Диана вскочила, сжимая кулаки. Щеки ее пылали, глаза горели гневом. Вне себя от ярости, она набросилась на Шермана:
– Так вот каков мой благородный спаситель! Теперь вы решили воспользоваться мной в своих целях, а я… Я останусь в плену! Вы такой же негодяй, как и они!
– Да подождите же, – поморщился Шерман, защищаясь от нее выставленной ладонью. – Кажется, я не утверждал, что я ваш благородный спаситель.
– Ах ты… – задохнулась Диана.
– Тем не менее вы будете освобождены.
– Как так? – Она села, словно получив толчок в грудь. – Объяснитесь, таинственный незнакомец…
– Я нахожу, что «таинственный незнакомец» все-таки лучше «негодяя». – Шерман усмехнулся. – Женщины! Они везде одинаковы.
– Что значит «везде»? – Бровь Дианы красиво выгнулась, как натянутый охотничий лук.
– Везде – значит везде, где есть мужчины и женщины. Где есть разделение на два пола… Если вы с минуту посидите спокойно, фрау Довгер, вы значительно облегчите себе процесс восприятия моей идеи.
Диана фыркнула, но промолчала.
– Возможно, она вам и не очень понравится, – продолжил Шерман, – но я и не ставил перед собой задачи нравиться вам… Краеугольным камнем, Фолкмер, здесь является Клейн.
– Клейн? – Фолкмеру стало совсем нехорошо.
– Да, он, владелец этой героиновой Голконды. Если вы поведете себя неблагоразумно, я сдам российским властям ваш подводный наркобизнес. А Хельмуту Клейну я сообщу, что информацию получил от вас… Полагаю, его это заинтересует. Видите, как вы были правы в отношении бесполезности псевдо­нимов. Каким бы именем вы ни назвались, мне достаточно описать Клейну вашу внешность и обстоятельства нашей встречи, чтобы никто не дал и полдоллара за вашу жизнь.
– Ох… Но если я и буду благоразумен, где гарантии, что по окончании вашей… операции вы не сделаете того же?
– Не проинформирую российские власти?
– Плевать мне на власти и на проблемы нарко-синдиката! Не выдадите меня Клейну!
– Мое слово.
– Простите, – покривился Фолкмер, – но в данной ситуации такая гарантия не кажется мне весомой.
– Я мог бы оскорбиться, но попробую объяснить. Мной движет лишь один мотив, и он связан исключительно с проектом «Мельница». Можете назвать этот мотив личным. Мне нет никакого дела до наркотиков, до Клейна и до вас, я только использую те средства, какие оказались под рукой. Я постараюсь использовать их наиболее выгодным образом и слово свое сдержу, в зависимости от вашего поведения, и в одном, и в другом случае. Все остальное меня попросту нисколько не занимает.
– Вы так говорите, но…
– У вас нет выбора, Фолкмер. Стоит ли попусту терять время?
Ответ прозвучал не сразу, но это был белый флаг.
– Да. Я понимаю.
Склонившись к уху Шермана, Ника тихонько прошептала (конечно, по-русски):
– Мне надо сказать тебе пару слов наедине…
– Выйдем в коридор, – предложил Шерман и посмотрел на Фолкмера и Диану. – Эти никуда отсюда не пропадут… Только вот что. Нет ли тут способа вызвать кого-то на подмогу? Какая-то кнопка или…
– Я отлично знаю, – по-русски произнесла Диана, – что никакого способа вызвать помощь в этой каюте нет. Но если вы опасаетесь, дайте мне его пистолет, и я подержу его на мушке.
– Нет уж, – с усмешкой сказал Шерман. – Безоружная вы как-то трогательнее, что ли…
Пропустив Нику в коридор, он покинул каюту и плотно закрыл дверь.
– Джон, – возбужденно заговорила Ника. – ты все время об одном себе – «я поеду, я сделаю»… А про меня ты забыл?
– Я не забыл про тебя, но ведь ты не полетишь на остров Суханова…
– Почему это я не полечу?
– Ника, – Шерман пытался быть терпеливым, – у нас с тобой уже был похожий разговор, и я…
– И ты, – закончила за него Ника с оттенком торжества, – помнишь мой ультиматум! Он не отменен. Напротив, он подкреплен, потому что теперь я знаю намного больше! Остановить меня ты сможешь только силой, Джон. Неужели ты сделаешь это?
– Ну почему тебя всегда тянет туда, где опасно?!
– Там не опаснее, чем здесь, – не согласилась Ника. – Даже безопаснее после того, как ты прижал Фолкмера.
– Да зачем тебе лететь на этот проклятый остров?!
