Некоторые существа исчезли, другие ушли на большую глубину, а неожиданно появились новые. Например, новые микроскопические черви или вши, которые жили в песке. Когда ныряльщики задевали песок, черви высвобождались, прицеплялись к коже человека и вгрызались в нее. Они выделяли яд, вызывавший гноящиеся раны и адский зуд, который длился неделю.
И последней лошадью в тройке разрушителей были иностранцы. Пока бермудцы убивали рыбу на рифах, японцы и корейцы приканчивали глубоководные виды. Они выходили в море каждый день, устанавливали сети длиной в тридцать миль для перехвата мигрирующей рыбы.
Они вылавливали все - тунца и морскую щуку, макрель и ваху, акул и бонито, молодых шурят и бурых дельфинов.
Те из рыбаков, кто не использовал сети, ставили длинные переметы - целые мили переметов с наживкой на крючках через каждые несколько футов, что приводило к тем же результатам. Они убивали все без разбора и различия.
Дарлинг считал это равным массовому убийству.
Когда-то рыбная ловля вызывала у Випа чувство бодрости, признательности и удивления богатством и разнообразием жизни.
Теперь же рыбная ловля заставляла его думать только о смерти.
* * *
Дарлингу и Майку потребовался час, чтобы нацепить приманку и установить глубинную лесу. Дарлинг прицепил резиновый буй к кольцу на конце лесы и выбросил его за борт, предоставив возможность дрейфовать по течению, в то время как легкий ветерок двигал судно к юго-востоку.
Майк открыл банку польской ветчины и бутылку кока-колы, ушел на корму, уселся на крышке люка и еще немного провозился с мотором насоса.
Дарлинг отправился в рулевую рубку, он грыз яблоко и слушал радио, чтобы узнать, выловил ли кто-нибудь где-нибудь что-нибудь. Один капитан сообщил, что поймал акулу. Другой, сдающий лодки напрокат в районе мели Челленджера, выловил несколько тунцов Алисона. Больше никто ничего не видел.
Солнце только начало склоняться к западу, когда они выбрали лесу. Они менялись местами - один на лебедке, другой прощупывал лесу - и с надеждой обменивались догадками.
- Чувствуешь что-нибудь?
- Пара кроликов.
- Может, резиновая акула?
- Нет, крахмальная рыба.
- Я думаю, пара люцианов.
- А не хочешь ли...
На восемь крючков попались два небольших красных люциана с лопнувшими глазами и, из-за быстрого понижения давления, выдавленным через рот воздушным пузырем. Дарлинг бросил их в ящик для наживки, посмотрел на небо, потом перевел взгляд на море. Ни одного плавника, ни одной кормящейся птицы. Пусто.
- Что ж, в таком случае к черту все это, - проговорил он, вытер руки о штаны и пошел заводить мотор.
Только Вип хотел войти в рубку, как услышал слова Майка:
- Посмотри вон туда.
Он указывал на южную часть неба.
С юга в направлении судна Випа летел вертолет военно-морского флота.
- Интересно, куда это он спешит? - проговорил Дарлинг.
- Никуда. Они никогда никуда не спешат. Кружат вокруг островов, чтобы налетать часы.
- Может быть.
Дарлинг помахал рукой, когда вертолет пролетел над ними и продолжил свой путь на северо-запад. Возможно, Майк был прав. За исключением случайных поисковых и спасательных мероприятий, у морских летчиков было так мало работы, что им приходилось летать туда-сюда вокруг островов только для того, чтобы сохранить свое мастерство и набрать летные часы.
Но этот пилот летел не бесцельно, он направлялся к северу в безграничное пространство, и притом на приличной скорости.
- Не знаю, - сказал Дарлинг. - Если только он не опаздывает на ужин в Новую Шотландию, я бы сказал, что он выполняет очень важное задание.
Дарлинг повернулся к рулевой рубке и снял радиомикрофон:
- Хьюи-один... Хьюи-один... Хьюи-один, это «Капер», отвечайте.
7
В ту пятницу лейтенант Маркус Шарп бросал мячи в баскетбольную корзину, воображая, что играет один на один с Ларри Бёрдом, когда дежурный офицер позвал его и сообщил, что летчик компании «Бритиш эйруэйз» по пути в Майами над океаном в двадцати милях к северу от Бермуд поймал аварийный сигнал.
