На столе с краю притулился телефонный аппарат.
– Устраивайтесь, профессор, – пригласил Михаил Игнатьевич. – Ваши папки в сейфе, код замка – два триста одиннадцать. Войти в курс наших последних достижений вам помогут компьютерные файлы под литерой кью – не помню, сколько их там. Кажется, от кью-один до кью-восемнадцать. Не думаю, чтобы у вас возникли трудности. А при любых вопросах звоните три-ноль-ноль, отвечу я или кто-то из моих ассистентов.
– Сколько у меня времени? – спросил Илларионов, усаживаясь за стол.
– Сколько вам понадобится. Но чем быстрее вы приступите к практической работе, тем лучше.
– Это ясно… А как насчет кофе и сигарет?
– Сигареты в правом ящике стола. А кофе или там перекусить вам дадут, если позвоните два-ноль-два.
– Спасибо, Михаил Игнатьевич.
– Не за что! Такие вроде бы мелочи – а разве это мелочи? – у нас хорошо продуманы, для комфортной работы… Ну что же, осваивайтесь, коллега, не стану вам мешать.
Он ушел, прикрыв за собой дверь. Профессор с минуту сидел неподвижно, глядя на темный экран монитора. Потом протянул руку, чтобы включить компьютер, но передумал, встал из-за стола и отпер сейф. Достав оттуда три простые синие папки без каких-либо наклеек и надписей, он вернулся за стол, положил их перед собой и открыл верхнюю.
Сверху лежал документ, озаглавленный «Докладная записка», адресовался он «проф. Довгеру В. Г.». Не веря своим глазам, Илларионов читал набросанные быстрым почерком, немного клонящиеся вниз строки. «Результаты экспериментов серии М-20 убедительно показывают…» Что именно они показывают, Андрей Владимирович не очень четко понял, хотя речь шла в общем о той области физики, какой он по преимуществу и занимался. Но только в общем! А конкретно ни таких, ни похожих экспериментов профессор Илларионов не проводил никогда и нигде. Он даже не понимал их цели, не понимал, ЧТО тут, собственно, исследовалось и зачем. Тем не менее под документом стояла его подпись… И дата – 10 февраля 1991 года.
Оттолкнув лист под монитор, Илларионов нашарил в ящике сигареты и зажигалку, закурил. Если в кабинете предполагается курение, где-то должна быть и пепельница, но профессор не нашел ее. Он стряхивал пепел в оторванную картонную крышку от сигаретной пачки.
Это мой почерк, мысленно повторял он, и это моя подпись. Несомненно. Если подделка, то более чем виртуозная. Для подписи Илларионова было характерно сильное нажатие в конце финального росчерка – такое, что бумага почти прорывалась, вспарывалась снизу вверх под неизменным углом. Чтобы изучить и подделать такое, надо быть настоящим профессионалом. Конечно, это возможно, ничего невозможного в мире фальшивок нет. Но смысл?!
А вот чего быть не могло, так того, что Илларионов действительно составил эту докладную записку и потом непостижимым образом забыл о ней. Не могло такого быть из-за даты – февраль 1991 года. Как раз тогда профессор лежал в больнице в Санкт-Петербурге. Из-за случайной досадной травмы, приведшей к осложнениям, он провалялся в больницах чуть ли не целый год безвылазно – с осени девяностого по октябрь девяносто первого. Какие в больницах эксперименты?
Загасив сигарету, Андрей Владимирович перелистал содержимое верхней папки. Там были докладные записки вроде первой, памятные заметки и наброски, листы с расчетами, таблицами и графиками, предложения по направлениям работ, ответы на какие-то запросы… Везде его рука, везде рука Илларионова, кроме немногих отпечатанных материалов. Профессор не стал вникать. Он захлопнул папку, отодвинул ее от себя и включил компьютер.
