Так и получилось, что этих двух красавиц, волею судьбы оказавшихся в лесном лагере, никто из бандитов не тронул. Потому что запретила Горбунья. Странным образом она рассмотрела в них тех давних озорных девчушек, какими были они сами с сестрой более полувека назад. Конечно, их судьбы сравнивать было сложно, и все-таки много находилось и похожего. И они с Василисой были такими же красавицами, и точно так же угодили когда-то в переплет, успев побывать в плену у Махно в его родном «Гуляй Поле», переехав позже в ставку генерала Краснова, а после и в штаб Колчака. Словом, поколесили они по свету изрядно - видели и конные атаки, и сожженные деревни, и артобстрел городов. Собственно говоря, именно их переписка с громогласным воздыхателем «Алешенькой» легла в основу романа «Хождение по мукам». Горбунья по сию пору верила, что в красную Россию великий писатель вернулся только из-за них, - очень уж мечтал вновь повидать двух прелестных сестренок…
- Все бежали в Крым, а мы почему-то не торопились. - Дребезжащим голосом рассказывала Горбунья. - Глупыми были, ветреными. Это ведь сейчас революцию все клянут, а тогда многие ей радовались, жили надеждами на лучшее. Так и получилось, что Алеша укатил в Европу, а мы здесь остались. Только потом, когда повидали первые виселицы, когда чуть не погибли под саблями конников Буденного, побежали к Колчаку…
Слушая странный этот рассказ, Мариночка продолжала расчесывать волосы старухи, а Горбунья с прежней угрюмостью разглядывала себя в зеркале и безо всякого выражения повествовала о своей судьбе:
- У него ведь в романе все наоборот поначалу было. Главные герои служили белому движению, а злодеи присягали красным. Но с таким романом никто бы его в Россию не пустил. А домой ему очень хотелось. Он ведь русским был. Потому и решил перехитрить судьбу.
- Вы говорите об Алексее Николаевиче Толстом? - изумленно спросила Мариночка. До нее это дошло почему-то только сейчас.
- Ну, конечно! О ком же еще? Только Алексеем Николаевичем мы его никогда не звали. Просто Алешенькой.
- Так он что, переписал свой роман?
- Не то чтобы переписал, но исправлений было много. По сути - все поставив с ног на голову: белых сделал красными, а красных - белыми. С его талантом это было совсем несложно. Зато и вернулся в Россию не просто графом, а литературным королем. Даже Горькому на своем Олимпе пришлось потесниться. Но Горький был человеком от сохи, выше обывательского уровня не видел, а Толстой все-таки вырос из графского сословия. Кроме того, его отличала редкая проницательность. Смешно сказать, но он жил не умом, а плотью, а плоть Алешеньки всегда подсказывала верные решения. - Горбунья чуть улыбнулась. - Он ненавидел революцию, но при этом умудрился завоевать расположение Сталина. Он клеймил врагов СССР, но при этом ничуть не расстроил своих отношений с западом. Даже когда ему стало совсем невмоготу писать про былинные подвиги большевиков, он и тогда нашел гениальный выход.
- Он сочинил роман «Хлеб»?
- Нет, роман «Хлеб» написал не он. Тому человеку он просто хорошо заплатил. Сам же он писать про Сталина с Ворошиловым не мог физически. Он ведь был гурманом по жизни, любил все вкусненькое, а от этих типов его воротило. Потому он и сделал ход конем, поменяв жанр. Толстой стал писать сказки и детские очерки, ушел в историю и фантастику. Кстати, его примеру последовали многие другие великие писатели…
Пальцы Мариночки дрогнули, и, ощутив на себе взгляд старухи, она боязливо посмотрела в зеркало. Так оно и было: с пугающей сосредоточенностью Горбунья изучала ее в зеркале. В бесцветных глазах искрилось неведомое пламя и, даже будучи отраженным от серебряной амальгамы, оно вызвало у девушки отчетливую оторопь.
- Вы читали его знаменитую «Аэлиту»? - сурово спросила Горбунья.
