Владимир отрезал кусок бинта, присел на край ванны, хорошенько обхватил фурункул пальцами обеих рук у основания, помедлил минуту и... надавил изо всех сил.
Вскрикнул.
В то же мгновение белый упругий сгусток выскользнул из плоти и с тоненьким отчаянным писком забился в сетях марли. Из дырочки на животе потекла кровь, затем прозрачная жидкость. Владимир прижал ранку свежим бинтом, выбросил марлю с отвратительной писклёй в форточку и откинулся на кровать в изнеможении. О-о...
Потом, очнувшись, ощупал другой квадратик, находившийся на животе тут же, неподалёку. Ему была неделя, но он был ещё совершенно гладкий. Владимир отклеил пластырь и убедился, что ранка полностью зажила. Такое бывало, ничего страшного.
Он взял булавку и, произнеся "ах" уколол себя в живот. Прошёл в туалет и провёл пальцем по низу фановой трубы, где собиралась грязь из пыли и конденсата. Старательно втёр грязь в ранку. Ваткой с одеколоном обезжирил кожу вокруг и плотно заклеил пластырем. Всё будет в порядке.
Вечером, перед сном, он взял тетрадку с ручкой и отправился в туалет. Сосредоточенно покакал, внимательно прислушиваясь к своим ощущениям и делая пометки в тетради. Наклонился над унитазом осмотрел кал, понюхал его, записал. Отрезал от рулона кусок тончайшей полиэтиленовой плёнки, накрыл кал, склонился и, возбуждённо пуская слюну облизал весь его рельеф языком. Записал. Смыл кал.
Отправился в ванную, тщательно подмылся и надушился.
5
Месяца через полтора, в середине апреля 1994-го, Александр Телегин, в смысле, я, дал загадочное интервью "Известиям", в котором намекал на своё скорое возвращение в большую литературу. Известный писатель и издатель упомянул, что это возвращение, учитывая необычный характер его новых текстов, будет для многих шокирующим и даже неприятным. Но пусть кто-нибудь даст определение литературе "высокой" и "низкой". Читайте и судите.
Литературная общественность затаила дыхание.
Я написал "Лёд" и рассказы. В двухтысячном рассказы выходили отдельной книжкой "Пир", но я, для полноты, объединил всё в одной. Получилось не так много, страниц триста. Не "Генеральный секретарь". Я решил начать с последней прочитанной мною книги Сорокина, чтобы идти по нарастающей - от последних самоповторов к самой зрелой и сильной, на мой взгляд, "Тридцатой любви Марины".
Всё когда-либо прочитанное я помнил от первой до последней строчки. Но я не знал библиографий. Я не был уверен, что "Марина" вышла после 1994-го. Даже если она вышла позже, она могла быть написана ещё в 80-х. Так же как "Сердца четырёх" и многие другие. За "Лёд" и "Голубое сало" я был спокоен, остальное было желательно прояснить. Чтобы не возникло неприятного взаимоисключающего конфликта.
Два первых романа Сорокина я намеревался проложить буфером из Пелевина. Я их прочитал две его книжки, обе недолюбливал. В "Чапаеве" раздражали философствования на уровне детского сада, которые автор стыдливо перекладывал в уста уголовных идиотов. В "Дженирейшне" - ещё более длинные и совсем уж тягомотные куски с костонедовщиной. Там, где писатель думает, рождается фальшь. Там, где не думает совсем - скука. Я собирался всё это вырезать и поставить обе вещи как две небольшие повести в одной книжке. Таким образом, "Лёд" должен был взболомутить литературную общественность, заставить обо мне спорить; "Чапаев-Дженирейшн" - успокоить и насмешить; "Голубое сало" - создать мне репутацию смелого, талантливого экспериментатора.
Тексты, украденные у Сорокина, по моим расчётам, должны были ошарашить и привлечь внимание, Пелевинские - умаслить, развеселить, расслабить. Я не любил ни того, ни другого, мне нравилось читать совершенно другие книги. Но те, другие, не могли сделать меня литературной поп-звездой. Выдавать их за свои у меня бы не поднялась рука. К тому же те были написаны раньше 1994-го...