Файлы с индексом «кью» также трактовали о вещах, не слишком внятных на первый взгляд. Без сомнения, Илларионов мог бы в них разобраться: перед ним не темный лес посторонних формул, а его родная стихия. Но что ему это даст? Допустим, он истратит уйму времени и выяснит, какими исследованиями здесь занимаются. Поможет ли это решить загадку, относящуюся к нему самому? Не исключено, что да… Или нет с тем же успехом. Измученному неизвестностью профессору хотелось отыскать короткий и верный путь. Наука никуда не денется. Важно узнать, почему Андрей Владимирович оказался здесь, что с ним произошло…
Возле двери висел белый халат. Илларионов надел его как защитную броню – ему представлялось, что в халате он будет выглядеть тут органичнее, – и вышел из кабинета.
В какую сторону идти? А, все равно. Ряды дверей, незнакомые люди… Что он сможет разгадать, бесцельно слоняясь по коридорам? Нечто близкое к отчаянию с такой силой захлестнуло вдруг Илларионова, что он ощутил приступ тошноты и прислонился к стене. Нет, нельзя так раскисать! Если начинать с этого, в конце неминуемо ждет поражение. Какие формы оно примет, что в ситуации Илларионова можно считать поражением и победой – время этих вопросов еще не пришло, но, если уже сейчас плыть по воле эмоций, проще сразу сдаться.
Мысль об этом приободрила профессора – или, скорее, мобилизовала. Он сделал шаг от стены и приказал себе собраться. Итак, если все равно куда идти, логичнее будет направиться в сторону, противоположную от его жилых апартаментов.
Так он и поступил. Пройдя мимо рекреационных холлов с фикусами в кадках, он попал в круглое помещение, где увидел несколько лифтовых дверей. Над некоторыми были укреплены жестяные таблички с черными надписями: «Вверх до уровня А», «Вниз до уровня Z»…
«Уровень А, – подумал Илларионов, – и уровень Z. Если задействован весь латинский алфавит, здесь должно быть как минимум двадцать шесть уровней (это исключая какие-нибудь возможные А-2 или L-10). Но уровень Z, вероятно, последний. А так как на самом верху, то есть на поверхности, я уже был, почему бы не. попробовать добраться до самого низа?»
Илларионов нажал кнопку, и двери лифта раздвинулись. В кабине профессора ожидал неприятный сюрприз. Едва он прикоснулся к мерцающей клавише с буквой Z, как под матовой пластиной зажглись слова: «ВВЕДИТЕ КОД ДОСТУПА», а над ними замигали сенсоры с цифрами от нуля до девяти.
Вот так история… Конечно, можно просто уйти, но вдруг какая-то система наблюдения уже донесла, что профессор Илларионов прорывается туда, куда ему не положено? И оправданий не придумаешь без исходных данных…
Тут профессор услышал шаги и похолодел. Точно… Кто-то спешит проверять.
В лифт вошел Михаил Игнатьевич.
– А, это вы, – сказал он чуть удивленно, но вовсе не настороженно или враждебно. – Собрались на уровень Z?
Илларионову было нечего терять, и он рванул ва-банк.
– Как видите. Но я не знаю кода…
– Почему же вы не позвонили мне? Да я сам хорош, – он улыбнулся. – Не подумал о том, чтобы оставить вам код. Но мне и в голову не пришло, что вы сразу начнете с посещения уровня Z… Впрочем, воля ваша, вам виднее. Наберите двенадцать сорок три.
Чтобы скрыть изумление, Андрей Владимирович пробурчал:
– И зачем нужны эти коды… Шпиономания…
– Ну, как сказать… Мания или нет, а чтобы не вводить в искушение малых сих, сиречь не в меру любопытный младший персонал…
– Вы едете?
– Нет, нет, – как-то чересчур поспешно отказался Михаил Игнатьевич. – Знаете ли, коллега, я стараюсь бывать там пореже…
– Понимаю, – кивнул Илларионов, и это было совсем смело, потому что он ничего не понимал.
Михаил Игнатьевич молча, внимательно взглянул на Илларионова и покинул кабину.
