Наверняка есть, иначе груды старых фургонов давно выросли бы выше стен, хи-хи. Если только они не...
Он застыл, ибо в палисаднике у самого выхода на площадь притаилась оборванная фигура, явно наблюдавшая за тем самым фургоном, который был нужен МакЭну. Что ж, подумал МакЭн, сжав и разжав на пробу правый кулак и осторожно скользнув вперед, вот и начнем поддерживать образ...
Однако, когда до фигуры оставалось еще несколько ярдов, фигура с несвойственной Сойкам ловкостью развернулась лицом к МакЭну и, без промедления выхватив из рукава нож, бросилась на него. МакЭну удалось блокировать руку с ножом, но тот с размаху сшибся с ним, и оба покатились на грязную мостовую. Фальшивая борода МакЭна повисла на одном ухе, но он все же сумел оттолкнуть соперника, перекатился в сидячее положение, выхватил нож и сделал ложный выпад, нащупывая слабые места в обороне...
- Фрейк! - ахнул его соперник, и МакЭн застыл. Он всмотрелся в исхудавшее лицо.
- Ты кто? - задыхающимся шепотом спросил МакЭн, не опуская ножа.
- Ривас.
- А ну говори, кто ты, а то... - МакЭн вгляделся пристальнее. - Правда?
Ривас кивнул, прислонился спиной к стене и вытер пот со лба.
- Господи, что с тобой, Ривас? А я-то думал, ты завязал с этим промыслом.
- Верно думал. - Он несколько раз глубоко вздохнул. - Это... особые обстоятельства.
МакЭн, морщась, поднялся на ноги.
- Быстро это ты с ножом. Я-то тебя только оглушить собирался.
Ривас наконец отдышался и тоже встал.
- Вот потому-то ты всегда был и останешься второсортным избавителем.
МакЭн холодно улыбнулся и тщательно поправил бороду на своем моложавом лице.
- Ну да. Думаешь, я буду завидовать тому, что сделало пребывание на первом месте с тобой?
К удивлению МакЭна, Ривас на самом деле покраснел. Ба, да что это с тобой, Грег, подумал он, - уж не сбрил ли ты вместе со своей дурацкой козлиной бородкой свою обыкновенную броню цинизма?
- Насколько я понимаю, ты на работе, - тихо сказал Ривас. - Кто-нибудь в этом фургоне?
- Верно. Тощий парень у самого края, у заднего правого колеса. Я сам положил его туда вчера ночью. А твой кто?
- Моя уже в городе. Послушай, как тебе такое предложение: ты устроишь на улице какую-нибудь заваруху, чтобы отвлечь всех, кто может ошиваться здесь, я вынесу твоего мальчишку в этот переулок, а потом сам займу его место.
МакЭн уставился на него с неподдельном ужасом.
- Ты собираешься за своей - туда ?
Ривас только беспомощно кивнул.
А я-то считал, дальше меня никто еще не заходил, подумал МакЭн. Повинуясь неожиданному импульсу, он сунул нож обратно в рукав и протянул правую руку Ривасу.
- Знаешь, Ривас, я всегда считал тебя хвастливым, скользким сукиным сыном, но Бог свидетель, я скажу всякому, кто согласится меня выслушать, что ты, чтоб тебя, самый лучший избавитель из всех, что были когда-либо.
Ривас ответил ему неловкой улыбкой и пожал руку.
- Спасибо, Фрейк. - Он тоже спрятал нож. - Давай-ка двигаться, пока они не привели сюда тех, кто способен передвигаться самостоятельно.
Ривас так и не узнал, как это удалось МакЭну, но не прошло и полминуты с момента, как тот скрылся в переулке, как со стороны улицы послышался жуткий треск, сопровождаемый истошным визгом; он даже различил в хоре голосов один, явно принадлежащий продвинутому: тот забормотал что-то насчет того, как это вкусно, когда все помогают кипятить тяжелую воду.