Летчик не видел на море ничего, сказал дежурный офицер, это и неудивительно, учитывая, что скорость самолета над океаном - свыше шестисот миль в час. Но сигнал по сверхчастотному радио был громким и ясным. Кто-то попал в беду.
Парни на радиовышке военно-морской базы связались с Майами, Атлантой, Роли, Даремом, Балтимором и Нью-Йорком, чтобы выяснить, опаздывают ли какие-нибудь самолеты. Затем дежурный офицер вызвал Бермуду, чтобы узнать, есть ли сообщения о пропавших, опаздывающих или терпящих бедствие судах. Казалось, все обстояло отлично, но они не могли рисковать - они должны были до конца проследить сигнал.
Пока дежурный офицер разыскивал второго пилота и ныряльщика-спасателя и контролировал заправку горючим одного из вертолетов, Шарп быстро принял душ, натянул летный костюм, записал координаты, сообщенные британским пилотом, сунул плитку шоколада и жевательную резинку в карманы и побежал по бетонированной площадке к ожидавшему его вертолету.
Взлетая с аэродрома Киндли и делая вираж, чтобы взять курс на север, Маркус Шарп впервые за многие недели почувствовал себя живым. Он воспрянул духом. Пульс стал более четким, появился интерес; перед ним была цель, требующая сосредоточенного внимания. Что-то происходило, не что-то большое, не то, что он назвал бы действием. Но это что-то все же было лучше, чем бездеятельное уныние, которое стало его повседневной жизнью.
Может быть, думал Шарп, корректируя курс на северо-запад, может быть, они действительно отыщут кого-то в море, кого-то в опасности. Может быть, им даже придется совершить что-то... для разнообразия.
Проблема Шарпа заключалась не только в том, что ему было скучно. Она была более сложной, значительно более сложной, чем просто скука. Его преследовало странное, неоформившееся ощущение, что он умирает, но не физически, а как-то по-другому, менее ощутимо. Ему всегда были нужны приключения, он заигрывал с опасностью, лучше всего ощущал себя, когда в жизни начинались перемены, чувствовал, что не может выжить без них. И жизнь всегда давала ему достаточно пиши для такого существования.
Вербовщик военно-морского флота в штате Мичиган понял потребность Шарпа в активной жизни и сыграл на этом. Перед ним стоял паренек, который сломал себе обе ноги - одну на лыжах, другую на параплане - и тем не менее продолжал увлекаться обоими видами спорта; профессиональный ныряльщик со скубой с четырнадцатилетнего, возраста, героем которого был не Жак-Ив Кусто, а Питер Гимбел - человек, сделавший первые подводные фильмы о больших белых акулах и об останках лайнера «Андреа Дориа». Шарп мечтал построить сверхлегкий самолет и пересечь на нем страну. Беспокойный искатель, стремлением которого было утвердить себя в жизни не путем накопления состояния, но путем испытания пределов своих возможностей. В психологическом тесте военно-морского флота, рассчитанном на определение характера, он назвал трех людей, которыми восхищался: Эрнест Хемингуэй, Теодор Рузвельт и Джеймс Бонд - «потому, что они были деятелями, а не наблюдателями, они именно прожили свои жизни» (Шарп заметил, что, подобно ему самому, на флоте не особенно отделяли реальность от выдумки).
Вербовщик убедил Маркуса, что флот предоставит ему возможность делать то, что другие люди могут только надеяться делать, и то случайно, во время отпуска. Он мог выбирать свою специальность, регулярно менять ее, «выполнять свой контракт» на море и в небе, и в то же время - между прочим - внести свой вклад в оборону страны.
Шарп подписал контракт еще до окончания школы и в июне 1983 года поступил в офицерскую школу в Ньюпорте, Род-Айленд.
Первые несколько лет соответствовали всем его ожиданиям. Он стал экспертом по подводным подрывным работам, получил квалификацию пилота вертолета. Он отслужил срок службы на море и на самом деле участвовал в сражении, в Панаме. Когда умственное развитие догнало развитие тела и у Маркуса появились взрослые интересы, он провел год в Галифаксе, изучая метеорологию и океанографию.
Жизнь для Шарпа была богатой, разнообразной и доставляла удовольствие.
Но в последние полтора года разнообразие и удовольствие перестали приносить удовлетворение.
