Он не знал, что его прозрачная как у мыльного пузыря кожа чешется от потока свободных нейтронов, но он ощущал, что чем ближе он к этому месту, тем хуже он себя чувствует. Он надеялся только, что материальной, плотской части его не нанесут там слишком уж большого вреда.
Хотя от роду ему шел всего шестой день, он управлял своим тяжелеющим телом все более ловко. Вот сейчас он на бреющем проскользил вверх вдоль склона холма, перевалил через вершину и спланировал вниз, сдувая пушинки с одуванчиков, вспугивая пчел и наслаждаясь тенью от холма... Точнее, он все еще оставался на солнечном свету, но холм на время заслонил его от жесткого, жгучего жара, исходящего от Священного Города.
Склон был пологий и длинный, и он мог скользить вниз быстро и без усилий, размышляя при этом, почему Ривас продолжает притворяться, будто желает эту женщину, Уранию. Раскинув свои бестелесные руки, чтобы чуть затормозить спуск, он попытался воскресить воспоминания Риваса о ней. Надо же, подумал он, невесомо приземляясь - он до сих пор не набрал еще массы, чтобы пригибать жесткую траву, - надо же, он ведь почти ничего о ней и не помнит. Она важна ему только как предлог для... для...
Ну, этого парящий человек пока не знал. Наверное, это что-то вроде тяги алкоголика к спиртному. Каким-то образом Ривас оказался в зависимости от того, чего на самом деле ему не хотелось... нет, точнее, ему пришлось не любить нечто, что ему необходимо. Почему?
Вообще-то невесомого человека, приплясывавшего на цветочных лепестках, не слишком волновало почему - просто ему не хотелось, чтобы Ривас знал ответ на этот вопрос, - ибо если бы Ривас разобрался с этим, это умерило бы царящий у него в душе разброд и помешало бы танцующему человеку соблазнять его. А человеку-пушинке так хотелось - просто ужас как! - слиться с Грегорио Ривасом. А иначе как им стать единым целым?
Всю ночь ветер гнал дождь с севера, но солнце потихоньку разгоняло тучи, и озорной ветерок время от времени задувал со стороны моря. Когда следующий порыв пригнул траву, заставив человека-пузыря схватиться за какой-то росток, чтобы его не унесло обратно в глубь суши, тот задрал свою похожую на полиэтиленовый пакет голову и принюхался.
Запах Риваса донесся до него, но совсем слабый, далекий, и к нему примешивался странный аромат крови.
Человек-пушинка толкнулся прозрачной ногой и взмыл как змей в сильный ветер, не заботясь о том, что выскочит из тени на жар, ибо сверху ему было лучше видно.
В верхней точке прыжка он снова раскинул руки и ноги и завис, вглядываясь в подернутую муаром морскую синь. Некоторое время глаза его меняли форму и размер, пытаясь сфокусировать взгляд.
Тут он увидел то, что искал, и пальцы рук и ног его беспокойно зашевелились, чтобы удержать его в нужном положении.
Это оказалась большая, широкая баржа, странно ощетинившаяся выступающими за борта настилами и трапами; издали она напоминала раздавленного жука. Она двигалась так быстро, и бурун за ней кипел такой белой пеной, что даже летающий человек понял, что она приводится в движение каким-то мотором. И трюм ее, подсказывали ему до предела обострившиеся чувства, битком набит женщинами. Летающий человек недовольно нахмурился. Ну что ж, подумал он, по крайней мере Ривас этой поездкой, наверное, наслаждается.
Вдоль бортов баржи болтались в воде какие-то закутанные в темную ткань тюки, и человек-змей вдруг понял, что Ривас находится в одном из них. Он не смог бы объяснить, откуда знает это, но при взгляде на лодку и мысли о Ривасе у него возникало ощущение холодной, струящейся воды, темноты и затхлого воздуха.
Эх, дружок, подумал летающий человек, прищелкнув языком и сокрушенно покачав полупрозрачной головой. Что-то плоховато у тебя идут дела, когда ты предоставлен самому себе. Пожалуй, самое время нам с тобой поболтать еще немного.
Хемогоблин раскинул плоские руки, поймал подходящий ветер и полетел к морю, оставив сушу позади.
Глава 8
Поначалу Ривас пытался сопротивляться теплой, эйфорической дремоте, которая накатывала на него вместе с водой. Он напоминал себе об опасности, которой подвергался, о еще большей опасности, которая грозила Ури, и пытался разжечь в себе тревогу и нетерпение.
