А сейчас я ни о чем не хотел думать. Сейчас я был скупцом, наслаждавшимся своими сокровищами. Только сокровищами были не деньги, не золото, не драгоценные камни, а чувство освобождения от тягостного бремени постыдной любви. Я снова и снова раскладывал свое эмоциональное богатство: вот блестела теплым, нежным блеском любовь к Ивонне, вот ровно светилась глубочайшая привязанность к маме и брату, прыгали веселые искорки заботливой нежности к моим животным, сияла преданность родной Земле. Все свое, все вольно родившееся во мне, а не втиснутое в сознание чужой враждебной волей.
— Юу-ра-ан, — услышал я зов и поднял голову. Я не зря улыбался во тьме. Это был голос Варды.
— Я здесь! — заорал я во все горло. — Здесь, Варда, внизу.
— Как тебе помочь?
— Найди веревку.
— Хорошо, Юуран, я пойду к Верткому.
К тому времени, когда около меня зазмеилась веревка, я уже знал, что ногу я все-таки не сломал. Это был очень сильный ушиб.
Объединенные силы корра и элла не шли ни в какое сравнение с таинственной мощью неведомых машин, которые плавно меняли силу тяжести в колодце. Они тянули меня долго, рывками. Несколько раз мне даже казалось, что вот-вот веревка лопнет, но какой-то фильтр не пропускал в меня ни страх, ни дурные предчувствия. Я так и перевалился через край провала с глупой улыбкой, которая стала еще шире при виде Барды, Верткого и Первенца.
7
— А кто был этот элл, что вылетел, как пробка, из колодца? — спросил Варда. — Я видел его издалека, когда мчался сюда. Почему он оставил тебя внизу? И как он поднялся, кто его вытащил?
— Это был не элл, — сказал я.
— Но я видел его.
— Это был не элл. Это был эбр.
— Но я же видел элла. Элл выбрался отсюда.
— Я повторяю, это был эбр.
— А неживой? Он внизу? И кто такой эбр? — допытывался Варда.
— Пойми, Варда. Это был эбр. Он использовал неживого, превратив его тело в тело элла.
— Для чего?
— Он сам в этом теле.
— Юуран, ты говоришь странно, — участливо пробормотал Первенец. — Я ничего не понимаю. Что такое эбр? Как он может быть в теле неживого? Как неживой может быть эллом?
— Скажите, Первенец и Верткий, кто были ваши предки?
— Предки?
— От кого вы произошли?
— Что значит «произошли»?
— Кто был до вас?
— Мы ни от кого не произошли. Семья была всегда.
— Нет, братья, не всегда. Элинию некогда населял могущественный народ, который звал себя эбрами. Они умели странствовать по Вселенной, они умели подчинять себе силы природы, даже силу тяжести они заставили работать на себя. Они создавали роботов, которые преданно служили им.
— Неживых?
— Да. Это был беспокойный народ, полный гордыни от своего всесилия, снедаемый зудом новых открытий, нового знания, томимый неутолимой жаждой постоянных перемен. В какой-то момент самые мудрые из них поняли, что они слишком бездумны с силами природы, что они похожи на детей, которые играют страшными игрушками. Они почувствовали, что народ, не умеющий оглянуться, подумать, не желающий признавать никого, кроме себя, обречен.
Эти мудрецы стали пророками. Они призывали своих соплеменников осмотреться, внять предзнаменованиям, а их было много. Сила тяжести оказалась покоренной не до конца, и то и дело землю сотрясали толчки.
У эбров было по два глаза, но пророки открыли в себе третий глаз, как символ своего стремления увидеть то, что остальные эбры не хотели видеть.
— И мы… — прошептал Первенец и не закончил фразы.
— Да, — сказал я. — Вы потомки эбров, трехглазых эбров, оставшихся в живых после страшного Большого Толчка, который покрыл планету бесчисленными развалинами.
— Но Семья… — недоуменно пробормотал Верткий.
— Я думаю, катастрофа так потрясла выживших, что они прокляли не только бездумное знание, которое привело к ней, они прокляли всякое знание. Они прокляли жажду знания, и чтобы жажда эта больше никогда не томила их, они объединили всех эбров в Семью, лишили их имен, своего "я", своих чувств и эмоций. Они стали не эбрами, а эллами. Они выбросили из своей памяти прошлое, чтобы прошлое не вернулось.
Осталась в живых после Большого Толчка и горстка неживых, которые тихо угасали, живя воспоминаниями о своих господах.