Вопрос явно адресовался обеим девушкам. Должно быть, с такими интонациями допрашивают подозреваемых следователи. Во всяком случае, не ответить было никак нельзя, и Марго с Мариночкой кивнули почти одновременно.
- А знаете, с кого он писал этот образ?
Обе девушки изумленно приоткрыли рот. Марго даже чуть привстала на своей кушетке.
- Неужели с вас?
На лице старухи промелькнула тень довольства.
- Хотела бы я так сказать, да не скажу. Мы с сестрой были близняшками - белокожими резвушками с абсолютно одинаковыми голосами и глазками. И познакомились с Алешенькой еще до революции. Он был значительно старше, но мы моментально вскружили ему голову. Встречались с ним по очереди, пока он не заподозрил неладное. Пришлось признаться во всем, хотя ситуации это ничуть не изменило. Так что кого он любил из нас больше, осталось тайной и поныне. - Горбунья чуть качнула головой, реагируя на неосторожное движение Мариночки. - Впрочем, много позже, когда в сталинских лагерях меня наградили этим проклятым горбом, он бы, конечно, выбрал себе Василису, но к тому времени Алешеньки самого уже не стало…
Взгляд Горбуньи погас, на несколько минут она замолчала.
- Возможно, я обманываю себя, но я ведь десятки раз перечитывала его романы, и я отчетливо вижу, с кого он писал своих героинь.
- Я так поняла, что вашу сестру зовут Василисой. - Отважилась спросить Маргарита. - А вас… Как зовут вас?
- Меня? - старуха сипло рассмеялась. - У меня, девоньки, сейчас одно имя: Горбунья - вот кто я теперь. То прежнее имя я и вспоминать не хочу. Очень уж далеко все ушло и уплыло.
- Но ведь осталась память.
- Память - это да… - многочисленные складки на лице Горбуньи дрогнули, в один миг превратив ее в ведьму из фильма ужасов. - О, если бы я могла хоть на час переместиться в прошлое! В тот самый кабинет, где три рослых мужика в мундирах НКВД наглядно доказывали мне, что есть большевистская мораль. Они-то и поломали мою спину, а со спиной поломали и жизнь. - Старуха с шипением выдохнула из себя воздух. - А ведь все могло получиться иначе. Совершенно иначе! - глаза в зеркале вновь полыхнули адским пламенем. - Я бы могла уничтожить их, если бы захотела. Всех троих!… Но я была еще дурочкой. Глупой и наивной дурочкой. И все еще верила, что сильные глаза могут быть только красивыми…
Старуха опять надолго замолчала. И лишь, спустя несколько минут, снова заговорила:
- Только много позже я поняла, что сила не может быть красивой. На какой бы сцене ее не выставляли, в какие наряды бы не наряжали. Сила бывает только злой!
- А справедливой? - горячо возразила Маргарита. - Разве сила не может быть справедливой?
- Девонька моя, как же ты еще молода!… Ну, конечно же, может! Но при этом она все равно будет злой. Потому что любая справедливость связана с местью, а месть доброй не бывает. - Губы Горбуньи заметно поджались. - И однажды я докажу вам это. Докажу, превратив эту деревушку в кладбище.
- В кладбище?
- Да, в кладбище. Или пепелище, это уж как вам будет угодно. Потому что больше Атамана я ненавижу только тех выродков, что изуродовали мою спину. И я уничтожу всю их банду до единого человечка!
- Почему бы не сделать это прямо сейчас? - тихо спросила Мариночка.
Горбунья подняла голову, и в огромных ее глазах девушка отчетливо разглядела затаенную муку.
- Меня удерживает только страх за сестру.
- Василису?
- Да, они держат ее где-то в городе. Случись что со мной, и ее немедленно убьют. А Василиса… Это то единственное, что связывает еще меня с этим миром…
Глава 4
Утром они доели взятый в дорогу паек, и уже днем Стас предложил Василию перейти на подножный корм. Кого-кого, а Гринева этим было не испугать, - едал он в своей жизни и поджаренные древесные корни, и змей, и пиявок, и даже личинки жуков. Ягод в лесу тоже пока хватало, однако этой пищи двум крупным мужикам было, конечно, мало. Особенно страдал от скудного рациона Зимин.