Спасибо, Фрейк, подумал Ривас. Он бегом ринулся к фургону, перевалил паренька - по счастью, так и не вышедшего из забытья, - через борт, взвалил его на плечи и, стиснув зубы, чтобы не потерять сознания и самому, потащил его в переулок. В последний момент он передумал и вместо того, чтобы просто сбросить парня с плеч словно мешок гравия, нагнулся и почти нежно опустил его на мостовую.
Одежда на бедолаге мало отличалась от той, что была на нем, поэтому Ривас просто добежал до фургона, забрался внутрь и лег на дно примерно в той же позе, в какой лежал паренек, - спрятав лицо под чьим-то вялым плечом и стараясь унять сердцебиение. Немного погодя до него донесся шорох со стороны переулка и (возможно, это ему только показалось) шепот: «Спасибо, Грег. Удачи».
Утро начинало пригревать, и Ривас услышал скрип и стук других фургонов, прибывающих на площадь. Время от времени до него доносились чьи-то разговоры, хотя слов он не разбирал. Он даже вздремнул ненадолго, но живо проснулся, когда по мостовой застучали, приближаясь, чьи-то башмаки и подковы, а потом фургон покачнулся, когда кто-то залез на козлы. Вскоре туда же забрался второй.
- Как они там, все в отключке? - спросил мужской голос.
Звякнула конская сбруя.
- Угу, похоже на то. Что, запрягли? Ладно, тогда едем. Остальные идите рядом.
Фургон дернулся, оси заскрипели, и они тронулись с места. Ривас слышал шарканье ног дееспособных Соек, плетущихся за фургоном; судя по доносившимся всхлипам и прерывистому дыханию, по меньшей мере один из них негромко плакал.
Он ощутил несколько медленных поворотов, а потом стук колес по булыжнику сменился мягким шипением, и он понял, что мостовая кончилась, и они пересекают стоярдовую песчаную полосу, окружавшую Священный Город наподобие рва; возможно, это кольцо смыкалось с настоящим песчаным пляжем на морском берегу. Ему подумалось, что нет ничего проще, чем сорваться на высокий, жалобный вой, не прерывающийся даже на вдохе... и как только он подумал так, ему стоило больших усилий удержаться от этого.
Один из бредущих рядом, должно быть, чувствовал что-то в этом роде, поскольку тишину прорезало гортанное бормотание.
Ривас не слишком удивился тому, что его никто не заглушил, - он и так уже пришел к выводу, что пастыри делали это, чтобы не позволить вещателям выболтать что-то... но кого тревожит, узнают ли что-нибудь люди, которые вот-вот вступят в Священный Город?
- Помехи! - каркал продвинутый. - Мне-то какое дело? Разбирайтесь с этим сами, болваны, меня нельзя отрывать от готовки... Севативидам не обязан вникать в эти провинциальные проблемы... в далеких местах, давным-давно, я глядел дольше... Что, если это был ваш наводящий ужас Грегорио Ривас? Он не должен вмешиваться в мои дела...
Ривас окаменел от ужаса; он решил, что им известно, кто он, и что все это представление устроено намеренно, с целью дать ему понять, что он пойман; он решил, что фургон сейчас остановится, валяющиеся вокруг него безжизненные тела повскакивают на ноги, и он окажется в кольце торжествующих пастырей, целящихся в него из рогаток. Однако фургон катил дальше как ни в чем не бывало, ноги вокруг продолжали шаркать, а вещатель - нести галиматью дальше: «Эта вонючая лодка, вы пытаетесь меня убить, осторожнее, ох...»
Медленно, мускул за мускулом, напряжение оставляло Риваса. Может, это было просто совпадение? И все-таки кто или что говорило? Ясно, что не Сойки сами по себе. Может, сам Нортон Сойер? Но как? И почему теперь по-английски, если несколько лет назад это был просто клекот? Хотя, впрочем, имя - Севативидам - мелькало уже тогда...