Но перед самой катастрофой эбры заложили на всякий случай сознание нескольких своих соплеменников в машины, спрятанные глубоко под землей, и машины хранили их спящее сознание, пока я случайно не наткнулся на одну из таких машин.
Сознание одного такого эбра — его имя Арроба — в неживом, которого я привел сюда. А эбры умеют изменять форму вещей.
— Ты привел сюда неживого? — недоуменно спросил Первенец. — Почему?
— Может, ты заодно с этими… эбрами, пришелец? — Верткий подозрительно посмотрел на меня.
— Нет, братья. Иначе Арроба не бросил бы меня одного в колодце. Потом, потом я все объясню вам. Знайте только, что Арроба заставил меня помочь ему.
— Значит, элл, которого я видел… — начал было Варда, но я прервал его:
— Да. Это Арроба.
— Что же нам делать?
— Мы убьем его! — крикнул Верткий.
— Не торопись, не уподобляйся сам бездумным твоим предкам, брат Верткий, — сказал я.
— Его нужно убить, — упрямо повторил Верткий.
— Он опасен. Видишь, даже тебя он заставил служить себе, — вздохнул Первенец.
— Мы можем его найти, — сказал Варда. — Далеко уйти он не мог.
— Братья мои, — сказал я, — вы должны сами решать, как вам поступить. Я здесь не для того, чтобы отдавать вам приказы, думать за вас и решать за вас. Но я могу сказать, что думаю. Да, Арроба может быть опасен, хотя пока что это единственный эбр, воскресший после вековой спячки. Пусть он умеет менять форму, пусть в его власти окажется горстка неживых, но пока что он не представляет для вас прямой угрозы.
— Он не такой, как мы, — фыркнул Верткий.
— Ну и что?
— Ему нет здесь места.
— А он скажет: трехглазые не такие, как я. А поэтому их надо убить. Выходит, надо убивать всех, кто не похож на тебя? У тебя имя, Верткий, а многие члены Семьи до сих пор предпочитают жить по-старому, без имени. Значит, и их надо убить? А корры должны убивать эллов и с именем и без, потому что те и другие ходят на двух ногах, а не на четырех. Так?
— В твоих словах мудрость, Юуран, — тихо сказал Первенец.
— Может быть, — упрямо сказал Верткий, — но я нутром чувствую, что лучше не рисковать. Сегодня один эбр, завтра их станет больше, а послезавтра они опять превратятся во властелинов. Его нужно убить. Ты согласен, Варда?
— Не знаю. Мой ум разделился на две части. Одна идет за Юураном. Другая бежит за тобой.
— Решайте сами, братья. Это ваша планета и ваша история.
Я ждал прилета «Гагарина», писал отчет о пребывании на Элинии, делал снимки, думал о своих новых братьях и о том, что случилось с Арробой. Хоть он и хозяйничал без спроса в моей голове, я больше не испытывал к нему ненависти.
А случилось с ним вот что. Пока я пытался приобщить Первенца, Варду и Верткого на краю колодца к идее терпимости, Арроба шел мимо Зеркальных стен. Его увидел Тихий и уставился на него.
— Прочь с дороги! — приказал Арроба. — Ты мешаешь мне пройти.
Но Тихий, казалось, не слышал его слов. Он словно завороженный смотрел на него.
— Прочь, трехглазый! — крикнул Арроба и шагнул вперед.
Из-за угла показался Узкоглазый.
— Что здесь у вас происходит? — спросил он Тихого.
— У него… — пробормотал Тихий, — у него два глаза! Какая странная голова. Никогда не видел такого… Может, он болен?
— Прочь! — еще раз крикнул Арроба и толкнул Тихого.
— Для больного он довольно боек, — хмыкнул Узкоглазый.
— Ему нужно помочь, он качается, — сказал Тихий. — Я никогда не видел элла с двумя глазами…
— Жалкие твари! — взревел Арроба, отшвырнул Тихого и помчался вперед.
До лагеря неживых он добрался благополучно.
— Я Арроба. Я эбр и ваш повелитель, — сказал он неживым, и они почтительно расплющили перед ним свои шары и протянули к нему щупальца. — Я вернулся, чтобы возродить величие эбров и двинуться дальше, и мне нужна ваша помощь.
— Мы счастливы повиноваться, господин. Но мы дряхлы и немощны. Мы едва поддерживаем силы с помощью источника.
— Мне не нужны беспомощные старцы, — грозно сказал Арроба.
