Вечером роботы Ш. принесли мне новый дом, холодильник и синтетпищу. Я
слегка затемпературил. Я болен, но все же люблю этот мир, прекрасный и
безжалостный. Так любят красивых эгоистичных женщин. (Мод.) Записываю
симптомы своей болезни. (Длинный перечень.) Приходил Ш. и советовал мне
сложить с себя звание. Послал к черту, сказал, что не примирюсь, буду
воевать. Что сообщу Всесовету и выступлю свидетелем. О, я ему много
наговорил и, боюсь, лишнее наговорил.
...Лихоражу. Жаль, если умру, этот мир прекрасен и жизнью, и красотой
всего - солнца, деревьев, животных. Завидую тем, кто будет жить после
меня, - я так мало успел.
...Ш. боится меня и явно ждет моей смерти - около крутятся его
микророботы. Пришла М., увидела меня, ужаснулась, вскрикнула. Я прогнал
ее - заразится, пожалуй. Свет слабеет.
Видимо, началась атрофия глазного нерва. Так мне сказал д-р Гласе.
(Боли он сбивает настойкой из черной орхи.) ...Неужели умру? Нет! Нет! А
почему бы и нет? Я никому здесь не нужен. Сегодня (это записано цифровым
шифром) очнулся от резкой боли и поймал на себе суставчатого микроробота.
Нога деревенеет. Он сделал мне укол? Ужалил меня? (Далее симптомы
начинающейся агонии).
Глен! Я клянусь тебе: плато, изгрызенное ходами механизмов, будет
поднято мной. Словно кора поврежденного дерева.
В конце ходов, в последней ячее, сидит Штохл. Он делает чтото. Отсюда
я вижу светлый квадратик и вокруг него искорки.
И к нему придем мы, Закон и я, исполнитель его мудрости.
Закон!.. Он ослепителен в своей ясности.
Закон!.. Я вижу его сияющим кристаллом, красной зарей севера,
полуденным солнцем пустыни. Он прекрасен и грозен, он несет порядок в
путаницу жизни.
Соблюдение Закона - норма, нарушение его - болезнь.
Штохл явно и бурно лихорадит.
Закон!.. Я вижу его рождение, первоначальное шествие по Земле, его
раскинувшиеся в Космосе ростки. Умрет Штохл, умру я - Закон будет жить.
Ради него стоит мучиться и умирать. Иначе что будет с Обществом?.. Я
очнулся от мечтаний и увидел перед собой узкого чернобородого человека. Он
рассматривал меня. Меня!
- А-а, доктор. Поговорим. Я вижу, вами обнаружено несколько токсинов и
новых антибиотиков. А еще чем заняты? Делаете робота-хирурга. Зачем?
- Я всего лишь терапевт и, надо сказать, ленивый терапевт, - ответил
он.
- Отчего умер Глен?
- Болотная лихорадка. Я же давал заключение. Откуда эти вопросы? К
чему они?
Я встаю и засовываю тетради в карман.
- Убит!
- Бред, - презрительно бурчит эскулап. - Кому это нужно?
Я вышел.
Еще двери. Вхожу. Ха, молодожены! Им вместе - сорок лет. Заняты
исключительно друг другом.
В комнате много цветов. Они шевелятся, колыщат султанчиками,
вытягиваются, сжимаются. Их жизнь можно созерцать часами. Особенно сидя
рядышком с женой (мужем).
Штохл явно благоволит к семейным - отделка комнаты великолепная, на
стене оконные занавески. Отдергиваю их.
Ба! Земной пейзаж! Поляна, звери - коровки, фермер в комбинезоне,
ветерок, запахи... А все же есть что-то завораживающее в нашей праматери
Земле. Итак, Штохл желает, чтобы ему не мешали. Он задабривает всех и этим
просит: живите как хотите, но только не мешайте... - Муж - специалист по
роботам.
- Много делаете? - спрашиваю я.
- По штуке в день универсальных. Прочие узких профилей: порхатели,
прыгуны, червецы, десять-двенадцать таких малюток в день.
- Мощно! Это темп.
- Хозяин молодец, служить у него - счастье.
- Служить? - Я повторяю слово, пробую его на вкус, верчу во рту:
"хозяин, хозяин, хозяин" и "служить, служить"...
- А как же, - говорит хорошенькая жена, поглядывая на меня весьма
кокетливо. - Он такой добрый, наш Отто Иванович.
- Ваш?
Ясно, они отдыхают в удобном месте. Отдых высвобождает энергию. Штохл
вливает ее то в легкую и чистую работу, то в семейное счастье, то в пляски
с дымом и в грибное опьянение... с помощью Мэлоуна.
И человек-колонист становится человечком и колонистиком, он теряет
инициативу. Закон преступлен: так мы не освоим космос, не разбросаем Разум
по всем планетам.
- Вы знаете подробности смерти Глена? Нет? Понятно.