Лифт гудел и трясся очень долго. Когда двери вновь разошлись, перед Илларионовым предстала длинная и узкая комната-пенал, в конце которой возвышалось странное устройство, похожее на игральный автомат. Подойдя к нему вплотную, профессор остановился, повинуясь вспыхнувшей на экране алой команде «СТОП». Команда погасла, а взамен загорелась другая:
«ПОЛОЖИТЕ ПРАВУЮ ЛАДОНЬ НА ПАНЕЛЬ ИДЕНТИФИКАЦИИ».
Единственным, что можно было принять за панель идентификации, являлся утопленный в металл серый овал под экраном, куда профессор и положил ладонь. В недрах аппарата что-то щелкнуло, и по экрану побежали зеленые строчки:
«АНДРЕЙ ВЛАДИМИРОВИЧ ИЛЛАРИОНОВ
ЛИЧНЫЙ ИДЕНТИФИКАЦИОННЫЙ НОМЕР
А – 102 – 8816
ДОСТУП РАЗРЕШЕН»
Медленно распахнулась тяжелая стальная дверь, за ней тонул в красноватом полумраке коридор с бетонированными стенами.
Прежде чем шагнуть в коридор, Илларионов оглянулся на автоматического стража. Никакой любопытствующий тут не проскочит, даже подсмотрев код лифта… Здесь находится что-то настолько важное, что для охраны этой тайны ни одна мера безопасности не будет излишней. Видимо, допущены сюда немногие… И в числе избранных – Андрей Владимирович Илларионов, личный номер А – 102 – 8816.
2
Коридор оказался началом запутанного лабиринта, и у каждого поворота стояли охранники, по двое. Это уж перебор, подумалось Илларионову, когда он увидел их за первым углом. Двое накачанных парней в черном, на поясах – наручники, дубинки, в кобурах здоровенные пистолеты. Парни стояли возле невысокого пластикового столика-тумбы (такой же, как убедился профессор впоследствии, был на каждом посту охраны), а на нем лежала телефонная трубка с кнопочным номеронабирателем. Провод от трубки уходил под стальную крышку в бетоне стены.
Профессор прошел мимо поста, и его не окликнули, ни о чем не спросили. Парни застыли как истуканы, напоминая эсэсовцев в имперской канцелярии из фильма «Семнадцать мгновений весны». Да и если на то пошло, во всем этом подземном бункере-лабиринте витал эсэсовский душок… Красноватый неяркий свет, сталь и бетон, и вот – охрана… Зачем охрана? Профессора это сильно озадачило. Он шагал мимо закрытых дверей и считал посты (помимо безмолвных громил, он никого не встречал). Вот уже десятый пост, двадцать человек… Это ни в какие рамки не вписывается. Допустим, найдется супершпион, обманет людей наверху, обманет электронику, проникнет сюда… И что – его тоже ни о чем не спросят? Так и будут провожать холодными оловянными взглядами? Этих ребят достаточно, чтобы отразить вторжение, пресечь беспорядки, подавить бунт… По телефону им может быть отдана любая команда, но какая? На случай каких экстренных событий они тут дежурят?
Одна из дверей, как раз посередине между двумя постами, была приоткрыта. Илларионов заглянул туда – за ней располагался короткий тамбур, он оканчивался второй дверью, закрытой. Профессор нерешительно двинулся к ней, остановился, мысленно выругал себя. Раздумывать и колебаться надо было раньше. Теперь он здесь; вот перед ним дверь, и она не хуже всех других.
Андрей Владимирович коснулся дверной ручки… Его как током ударило. Нет, разумеется, ручка не была под током или что-то в этом роде; не было это и внезапным наплывом страха. Ощущение пришло не изнутри, а извне. Взявшись за дверную ручку, профессор будто окончательно подтвердил свою принадлежность к этому подземному миру, поставил кровью подпись на договоре. И словно кто-то очень далекий, обитающий в невообразимой дали от планеты Земля, сфокусировал на Илларионове пристальный взгляд. Этому ощущению нельзя было дать название, его нельзя было определить. Земные слова тут не годились, а иных у профессора не было. В одном он был уверен: это не иллюзия, это реально, до боли, до жути РЕАЛЬНО! Всеохватывающее проникновение извне – и оно пришло, чтобы остаться. Что-то, к чему невозможно привыкнуть, с чем немыслимо сжиться, чуждое, отстраненное, оно ЗДЕСЬ. И оно никуда не уйдет, пока… если… Что пока или если? Профессор не знал, но он чувствовал, что какое-то «если», какое-то условие сделки тут существует. Да, он подписал договор, и придется платить. Когда он прикоснулся к ручке этой двери, путь назад был отрезан.