Несколько дней он потратил на приведение роботов в порядок, а вскоре один из них пробурчал:
— Ты, конечно, наш повелитель, но мы уже привыкли жить сами…
— Робот, молчать! — скомандовал Арроба.
Наверное, они слишком долго ждали возвращения господ. И слишком боготворили память о них. Раз за разом обращалось светило вокруг Элинии, они дряхлели, слабела их память. Их создатели уходили от них все дальше в прошлое и, уходя, становились все прекраснее, все идеальнее.
Они думали, что мечтают о возвращении господ. На самом деле они давно уже отвыкли от служения им. Мессия хорош, пока он не вернулся. Во плоти он не нужен. Наяву мечта обернулась тяжким трудом и требованиями беспрекословного повиновения.
Сначала робко, не веря своей смелости, они начали огрызаться, потом отказывались выполнять команды.
— Не для того мы ждали их возвращения, — вздыхали они и не оканчивали фразу, потому что сами не знали для чего.
— Раньше корры служили нам, а теперь… — говорили другие.
— А может, это вовсе не настоящий господин, наши господа были справедливы, и нам было хорошо, — вздыхали третьи.
— Наверное, так…
Как-то Арроба в припадке гнева бросился на робота, не подчинившегося ему, а тот попытался схватить его щупальцами.
— Разобрать его! — приказал Арроба.
Неживые окружили бунтовщика, но остановились в нерешительности.
— Мы жили тихо и спокойно, — сказал бунтовщик. — Мы вспоминали господ и, даже угасая, были, наверное, счастливы. Пришел господин, и оказалось, что я больше не испытываю радости, подчиняясь.
— Схватите его! — еще раз крикнул Арроба.
— Сегодня вы разберете меня, а завтра он прикажет схватить другого. А потом уже некому будет хватать и некого будет хватать.
Роботы все еще стояли в нерешительности, и Арроба крикнул:
— Вы не должны рассуждать, когда вам приказывает господин. Вы созданы для подчинения. Ваша радость — в беспрекословном подчинении. Вы не имеете права существовать вне подчинения. Такими вас создали, и только такими вы можете быть.
— Мы жили тихо, — сказал бунтовщик. — Нам служили корры…
— Вы не жили, — загремел Арроба. — Вам казалось, что вы жили. Вы медленно выходили из строя, одна за другой отказывали ваши тонкие аналитические системы, я до сих пор не могу привести вас даже в относительный порядок.
— Мы жили, — упрямо сказал бунтовщик.
— Вы созданы слугами, — презрительно сказал Арроба. — Вы машины. Вы не имеете права думать, хотеть и сомневаться.
— Может быть, когда-то мы были действительно машинами. Но мы слишком долго жили одни…
— Вы рабы, — презрительно крикнул эбр.
— Наверное, рабы не могут оставаться рабами без своих господ. Мы тоже думали, что мы рабы. Но мы отвыкли от слепого повиновения.
— Вы ни от чего не отвыкли, просто ваши логические цепи требуют ремонта и настройки.
— Мы не хотим ремонта и не хотим больше настройки.
— Уничтожьте его! — закричал Арроба. — Робот, выходящий из повиновения, должен быть уничтожен.
— Мы давно уже не роботы.
— Молчать! Вы унижаете своего господина.
Арроба оттолкнул неживого, стоявшего перед ним, и кинулся на бунтовщика, но тот схватил его щупальцами и поднял над головой. Эбр мгновенно вошел в мозг робота, чтобы очистить его от ненависти и заполнить любовью к себе.
— Ты господин, и я хочу служить тебе, — пробормотал робот. — Я сделаю так, чтобы тебе было лучше, чтобы никто не унижал тебя. — И он швырнул эбра наземь…
Меня провожали эллы, корры и даже неживые.
— Мы всегда будем считать тебя своим повелителем, Юуран, — сказал Первенец.
— Я не хочу быть повелителем, — пробормотал я, чувствуя, как предательски увлажняются мои глаза. О небо, как же я стал сентиментален… — Я хочу остаться вашим другом.
— Ты и есть друг. Друг-повелитель.
— Ты помог коррам стать свободными, — сказал Варда.
Неживые молча расплющили шары.
Такими я их всех и запомнил.
Как-то я читал какой-то роман, в котором звездолетчик возвращается из космоса, опаленный просторами Вселенной, с глазами, в которых застыла бесконечность мира. Он пытается вернуться к земной жизни, ко все на Земле кажется ему чужим.