– Я нужна тебе!
После этих слов оба замолчали, глубоко дыша и глядя друг другу в глаза.
– Нет, – ответил наконец Шерман. – Там – нет.
– Ах там? Может быть, и вообще нет?
– Этого я не говорил.
– А я не из тех девушек, которые бывают нужны «здесь» и не нужны «там». Если я с тобой, я с тобой. А кроме того, хочется самой увидеть, что это за проект «Мельница».
– Так ты не поняла?
– Не все.
– Ника, будь же благоразумной…
– Как Фолкмер, да? Только у нас с тобой все наоборот, Джон! Это я держу тебя на крючке, а не ты меня.
Странная улыбка появилась на губах Шермана, такая странная, что она скорее омрачала, чем просветляла его лицо.
– Я снова уступаю тебе, Ника…
– Почему, Джон? – Она шептала, прижавшись к нему. – Уж конечно, я не напугала тебя ультимату­мом… Суперагенты не обращают внимания на такие мелочи, у них есть тысячи способов их обойти. Ты – загадка, Джон Шерман, и я никогда не разгадаю тебя, проживи я хоть сто лет.
Шерман продолжал улыбаться:
– Ты добилась своего, Ника. Не довольно ли на этот момент?
От его близости Ника совсем потеряла самоконтроль, позабыв на мгновение о мудрости Экклезиаста «есть время для каждой вещи и вещь для каждого времени». Она поцеловала его… с большей страстностью, чем позволяли обстоятельства, и тут же отступила.
– Но как мы уйдем отсюда, Джон? Угрозу для Фолкмера мы будем представлять только там, где ему нас не достать. А тут, стоит нам покинуть станцию, он напустит на нас всех псов Штернбурга…
– Я кое-что придумал, – заверил ее Шерман и открыл дверь.
Они вошли. Шерман возобновил прерванный разговор по-немецки:
– Небольшая поправка, Фолкнер. На остров Суханова летят два инспектора. Эта девушка и я, Андрей Эдуардович Комлев. Под этим псевдонимом я хочу быть представленным Довгеру.
– А на самом деле вы…
– Джон Шерман. По правилам моей игры скрывать имя также нет смысла… Но вернемся к делу. Видимо, нам не удастся попасть на остров Суханова сразу, потребуется время на подготовку.
– Видимо. – Фолкмер пожал плечами.
– А для начала мы должны невредимыми добраться до Санкт-Петербурга, где я передам запись нашей с вами беседы и мои инструкции друзьям. Такова моя задача. Ваша – прямо противоположная: не допустить, чтобы это произошло.
– Послушайте, я…
– Так вот, Фолкмер. Мы покинем станцию втроем на одной из ваших субмарин, «Шарков», которые вы так красочно описывали. А чтобы не сбежала фрау Довгер…
– Она не сбежит, – сказал Фолкмер. – Она не знает ни кода запуска «Шарков», ни кодов замков сейфов с аквалангами. И связаться ни с кем не сможет. Здесь только кабельная связь со Штернбургом, да и она кодирована.
– Кабельная связь со Штернбургом? – заинтересовалась вдруг Ника.
– Вас это удивило?
– Я просто подумала: ведь кто-то может проследить, куда идет кабель, обнаружить станцию…
– О, разумеется, – согласился Фолкмер. – Но смысл существования подводной базы не в том, чтобы ее вообще никогда и никто не нашел. Если механизм даст сбой и власти займутся Штернбургом из-за наркотиков, найдут обязательно, с кабелем или без него.
– Тогда в чем же смысл?
– Эвакуация. Все эти обыски, допросы – дело долгое. В такой ситуации Клейн надеется успеть переправить на базу часть размещенного в Штернбурге товара, а также тех людей, которых необходимо вывезти, а их не так мало. Здесь они будут ждать эвакуации рейсами «Шарков». Станцию найдут, но… пустой. А кабельная связь…
– Как раз то, – подхватил Шерман, – чем мы сейчас и воспользуемся. Точнее, воспользуетесь вы. Вы предупредите людей в Штернбурге, что прибудете с нами, пусть встретят, как подобает. Особо не распространяйтесь, кто мы и откуда, не нужно ничего придумывать. Отдайте приказ, и все.
– А потом?
– Потом на материк, втроем. В нашей машине мы довезем вас до Санкт-Петербурга и там отпустим. Вы свяжетесь с Довгером, а материалы для Клейна к тому времени будут у моих друзей… И прошу вас не забывать, Фолкмер, что я сделал, когда вы достали пистолет, прошу вас постоянно помнить о скорости моей реакции. Девушка прошла ту же подготовку, что и я. Какой-то сигнал вашим людям, возможно, и создаст нам некоторые осложнения, но для вас-то что толку? Вы будете мертвы.