- Брось! - утешал его Василий. - В лесу умереть от голода невозможно. Смотри, сколько всего тут вкусненького! Листики, корешки, птички…
- Листики, к твоему сведению, горькие, корешки еще выкапывать надо, а птичку - изловить.
- А ты ее из лука, как Рэмбо!
- Ага, или из пращи. Как Виниту, сын Ин-Чу-Чуна…
Небольшую остановку они все-таки сделали, уделив полтора часа импровизированной охоте. Гринев при этом набрал добрую охапку плодов дикого пекана и поймал с десяток лягушек, Зимин же умудрился отловить среди травы нескольких ящериц. «Вкусных птичек» никто из них не поймал, зато повезло Лорду. В болотных камышах он сумел настигнуть довольно жирную утку, которую и удавил самым незамысловатым образом. За утку он был удостоен высших мужских похвал. Весь улов тут же зажарили на пропановой горелке, после чего по-братски поделили.
- Может, нам все-таки не стоило сворачивать с железки?
- Это ты у Лорда спроси. Он-то след по-прежнему чувствует.
- Так-то оно так, только непонятно. Ехали, ехали по дороге и вдруг свернули. И потом - если они были на дрезине, то куда потом ее дели? На себе, что ли понесли?
- Ну, не знаю… Может, в кусты оттащили.
- Но мы же ничего не нашли.
- Это потому что мы девушек искали, а не дрезину… А след верный, - я отпечаток кроссовки еще в дух местах видел.
- Той же самой?
- Ну, да, там еще узор такой характерный - ромбиками.
- Понятно… Если кроссовки, значит, это Марго. - Стас Зимин на минуту задумался. - Получается, что ранили Марину. Это у нее туфли были на шпильках.
- Выходит, ее понесли на руках?
- Либо на носилках, либо на руках. Во всяком случае, не бросили - и то хлеб. Хотя и странно.
- А что странного? Мы же не знаем, с какой целью их похитили. Может, выкуп надеются взять или еще что.
- Может быть… - Зимин подобрал с земли сучок, рассеянно покатал меж ладоней. Сытая кровь клонила ко сну, но спать сейчас было нельзя. Более того - уже на протяжении нескольких часов его беспокоило неприятное чувство. Чувство чужого взгляда - так они называли это на войне. Подобную вещь он испытывал далеко не впервые и точно знал, что подобными ощущениями не следует пренебрегать. Раз или два он пытался вычислить загадочного наблюдателя, но успехом его попытки не увенчались. То ли тревога была ложной, то ли наблюдатель попался хитрый.
- Ладно, - поднявшись с земли, он отряхнул ладони. - Пора в путь. В течение дня надо обязательно нагнать этих мерзавцев.
- Куда же они денутся, нагоним! - Гринев бедово тряхнул головой…
А еще через полчаса они вошли в мертвую деревню. Точнее, деревней это было лет десять назад, а сейчас напоминало обычные развалины. Одна-единственная улочка успела основательно зарасти крапивой и лопухами, окна заброшенных избушек глядели на мир черными провалами. В нескольких местах Зимин вновь разглядел пулевые отметины.
- Видал? Там, кажется, знак радиационной опасности висит. - Василий Гринев кивнул в сторону.
- Туфта твой знак. - Зимин ткнул пальцем в бревенчатую кладку. - Меня больше эти дырочки беспокоят.
Василий настороженно приблизился, всмотрелся в кладку.
- Ну, как? Это уже не дробь, - самые натуральные пули.
- Ну, сами по себе пули еще ни о чем не говорят, - рассудил Гринев. - Сейчас у нас все разрешено, - на охоту чуть ли не с «калашами» ходят.
- Так-то оно, только очень уж много у нас накладок: и следы с кровью, и дробь, и самострел тот чертов.