Со мной все было наоборот. Как только на меня с визгом набросились мои пудели, как только прижалась ко мне Ивонна, Элиния плавно опустилась в самый нижний слой памяти. Она стала нереальной. Она и не могла быть другой в теплой, пульсирующей реальности Земли.
Поэтому-то я не сразу согласился еще раз пережить возвращение на планету оранжевых облаков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
— Юу-ра-ан, — услышал я зов и поднял голову. Я не зря улыбался во тьме. Это был голос Варды.
— Я здесь! — заорал я во все горло. — Здесь, Варда, внизу.
— Как тебе помочь?
— Найди веревку.
— Хорошо, Юуран, я пойду к Верткому.
К тому времени, когда около меня зазмеилась веревка, я уже знал, что ногу я все-таки не сломал. Это был очень сильный ушиб.
Объединенные силы корра и элла не шли ни в какое сравнение с таинственной мощью неведомых машин, которые плавно меняли силу тяжести в колодце. Они тянули меня долго, рывками. Несколько раз мне даже казалось, что вот-вот веревка лопнет, но какой-то фильтр не пропускал в меня ни страх, ни дурные предчувствия. Я так и перевалился через край провала с глупой улыбкой, которая стала еще шире при виде Барды, Верткого и Первенца.
7
— А кто был этот элл, что вылетел, как пробка, из колодца? — спросил Варда. — Я видел его издалека, когда мчался сюда. Почему он оставил тебя внизу? И как он поднялся, кто его вытащил?
— Это был не элл, — сказал я.
— Но я видел его.
— Это был не элл. Это был эбр.
— Но я же видел элла. Элл выбрался отсюда.
— Я повторяю, это был эбр.
— А неживой? Он внизу? И кто такой эбр? — допытывался Варда.
— Пойми, Варда. Это был эбр. Он использовал неживого, превратив его тело в тело элла.
— Для чего?
— Он сам в этом теле.
— Юуран, ты говоришь странно, — участливо пробормотал Первенец. — Я ничего не понимаю. Что такое эбр? Как он может быть в теле неживого? Как неживой может быть эллом?
— Скажите, Первенец и Верткий, кто были ваши предки?
— Предки?
— От кого вы произошли?
— Что значит «произошли»?
— Кто был до вас?
— Мы ни от кого не произошли. Семья была всегда.
— Нет, братья, не всегда. Элинию некогда населял могущественный народ, который звал себя эбрами. Они умели странствовать по Вселенной, они умели подчинять себе силы природы, даже силу тяжести они заставили работать на себя. Они создавали роботов, которые преданно служили им.
— Неживых?
— Да. Это был беспокойный народ, полный гордыни от своего всесилия, снедаемый зудом новых открытий, нового знания, томимый неутолимой жаждой постоянных перемен. В какой-то момент самые мудрые из них поняли, что они слишком бездумны с силами природы, что они похожи на детей, которые играют страшными игрушками. Они почувствовали, что народ, не умеющий оглянуться, подумать, не желающий признавать никого, кроме себя, обречен.
Эти мудрецы стали пророками. Они призывали своих соплеменников осмотреться, внять предзнаменованиям, а их было много. Сила тяжести оказалась покоренной не до конца, и то и дело землю сотрясали толчки.
У эбров было по два глаза, но пророки открыли в себе третий глаз, как символ своего стремления увидеть то, что остальные эбры не хотели видеть.
— И мы… — прошептал Первенец и не закончил фразы.
— Да, — сказал я. — Вы потомки эбров, трехглазых эбров, оставшихся в живых после страшного Большого Толчка, который покрыл планету бесчисленными развалинами.
— Но Семья… — недоуменно пробормотал Верткий.
— Я думаю, катастрофа так потрясла выживших, что они прокляли не только бездумное знание, которое привело к ней, они прокляли всякое знание. Они прокляли жажду знания, и чтобы жажда эта больше никогда не томила их, они объединили всех эбров в Семью, лишили их имен, своего "я", своих чувств и эмоций. Они стали не эбрами, а эллами. Они выбросили из своей памяти прошлое, чтобы прошлое не вернулось.
Осталась в живых после Большого Толчка и горстка неживых, которые тихо угасали, живя воспоминаниями о своих господах.
Но перед самой катастрофой эбры заложили на всякий случай сознание нескольких своих соплеменников в машины, спрятанные глубоко под землей, и машины хранили их спящее сознание, пока я случайно не наткнулся на одну из таких машин.
Сознание одного такого эбра — его имя Арроба — в неживом, которого я привел сюда. А эбры умеют изменять форму вещей.