Часть его проблемы, он понимал это, заключалась в нежелании стать лицом к лицу с призраком превращения во взрослого. Ему было двадцать девять лет, и он не особенно задумывался о тридцати и, безусловно, не боялся этого возраста еще несколько месяцев тому назад, до тех пор, пока не было отклонено его заявление о поступлении в военно-морские элитные десантные части, действующие на море, на земле и в воздухе. В части, где существовала большая степень риска и предъявлялись строгие требования к здоровью, Шарп уже не подходил по возрасту.
Но в основе его неудовлетворенности лежал случай, близкий к трагедии настолько, насколько Маркус Шарп когда-либо понимал это слово.
Он влюбился в служащую компании «Юнайтед эйрлайнз», лыжницу и ныряльщицу со скубой. Где только они не были вместе! Они были молоды, и жизнь казалась вечной. Возможно, они вступили бы в брак, но это не представлялось необходимостью. Они жили настоящим и ради настоящего.
Но однажды, в сентябре 1989 года, они плавали с аквалангом у пляжа на севере Квинсленда. Они слышали обычные предупреждения об опасных животных, но это их не беспокоило. Молодым людям и раньше приходилось плавать среди акул, скатов и барракуд, они могли позаботиться о себе. Море для них не было миром, полным опасности, оно было миром приключений и открытий.
Они встретили проплывающую мимо черепаху и последовали за ней, пытаясь не отставать от животного. Черепаха замедлила движение и открыла рот, как будто собираясь что-то съесть, хотя молодые люди вокруг ничего съедобного не видели. Они подплыли к животному, зачарованные его изяществом и свободой движения в воде.
Карен протянула руку, чтобы погладить панцирь черепахи, и на глазах у Шарпа девушку внезапно охватили конвульсии, она выгнула спину и начала царапать грудь. Мундштук дыхательной трубки выскользнул у нее изо рта. Глаза широко раскрылись, и она завизжала, раздирая руками собственное тело.
Шарп схватил девушку, вытащил на поверхность и пытался заставить говорить, но она была способна только визжать.
К тому времени, когда Маркус добрался с Карен до берега, девушка была мертва.
Черепаха кормилась морскими осами, медузами, практически невидимыми в воде колониями нематоцитов - настолько ядовитых, что прикосновение к ним способно остановить человеческое сердце. Так и случилось.
После похорон Карен, состоявшихся в Индиане, когда горе Шарпа начало утихать, он обнаружил, что занят мрачными мыслями, мыслями о случайности судьбы. Жизнь не может быть несправедливой или неблагоприятной - Шарп никогда не думал, что жизнь благоприятна или неблагоприятна, она просто есть, и все. Но судьба, она - непостоянна. И люди не бессмертны, ничто на земле не может быть вечным.
Маркуса Шарпа начали мучить мысли о пустоте его жизни, об отсутствии смысла. Он постоянно чем-то занимался, но в его занятиях не было главного - цели.
Он представлял себя стальным шариком в китайском бильярде, прыгающим из лунки в лунку и никуда не направляющимся.
Командование направило Шарпа на лучшую базу, находящуюся в распоряжении военно-морского флота, - двухгодичная служба на Бермудах, солнечная, спокойная, не обремененная тяжелыми обязанностями и всего в двух часах полета от территории США. Однако не покой был нужен Шарпу, ему было нужно действие, но теперь и одного только действия было недостаточно. Нужен был смысл, цель действия.
На Бермудах у Маркуса не было особых обязанностей, кроме перекладывания бумаг, редких полетов на вертолете вокруг островов да надежды, что кто-то нуждается в помощи.
Время от времени он подумывал о том, чтобы оставить флот, но он не имел понятия, чем сможет заняться. В гражданской жизни не так уж много вакансий для пилотов вертолета и экспертов-подрывников.
А пока Шарп брался за любое задание, которое отвлекало его мысли от самокопания.
* * *
В данный момент Маркус Шарп направлялся на северо-запад, намереваясь провести поиск от северо-запада к северу, затем - к северо-востоку и востоку, все это на северной стороне островов. Он настроил свое радио на волну 243,0 в дециметровом диапазоне и на волну 121,5 в метровом диапазоне - на этих двух частотах велась аварийная передача. Вертолет летел на высоте пятьсот футов.
В шести милях от островов, где кончались рифы и вода меняла цвет с пятнистого бирюзового на глубокий лазурный, Шарп услышал сигнал - очень слабый, очень далекий, но устойчивый.