Как ни странно, мысль о том, что пути назад нет, успокоила профессора, и схлынула шоковая острота восприятия. ТО, проникшее в него из надвселенской дали, не исчезло (оно не исчезнет), но затаилось на окраинах подсознания. В любой момент оно может взвиться, как разбуженный запахом добычи лев, но сейчас профессор снова был свободен… ПОЧТИ свободен, и об этом «почти» ему отныне забыть не дано.
Он повернул ручку и потянул дверь на себя.
Сначала ему показалось, что дверь заперта, но нет, она просто была очень массивной, и приходилось преодолевать ее инерцию покоя. Она открывалась плавно; Илларионов еще не видел, что находится за ней, но слышал бормотание множества неразборчивых голосов, точно включены были одновременно, негромко сотни радиоприемников или телевизоров на разных каналах. Слышались там и живые голоса, но их совсем нетрудно отличить от звучащих из динамиков.
Дверь открылась полностью. Профессор стоял на пороге обширного зала, напомнившего ему центр управления космическими полетами или станцию военно-космической связи. Длинные ряды пультов с экранами, операторы за клавиатурами компьютеров и управляющими консолями; опоясывающие зал по периметру балконы с многочисленными лесенками; помост для дежурного руководящего персонала. За пультами сидели, наверное, человек двести, еще столько же сновали вверх и вниз по лестницам, ныряли в какие-то двери и выныривали обратно, говорили по телефонам, доставали из принтеров распечатки и относили их операторам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
– Устраивайтесь, профессор, – пригласил Михаил Игнатьевич. – Ваши папки в сейфе, код замка – два триста одиннадцать. Войти в курс наших последних достижений вам помогут компьютерные файлы под литерой кью – не помню, сколько их там. Кажется, от кью-один до кью-восемнадцать. Не думаю, чтобы у вас возникли трудности. А при любых вопросах звоните три-ноль-ноль, отвечу я или кто-то из моих ассистентов.
– Сколько у меня времени? – спросил Илларионов, усаживаясь за стол.
– Сколько вам понадобится. Но чем быстрее вы приступите к практической работе, тем лучше.
– Это ясно… А как насчет кофе и сигарет?
– Сигареты в правом ящике стола. А кофе или там перекусить вам дадут, если позвоните два-ноль-два.
– Спасибо, Михаил Игнатьевич.
– Не за что! Такие вроде бы мелочи – а разве это мелочи? – у нас хорошо продуманы, для комфортной работы… Ну что же, осваивайтесь, коллега, не стану вам мешать.
Он ушел, прикрыв за собой дверь. Профессор с минуту сидел неподвижно, глядя на темный экран монитора. Потом протянул руку, чтобы включить компьютер, но передумал, встал из-за стола и отпер сейф. Достав оттуда три простые синие папки без каких-либо наклеек и надписей, он вернулся за стол, положил их перед собой и открыл верхнюю.
Сверху лежал документ, озаглавленный «Докладная записка», адресовался он «проф. Довгеру В. Г.». Не веря своим глазам, Илларионов читал набросанные быстрым почерком, немного клонящиеся вниз строки. «Результаты экспериментов серии М-20 убедительно показывают…» Что именно они показывают, Андрей Владимирович не очень четко понял, хотя речь шла в общем о той области физики, какой он по преимуществу и занимался. Но только в общем! А конкретно ни таких, ни похожих экспериментов профессор Илларионов не проводил никогда и нигде. Он даже не понимал их цели, не понимал, ЧТО тут, собственно, исследовалось и зачем. Тем не менее под документом стояла его подпись… И дата – 10 февраля 1991 года.