Итак, на первых порах меня ждали тиражи, лавры, костры, унитазы, воспевания и проклятия на родине.
Это не всё. В строжайшей секретности я готовил бомбу. Я набирал текст первых трёх романов о Гарри Поттере. Я ненавидел эти книги, я находил их непроходимо скучными и вредными. Однако в своё время я прочитал их от корки до корки, - с тем, чтобы написать рецензию в "Трудовой смене". Там были выражение "величайшая победа сатаны со времён костров инквизиции" и в семи местах - "непролазная скука"; сама статья называлась:
"ЛЮЦИФЕР ОКАЗАЛСЯ ГРАФОМАНОМ.
НО НЕВЕРОЯТНО УСПЕШНЫМ КНИГОПРОДАВЦЕМ".
Материал был разбит на двенадцать заголовков, потянул на целый разворот и вызвала море противоречивых откликов.
Я намеревался разослать рукописи первых трёх книг нескольким сотням наиболее влиятельных литературных агентов Европы и Америки, попросив их на выгодных условиях оставить на время все другие дела. Вместо того, чтобы заплатить хорошие деньги Джоан Роллинг и заказать ей десяток дамских или рыцарских романов, я решил сам посеять ересь в умах младенцев. Мне было не жалко этот мир, в глубине души я воспринимал его как игровую стратегию и играл на его разрушение. Не желая марать руки о клавиатуру, я скороговоркой наговаривал тексты Роулинг на диктофон - в ванной, в машине, на прогулке и на унитазе. Болванки с mp3 файлами были готовы через месяц. Двадцать машинисток набрали по сотне страниц с моего голоса. Потом я разослал зипы литературным агентам. Я предлагал двадцать процентов и чек с щедрой оплатой срочной внеочередной работы. Все согласились. Мир скукошился в ожидании начала моей сатанинско-графоманской рекламной кампании.
Я уже упоминал о моём нежданном "медовом месяце"? Вообразите молодого журналиста середины восьмидесятых, этакого Пигмалиона, у которого перед глазами на работе висит постер. В лучах цветных прожекторов на него уверенно и нагло смотрят четыре взъерошенные красотки. Так себе, размалёванные и припанкованные в стиле того времени. Ничего особенного, попсня. Но кто бы знал!.. Одна из этих девиц была кумиром, идолом красоты, предметом тайных желаний молодого человека. В её глазах он видел грусть и немой вопрос: где ты, почему ты здесь, а не со мной, мой любимый, единственный?.. Мне так мало нужно для моего маленького женского счастья! Найди меня, оживи меня, сделай меня счастливой!..
Я здесь! Я тоже ищу тебя! Я в Ленинграде, в редакции "Трудовой смены"! Я всё, буквально всё сделаю! - мысленно восклицал Телегин. - Я! Я твой единственный, богом данный на всю твою жизнь избранник! Воплотись наяву! Удостой меня своей любви!...
И чудо случилось. Десять лет спустя Галатея сошла с постера и в одночасье сделалась его, то есть, моей законной супругой. На всю жизнь, счастливую и долгую, и после.
Утолив первую волну страсти, я попытался узнать свою жену ближе. Обалдевшая от внезапно пронёсшегося урагана, Таня смотрела на меня подозрительно. Хотя, конечно, ей было приятно. Она улыбалась, отбивалась и называла меня сумасшедшим. А я ничего не мог ей объяснить.
По первому впечатлению она была не вредная. Руку даю на отсечение, что за десять лет она мне ни разу не изменила. У неё был какой-то прочный внутренний кодекс; она могла расплакаться, увидев несправедливость. Любила ли она меня? Не знаю. Не уверен. Откуда мне знать? Меня любила только Ниночка, которую я предал.
* * *
Навещая в Питере своих родных, мы с Гусевым всё-таки съездили в клинику доктора Борга. Кира к нам вышла, и мы немного выпили на жёлтой прошлогодней травке, в окружении сосен, гигантских камней и подтаявших сугробов.