Впрочем, все это казалось не таким уж и неотложным. В конце концов, как он мог повлиять на развитие событий сейчас, сидя в этой дурацкой клетке? Так что, возможно, самым разумным с его стороны было бы вздремнуть на этом и впрямь удобном ложе из струящейся воды. Тряска теперь, когда они удалились от берега, сделалась относительно терпимой. Ему в голову пришло, что он слышал о водяных кроватях, но такой - морской - и представить себе не мог.
Он от души посмеялся этой мысли.
Некоторое время ему представлялась соблазнительной мысль спеть, но сон, пожалуй, являлся более насущной задачей. Он привалился к железным прутьям со стороны корпуса, не забыв пожелать при этом спокойной ночи всем девицам по ту сторону деревянной обшивки. Что же это у них там, кстати, выходит - сельди в бочке? Да нет, скорее ног вязанка, хи-хи, или лукошко ягодиц... Он прямо-таки заходился от смеха. Потом, успокоившись немного, закрыл глаза. Последней настороженной мыслью его было: почему морская вода имеет такой странный привкус? Соленый... да нет, не соленый, ржавый какой-то. Словно кровь.
К изрядной своей досаде ему все не удавалось уснуть по-настоящему. Дай же мне поспать, умолял он сам себя; ну конечно же, морская вода и должна иметь вкус крови. Она ведь и есть кровь. Да нет, наоборот, кровь была когда-то морской водой, заключавшейся в теле какого-то примитивного живого существа... медузы, там, или кого еще. Вот именно. А теперь, когда с этим разобрались, подумал он, пора и баиньки.
И снова какая-то часть его рассудка - та, которую что-то не на шутку встревожило, - противилась сну. С какой это стати, сонно думал он, должна морская вода отдавать ржавым вкусом крови? И почему это мой палец... да и шрам от пули на спине... перестали вдруг ныть, а? И вообще, что это такое... что мне напоминает эта обволакивающая ватой дремота?
Ответы пришли к нему почти одновременно. Поерзав в попытке найти более удобную для сна позу, он нащупал в кармане два мешавших ему предмета: большую твердую выпуклость и плоский диск. Он раздраженно полез в карман и выудил их.
Одного прикосновения к ним было достаточно, чтобы опознать их. Это были банка Крови, судя по всему, пустая - он сам сунуть ее в карман после того, как дал понюшку умирающему мальчишке, - и крышка, которой он ее закрывал. Получалось, он сидел теперь по горло в ванне концентрированного раствора Крови. А бездумный покой, размывавший его бдительность, отдавал тем же самым ощущением того, что его просматривают насквозь, какое он испытал много лет назад, впервые причастившись у Соек.
Принимать Кровь, выходило, очень похоже на причастие.
Он знал, что это важно, хоть и не понимал пока почему. И вообще, разве он и раньше не догадывался об этом? Ну или почти догадывался? Именно так.
Нет, настаивала несчастная, сопротивляющаяся часть его рассудка, это и правда важно.
Ладно, ладно. Не так уж и важно, чтобы не соснуть прежде. Соленая, ржавая жижа, плескавшаяся вокруг, была горячей, или это так ему казалось теперь, и он попытался вспомнить, где он, но не мог. Одно ясно: внутри какого-то огромного живого существа.
Он не знал точно, кто он. Само понятие личности казалось ему сейчас странным. Он попытался ощупать свое лицо и ощутил под пальцами беззубые десны, впавшие щеки, лысый череп. Внутри этой шевелящейся оболочки из мышц находился кто-то другой, больше и значительнее, сохранивший пока свои волосы, и мысль о том, что это тоже он, согрела его - или что он и тот, другой, равные члены кого-то выше, чья кровь настойчиво плескалась вокруг них в жаркой темноте... Самосознание ощущалось теперь только как досадная складка на безукоризненно гладкой ткани...
Одна из четырех рук в мотавшейся корзине выкинула пустую банку и крышку, а потом переместилась к прутьям клетки, которые то и дело терлись сквозь брезент о корпус лодки; не более осознанно, чем тянется к солнцу проклюнувшийся цветок, рука попыталась сунуть пальцы между бортом и одним из прутьев.
Стоило пальцам правой руки оказаться зажатыми между двумя массивными предметами, как с резкостью отпущенной пружины к Ривасу вернулось сознание происходящего. Горячая, пульсирующая боль в руке сделалась якорем, и он заставлял себя цепляться за него, чтобы не потеряться в бездумном мареве, где даже делить что-нибудь с кем-то было лишено смысла, ибо в конце концов во всей вселенной существовала только одна-единственная сущность. Боль принадлежала ему и никому больше, усиливаясь до тех пор, пока он снова не ощутил холод воды в темной стальной клетке, в которой он был здесь, а продвинутый мальчишка - там.