Оттолкнув лист под монитор, Илларионов нашарил в ящике сигареты и зажигалку, закурил. Если в кабинете предполагается курение, где-то должна быть и пепельница, но профессор не нашел ее. Он стряхивал пепел в оторванную картонную крышку от сигаретной пачки.
Это мой почерк, мысленно повторял он, и это моя подпись. Несомненно. Если подделка, то более чем виртуозная. Для подписи Илларионова было характерно сильное нажатие в конце финального росчерка – такое, что бумага почти прорывалась, вспарывалась снизу вверх под неизменным углом. Чтобы изучить и подделать такое, надо быть настоящим профессионалом. Конечно, это возможно, ничего невозможного в мире фальшивок нет. Но смысл?!
А вот чего быть не могло, так того, что Илларионов действительно составил эту докладную записку и потом непостижимым образом забыл о ней. Не могло такого быть из-за даты – февраль 1991 года. Как раз тогда профессор лежал в больнице в Санкт-Петербурге. Из-за случайной досадной травмы, приведшей к осложнениям, он провалялся в больницах чуть ли не целый год безвылазно – с осени девяностого по октябрь девяносто первого. Какие в больницах эксперименты?
Загасив сигарету, Андрей Владимирович перелистал содержимое верхней папки. Там были докладные записки вроде первой, памятные заметки и наброски, листы с расчетами, таблицами и графиками, предложения по направлениям работ, ответы на какие-то запросы… Везде его рука, везде рука Илларионова, кроме немногих отпечатанных материалов. Профессор не стал вникать. Он захлопнул папку, отодвинул ее от себя и включил компьютер.
Файлы с индексом «кью» также трактовали о вещах, не слишком внятных на первый взгляд. Без сомнения, Илларионов мог бы в них разобраться: перед ним не темный лес посторонних формул, а его родная стихия. Но что ему это даст? Допустим, он истратит уйму времени и выяснит, какими исследованиями здесь занимаются. Поможет ли это решить загадку, относящуюся к нему самому? Не исключено, что да… Или нет с тем же успехом. Измученному неизвестностью профессору хотелось отыскать короткий и верный путь. Наука никуда не денется. Важно узнать, почему Андрей Владимирович оказался здесь, что с ним произошло…
Возле двери висел белый халат. Илларионов надел его как защитную броню – ему представлялось, что в халате он будет выглядеть тут органичнее, – и вышел из кабинета.
В какую сторону идти? А, все равно. Ряды дверей, незнакомые люди… Что он сможет разгадать, бесцельно слоняясь по коридорам? Нечто близкое к отчаянию с такой силой захлестнуло вдруг Илларионова, что он ощутил приступ тошноты и прислонился к стене. Нет, нельзя так раскисать! Если начинать с этого, в конце неминуемо ждет поражение. Какие формы оно примет, что в ситуации Илларионова можно считать поражением и победой – время этих вопросов еще не пришло, но, если уже сейчас плыть по воле эмоций, проще сразу сдаться.
Мысль об этом приободрила профессора – или, скорее, мобилизовала. Он сделал шаг от стены и приказал себе собраться. Итак, если все равно куда идти, логичнее будет направиться в сторону, противоположную от его жилых апартаментов.
Так он и поступил. Пройдя мимо рекреационных холлов с фикусами в кадках, он попал в круглое помещение, где увидел несколько лифтовых дверей. Над некоторыми были укреплены жестяные таблички с черными надписями: «Вверх до уровня А», «Вниз до уровня Z»…
«Уровень А, – подумал Илларионов, – и уровень Z. Если задействован весь латинский алфавит, здесь должно быть как минимум двадцать шесть уровней (это исключая какие-нибудь возможные А-2 или L-10). Но уровень Z, вероятно, последний. А так как на самом верху, то есть на поверхности, я уже был, почему бы не. попробовать добраться до самого низа?»