- Хорошо, хоть тел до сих пор не встретили.
- Не кажи гоп, может, и встретим еще. Или ты мертвецов боишься?
- Раньше не боялся, а с некоторых пор боюсь. - Признался Василий. - Это у меня после Мареевки началось.
- Что еще за Мареевка?
- Район такой к северу от Перми. Там у них приток Камы каждую весну разливается, дамбы подтачивает. А в тот год плотину размыло. Самым натуральным образом! И разом с десяток деревушек под водой скрыло. Вот нас и вызвали. Как всегда в спешке и, конечно, чересчур поздно. Поверишь ли, никогда столько трупов за один раз не видел. Кто на крышах привязанный остался, кто в домах, а кто на деревьях. И ладно бы только взрослые, но там ведь дети были! Мертвых детей просто видеть не могу! - Гринев зябко передернул плечами. - Нырял там в один утонувший автобус, так он битком оказался набит детьми. Хватаю чью-то руку, дергаю, а это девчушка. Всего-то лет семь или восемь! Волосики в воде развеваются, глаза распахнуты - жуть! Родители в деревне затопленной остались, а детей на большую землю отправили, спасти хотели. Вот и спасли… И ведь никто за эти жизни ответственности не понес. Дескать, стихия виновата - и баста. Нас только и пожурили, что поздновато прилетели. Уроды!… - Гринев зло сплюнул. - Спросить бы их, куда денежки, пущенные на укрепление дамбы, уходят, - и ручонками разведут. Вот бы я кого глушил на вашем месте. Самым безжалостным образом!
- Я бы тоже глушил, если бы полномочия были. Только нет их, Васек, и вряд ли когда появятся. Так что в этом смысле мы с тобой равны… - Стас вздрогнул, с новой силой ощутив присутствие посторонних. Замерев на месте, медленно повернул голову. Внимательно всмотрелся в заросли и снова ничего не увидел. Впрочем… Среди густой листвы угадывалась еще одна крыша…
- А ну-ка, зайдем туда!
- Чего ты?
- Черт его знает. Что-то, кажется, послышалось…
Наверное, не стоило туда поворачивать, но игры вслепую Зимину никогда не нравились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
- Все бежали в Крым, а мы почему-то не торопились. - Дребезжащим голосом рассказывала Горбунья. - Глупыми были, ветреными. Это ведь сейчас революцию все клянут, а тогда многие ей радовались, жили надеждами на лучшее. Так и получилось, что Алеша укатил в Европу, а мы здесь остались. Только потом, когда повидали первые виселицы, когда чуть не погибли под саблями конников Буденного, побежали к Колчаку…
Слушая странный этот рассказ, Мариночка продолжала расчесывать волосы старухи, а Горбунья с прежней угрюмостью разглядывала себя в зеркале и безо всякого выражения повествовала о своей судьбе:
- У него ведь в романе все наоборот поначалу было. Главные герои служили белому движению, а злодеи присягали красным. Но с таким романом никто бы его в Россию не пустил. А домой ему очень хотелось. Он ведь русским был. Потому и решил перехитрить судьбу.
- Вы говорите об Алексее Николаевиче Толстом? - изумленно спросила Мариночка. До нее это дошло почему-то только сейчас.
- Ну, конечно! О ком же еще? Только Алексеем Николаевичем мы его никогда не звали. Просто Алешенькой.
- Так он что, переписал свой роман?
- Не то чтобы переписал, но исправлений было много. По сути - все поставив с ног на голову: белых сделал красными, а красных - белыми. С его талантом это было совсем несложно. Зато и вернулся в Россию не просто графом, а литературным королем. Даже Горькому на своем Олимпе пришлось потесниться. Но Горький был человеком от сохи, выше обывательского уровня не видел, а Толстой все-таки вырос из графского сословия. Кроме того, его отличала редкая проницательность. Смешно сказать, но он жил не умом, а плотью, а плоть Алешеньки всегда подсказывала верные решения. - Горбунья чуть улыбнулась. - Он ненавидел революцию, но при этом умудрился завоевать расположение Сталина. Он клеймил врагов СССР, но при этом ничуть не расстроил своих отношений с западом. Даже когда ему стало совсем невмоготу писать про былинные подвиги большевиков, он и тогда нашел гениальный выход.