Она ничего не знала ни про 74-й, ни про 84-й, потому что та Берёзкина, которая всё знала, осталась в метро. А эта по-прежнему была нам подругой. Гусеву - ещё и любовницей. Если бы я не мешал, они бы и здесь нашли уголок для стремительного разврата. Я упорно и шизофренически ревновал и тихо злорадствовал. Она не заметила в нас перемен; мы делали вид, что ничего не переменилось. Эта Кира Берёзкина жила как жила, плавно, словно гусеница двигаясь по своей бороздке винта вверх и вверх, с каждым новым разводом надеясь на новое удачное замужество. Для того, чтобы она стала собой, чтобы она раскинула свои огромные прекрасные крылья, надо было встряхнуть её хорошенько. Так, чтобы сердце наружу и кровь из носа...
6
- Тебе надо жениться на Пугачёвой.
- Что?! - Гусев поперхнулся куском ростбифа, густо намазанного горчицей. - Ой... ой не могу...
- Не можешь?
- Горчица... о... - он замахал руками перед ртом, - какая попалась...
Кварцхава и Гусев ужинали в "Норде" после трудного дня. У Георгия Семёновича, на его телеканале "Кварц ТВ", снимали клип новой группы "Блёстки". Девочки, изображавшие лесбиянок, круто поднимались в хит-парадах, благодаря двум попавшим в резонанс шлягерам. Они ещё не знали, что эти два даны им на всю жизнь, и других не будет. А другие песни можно исполнять только под шумок, в орущем зале, отвлекая публику срыванием школьных лифчиков и приспущенными трусиками. Их раскручивали торопливо, грубо, по максимуму - с каждым годом им будет труднее изображать из себя малолеток.
- Что такое? Ты что сказал? На Пугачёвой? Или у меня в ушах звенит после этих... блестящих. Гоша, ну согласись, круто. Вопят, будто конец света. Знаешь, как "блёстка" по английски?
- Погоди, Витёк, давай выпьем, - Гоша налил водку. - Я уж поговорил с Эрнстом. Пугачёва достала. Надо делать "Рождественские встречи с Виктором Гусевым".
Гусев взял свою рюмку и проглотил водку.
- Хоть бы чокнулся... Витёк, короче, у тебя сложился хороший имидж. Типа Карабас Барабас. С твоим именем у телезрителя ассоциируется все эти девичьи ансамбли - молодость, свежесть, эротика, умеренный налёт скандальности. И, что важно, всё на отечественном материале. Пугачёва и вся советская плесень осела там как навсегда. Надо сделать тихий бескровный переворот.
- Гоша, ты умеешь уговаривать, но сейчас ты чего-то не то сказал. Плесень. Как я могу после этого на ней жениться?
- Ладно, ладно, не лови на слове. Витёк, понимаешь, Эрнст не хочет делать революцию. Он боится просто взять и прогнать старых пердунов с эстрады. Его за это убьют. Первое правило торговли: покупатель должен захотеть товар. Пугачёва должна сама захотеть передать тебе власть. А для начала ей нужно захотеть тебя.
- Вообще-то может и не захотеть.
- Вставь ей так, чтобы захотела. Этакого большого женского счастья. Чтоб не тянуло на организационные хлопоты. Обрюхатишь глупую бабу и подомнёшь под себя весь телевизионный бизнес.
- Я, может, так и не сумею.
- Что?.. Кто это говорит? Половина твоих артистов в декрете. Ты похотливый шакал, вот ты кто. И ты говоришь, что не сможешь удовлетворить женщину в возрасте?
- Погоди, не шуми. Давай выпьем. За тебя.
- Нет за тебя. Вот так. Закуси. Хочешь сигару? Как на Кубе первый раз закурил, так и курю. Когда начинал, сигара стоила шестьдесят копеек. А теперь - как бутылка водки. Хорошей водки.
- Почему ты думаешь, что я в её вкусе? У меня репутация... не очень хорошая.
- Для бальзаковской женщины лучше нет. Твоя репутация для бальзаковской женщины как наркотик. Они буквально теряют голову и бегут к человеку с репутацией бабника как алчущая лань бежит к водопою.
- Возможно... что-то в этом есть.