- Оставьте меня в покое, я сейчас дам причастие в Уиттьере, - продолжал бормотать бедолага. - О, посмотри на них на всех, да повернись же, скелет проклятый, я хочу видеть их всех... Севативидам благословляет вас, дети мои... а ну-ка давайте, детки, поделитесь со мной вашей далекой силой... сами-то вы все равно ею не пользуетесь, так что вам она не нужна... жаль, что я не могу взять ее, не расходуя вас так быстро... но уж раз она накрепко привязана к вашему рассудку, может, она вам все-таки и нужна для чего-то... не повезло... О, да тут и новички... как вкусно... - Тут речь сделалась такой, какой Ривас ее помнил по своим дням у Соек: бурчанием, клекотом и гортанными руладами.
Пот, который прошиб его в первую секунду паники, остудил его, и он почти было успокоился, но снова напрягся от страха, ибо свет померк, воздух сделался градуса на два холоднее, и он понял, что они проезжают под высокой каменной аркой... а когда свет снова стал ярче и холодок прошел, он не испытал облегчения - скорее наоборот, так как знал, что они уже внутри городских стен. В подтверждение этого позади с лязгом захлопнулись ворота.
Фургон ехал теперь без толчков, а шум колес напоминал звук воды, которую медленно льют в железную кастрюлю. Лежавшего среди безжизненных тел Риваса пробрала дрожь, ибо один запах здешнего воздуха - этакая помойная сладковатость с чем-то горелым, мешавшаяся с вонью морской рыбы, - уже говорил о том, что он находится на совершенно неизведанной территории. Он неплохо имитировал Сойку в лагерях, на стадионах и прочих гнездовьях, хотя в последнее время и это удавалось ему хуже. Однако теперь он находился дома у Нортона Сойера, человека - если он вообще человек, - милостью которого Сойки обладали такой силой и бесстрашием. Здесь его могло ждать что угодно.
Что ж, подумал он, по меньшей мере две вещи я найду здесь почти наверняка: Ури и собственную смерть.
Фургон замедлил движение, мужской голос произнес: «Вы, все - туда», - и звуки пеших сопровождающих - бормотание продвинутого, всхлипы и шмыганье, шарканье подошв - удалились куда-то вправо, тогда как фургон продолжал ехать прямо в тишине, от которой нервы Риваса натянулись еще сильнее.
Через некоторое время вожжи хлопнули, и фургон остановился. При этом его чуть занесло, из-за чего у Риваса возникло впечатление, будто они ехали по огромному листу стекла.
- Дюжина, как и обещали, мистер Хлам... сэр, - произнес сидевший на козлах пастырь. Ривас услышал, как его спутник нервно усмехнулся.
И тут вдруг послышался звук, от которого Ривас невольно открыл глаза: словно целый ураган вырывался из отверстия размером с человеческий рот, а обладатель этого рта много лет экспериментировал с различными неорганическими, но гибкими инструментами, подбирая этому урагану разные тональность, интонации и прочие нюансы, добавляя то басов, то свиста, - и так до тех пор, пока у него не начало выходить подобие человеческой речи.
- Да, - выдохнул этот невоспроизводимый голос. - А теперь бегом отсюда, пастыри. Рентгены и бэры в считанные минуты лишат вас волос.
- Тоже верно, - согласился кучер, явно бодрясь. - Баре они завсегда так... хотя, с другой стороны, чего им лысеть, барам-то? Поможешь ему вытащить спящих из фургона, а, Берни?
- Нет проблем, - напряженным голосом откликнулся Берни.
Фургон покачнулся, когда Берни, звякнув подбойками, спрыгнул на землю. Первым он потащил из фургона тело, лежавшее с противоположной от Риваса стороны, но секундой спустя послышался звук, словно кто-то изо всей силы скреб по плиточному полу сухими ветками, а потом Ривас почувствовал, как что-то просунулось между ним и полом фургона. Его перекатили на спину, и он невольно чуть приоткрыл глаза.
Несколько секунд ошеломленного созерцания убедили его в том, что штука, тащившая его из фургона, была вовсе не высоким, толстым человеком с корзинкой на голове и прикрепленными ко всему телу кусками картона и ржавого металла: сквозь щели в шее и груди этой штуковины просвечивало ясное небо. Теперь Ривас видел, что вместо глаз у нее стекляшки, внутри ободранной детской коляски, служившей ей грудной клеткой, красуется причудливое нагромождение ржавых жестянок и дырявых медных трубок, а голова состоит преимущественно из огромного шейкера для коктейлей, и в этой жуткой тишине Ривас слышал, как там что-то плещется.