- Он сочинил роман «Хлеб»?
- Нет, роман «Хлеб» написал не он. Тому человеку он просто хорошо заплатил. Сам же он писать про Сталина с Ворошиловым не мог физически. Он ведь был гурманом по жизни, любил все вкусненькое, а от этих типов его воротило. Потому он и сделал ход конем, поменяв жанр. Толстой стал писать сказки и детские очерки, ушел в историю и фантастику. Кстати, его примеру последовали многие другие великие писатели…
Пальцы Мариночки дрогнули, и, ощутив на себе взгляд старухи, она боязливо посмотрела в зеркало. Так оно и было: с пугающей сосредоточенностью Горбунья изучала ее в зеркале. В бесцветных глазах искрилось неведомое пламя и, даже будучи отраженным от серебряной амальгамы, оно вызвало у девушки отчетливую оторопь.
- Вы читали его знаменитую «Аэлиту»? - сурово спросила Горбунья.
Вопрос явно адресовался обеим девушкам. Должно быть, с такими интонациями допрашивают подозреваемых следователи. Во всяком случае, не ответить было никак нельзя, и Марго с Мариночкой кивнули почти одновременно.
- А знаете, с кого он писал этот образ?
Обе девушки изумленно приоткрыли рот. Марго даже чуть привстала на своей кушетке.
- Неужели с вас?
На лице старухи промелькнула тень довольства.
- Хотела бы я так сказать, да не скажу. Мы с сестрой были близняшками - белокожими резвушками с абсолютно одинаковыми голосами и глазками. И познакомились с Алешенькой еще до революции. Он был значительно старше, но мы моментально вскружили ему голову. Встречались с ним по очереди, пока он не заподозрил неладное. Пришлось признаться во всем, хотя ситуации это ничуть не изменило. Так что кого он любил из нас больше, осталось тайной и поныне. - Горбунья чуть качнула головой, реагируя на неосторожное движение Мариночки. - Впрочем, много позже, когда в сталинских лагерях меня наградили этим проклятым горбом, он бы, конечно, выбрал себе Василису, но к тому времени Алешеньки самого уже не стало…
Взгляд Горбуньи погас, на несколько минут она замолчала.
- Возможно, я обманываю себя, но я ведь десятки раз перечитывала его романы, и я отчетливо вижу, с кого он писал своих героинь.
- Я так поняла, что вашу сестру зовут Василисой. - Отважилась спросить Маргарита. - А вас… Как зовут вас?
- Меня? - старуха сипло рассмеялась. - У меня, девоньки, сейчас одно имя: Горбунья - вот кто я теперь. То прежнее имя я и вспоминать не хочу. Очень уж далеко все ушло и уплыло.
- Но ведь осталась память.
- Память - это да… - многочисленные складки на лице Горбуньи дрогнули, в один миг превратив ее в ведьму из фильма ужасов. - О, если бы я могла хоть на час переместиться в прошлое! В тот самый кабинет, где три рослых мужика в мундирах НКВД наглядно доказывали мне, что есть большевистская мораль. Они-то и поломали мою спину, а со спиной поломали и жизнь. - Старуха с шипением выдохнула из себя воздух. - А ведь все могло получиться иначе. Совершенно иначе! - глаза в зеркале вновь полыхнули адским пламенем. - Я бы могла уничтожить их, если бы захотела. Всех троих!… Но я была еще дурочкой. Глупой и наивной дурочкой. И все еще верила, что сильные глаза могут быть только красивыми…
Старуха опять надолго замолчала. И лишь, спустя несколько минут, снова заговорила:
- Только много позже я поняла, что сила не может быть красивой. На какой бы сцене ее не выставляли, в какие наряды бы не наряжали. Сила бывает только злой!
- А справедливой? - горячо возразила Маргарита. - Разве сила не может быть справедливой?