- Чувствуешь, какой запах? Доставляют в специальном ящике, где нужная сухость... влажность... Тамошний воздух. Когда я его открываю, мне становится дурно от счастья.
- Как тебя легко... обрадовать. А меня уже как-то ничего особенно не радует. Надоело.
- Когда тебе надоело, молодой ещё.
- А вот, за эти полгода надоело.
- За полгода? Да нет, ты просто жару не любишь, лето не любишь. А я люблю когда солнце, жарко. Ты не любишь, ты здесь вырос, на севере, на болоте. Лето кончится, опять жить захочешь, точно говорю. Давай ещё...
- Спаиваешь... лимончик...
- Витёк. Короче, такое дело, что всё в твоих руках. Как у Варум.
- Старая песня.
- А ты хоть раз пожалел? Хоть раз я тебе неправильно советовал? Скажи, а?.. Я сам капитал нажил, авторитет нажил, тебе помогу. Умным советом, связями, деньгами - всегда помогу другу. Ты меня нанял, когда я был на грани отчаяния. А теперь я тебе помогу стать олигархом эстрады. Будут говорить не "муж Пугачёвой" а "жена Гусева". Слово даю, так будет.
- Не западёт, не западёт она на меня. На тебя западёт.
- Зачем мне?! У меня всё есть. Тебе надо.
- Такой женщине нужен крутой и с деньгами. Какой-нибудь красавец-чечен с капиталом, с недвижимостью, с братками.
- Ничего подобного, Витёк! То есть, это всё ты правильно сказал. Но его нет. Такого, как ты сказал. А такой, как я сказал, вот он, мой друг, рядом сидит! Я тебя вытащу, своим партнёром сделаю. Мы такую мафию организуем, что всё - телевидение, радио - всё будет наше.
- Как-то ты меня озадачил. Ну, даже если нас познакомят, даже если выпьем и поедем ко мне, или к ней... Без желания, без похоти, как на экзамене... А если она как Екатерина Вторая ненасытна. Десять мужиков в шкафу и ещё десять под кроватью. Я же обыкновенный, среднестасисти... среднестасиш...
- Дело не в этом. Императрица любила одного десять лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
Вскрикнул.
В то же мгновение белый упругий сгусток выскользнул из плоти и с тоненьким отчаянным писком забился в сетях марли. Из дырочки на животе потекла кровь, затем прозрачная жидкость. Владимир прижал ранку свежим бинтом, выбросил марлю с отвратительной писклёй в форточку и откинулся на кровать в изнеможении. О-о...
Потом, очнувшись, ощупал другой квадратик, находившийся на животе тут же, неподалёку. Ему была неделя, но он был ещё совершенно гладкий. Владимир отклеил пластырь и убедился, что ранка полностью зажила. Такое бывало, ничего страшного.
Он взял булавку и, произнеся "ах" уколол себя в живот. Прошёл в туалет и провёл пальцем по низу фановой трубы, где собиралась грязь из пыли и конденсата. Старательно втёр грязь в ранку. Ваткой с одеколоном обезжирил кожу вокруг и плотно заклеил пластырем. Всё будет в порядке.
Вечером, перед сном, он взял тетрадку с ручкой и отправился в туалет. Сосредоточенно покакал, внимательно прислушиваясь к своим ощущениям и делая пометки в тетради. Наклонился над унитазом осмотрел кал, понюхал его, записал. Отрезал от рулона кусок тончайшей полиэтиленовой плёнки, накрыл кал, склонился и, возбуждённо пуская слюну облизал весь его рельеф языком. Записал. Смыл кал.
Отправился в ванную, тщательно подмылся и надушился.
5
Месяца через полтора, в середине апреля 1994-го, Александр Телегин, в смысле, я, дал загадочное интервью "Известиям", в котором намекал на своё скорое возвращение в большую литературу. Известный писатель и издатель упомянул, что это возвращение, учитывая необычный характер его новых текстов, будет для многих шокирующим и даже неприятным. Но пусть кто-нибудь даст определение литературе "высокой" и "низкой". Читайте и судите.
Литературная общественность затаила дыхание.