Он посмотрел на второго пилота и постучал по шлемофону; второй пилот кивнул и подал знак поднятым большим пальцем. Шарп вглядывался в приборы, медленно поворачивая вертолет из стороны в сторону, пока не нашел направление, в котором сигнал на его радиопеленгаторе звучал громче всего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
И последней лошадью в тройке разрушителей были иностранцы. Пока бермудцы убивали рыбу на рифах, японцы и корейцы приканчивали глубоководные виды. Они выходили в море каждый день, устанавливали сети длиной в тридцать миль для перехвата мигрирующей рыбы.
Они вылавливали все - тунца и морскую щуку, макрель и ваху, акул и бонито, молодых шурят и бурых дельфинов.
Те из рыбаков, кто не использовал сети, ставили длинные переметы - целые мили переметов с наживкой на крючках через каждые несколько футов, что приводило к тем же результатам. Они убивали все без разбора и различия.
Дарлинг считал это равным массовому убийству.
Когда-то рыбная ловля вызывала у Випа чувство бодрости, признательности и удивления богатством и разнообразием жизни.
Теперь же рыбная ловля заставляла его думать только о смерти.
* * *
Дарлингу и Майку потребовался час, чтобы нацепить приманку и установить глубинную лесу. Дарлинг прицепил резиновый буй к кольцу на конце лесы и выбросил его за борт, предоставив возможность дрейфовать по течению, в то время как легкий ветерок двигал судно к юго-востоку.
Майк открыл банку польской ветчины и бутылку кока-колы, ушел на корму, уселся на крышке люка и еще немного провозился с мотором насоса.
Дарлинг отправился в рулевую рубку, он грыз яблоко и слушал радио, чтобы узнать, выловил ли кто-нибудь где-нибудь что-нибудь. Один капитан сообщил, что поймал акулу. Другой, сдающий лодки напрокат в районе мели Челленджера, выловил несколько тунцов Алисона. Больше никто ничего не видел.
Солнце только начало склоняться к западу, когда они выбрали лесу. Они менялись местами - один на лебедке, другой прощупывал лесу - и с надеждой обменивались догадками.
- Чувствуешь что-нибудь?
- Пара кроликов.
- Может, резиновая акула?
- Нет, крахмальная рыба.
- Я думаю, пара люцианов.
- А не хочешь ли...
На восемь крючков попались два небольших красных люциана с лопнувшими глазами и, из-за быстрого понижения давления, выдавленным через рот воздушным пузырем. Дарлинг бросил их в ящик для наживки, посмотрел на небо, потом перевел взгляд на море. Ни одного плавника, ни одной кормящейся птицы. Пусто.
- Что ж, в таком случае к черту все это, - проговорил он, вытер руки о штаны и пошел заводить мотор.
Только Вип хотел войти в рубку, как услышал слова Майка:
- Посмотри вон туда.
Он указывал на южную часть неба.
С юга в направлении судна Випа летел вертолет военно-морского флота.
- Интересно, куда это он спешит? - проговорил Дарлинг.
- Никуда. Они никогда никуда не спешат. Кружат вокруг островов, чтобы налетать часы.
- Может быть.
Дарлинг помахал рукой, когда вертолет пролетел над ними и продолжил свой путь на северо-запад. Возможно, Майк был прав. За исключением случайных поисковых и спасательных мероприятий, у морских летчиков было так мало работы, что им приходилось летать туда-сюда вокруг островов только для того, чтобы сохранить свое мастерство и набрать летные часы.
Но этот пилот летел не бесцельно, он направлялся к северу в безграничное пространство, и притом на приличной скорости.
- Не знаю, - сказал Дарлинг. - Если только он не опаздывает на ужин в Новую Шотландию, я бы сказал, что он выполняет очень важное задание.
Дарлинг повернулся к рулевой рубке и снял радиомикрофон:
- Хьюи-один... Хьюи-один... Хьюи-один, это «Капер», отвечайте.
7
В ту пятницу лейтенант Маркус Шарп бросал мячи в баскетбольную корзину, воображая, что играет один на один с Ларри Бёрдом, когда дежурный офицер позвал его и сообщил, что летчик компании «Бритиш эйруэйз» по пути в Майами над океаном в двадцати милях к северу от Бермуд поймал аварийный сигнал.
Летчик не видел на море ничего, сказал дежурный офицер, это и неудивительно, учитывая, что скорость самолета над океаном - свыше шестисот миль в час. Но сигнал по сверхчастотному радио был громким и ясным. Кто-то попал в беду.