Комната, цветы, парящее ложе. Мод Глен, когда-то жена Глена, теперь
одинокая женщина. Оттого и пляшет. Подбородок тяжелый, блондинка. Ники,
юморист Ники, плетущийся за мной, входит в комнату, вынимает ее платочек из
сумки, отдает. Та (от неожиданности) берет, вспыхивает, кидает платок в
нас - тяжелый характер!.. Говорим.
Штохл?.. Его боится, глубоко ощущает всю бесплодность его натуры.
Глен?.. Он до сих пор живет в ней (его глаза, плечи, губы). Неужели мы
бессмертны только в делах и в памяти женщин?
- Всего хорошего!
...В коридоре мне встретился Шарги: - Хэлло, Звездный! Гуляете.
- Ты хоронил Глена? - спросил я.
- Хоронил Глена?.. - повторил Шарги. - С чего это вы взяли? Нет, я не
имел высокой чести ни хоронить, ни дружить с ним. Я простой человек, к
двуногим божествам типа Штохла и Глена отношения не имею. Но уверяю вас,
один другого стоил.
"Откуда он мог узнать? - металась его мысль. - Хотя глаза... Зачем мне
ввязываться в это дело. Останусь в стороне и проведу дурака".
- Не проведешь. И все знаешь.
- Я не понимаю вас...
- Я не жду слов, ты боишься Штохла. Дай мне картинку, и все.
Шарги упрямится: - Завираетесь, Звездный.
- Погляди мне в глаза.
Он поглядел. Что ему оставалось делать?
Я увидел: носилки с Гленом несут многоножки. Рядом идет Штохл в
скафандре. Остановились - Шарги обливает труп из бутылки. Доктор? Он в
стороне, он наблюдает. Шарги достал зажигалку. Пламя, дым, столб дыма...
Сгорая, Глен облаком взлетает в атмосферу. Где-то там, перегруппировав свои
атомы и с дождем упав вниз, он станет частью жизни Люцифера, сольется с
планетой.
Все нормально - болезнь, смерть, истребление опасного трупа. Значит,
Шарги не знает всего.
- Что предварило это событие? Говори.
Шарги упрямится: - Нет! Тебе не сломить мою волю.
- Но это же так просто. Встань! Ты спишь. (Он закрыл глаза.) Ты видишь
Глена и Штохла (за лобной костью началась суета образов).
Я пошарил в его памяти и повелел забыть наш разговор и стоять. Сам
пошел встретить Тима.
Вот было зрелище - подъем плота в пещеру!
А какой лохматый и оборванный бродяга Тим! А собаки!
Они так обрадовались мне!
Я проводил их и попросил Ники доставить еды и побольше, затем помочь
Тимофею выкупать собак.
Час я провел с Тимом и собаками. Те, все обнюхав, разыгрались. Они
гонялись друг за другом по коридору, рычали, лаяли. Шум поднялся страшный.
- Пока. Я ухожу, - сказал я Тиму. - К Штохлу.
- Я с тобой. А здорово здесь!
...Дверь кабинета охраняли спецроботы, одетые в ласковых цветов
пластмассу. Они смахивали на людей.
Только у каждого спецробота был лазер. Это боевые, сильные машины.
Зачем они? Вот бы побывать в первом ряду, когда Штохл проводит смотр своим
мыслям. Я бы дорого дал за это, заплатил бы любую цену. Даже знания Аргусов
не раскрывали этого человека.
Нас о цели прихода расспросил вежливый робот-секретарь.
Он говорил, но я все ждал, не хрустнет ли, раскрываясь, звездчатая
диафрагма лазера.
На всякий случай я встал впереди Тима.
Робот гнул перед нами пластмассовый хребет, рассыпался в любезностях.
Уверял, что Штохла нет, даже разрешил взглянуть и убедиться.
Мы взглянули в раскрытую дверь. Штохл занимал большую залу. Она
заставлена столами с аппаратами и картами.
Одним словом, кабинет работника.
На стене висит детальный чертеж Люцифера в разрезе. - Значит, он
прощупал его сейсмоволнами и, быть может, глубинным бурением.
Мы вернулись, и Тим ушел спать. А я ждал - Штохл должен прийти ко мне.
В три ночи дверь открылась. Штохл вошел. Хозяином сел в кресло.
Откинулся, сунул в рот конфету и, посасывая и почмокивая, спросил:
- Недурно у нас? А? (Получилось так - "недувно".)
- Уютно, - сказал я. - Прохлада, воздух, чай. Хорошо!
- Да, это вам не джунгли. Такая в них первородная каша... (и сморщился
брезгливо). Вроде наших с вами взаимных отношений. Я не люблю тянуть, мой
стиль - быстрота. А ведь тяну с вами, понимаете, тяну. Боюсь, что ли?
- Есть немного, - согласился я.