Он сунул поврежденную руку под воду - в первое мгновение соль обожгла ее, но потом холод немного унял боль, - и тут понял, что при желании способен видеть.
Он все еще сидел в непроглядной черноте клетки, так что видел что-то совсем другое и сам понимал это, но образ был ярким и отчетливым, явно не из тех, что он видел прежде.
Высокая, в несколько миль каменная стена, освещенная ярким багровым сиянием, извивающаяся, неровная, вся в темных брызгах бесформенных проемов, разрезала надвое горизонт, закрывая треть свинцово-серого неба. В хаотическом нагромождении тонких каменных выростов по верху стены виднелись парившие на прозрачных крыльях существа. Посмотрев вниз - это движение разом переместило его на довольно значительное расстояние, словно шея его в длину имела никак не меньше десятка ярдов, - он увидел существо, напоминавшее оранжевого паука... или стоконечную морскую звезду, и он протянул... Господи, что же это такое было, что-то вроде длинной высохшей кишки... и коснулся ею оранжевого существа.
Сила хлынула в него из этого оранжевого существа, а то, похоже, лишилось ее вовсе, ибо поджало ноги, как-то обесцветилось и медленно опустилось на песок. Только тут он заметил, что теней оно отбрасывало две - красную, ложившуюся позади нее, и синюю, падавшую вбок...
А он уже находился в созданном природой - возможно, вулканом, - амфитеатре, гладкое дно которого заполнила толпа паукообразных существ. Они выстроились длинной спиралью, и одно из них, стоявшее в центре, двинулось вдоль нее, задерживаясь перед каждым из неподвижных соплеменников, чтобы протянуть ногу и коснуться его... и с каждым прикосновением он ощущал, как сила льется в него, а тот, до кого дотронулись, обесцвечивался и падал... Все это, разумеется, потому, что на это время он сам становился тем, кто шел и касался других...
Хотя Ривас откуда-то знал, что может в любую минуту остановить это видение, оно померкло само собой. Все это напоминало... воспоминание, что ли? Веселенькое, ничего не скажешь.
- Эти, многоногие, не такие уж они были и вкусные, - произнес в темноте мальчишка. - Но мне повезло, что их сияние имело скорее психическую, нежели химическую природу. Жаль, что те, летуны, никогда не спускались. Разглядеть трудно, но как-то раз я видел одного, он нес что-то, похожее на орудие. Вот эти могли быть вкусные...
Тут соткалось новое видение, и Ривас позволил себе смотреть дальше.
Он увидел как бы сверху сумеречную, в зеленом свету равнину, с которой тянулись вверх купы странных, сферической формы цветов на длинных стеблях. Он ощутил чье-то присутствие, и правда, не прошло и секунды, как мимо промчалось похожее на морскую свинью массивное, обтекаемое животное. Оно скрылось внизу, и тут же за ним пронеслись еще двое. Тела их стремительно уменьшались в размерах, удаляясь, но до цветов все равно оставалось далеко, из чего он сделал вывод, что цветы огромны и до них гораздо дальше, чем ему показалось вначале.
Он двинулся вниз, отталкиваясь от прозрачной, но густой субстанции, в которой висел. Приблизившись, он разглядел, что верхняя часть каждой сферы окрашена в серебристый цвет, и он откуда-то знал, что этот серебряный состав внутри и тянет ее вверх, туго натягивая удерживающие ее канаты. Подплыв еще ближе, он увидел в нижней половине ближнего к нему шара какие-то ажурные конструкции, а в верхней - яркие точки, возможно, огни.
Пейзаж изменился, и он увидел спиральную цепочку существ, напоминавших сделанных из гибких пальмовых стволов моржей. И снова одно из них, сделавшееся на время им, вытянуло конечность - нечто вроде усика сома - и касалось им всех по очереди, и сила полилась в него...
И когда он снова высосал из их рассудков довольно силы, чтобы перемещать предметы на расстоянии, он вернулся в потаенный грот, который сделал своим жилищем. Он унюхал горячий уран и украсил им свою пещеру, и хотя приправы и оставляли желать лучшего, лучшей закуски он не пробовал.
Тяжелая составляющая субстанции, в которой он плавал, была здесь, в тихих, забытых уголках, в изобилии, и, воспользовавшись малой толикой энергии, которую он заимствовал у своей паствы, он слепил шар вакуума вокруг меньшего по размеру шара здешней субстанции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38