Парни на радиовышке военно-морской базы связались с Майами, Атлантой, Роли, Даремом, Балтимором и Нью-Йорком, чтобы выяснить, опаздывают ли какие-нибудь самолеты. Затем дежурный офицер вызвал Бермуду, чтобы узнать, есть ли сообщения о пропавших, опаздывающих или терпящих бедствие судах. Казалось, все обстояло отлично, но они не могли рисковать - они должны были до конца проследить сигнал.
Пока дежурный офицер разыскивал второго пилота и ныряльщика-спасателя и контролировал заправку горючим одного из вертолетов, Шарп быстро принял душ, натянул летный костюм, записал координаты, сообщенные британским пилотом, сунул плитку шоколада и жевательную резинку в карманы и побежал по бетонированной площадке к ожидавшему его вертолету.
Взлетая с аэродрома Киндли и делая вираж, чтобы взять курс на север, Маркус Шарп впервые за многие недели почувствовал себя живым. Он воспрянул духом. Пульс стал более четким, появился интерес; перед ним была цель, требующая сосредоточенного внимания. Что-то происходило, не что-то большое, не то, что он назвал бы действием. Но это что-то все же было лучше, чем бездеятельное уныние, которое стало его повседневной жизнью.
Может быть, думал Шарп, корректируя курс на северо-запад, может быть, они действительно отыщут кого-то в море, кого-то в опасности. Может быть, им даже придется совершить что-то... для разнообразия.
Проблема Шарпа заключалась не только в том, что ему было скучно. Она была более сложной, значительно более сложной, чем просто скука. Его преследовало странное, неоформившееся ощущение, что он умирает, но не физически, а как-то по-другому, менее ощутимо. Ему всегда были нужны приключения, он заигрывал с опасностью, лучше всего ощущал себя, когда в жизни начинались перемены, чувствовал, что не может выжить без них. И жизнь всегда давала ему достаточно пиши для такого существования.
Вербовщик военно-морского флота в штате Мичиган понял потребность Шарпа в активной жизни и сыграл на этом. Перед ним стоял паренек, который сломал себе обе ноги - одну на лыжах, другую на параплане - и тем не менее продолжал увлекаться обоими видами спорта; профессиональный ныряльщик со скубой с четырнадцатилетнего, возраста, героем которого был не Жак-Ив Кусто, а Питер Гимбел - человек, сделавший первые подводные фильмы о больших белых акулах и об останках лайнера «Андреа Дориа». Шарп мечтал построить сверхлегкий самолет и пересечь на нем страну. Беспокойный искатель, стремлением которого было утвердить себя в жизни не путем накопления состояния, но путем испытания пределов своих возможностей. В психологическом тесте военно-морского флота, рассчитанном на определение характера, он назвал трех людей, которыми восхищался: Эрнест Хемингуэй, Теодор Рузвельт и Джеймс Бонд - «потому, что они были деятелями, а не наблюдателями, они именно прожили свои жизни» (Шарп заметил, что, подобно ему самому, на флоте не особенно отделяли реальность от выдумки).
Вербовщик убедил Маркуса, что флот предоставит ему возможность делать то, что другие люди могут только надеяться делать, и то случайно, во время отпуска. Он мог выбирать свою специальность, регулярно менять ее, «выполнять свой контракт» на море и в небе, и в то же время - между прочим - внести свой вклад в оборону страны.
Шарп подписал контракт еще до окончания школы и в июне 1983 года поступил в офицерскую школу в Ньюпорте, Род-Айленд.
Первые несколько лет соответствовали всем его ожиданиям. Он стал экспертом по подводным подрывным работам, получил квалификацию пилота вертолета. Он отслужил срок службы на море и на самом деле участвовал в сражении, в Панаме. Когда умственное развитие догнало развитие тела и у Маркуса появились взрослые интересы, он провел год в Галифаксе, изучая метеорологию и океанографию.
Жизнь для Шарпа была богатой, разнообразной и доставляла удовольствие.
Но в последние полтора года разнообразие и удовольствие перестали приносить удовлетворение.
Часть его проблемы, он понимал это, заключалась в нежелании стать лицом к лицу с призраком превращения во взрослого. Ему было двадцать девять лет, и он не особенно задумывался о тридцати и, безусловно, не боялся этого возраста еще несколько месяцев тому назад, до тех пор, пока не было отклонено его заявление о поступлении в военно-морские элитные десантные части, действующие на море, на земле и в воздухе. В части, где существовала большая степень риска и предъявлялись строгие требования к здоровью, Шарп уже не подходил по возрасту.