Я написал "Лёд" и рассказы. В двухтысячном рассказы выходили отдельной книжкой "Пир", но я, для полноты, объединил всё в одной. Получилось не так много, страниц триста. Не "Генеральный секретарь". Я решил начать с последней прочитанной мною книги Сорокина, чтобы идти по нарастающей - от последних самоповторов к самой зрелой и сильной, на мой взгляд, "Тридцатой любви Марины".
Всё когда-либо прочитанное я помнил от первой до последней строчки. Но я не знал библиографий. Я не был уверен, что "Марина" вышла после 1994-го. Даже если она вышла позже, она могла быть написана ещё в 80-х. Так же как "Сердца четырёх" и многие другие. За "Лёд" и "Голубое сало" я был спокоен, остальное было желательно прояснить. Чтобы не возникло неприятного взаимоисключающего конфликта.
Два первых романа Сорокина я намеревался проложить буфером из Пелевина. Я их прочитал две его книжки, обе недолюбливал. В "Чапаеве" раздражали философствования на уровне детского сада, которые автор стыдливо перекладывал в уста уголовных идиотов. В "Дженирейшне" - ещё более длинные и совсем уж тягомотные куски с костонедовщиной. Там, где писатель думает, рождается фальшь. Там, где не думает совсем - скука. Я собирался всё это вырезать и поставить обе вещи как две небольшие повести в одной книжке. Таким образом, "Лёд" должен был взболомутить литературную общественность, заставить обо мне спорить; "Чапаев-Дженирейшн" - успокоить и насмешить; "Голубое сало" - создать мне репутацию смелого, талантливого экспериментатора.
Тексты, украденные у Сорокина, по моим расчётам, должны были ошарашить и привлечь внимание, Пелевинские - умаслить, развеселить, расслабить. Я не любил ни того, ни другого, мне нравилось читать совершенно другие книги. Но те, другие, не могли сделать меня литературной поп-звездой. Выдавать их за свои у меня бы не поднялась рука. К тому же те были написаны раньше 1994-го...
Итак, на первых порах меня ждали тиражи, лавры, костры, унитазы, воспевания и проклятия на родине.
Это не всё. В строжайшей секретности я готовил бомбу. Я набирал текст первых трёх романов о Гарри Поттере. Я ненавидел эти книги, я находил их непроходимо скучными и вредными. Однако в своё время я прочитал их от корки до корки, - с тем, чтобы написать рецензию в "Трудовой смене". Там были выражение "величайшая победа сатаны со времён костров инквизиции" и в семи местах - "непролазная скука"; сама статья называлась:
"ЛЮЦИФЕР ОКАЗАЛСЯ ГРАФОМАНОМ.
НО НЕВЕРОЯТНО УСПЕШНЫМ КНИГОПРОДАВЦЕМ".
Материал был разбит на двенадцать заголовков, потянул на целый разворот и вызвала море противоречивых откликов.
Я намеревался разослать рукописи первых трёх книг нескольким сотням наиболее влиятельных литературных агентов Европы и Америки, попросив их на выгодных условиях оставить на время все другие дела. Вместо того, чтобы заплатить хорошие деньги Джоан Роллинг и заказать ей десяток дамских или рыцарских романов, я решил сам посеять ересь в умах младенцев. Мне было не жалко этот мир, в глубине души я воспринимал его как игровую стратегию и играл на его разрушение. Не желая марать руки о клавиатуру, я скороговоркой наговаривал тексты Роулинг на диктофон - в ванной, в машине, на прогулке и на унитазе. Болванки с mp3 файлами были готовы через месяц. Двадцать машинисток набрали по сотне страниц с моего голоса. Потом я разослал зипы литературным агентам. Я предлагал двадцать процентов и чек с щедрой оплатой срочной внеочередной работы. Все согласились. Мир скукошился в ожидании начала моей сатанинско-графоманской рекламной кампании.