- Понимаете, - он положил ногу на ногу, - у меня такой пунктик - мне
во всем определенности хочется, ясности. Во всем! Вас я могу включить в
свои расчеты, вы мне ясны. И каким бы вы себе ни казались ужасным, я и
алгоритм ваш найду, и движения вычислю. И, знаете, весьма точно. Но...
Он сидел откинувшись, обтянутый блестящим костюмом, словно кожей. Он
казался металлическим, ему это нравилось, то и дело он посматривал в
настенное зеркало.
- ...но все же каша. Я стрелял, а не арестован. Неясно! Ясность же
хороша. О, я бы и этот мир сделал таким, если бы стал богом. Понимаете - во
всем четкость и минимум протоплазмы. Я бы сотворил мир роботов или на худой
конец мир насекомых. Они сухие насквозь. Заметьте, чем больше слизи в
существе, тем оно для расчета непригоднее. Возьмите Люцифер. Слизь, глыбы
первобытной слизи. Из них через миллиард лет будут сделаны неизвестных
свойств звери. И на таком фундаменте решено строить цивилизацию... Смешно.
- Закон о невмешательстве, - напоминаю я.
- Он глуп! Я бы вместо этой слизи дал мир, четкий и работящий, как
станок. Мир-друг. Мир-робот. А вы срываете мою работу... Неопределенность,
слизистость, - сердито говорил он. - Ненавижу их! Я и с собой-то мирюсь
из-за ясной головы да отличной маскировки кожей моих потрохов. И хочу все
знать точно и ясно, потому и пришел к вам. Хочу знать, вы мой враг (это
понятно) или потенциальный друг (это возможно)? Молчите, взвешиваете?.. Я
бы и сам это установил, да времени не имею. Но что это мы сидим и ерунду
городим? Хотите полюбоваться на мои штучки? Новые? А? Хехе, безопасные,
но... (он поднял палец). Но с определенной мыслью.
- Валяйте!
- Итак...
Штохл поднял палец и склонил голову, прислушиваясь.
И нижнюю губу закусил. Я услышал движение в коридоре.
Оно оборвалось у двери.
Дверь вошла в стену. В ее проеме стоял робот в бронеколпаке с
прорезями. Опять нарушение правил роботехники!
- Вижу, - заворковал Штохл, - вас смущает его вид. Это не броня, а
экранировка. Я весьма наслышан о вашей власти. Рискуют они там, в Совете, с
вами, рискуют. А если вы задумаете что-нибудь противозаконное? А? Или со
мной споетесь? Я ведь преступник. Хе-хе... преступил закон. Кстати,
преступление - это реакция человека на ненормальные для него условия.
Хороша формулировка?
- С гнильцой...
- Итак, о роботе. Вы арестованы, вас берет этот робот, я к вам и
пальцем не прикоснусь. Нет и нет!
Он сунул под мышки обе ладони. И глаза прикрыл: вот так, не
вмешиваюсь...
Но губы его вздернулись, подбородок остро выпер вперед.
Нос бросил на него четкую тень.
Робот был обычной многоножкой типа Ники, ростом с меня сидящего. Я
перешел из людского тягучего времени в аргусовское динамичное. И оттуда
смотрел на робота с юмором: паук шел, деля пространство между ним и мной
сверхмедленными шагами.
Отсветы полировки стекали на пол.
И Штохл застыл с разинутым в смешке ртом. Свирепая усмешка, все зубы
на виду.
Я встал и использовал разницу времени. В их времени (Штохла и робота)
был резкий бросок ко мне. В моем времени я подошел к роботу (руки его
начинали хватательное движение) и продавил стекло аварийного устройства.
Это всегда надо иметь в виду - аварийное окошечко робота.
Так можно остановить даже ополоумевшую машину, не губя ее ценную
механику. Если, конечно, успеешь.
И снова я во времени Штохла, снова сижу в кресле, снова разговор.
Штохл восхищен.
- Поздравляю, поздравляю! - трещит он. - Такая реакция! Ракета!
Молния!.. Любопытно, как они добились этого? Можно разобрать ваш...
Простите сидящего во мне механика, но очень хотелось бы покопаться в ваших
вещичках. Я всегда мечтал стать таким вот неуязвимым, мне глубоко неприятно
принадлежать к породе слишком рыхлой и слизистой. Во мне воды восемьдесят
процентов. Во мне-то! Смех! Хотите должность моего главнокомандующего? Нет?
Тогда поделим шарик пополам? Ни с кем, кроме вас, делиться бы не стал,
самому тесно. А вам - пожалуйста. Дать север?.. Юг?.. Нет?.. Удивлен. Ах
да, вы же законник! Но задумались ли вы о личной мощи? Что может человек
один, если он не Аргус? Без роботов? Без себе подобных? Знаете, трагедия
правителя в его зависимости от каждой мелочи. Ему же (сужу по себе)
приятнее все делать самому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11