Почему-то Ривас никак не связывал это существо с ураганным голосом, да и вообще не считал его живым - до тех пор, пока оно не заговорило снова:
- Этот очнулся, - просвистело оно. - Или сейчас очнется.
Затем - без всякого перехода, хотя времени прошло явно немало, - Ривас оказался, весь в холодном поту, на холодной, жесткой кровати. Вокруг было темно.
Голова его гудела как котел, и его мучила жуткая жажда, но каждый раз, как он вставал, шел на кухню, наливал себе воды из бака и припадал к чашке губами, он вдруг понимал, что все это ему только приснилось и что он так и лежит в этой неудобной кровати. В конце концов он и правда сел - сразу же поняв, что до сих пор не делал этого потому, что это отдавалось чудовищной болью в затылке, - и, морщась, осмотрелся по сторонам. Он находился в длинном, темном помещении, уставленном вдоль стен кроватями. Воздух в помещении стоял затхлый, воняло рыбой и помоями.
Некоторое время он не имел абсолютно никакого представления о том, что это за место. Потом он вспомнил, как боялся потерять место у Спинка, и напряг память, пытаясь вспомнить, не это ли и произошло. Очень уж все это смахивает на одну из дешевых ночлежек в Догтауне, подумал он, а судя по головной боли, я, должно быть, выпил какого-то особо чудовищного дерьма.
Он провел рукой по лицу и к неудовольствию своему обнаружил на подбородке щетину - судя по длине, четырех- или пятидневную. Вон оно что, с горечью подумал он. Тебе хана, Грег. Пьян, небрит и валяешься в помоях. Что ж, все к тому шло. Увидь тебя сейчас Ури, она бы тебя не пожалела! Свежий, румяный паренек, которого твой папаша турнул прочь тринадцать лет назад, превратился теперь в.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Он застыл, ибо в палисаднике у самого выхода на площадь притаилась оборванная фигура, явно наблюдавшая за тем самым фургоном, который был нужен МакЭну. Что ж, подумал МакЭн, сжав и разжав на пробу правый кулак и осторожно скользнув вперед, вот и начнем поддерживать образ...
Однако, когда до фигуры оставалось еще несколько ярдов, фигура с несвойственной Сойкам ловкостью развернулась лицом к МакЭну и, без промедления выхватив из рукава нож, бросилась на него. МакЭну удалось блокировать руку с ножом, но тот с размаху сшибся с ним, и оба покатились на грязную мостовую. Фальшивая борода МакЭна повисла на одном ухе, но он все же сумел оттолкнуть соперника, перекатился в сидячее положение, выхватил нож и сделал ложный выпад, нащупывая слабые места в обороне...
- Фрейк! - ахнул его соперник, и МакЭн застыл. Он всмотрелся в исхудавшее лицо.
- Ты кто? - задыхающимся шепотом спросил МакЭн, не опуская ножа.
- Ривас.
- А ну говори, кто ты, а то... - МакЭн вгляделся пристальнее. - Правда?
Ривас кивнул, прислонился спиной к стене и вытер пот со лба.
- Господи, что с тобой, Ривас? А я-то думал, ты завязал с этим промыслом.
- Верно думал. - Он несколько раз глубоко вздохнул. - Это... особые обстоятельства.
МакЭн, морщась, поднялся на ноги.
- Быстро это ты с ножом. Я-то тебя только оглушить собирался.
Ривас наконец отдышался и тоже встал.
- Вот потому-то ты всегда был и останешься второсортным избавителем.
МакЭн холодно улыбнулся и тщательно поправил бороду на своем моложавом лице.
- Ну да. Думаешь, я буду завидовать тому, что сделало пребывание на первом месте с тобой?