Я уже упоминал о моём нежданном "медовом месяце"? Вообразите молодого журналиста середины восьмидесятых, этакого Пигмалиона, у которого перед глазами на работе висит постер. В лучах цветных прожекторов на него уверенно и нагло смотрят четыре взъерошенные красотки. Так себе, размалёванные и припанкованные в стиле того времени. Ничего особенного, попсня. Но кто бы знал!.. Одна из этих девиц была кумиром, идолом красоты, предметом тайных желаний молодого человека. В её глазах он видел грусть и немой вопрос: где ты, почему ты здесь, а не со мной, мой любимый, единственный?.. Мне так мало нужно для моего маленького женского счастья! Найди меня, оживи меня, сделай меня счастливой!..
Я здесь! Я тоже ищу тебя! Я в Ленинграде, в редакции "Трудовой смены"! Я всё, буквально всё сделаю! - мысленно восклицал Телегин. - Я! Я твой единственный, богом данный на всю твою жизнь избранник! Воплотись наяву! Удостой меня своей любви!...
И чудо случилось. Десять лет спустя Галатея сошла с постера и в одночасье сделалась его, то есть, моей законной супругой. На всю жизнь, счастливую и долгую, и после.
Утолив первую волну страсти, я попытался узнать свою жену ближе. Обалдевшая от внезапно пронёсшегося урагана, Таня смотрела на меня подозрительно. Хотя, конечно, ей было приятно. Она улыбалась, отбивалась и называла меня сумасшедшим. А я ничего не мог ей объяснить.
По первому впечатлению она была не вредная. Руку даю на отсечение, что за десять лет она мне ни разу не изменила. У неё был какой-то прочный внутренний кодекс; она могла расплакаться, увидев несправедливость. Любила ли она меня? Не знаю. Не уверен. Откуда мне знать? Меня любила только Ниночка, которую я предал.
* * *
Навещая в Питере своих родных, мы с Гусевым всё-таки съездили в клинику доктора Борга. Кира к нам вышла, и мы немного выпили на жёлтой прошлогодней травке, в окружении сосен, гигантских камней и подтаявших сугробов.
Она ничего не знала ни про 74-й, ни про 84-й, потому что та Берёзкина, которая всё знала, осталась в метро. А эта по-прежнему была нам подругой. Гусеву - ещё и любовницей. Если бы я не мешал, они бы и здесь нашли уголок для стремительного разврата. Я упорно и шизофренически ревновал и тихо злорадствовал. Она не заметила в нас перемен; мы делали вид, что ничего не переменилось. Эта Кира Берёзкина жила как жила, плавно, словно гусеница двигаясь по своей бороздке винта вверх и вверх, с каждым новым разводом надеясь на новое удачное замужество. Для того, чтобы она стала собой, чтобы она раскинула свои огромные прекрасные крылья, надо было встряхнуть её хорошенько. Так, чтобы сердце наружу и кровь из носа...
6
- Тебе надо жениться на Пугачёвой.
- Что?! - Гусев поперхнулся куском ростбифа, густо намазанного горчицей. - Ой... ой не могу...
- Не можешь?
- Горчица... о... - он замахал руками перед ртом, - какая попалась...
Кварцхава и Гусев ужинали в "Норде" после трудного дня. У Георгия Семёновича, на его телеканале "Кварц ТВ", снимали клип новой группы "Блёстки". Девочки, изображавшие лесбиянок, круто поднимались в хит-парадах, благодаря двум попавшим в резонанс шлягерам. Они ещё не знали, что эти два даны им на всю жизнь, и других не будет. А другие песни можно исполнять только под шумок, в орущем зале, отвлекая публику срыванием школьных лифчиков и приспущенными трусиками. Их раскручивали торопливо, грубо, по максимуму - с каждым годом им будет труднее изображать из себя малолеток.
- Что такое? Ты что сказал? На Пугачёвой? Или у меня в ушах звенит после этих... блестящих. Гоша, ну согласись, круто. Вопят, будто конец света. Знаешь, как "блёстка" по английски?
- Погоди, Витёк, давай выпьем, - Гоша налил водку. - Я уж поговорил с Эрнстом. Пугачёва достала. Надо делать "Рождественские встречи с Виктором Гусевым".
Гусев взял свою рюмку и проглотил водку.