– Не хочется снова напоминать, – сказал Фолкмер с кислой миной, – что я не самоубийца.
– Теперь нам нужно договориться о двусторонней связи. Вы будете инструктировать меня касательно вылета, я же дам знать о себе, как только мы вернемся с острова Суханова. Тогда вы освободите Диану, а до тех пор ей придется побыть у вас в гостях. И все, Фолкмер. Это последний шаг, после него вам больше не угрожает опасность быть выданным Клейну.
– Да что же это такое? – взвилась Диана. – Я буду сидеть здесь, пока вы… Творите невесть что в лаборатории моего мужа? Откуда я знаю: а вдруг вы готовите покушение на него?!
– Покушение, – сказал Шерман, – куда проще было бы устроить в Санкт-Петербурге. Подумайте, фрау Довгер. Сможем ли мы выбраться живыми с острова Суханова, убив профессора? Наше возвращение возможно только при его содействии.
Довод произвел впечатление на Диану, и она произнесла уже спокойнее:
– И все-таки… Вы не помогать ему едете.
– Не помогать. Но меня мало интересуют ваши соображения по этому поводу, фрау Довгер. Я был бы признателен, если бы вы помолчали и позволили мне поговорить с герром Фолкмером.
В глазах Дианы полыхнули грозные зарницы… И погасли. Ей нечего было противопоставить Шерману.
6
Илларионов включил компьютер.
Он и раньше пытался добраться до своего личного дела, но эти файлы были заблокированы. Не один день миновал, прежде чем во время одного вроде бы невинного разговора Илларионову удалось узнать код доступа (под предлогом, что он забыл последние символы). Неопределенность его положения больше не беспокоила его, как прежде. Никого, казалось, не волновало, что он не приступает к непосредственным обязанностям, в чем бы они там ни заключались. Должно быть, его поведение объясняли необходимостью адаптации. Но продолжать так и дальше он не мог: ему стало известно, что прибыл таинственный Виктор Генрихович. Раздобыть хоть какую-то значимую информацию было нужно до их встречи…
Частично профессор был уже подготовлен. Он сумел разобраться, пусть и не до конца, в некоторых научных документах. Тем важнее было для Илларионова наконец выяснить и то, что касалось его самого! Иначе он и дальше будет блуждать в потемках. Конечно, это не означало, что до того собственная проблема не столь сильно тревожила профессора. Однако теперь к ней добавились два фактора: содержание документов и приезд Виктора Генриховича.
В ответ на запрос машины профессор ввел код, буквенно-числовую комбинацию, затем свое имя и личный номер. Он опасался, что проникновение будет обнаружено и в лучшем случае его компьютер просто отключат. Но опасения не оправдались. Если и обнаружили, то никаких мер не приняли, никто не помешал профессору читать. И он читал несколько часов подряд, возвращаясь вновь и вновь к одним и тем же разделам…
Профессор Андрей Владимирович Илларионов действительно работал в лабораторном комплексе на острове Суханова в девяностых годах, до консервации комплекса. Вместе с руководителем проекта Виктором Генриховичем Довгером (вот кто это такой!) он стоял у истоков разработки экспериментальной программы. Но когда выяснилось, что научные изыскания невозможно продолжить иным способом, чем экспериментируя на людях, Илларионов стал добиваться свертывания исследований. Тогда его подвергли «ментальной коррекции», как это называлось в материалах, которые он сейчас читал. Сущность процедуры осталась для него неясной, ведь он был физиком, а не психологом. Но если бы его попросили рассказать о ментальной коррекции своими словами, отбросив высоконаучную терминологию, он заявил бы однозначно и без колебаний: эта процедура лишала человека совести.
Вскоре после известных политических событий комплекс был законсервирован. Илларионовым (и, видимо, не только им одним) снова занялись психоинквизиторы Довгера. Часть его настоящей памяти была заменена фальшивой. Совершенно забыть что-то человек физически не может, да это и не входило в намерения Довгера и присных его, им требовалось, чтобы в избранный ими момент воспоминания Илларионова вернулись. Поэтому определенные участки памяти Илларионова в строго очерченных границах были свернуты, заперты в темных закоулках подсознания. Чтобы исключить любые нестыковки, в окружении Андрея Владимировича – как в его родном городе, так и в других местах, где это диктовалось необходимостью, – было сделано все, чтобы видимые обстоятельства жизни профессора соответствовали фантомам его фальшивых воспоминаний. Илларионов очутился в резерве. Не зная того, он ждал, когда его вновь призовут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49