Илларионов нажал кнопку, и двери лифта раздвинулись. В кабине профессора ожидал неприятный сюрприз. Едва он прикоснулся к мерцающей клавише с буквой Z, как под матовой пластиной зажглись слова: «ВВЕДИТЕ КОД ДОСТУПА», а над ними замигали сенсоры с цифрами от нуля до девяти.
Вот так история… Конечно, можно просто уйти, но вдруг какая-то система наблюдения уже донесла, что профессор Илларионов прорывается туда, куда ему не положено? И оправданий не придумаешь без исходных данных…
Тут профессор услышал шаги и похолодел. Точно… Кто-то спешит проверять.
В лифт вошел Михаил Игнатьевич.
– А, это вы, – сказал он чуть удивленно, но вовсе не настороженно или враждебно. – Собрались на уровень Z?
Илларионову было нечего терять, и он рванул ва-банк.
– Как видите. Но я не знаю кода…
– Почему же вы не позвонили мне? Да я сам хорош, – он улыбнулся. – Не подумал о том, чтобы оставить вам код. Но мне и в голову не пришло, что вы сразу начнете с посещения уровня Z… Впрочем, воля ваша, вам виднее. Наберите двенадцать сорок три.
Чтобы скрыть изумление, Андрей Владимирович пробурчал:
– И зачем нужны эти коды… Шпиономания…
– Ну, как сказать… Мания или нет, а чтобы не вводить в искушение малых сих, сиречь не в меру любопытный младший персонал…
– Вы едете?
– Нет, нет, – как-то чересчур поспешно отказался Михаил Игнатьевич. – Знаете ли, коллега, я стараюсь бывать там пореже…
– Понимаю, – кивнул Илларионов, и это было совсем смело, потому что он ничего не понимал.
Михаил Игнатьевич молча, внимательно взглянул на Илларионова и покинул кабину.
Лифт гудел и трясся очень долго. Когда двери вновь разошлись, перед Илларионовым предстала длинная и узкая комната-пенал, в конце которой возвышалось странное устройство, похожее на игральный автомат. Подойдя к нему вплотную, профессор остановился, повинуясь вспыхнувшей на экране алой команде «СТОП». Команда погасла, а взамен загорелась другая:
«ПОЛОЖИТЕ ПРАВУЮ ЛАДОНЬ НА ПАНЕЛЬ ИДЕНТИФИКАЦИИ».
Единственным, что можно было принять за панель идентификации, являлся утопленный в металл серый овал под экраном, куда профессор и положил ладонь. В недрах аппарата что-то щелкнуло, и по экрану побежали зеленые строчки:
«АНДРЕЙ ВЛАДИМИРОВИЧ ИЛЛАРИОНОВ
ЛИЧНЫЙ ИДЕНТИФИКАЦИОННЫЙ НОМЕР
А – 102 – 8816
ДОСТУП РАЗРЕШЕН»
Медленно распахнулась тяжелая стальная дверь, за ней тонул в красноватом полумраке коридор с бетонированными стенами.
Прежде чем шагнуть в коридор, Илларионов оглянулся на автоматического стража. Никакой любопытствующий тут не проскочит, даже подсмотрев код лифта… Здесь находится что-то настолько важное, что для охраны этой тайны ни одна мера безопасности не будет излишней. Видимо, допущены сюда немногие… И в числе избранных – Андрей Владимирович Илларионов, личный номер А – 102 – 8816.
2
Коридор оказался началом запутанного лабиринта, и у каждого поворота стояли охранники, по двое. Это уж перебор, подумалось Илларионову, когда он увидел их за первым углом. Двое накачанных парней в черном, на поясах – наручники, дубинки, в кобурах здоровенные пистолеты. Парни стояли возле невысокого пластикового столика-тумбы (такой же, как убедился профессор впоследствии, был на каждом посту охраны), а на нем лежала телефонная трубка с кнопочным номеронабирателем. Провод от трубки уходил под стальную крышку в бетоне стены.