- Хоть бы чокнулся... Витёк, короче, у тебя сложился хороший имидж. Типа Карабас Барабас. С твоим именем у телезрителя ассоциируется все эти девичьи ансамбли - молодость, свежесть, эротика, умеренный налёт скандальности. И, что важно, всё на отечественном материале. Пугачёва и вся советская плесень осела там как навсегда. Надо сделать тихий бескровный переворот.
- Гоша, ты умеешь уговаривать, но сейчас ты чего-то не то сказал. Плесень. Как я могу после этого на ней жениться?
- Ладно, ладно, не лови на слове. Витёк, понимаешь, Эрнст не хочет делать революцию. Он боится просто взять и прогнать старых пердунов с эстрады. Его за это убьют. Первое правило торговли: покупатель должен захотеть товар. Пугачёва должна сама захотеть передать тебе власть. А для начала ей нужно захотеть тебя.
- Вообще-то может и не захотеть.
- Вставь ей так, чтобы захотела. Этакого большого женского счастья. Чтоб не тянуло на организационные хлопоты. Обрюхатишь глупую бабу и подомнёшь под себя весь телевизионный бизнес.
- Я, может, так и не сумею.
- Что?.. Кто это говорит? Половина твоих артистов в декрете. Ты похотливый шакал, вот ты кто. И ты говоришь, что не сможешь удовлетворить женщину в возрасте?
- Погоди, не шуми. Давай выпьем. За тебя.
- Нет за тебя. Вот так. Закуси. Хочешь сигару? Как на Кубе первый раз закурил, так и курю. Когда начинал, сигара стоила шестьдесят копеек. А теперь - как бутылка водки. Хорошей водки.
- Почему ты думаешь, что я в её вкусе? У меня репутация... не очень хорошая.
- Для бальзаковской женщины лучше нет. Твоя репутация для бальзаковской женщины как наркотик. Они буквально теряют голову и бегут к человеку с репутацией бабника как алчущая лань бежит к водопою.
- Возможно... что-то в этом есть.
- Чувствуешь, какой запах? Доставляют в специальном ящике, где нужная сухость... влажность... Тамошний воздух. Когда я его открываю, мне становится дурно от счастья.
- Как тебя легко... обрадовать. А меня уже как-то ничего особенно не радует. Надоело.
- Когда тебе надоело, молодой ещё.
- А вот, за эти полгода надоело.
- За полгода? Да нет, ты просто жару не любишь, лето не любишь. А я люблю когда солнце, жарко. Ты не любишь, ты здесь вырос, на севере, на болоте. Лето кончится, опять жить захочешь, точно говорю. Давай ещё...
- Спаиваешь... лимончик...
- Витёк. Короче, такое дело, что всё в твоих руках. Как у Варум.
- Старая песня.
- А ты хоть раз пожалел? Хоть раз я тебе неправильно советовал? Скажи, а?.. Я сам капитал нажил, авторитет нажил, тебе помогу. Умным советом, связями, деньгами - всегда помогу другу. Ты меня нанял, когда я был на грани отчаяния. А теперь я тебе помогу стать олигархом эстрады. Будут говорить не "муж Пугачёвой" а "жена Гусева". Слово даю, так будет.
- Не западёт, не западёт она на меня. На тебя западёт.
- Зачем мне?! У меня всё есть. Тебе надо.
- Такой женщине нужен крутой и с деньгами. Какой-нибудь красавец-чечен с капиталом, с недвижимостью, с братками.
- Ничего подобного, Витёк! То есть, это всё ты правильно сказал. Но его нет. Такого, как ты сказал. А такой, как я сказал, вот он, мой друг, рядом сидит! Я тебя вытащу, своим партнёром сделаю. Мы такую мафию организуем, что всё - телевидение, радио - всё будет наше.
- Как-то ты меня озадачил. Ну, даже если нас познакомят, даже если выпьем и поедем ко мне, или к ней... Без желания, без похоти, как на экзамене... А если она как Екатерина Вторая ненасытна. Десять мужиков в шкафу и ещё десять под кроватью. Я же обыкновенный, среднестасисти... среднестасиш...
- Дело не в этом. Императрица любила одного десять лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31