К удивлению МакЭна, Ривас на самом деле покраснел. Ба, да что это с тобой, Грег, подумал он, - уж не сбрил ли ты вместе со своей дурацкой козлиной бородкой свою обыкновенную броню цинизма?
- Насколько я понимаю, ты на работе, - тихо сказал Ривас. - Кто-нибудь в этом фургоне?
- Верно. Тощий парень у самого края, у заднего правого колеса. Я сам положил его туда вчера ночью. А твой кто?
- Моя уже в городе. Послушай, как тебе такое предложение: ты устроишь на улице какую-нибудь заваруху, чтобы отвлечь всех, кто может ошиваться здесь, я вынесу твоего мальчишку в этот переулок, а потом сам займу его место.
МакЭн уставился на него с неподдельном ужасом.
- Ты собираешься за своей - туда ?
Ривас только беспомощно кивнул.
А я-то считал, дальше меня никто еще не заходил, подумал МакЭн. Повинуясь неожиданному импульсу, он сунул нож обратно в рукав и протянул правую руку Ривасу.
- Знаешь, Ривас, я всегда считал тебя хвастливым, скользким сукиным сыном, но Бог свидетель, я скажу всякому, кто согласится меня выслушать, что ты, чтоб тебя, самый лучший избавитель из всех, что были когда-либо.
Ривас ответил ему неловкой улыбкой и пожал руку.
- Спасибо, Фрейк. - Он тоже спрятал нож. - Давай-ка двигаться, пока они не привели сюда тех, кто способен передвигаться самостоятельно.
Ривас так и не узнал, как это удалось МакЭну, но не прошло и полминуты с момента, как тот скрылся в переулке, как со стороны улицы послышался жуткий треск, сопровождаемый истошным визгом; он даже различил в хоре голосов один, явно принадлежащий продвинутому: тот забормотал что-то насчет того, как это вкусно, когда все помогают кипятить тяжелую воду.
Спасибо, Фрейк, подумал Ривас. Он бегом ринулся к фургону, перевалил паренька - по счастью, так и не вышедшего из забытья, - через борт, взвалил его на плечи и, стиснув зубы, чтобы не потерять сознания и самому, потащил его в переулок. В последний момент он передумал и вместо того, чтобы просто сбросить парня с плеч словно мешок гравия, нагнулся и почти нежно опустил его на мостовую.
Одежда на бедолаге мало отличалась от той, что была на нем, поэтому Ривас просто добежал до фургона, забрался внутрь и лег на дно примерно в той же позе, в какой лежал паренек, - спрятав лицо под чьим-то вялым плечом и стараясь унять сердцебиение. Немного погодя до него донесся шорох со стороны переулка и (возможно, это ему только показалось) шепот: «Спасибо, Грег. Удачи».
Утро начинало пригревать, и Ривас услышал скрип и стук других фургонов, прибывающих на площадь. Время от времени до него доносились чьи-то разговоры, хотя слов он не разбирал. Он даже вздремнул ненадолго, но живо проснулся, когда по мостовой застучали, приближаясь, чьи-то башмаки и подковы, а потом фургон покачнулся, когда кто-то залез на козлы. Вскоре туда же забрался второй.
- Как они там, все в отключке? - спросил мужской голос.
Звякнула конская сбруя.
- Угу, похоже на то. Что, запрягли? Ладно, тогда едем. Остальные идите рядом.
Фургон дернулся, оси заскрипели, и они тронулись с места. Ривас слышал шарканье ног дееспособных Соек, плетущихся за фургоном; судя по доносившимся всхлипам и прерывистому дыханию, по меньшей мере один из них негромко плакал.
Он ощутил несколько медленных поворотов, а потом стук колес по булыжнику сменился мягким шипением, и он понял, что мостовая кончилась, и они пересекают стоярдовую песчаную полосу, окружавшую Священный Город наподобие рва; возможно, это кольцо смыкалось с настоящим песчаным пляжем на морском берегу. Ему подумалось, что нет ничего проще, чем сорваться на высокий, жалобный вой, не прерывающийся даже на вдохе... и как только он подумал так, ему стоило больших усилий удержаться от этого.