— Ты привел сюда неживого? — недоуменно спросил Первенец. — Почему?
— Может, ты заодно с этими… эбрами, пришелец? — Верткий подозрительно посмотрел на меня.
— Нет, братья. Иначе Арроба не бросил бы меня одного в колодце. Потом, потом я все объясню вам. Знайте только, что Арроба заставил меня помочь ему.
— Значит, элл, которого я видел… — начал было Варда, но я прервал его:
— Да. Это Арроба.
— Что же нам делать?
— Мы убьем его! — крикнул Верткий.
— Не торопись, не уподобляйся сам бездумным твоим предкам, брат Верткий, — сказал я.
— Его нужно убить, — упрямо повторил Верткий.
— Он опасен. Видишь, даже тебя он заставил служить себе, — вздохнул Первенец.
— Мы можем его найти, — сказал Варда. — Далеко уйти он не мог.
— Братья мои, — сказал я, — вы должны сами решать, как вам поступить. Я здесь не для того, чтобы отдавать вам приказы, думать за вас и решать за вас. Но я могу сказать, что думаю. Да, Арроба может быть опасен, хотя пока что это единственный эбр, воскресший после вековой спячки. Пусть он умеет менять форму, пусть в его власти окажется горстка неживых, но пока что он не представляет для вас прямой угрозы.
— Он не такой, как мы, — фыркнул Верткий.
— Ну и что?
— Ему нет здесь места.
— А он скажет: трехглазые не такие, как я. А поэтому их надо убить. Выходит, надо убивать всех, кто не похож на тебя? У тебя имя, Верткий, а многие члены Семьи до сих пор предпочитают жить по-старому, без имени. Значит, и их надо убить? А корры должны убивать эллов и с именем и без, потому что те и другие ходят на двух ногах, а не на четырех. Так?
— В твоих словах мудрость, Юуран, — тихо сказал Первенец.
— Может быть, — упрямо сказал Верткий, — но я нутром чувствую, что лучше не рисковать. Сегодня один эбр, завтра их станет больше, а послезавтра они опять превратятся во властелинов. Его нужно убить. Ты согласен, Варда?
— Не знаю. Мой ум разделился на две части. Одна идет за Юураном. Другая бежит за тобой.
— Решайте сами, братья. Это ваша планета и ваша история.
Я ждал прилета «Гагарина», писал отчет о пребывании на Элинии, делал снимки, думал о своих новых братьях и о том, что случилось с Арробой. Хоть он и хозяйничал без спроса в моей голове, я больше не испытывал к нему ненависти.
А случилось с ним вот что. Пока я пытался приобщить Первенца, Варду и Верткого на краю колодца к идее терпимости, Арроба шел мимо Зеркальных стен. Его увидел Тихий и уставился на него.
— Прочь с дороги! — приказал Арроба. — Ты мешаешь мне пройти.
Но Тихий, казалось, не слышал его слов. Он словно завороженный смотрел на него.
— Прочь, трехглазый! — крикнул Арроба и шагнул вперед.
Из-за угла показался Узкоглазый.
— Что здесь у вас происходит? — спросил он Тихого.
— У него… — пробормотал Тихий, — у него два глаза! Какая странная голова. Никогда не видел такого… Может, он болен?
— Прочь! — еще раз крикнул Арроба и толкнул Тихого.
— Для больного он довольно боек, — хмыкнул Узкоглазый.
— Ему нужно помочь, он качается, — сказал Тихий. — Я никогда не видел элла с двумя глазами…
— Жалкие твари! — взревел Арроба, отшвырнул Тихого и помчался вперед.
До лагеря неживых он добрался благополучно.
— Я Арроба. Я эбр и ваш повелитель, — сказал он неживым, и они почтительно расплющили перед ним свои шары и протянули к нему щупальца. — Я вернулся, чтобы возродить величие эбров и двинуться дальше, и мне нужна ваша помощь.
— Мы счастливы повиноваться, господин. Но мы дряхлы и немощны. Мы едва поддерживаем силы с помощью источника.
— Мне не нужны беспомощные старцы, — грозно сказал Арроба.
Несколько дней он потратил на приведение роботов в порядок, а вскоре один из них пробурчал:
— Ты, конечно, наш повелитель, но мы уже привыкли жить сами…
— Робот, молчать! — скомандовал Арроба.