Профессор прошел мимо поста, и его не окликнули, ни о чем не спросили. Парни застыли как истуканы, напоминая эсэсовцев в имперской канцелярии из фильма «Семнадцать мгновений весны». Да и если на то пошло, во всем этом подземном бункере-лабиринте витал эсэсовский душок… Красноватый неяркий свет, сталь и бетон, и вот – охрана… Зачем охрана? Профессора это сильно озадачило. Он шагал мимо закрытых дверей и считал посты (помимо безмолвных громил, он никого не встречал). Вот уже десятый пост, двадцать человек… Это ни в какие рамки не вписывается. Допустим, найдется супершпион, обманет людей наверху, обманет электронику, проникнет сюда… И что – его тоже ни о чем не спросят? Так и будут провожать холодными оловянными взглядами? Этих ребят достаточно, чтобы отразить вторжение, пресечь беспорядки, подавить бунт… По телефону им может быть отдана любая команда, но какая? На случай каких экстренных событий они тут дежурят?
Одна из дверей, как раз посередине между двумя постами, была приоткрыта. Илларионов заглянул туда – за ней располагался короткий тамбур, он оканчивался второй дверью, закрытой. Профессор нерешительно двинулся к ней, остановился, мысленно выругал себя. Раздумывать и колебаться надо было раньше. Теперь он здесь; вот перед ним дверь, и она не хуже всех других.
Андрей Владимирович коснулся дверной ручки… Его как током ударило. Нет, разумеется, ручка не была под током или что-то в этом роде; не было это и внезапным наплывом страха. Ощущение пришло не изнутри, а извне. Взявшись за дверную ручку, профессор будто окончательно подтвердил свою принадлежность к этому подземному миру, поставил кровью подпись на договоре. И словно кто-то очень далекий, обитающий в невообразимой дали от планеты Земля, сфокусировал на Илларионове пристальный взгляд. Этому ощущению нельзя было дать название, его нельзя было определить. Земные слова тут не годились, а иных у профессора не было. В одном он был уверен: это не иллюзия, это реально, до боли, до жути РЕАЛЬНО! Всеохватывающее проникновение извне – и оно пришло, чтобы остаться. Что-то, к чему невозможно привыкнуть, с чем немыслимо сжиться, чуждое, отстраненное, оно ЗДЕСЬ. И оно никуда не уйдет, пока… если… Что пока или если? Профессор не знал, но он чувствовал, что какое-то «если», какое-то условие сделки тут существует. Да, он подписал договор, и придется платить. Когда он прикоснулся к ручке этой двери, путь назад был отрезан.
Как ни странно, мысль о том, что пути назад нет, успокоила профессора, и схлынула шоковая острота восприятия. ТО, проникшее в него из надвселенской дали, не исчезло (оно не исчезнет), но затаилось на окраинах подсознания. В любой момент оно может взвиться, как разбуженный запахом добычи лев, но сейчас профессор снова был свободен… ПОЧТИ свободен, и об этом «почти» ему отныне забыть не дано.
Он повернул ручку и потянул дверь на себя.
Сначала ему показалось, что дверь заперта, но нет, она просто была очень массивной, и приходилось преодолевать ее инерцию покоя. Она открывалась плавно; Илларионов еще не видел, что находится за ней, но слышал бормотание множества неразборчивых голосов, точно включены были одновременно, негромко сотни радиоприемников или телевизоров на разных каналах. Слышались там и живые голоса, но их совсем нетрудно отличить от звучащих из динамиков.
Дверь открылась полностью. Профессор стоял на пороге обширного зала, напомнившего ему центр управления космическими полетами или станцию военно-космической связи. Длинные ряды пультов с экранами, операторы за клавиатурами компьютеров и управляющими консолями; опоясывающие зал по периметру балконы с многочисленными лесенками; помост для дежурного руководящего персонала. За пультами сидели, наверное, человек двести, еще столько же сновали вверх и вниз по лестницам, ныряли в какие-то двери и выныривали обратно, говорили по телефонам, доставали из принтеров распечатки и относили их операторам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49