Один из бредущих рядом, должно быть, чувствовал что-то в этом роде, поскольку тишину прорезало гортанное бормотание.
Ривас не слишком удивился тому, что его никто не заглушил, - он и так уже пришел к выводу, что пастыри делали это, чтобы не позволить вещателям выболтать что-то... но кого тревожит, узнают ли что-нибудь люди, которые вот-вот вступят в Священный Город?
- Помехи! - каркал продвинутый. - Мне-то какое дело? Разбирайтесь с этим сами, болваны, меня нельзя отрывать от готовки... Севативидам не обязан вникать в эти провинциальные проблемы... в далеких местах, давным-давно, я глядел дольше... Что, если это был ваш наводящий ужас Грегорио Ривас? Он не должен вмешиваться в мои дела...
Ривас окаменел от ужаса; он решил, что им известно, кто он, и что все это представление устроено намеренно, с целью дать ему понять, что он пойман; он решил, что фургон сейчас остановится, валяющиеся вокруг него безжизненные тела повскакивают на ноги, и он окажется в кольце торжествующих пастырей, целящихся в него из рогаток. Однако фургон катил дальше как ни в чем не бывало, ноги вокруг продолжали шаркать, а вещатель - нести галиматью дальше: «Эта вонючая лодка, вы пытаетесь меня убить, осторожнее, ох...»
Медленно, мускул за мускулом, напряжение оставляло Риваса. Может, это было просто совпадение? И все-таки кто или что говорило? Ясно, что не Сойки сами по себе. Может, сам Нортон Сойер? Но как? И почему теперь по-английски, если несколько лет назад это был просто клекот? Хотя, впрочем, имя - Севативидам - мелькало уже тогда...
- Оставьте меня в покое, я сейчас дам причастие в Уиттьере, - продолжал бормотать бедолага. - О, посмотри на них на всех, да повернись же, скелет проклятый, я хочу видеть их всех... Севативидам благословляет вас, дети мои... а ну-ка давайте, детки, поделитесь со мной вашей далекой силой... сами-то вы все равно ею не пользуетесь, так что вам она не нужна... жаль, что я не могу взять ее, не расходуя вас так быстро... но уж раз она накрепко привязана к вашему рассудку, может, она вам все-таки и нужна для чего-то... не повезло... О, да тут и новички... как вкусно... - Тут речь сделалась такой, какой Ривас ее помнил по своим дням у Соек: бурчанием, клекотом и гортанными руладами.
Пот, который прошиб его в первую секунду паники, остудил его, и он почти было успокоился, но снова напрягся от страха, ибо свет померк, воздух сделался градуса на два холоднее, и он понял, что они проезжают под высокой каменной аркой... а когда свет снова стал ярче и холодок прошел, он не испытал облегчения - скорее наоборот, так как знал, что они уже внутри городских стен. В подтверждение этого позади с лязгом захлопнулись ворота.
Фургон ехал теперь без толчков, а шум колес напоминал звук воды, которую медленно льют в железную кастрюлю. Лежавшего среди безжизненных тел Риваса пробрала дрожь, ибо один запах здешнего воздуха - этакая помойная сладковатость с чем-то горелым, мешавшаяся с вонью морской рыбы, - уже говорил о том, что он находится на совершенно неизведанной территории. Он неплохо имитировал Сойку в лагерях, на стадионах и прочих гнездовьях, хотя в последнее время и это удавалось ему хуже. Однако теперь он находился дома у Нортона Сойера, человека - если он вообще человек, - милостью которого Сойки обладали такой силой и бесстрашием. Здесь его могло ждать что угодно.
Что ж, подумал он, по меньшей мере две вещи я найду здесь почти наверняка: Ури и собственную смерть.
Фургон замедлил движение, мужской голос произнес: «Вы, все - туда», - и звуки пеших сопровождающих - бормотание продвинутого, всхлипы и шмыганье, шарканье подошв - удалились куда-то вправо, тогда как фургон продолжал ехать прямо в тишине, от которой нервы Риваса натянулись еще сильнее.