Наверное, они слишком долго ждали возвращения господ. И слишком боготворили память о них. Раз за разом обращалось светило вокруг Элинии, они дряхлели, слабела их память. Их создатели уходили от них все дальше в прошлое и, уходя, становились все прекраснее, все идеальнее.
Они думали, что мечтают о возвращении господ. На самом деле они давно уже отвыкли от служения им. Мессия хорош, пока он не вернулся. Во плоти он не нужен. Наяву мечта обернулась тяжким трудом и требованиями беспрекословного повиновения.
Сначала робко, не веря своей смелости, они начали огрызаться, потом отказывались выполнять команды.
— Не для того мы ждали их возвращения, — вздыхали они и не оканчивали фразу, потому что сами не знали для чего.
— Раньше корры служили нам, а теперь… — говорили другие.
— А может, это вовсе не настоящий господин, наши господа были справедливы, и нам было хорошо, — вздыхали третьи.
— Наверное, так…
Как-то Арроба в припадке гнева бросился на робота, не подчинившегося ему, а тот попытался схватить его щупальцами.
— Разобрать его! — приказал Арроба.
Неживые окружили бунтовщика, но остановились в нерешительности.
— Мы жили тихо и спокойно, — сказал бунтовщик. — Мы вспоминали господ и, даже угасая, были, наверное, счастливы. Пришел господин, и оказалось, что я больше не испытываю радости, подчиняясь.
— Схватите его! — еще раз крикнул Арроба.
— Сегодня вы разберете меня, а завтра он прикажет схватить другого. А потом уже некому будет хватать и некого будет хватать.
Роботы все еще стояли в нерешительности, и Арроба крикнул:
— Вы не должны рассуждать, когда вам приказывает господин. Вы созданы для подчинения. Ваша радость — в беспрекословном подчинении. Вы не имеете права существовать вне подчинения. Такими вас создали, и только такими вы можете быть.
— Мы жили тихо, — сказал бунтовщик. — Нам служили корры…
— Вы не жили, — загремел Арроба. — Вам казалось, что вы жили. Вы медленно выходили из строя, одна за другой отказывали ваши тонкие аналитические системы, я до сих пор не могу привести вас даже в относительный порядок.
— Мы жили, — упрямо сказал бунтовщик.
— Вы созданы слугами, — презрительно сказал Арроба. — Вы машины. Вы не имеете права думать, хотеть и сомневаться.
— Может быть, когда-то мы были действительно машинами. Но мы слишком долго жили одни…
— Вы рабы, — презрительно крикнул эбр.
— Наверное, рабы не могут оставаться рабами без своих господ. Мы тоже думали, что мы рабы. Но мы отвыкли от слепого повиновения.
— Вы ни от чего не отвыкли, просто ваши логические цепи требуют ремонта и настройки.
— Мы не хотим ремонта и не хотим больше настройки.
— Уничтожьте его! — закричал Арроба. — Робот, выходящий из повиновения, должен быть уничтожен.
— Мы давно уже не роботы.
— Молчать! Вы унижаете своего господина.
Арроба оттолкнул неживого, стоявшего перед ним, и кинулся на бунтовщика, но тот схватил его щупальцами и поднял над головой. Эбр мгновенно вошел в мозг робота, чтобы очистить его от ненависти и заполнить любовью к себе.
— Ты господин, и я хочу служить тебе, — пробормотал робот. — Я сделаю так, чтобы тебе было лучше, чтобы никто не унижал тебя. — И он швырнул эбра наземь…
Меня провожали эллы, корры и даже неживые.
— Мы всегда будем считать тебя своим повелителем, Юуран, — сказал Первенец.
— Я не хочу быть повелителем, — пробормотал я, чувствуя, как предательски увлажняются мои глаза. О небо, как же я стал сентиментален… — Я хочу остаться вашим другом.
— Ты и есть друг. Друг-повелитель.
— Ты помог коррам стать свободными, — сказал Варда.
Неживые молча расплющили шары.
Такими я их всех и запомнил.
Как-то я читал какой-то роман, в котором звездолетчик возвращается из космоса, опаленный просторами Вселенной, с глазами, в которых застыла бесконечность мира. Он пытается вернуться к земной жизни, ко все на Земле кажется ему чужим.
Со мной все было наоборот. Как только на меня с визгом набросились мои пудели, как только прижалась ко мне Ивонна, Элиния плавно опустилась в самый нижний слой памяти. Она стала нереальной. Она и не могла быть другой в теплой, пульсирующей реальности Земли.
Поэтому-то я не сразу согласился еще раз пережить возвращение на планету оранжевых облаков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43