я хотел, чтобы все было так просто. Синди рада принимать вас в нашем доме как гостя. Это действительно так. Она хочет, чтобы вы пожили у нас, сколько потребуется. Когда дело касается оказываемых мной услуг, ее нервы бывают невероятно крепкими. Помню, как однажды… Я служил тогда в Коронадо, в Калифорнии… Мы с Синди жили вне базы. Утром я с ней попрощался, уехал на службу, и вдруг моей группе объявили состояние боевой готовности. Никаких контактов с внешним миром. Естественно, я не мог сообщить ей, что вылетаю на задание. Могу представить себе, что она чувствовала, когда я не вернулся домой в тот вечер. Растерянность. Тревога. Никакой моральной подготовки к тому, что утром мы, возможно, виделись с ней в последний раз. — Голос Дойла стал жестче. Он мельком взглянул на Бьюкенена. — Меня не было шесть месяцев. — Бьюкенен заметил, что Дойл не сказал, куда его посылали, а сам Бьюкенен никогда бы этого не спросил. И Дойл продолжал:
— Как потом оказалось, какой-то репортер пронюхал, что я из тех самых «тюленей» и что Синди — моя жена. Он явился к нам на квартиру и стал добиваться, чтобы Синди сказала ему, куда меня послали. Ну, в тот момент Синди еще даже не знала, что я уехал, а тем более куда — конечно, что касается «куда», то она бы этого в любом случае не узнала. Но женщина послабее Синди была бы просто застигнута врасплох появлением репортера, который обрушивает на нее лавину вопросов и объявляет ей, что меня послали на задание. Естественным для нее в этой ситуации было бы страшно удивиться, признать, что я действительно «тюлень», и спросить у него, очень ли опасна моя миссия. Но с Синди такое не проходит. Она сделала большие глаза, заявив, что понятия не имеет, о чем тот толкует. Приходили и другие репортеры, и все упирались в ту же самую стенку. Их ждал всегда один и тот же ответ: «Я не понимаю, о чем вы говорите». Поразительно. Она ни разу не позвонила на базу, чтобы узнать, где я и что со мной. Она вела себя так, будто все идет нормально, с понедельника по пятницу ходила в свой офис — она работала секретарем по приему посетителей в одной страховой компании, — а когда я наконец вернулся, она крепко поцеловала меня и сказала, что соскучилась. Не спросила: «Где ты был?», а просто сказала, что соскучилась по мне. Я уходил на множество заданий и никогда ни на секунду не сомневался, что она оставалась верна мне.
Бьюкенен кивнул, хотя и не получил ответа на свой незаданный вопрос: если Синди нервничала не из-за его присутствия, то в чем причина напряженности, которую он ощущал?
— У Синди рак, — сказал Дойл.
Пораженный, Бьюкенен молча смотрел на него.
— Белокровие. — Голос Дойла звучал напряженно. — Вот почему она повязывает голову платком. Чтобы спрятать голый череп. От химиотерапии у нее выпали все волосы.
Бьюкенен ощутил стеснение в груди. Теперь он понимал, почему у Синди на щеках такой румянец, а кожа кажется прозрачной. Это химические препараты, которые она принимает, в сочетании с изнуряющим влиянием болезни создают эффект бестелесности, эфирности.
— Вчера она как раз вышла из больницы после своего очередного трехдневного курса лечения, — сказал Дойл. — Вся эта возня с едой сегодня во время ленча… Она же почти ничего не может есть. А этот пирог, который она затеяла… Химиотерапия как-то влияет на ее вкусовые ощущения. Она не выносит сладкого. Когда вы спали, ее вырвало.
— Господи, — прошептал Бьюкенен.
— Она во что бы то ни стало хочет, чтобы вы чувствовали себя как дома.
— У вас и без меня своих бед предостаточно. Почему вы не отказались от этого задания? Мои начальники наверняка могли бы найти кого-нибудь другого.
— Очевидно, не смогли, — пожал плечами Дойл. — Иначе не просили бы меня об этом.
— А вы им сказали?..
— Да, — ответил Дойл с горечью. — Это не помешало им настоять на своей просьбе. Неважно, что Синди о многом догадывается, мне все равно запрещено говорить ей, что речь идет о задании. Однако она и так знает. Я в этом абсолютно уверен, как и в том, что она твердо намерена сделать все как следует. Это отвлекает ее от мыслей о болезни…
— Что говорят врачи? — спросил Бьюкенен.
Дойл свернул на шоссе, идущее вдоль берега, и ничего не ответил.
— А это ее лечение дает ожидаемый результат? — не отступал Бьюкенен.
Дойл с трудом проговорил:
— Вы хотите спросить, выкарабкается ли она?
— Да… Наверно, это я и хочу спросить.
— Я не знаю. — Дойл выдохнул воздух. — Врачи ободряют меня, но ничего определенного не говорят. Одну неделю ей лучше. Другую неделю ей хуже. Третью неделю… Это как прилив и отлив. Но если надо ответить «да» или «нет»… Да, я думаю, что она умирает. Вот почему я спросил, представляет ли для нее опасность то, что мы делаем. Боюсь, что у нее осталось очень мало времени. Я не вынесу, если что-то другое убьет ее еще раньше. Я просто сойду с ума.
6
— Как вы думаете, кто мог звонить вам? Кто мог спрашивать Виктора Гранта?
Дойл, который молчал последние пять минут, погруженный в нерадостные мысли о болезни жены, повернулся к Бьюкенену.
— Я скажу вам, кто это не мог быть. Ваши начальники. Они сказали мне, что свяжутся с вами, позвонив или в восемь утра, или в три часа дня, или в десять вечера. Позвонит мужчина и попросит к телефону меня. Скажет, что его зовут Роджер Уинслоу, и предложит встретиться в моей конторе в такое-то время, чтобы поговорить о переоборудовании катера. Это будет значить, что вам назначается встреча на час раньше упомянутого времени. Место встречи — база оптовой торговли запчастями для судов, услугами которой я пользуюсь. Там всегда очень оживленно. Никто не заметит, если кто-то, проходя мимо, передаст вам записку.
Бьюкенен стал размышлять вслух.
— Итак, если звонили не от моего начальства… То, что я назвался Виктором Грантом, работаю в Форт-Лодердейле и специализируюсь по переоборудованию прогулочных катеров, известно еще только мексиканской полиции.
Дойл покачал головой.
— У человека, с которым я разговаривал, не бью испанского акцента.
— А тот человек из американского посольства? — спросил Бьюкенен.
— Может быть. Возможно, он хотел убедиться, что все добрались благополучно. У него был доступ к той же информации — место работы и так далее, что вы сообщили мексиканской полиции.
— Да, возможно, это был он, — произнес Бьюкенен с надеждой. Но он не чувствовал себя в безопасности, на мог избавиться от мысли, что дело вот-вот примет плохой оборот.
— Раз уж вы работаете у меня и живете над конторой, — предложил Дойл, — то хотя бы посмотрите, как здесь и что..
Дойл свернул с шоссе на боковую улицу и поехал з противоположную от пляжа сторону. Миновав скопление магазинов для туристов, он припарковался перед двухэтажным грязновато-коричневого цвета зданием из шлакоблоков, стоящим в ряду таких же зданий вдоль канала, у причала которого было пришвартовано много катеров и яхт на разных стадиях ремонта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80