Через некоторое время вожжи хлопнули, и фургон остановился. При этом его чуть занесло, из-за чего у Риваса возникло впечатление, будто они ехали по огромному листу стекла.
- Дюжина, как и обещали, мистер Хлам... сэр, - произнес сидевший на козлах пастырь. Ривас услышал, как его спутник нервно усмехнулся.
И тут вдруг послышался звук, от которого Ривас невольно открыл глаза: словно целый ураган вырывался из отверстия размером с человеческий рот, а обладатель этого рта много лет экспериментировал с различными неорганическими, но гибкими инструментами, подбирая этому урагану разные тональность, интонации и прочие нюансы, добавляя то басов, то свиста, - и так до тех пор, пока у него не начало выходить подобие человеческой речи.
- Да, - выдохнул этот невоспроизводимый голос. - А теперь бегом отсюда, пастыри. Рентгены и бэры в считанные минуты лишат вас волос.
- Тоже верно, - согласился кучер, явно бодрясь. - Баре они завсегда так... хотя, с другой стороны, чего им лысеть, барам-то? Поможешь ему вытащить спящих из фургона, а, Берни?
- Нет проблем, - напряженным голосом откликнулся Берни.
Фургон покачнулся, когда Берни, звякнув подбойками, спрыгнул на землю. Первым он потащил из фургона тело, лежавшее с противоположной от Риваса стороны, но секундой спустя послышался звук, словно кто-то изо всей силы скреб по плиточному полу сухими ветками, а потом Ривас почувствовал, как что-то просунулось между ним и полом фургона. Его перекатили на спину, и он невольно чуть приоткрыл глаза.
Несколько секунд ошеломленного созерцания убедили его в том, что штука, тащившая его из фургона, была вовсе не высоким, толстым человеком с корзинкой на голове и прикрепленными ко всему телу кусками картона и ржавого металла: сквозь щели в шее и груди этой штуковины просвечивало ясное небо. Теперь Ривас видел, что вместо глаз у нее стекляшки, внутри ободранной детской коляски, служившей ей грудной клеткой, красуется причудливое нагромождение ржавых жестянок и дырявых медных трубок, а голова состоит преимущественно из огромного шейкера для коктейлей, и в этой жуткой тишине Ривас слышал, как там что-то плещется.
Почему-то Ривас никак не связывал это существо с ураганным голосом, да и вообще не считал его живым - до тех пор, пока оно не заговорило снова:
- Этот очнулся, - просвистело оно. - Или сейчас очнется.
Затем - без всякого перехода, хотя времени прошло явно немало, - Ривас оказался, весь в холодном поту, на холодной, жесткой кровати. Вокруг было темно.
Голова его гудела как котел, и его мучила жуткая жажда, но каждый раз, как он вставал, шел на кухню, наливал себе воды из бака и припадал к чашке губами, он вдруг понимал, что все это ему только приснилось и что он так и лежит в этой неудобной кровати. В конце концов он и правда сел - сразу же поняв, что до сих пор не делал этого потому, что это отдавалось чудовищной болью в затылке, - и, морщась, осмотрелся по сторонам. Он находился в длинном, темном помещении, уставленном вдоль стен кроватями. Воздух в помещении стоял затхлый, воняло рыбой и помоями.
Некоторое время он не имел абсолютно никакого представления о том, что это за место. Потом он вспомнил, как боялся потерять место у Спинка, и напряг память, пытаясь вспомнить, не это ли и произошло. Очень уж все это смахивает на одну из дешевых ночлежек в Догтауне, подумал он, а судя по головной боли, я, должно быть, выпил какого-то особо чудовищного дерьма.
Он провел рукой по лицу и к неудовольствию своему обнаружил на подбородке щетину - судя по длине, четырех- или пятидневную. Вон оно что, с горечью подумал он. Тебе хана, Грег. Пьян, небрит и валяешься в помоях. Что ж, все к тому шло. Увидь тебя сейчас Ури, она бы тебя не пожалела! Свежий, румяный паренек, которого твой папаша турнул прочь тринадцать лет назад, превратился теперь в.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38