Но в основе его неудовлетворенности лежал случай, близкий к трагедии настолько, насколько Маркус Шарп когда-либо понимал это слово.
Он влюбился в служащую компании «Юнайтед эйрлайнз», лыжницу и ныряльщицу со скубой. Где только они не были вместе! Они были молоды, и жизнь казалась вечной. Возможно, они вступили бы в брак, но это не представлялось необходимостью. Они жили настоящим и ради настоящего.
Но однажды, в сентябре 1989 года, они плавали с аквалангом у пляжа на севере Квинсленда. Они слышали обычные предупреждения об опасных животных, но это их не беспокоило. Молодым людям и раньше приходилось плавать среди акул, скатов и барракуд, они могли позаботиться о себе. Море для них не было миром, полным опасности, оно было миром приключений и открытий.
Они встретили проплывающую мимо черепаху и последовали за ней, пытаясь не отставать от животного. Черепаха замедлила движение и открыла рот, как будто собираясь что-то съесть, хотя молодые люди вокруг ничего съедобного не видели. Они подплыли к животному, зачарованные его изяществом и свободой движения в воде.
Карен протянула руку, чтобы погладить панцирь черепахи, и на глазах у Шарпа девушку внезапно охватили конвульсии, она выгнула спину и начала царапать грудь. Мундштук дыхательной трубки выскользнул у нее изо рта. Глаза широко раскрылись, и она завизжала, раздирая руками собственное тело.
Шарп схватил девушку, вытащил на поверхность и пытался заставить говорить, но она была способна только визжать.
К тому времени, когда Маркус добрался с Карен до берега, девушка была мертва.
Черепаха кормилась морскими осами, медузами, практически невидимыми в воде колониями нематоцитов - настолько ядовитых, что прикосновение к ним способно остановить человеческое сердце. Так и случилось.
После похорон Карен, состоявшихся в Индиане, когда горе Шарпа начало утихать, он обнаружил, что занят мрачными мыслями, мыслями о случайности судьбы. Жизнь не может быть несправедливой или неблагоприятной - Шарп никогда не думал, что жизнь благоприятна или неблагоприятна, она просто есть, и все. Но судьба, она - непостоянна. И люди не бессмертны, ничто на земле не может быть вечным.
Маркуса Шарпа начали мучить мысли о пустоте его жизни, об отсутствии смысла. Он постоянно чем-то занимался, но в его занятиях не было главного - цели.
Он представлял себя стальным шариком в китайском бильярде, прыгающим из лунки в лунку и никуда не направляющимся.
Командование направило Шарпа на лучшую базу, находящуюся в распоряжении военно-морского флота, - двухгодичная служба на Бермудах, солнечная, спокойная, не обремененная тяжелыми обязанностями и всего в двух часах полета от территории США. Однако не покой был нужен Шарпу, ему было нужно действие, но теперь и одного только действия было недостаточно. Нужен был смысл, цель действия.
На Бермудах у Маркуса не было особых обязанностей, кроме перекладывания бумаг, редких полетов на вертолете вокруг островов да надежды, что кто-то нуждается в помощи.
Время от времени он подумывал о том, чтобы оставить флот, но он не имел понятия, чем сможет заняться. В гражданской жизни не так уж много вакансий для пилотов вертолета и экспертов-подрывников.
А пока Шарп брался за любое задание, которое отвлекало его мысли от самокопания.
* * *
В данный момент Маркус Шарп направлялся на северо-запад, намереваясь провести поиск от северо-запада к северу, затем - к северо-востоку и востоку, все это на северной стороне островов. Он настроил свое радио на волну 243,0 в дециметровом диапазоне и на волну 121,5 в метровом диапазоне - на этих двух частотах велась аварийная передача. Вертолет летел на высоте пятьсот футов.
В шести милях от островов, где кончались рифы и вода меняла цвет с пятнистого бирюзового на глубокий лазурный, Шарп услышал сигнал - очень слабый, очень далекий, но устойчивый.
Он посмотрел на второго пилота и постучал по шлемофону; второй пилот кивнул и подал знак поднятым большим пальцем. Шарп вглядывался в приборы, медленно поворачивая вертолет из стороны в сторону, пока не нашел направление, в котором сигнал на его радиопеленгаторе звучал громче всего.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41