- Девонька моя, как же ты еще молода!… Ну, конечно же, может! Но при этом она все равно будет злой. Потому что любая справедливость связана с местью, а месть доброй не бывает. - Губы Горбуньи заметно поджались. - И однажды я докажу вам это. Докажу, превратив эту деревушку в кладбище.
- В кладбище?
- Да, в кладбище. Или пепелище, это уж как вам будет угодно. Потому что больше Атамана я ненавижу только тех выродков, что изуродовали мою спину. И я уничтожу всю их банду до единого человечка!
- Почему бы не сделать это прямо сейчас? - тихо спросила Мариночка.
Горбунья подняла голову, и в огромных ее глазах девушка отчетливо разглядела затаенную муку.
- Меня удерживает только страх за сестру.
- Василису?
- Да, они держат ее где-то в городе. Случись что со мной, и ее немедленно убьют. А Василиса… Это то единственное, что связывает еще меня с этим миром…
Глава 4
Утром они доели взятый в дорогу паек, и уже днем Стас предложил Василию перейти на подножный корм. Кого-кого, а Гринева этим было не испугать, - едал он в своей жизни и поджаренные древесные корни, и змей, и пиявок, и даже личинки жуков. Ягод в лесу тоже пока хватало, однако этой пищи двум крупным мужикам было, конечно, мало. Особенно страдал от скудного рациона Зимин.
- Брось! - утешал его Василий. - В лесу умереть от голода невозможно. Смотри, сколько всего тут вкусненького! Листики, корешки, птички…
- Листики, к твоему сведению, горькие, корешки еще выкапывать надо, а птичку - изловить.
- А ты ее из лука, как Рэмбо!
- Ага, или из пращи. Как Виниту, сын Ин-Чу-Чуна…
Небольшую остановку они все-таки сделали, уделив полтора часа импровизированной охоте. Гринев при этом набрал добрую охапку плодов дикого пекана и поймал с десяток лягушек, Зимин же умудрился отловить среди травы нескольких ящериц. «Вкусных птичек» никто из них не поймал, зато повезло Лорду. В болотных камышах он сумел настигнуть довольно жирную утку, которую и удавил самым незамысловатым образом. За утку он был удостоен высших мужских похвал. Весь улов тут же зажарили на пропановой горелке, после чего по-братски поделили.
- Может, нам все-таки не стоило сворачивать с железки?
- Это ты у Лорда спроси. Он-то след по-прежнему чувствует.
- Так-то оно так, только непонятно. Ехали, ехали по дороге и вдруг свернули. И потом - если они были на дрезине, то куда потом ее дели? На себе, что ли понесли?
- Ну, не знаю… Может, в кусты оттащили.
- Но мы же ничего не нашли.
- Это потому что мы девушек искали, а не дрезину… А след верный, - я отпечаток кроссовки еще в дух местах видел.
- Той же самой?
- Ну, да, там еще узор такой характерный - ромбиками.
- Понятно… Если кроссовки, значит, это Марго. - Стас Зимин на минуту задумался. - Получается, что ранили Марину. Это у нее туфли были на шпильках.
- Выходит, ее понесли на руках?
- Либо на носилках, либо на руках. Во всяком случае, не бросили - и то хлеб. Хотя и странно.
- А что странного? Мы же не знаем, с какой целью их похитили. Может, выкуп надеются взять или еще что.
- Может быть… - Зимин подобрал с земли сучок, рассеянно покатал меж ладоней. Сытая кровь клонила ко сну, но спать сейчас было нельзя. Более того - уже на протяжении нескольких часов его беспокоило неприятное чувство. Чувство чужого взгляда - так они называли это на войне. Подобную вещь он испытывал далеко не впервые и точно знал, что подобными ощущениями не следует пренебрегать. Раз или два он пытался вычислить загадочного наблюдателя, но успехом его попытки не увенчались. То ли тревога была ложной, то ли наблюдатель попался хитрый.
- Ладно, - поднявшись с земли, он отряхнул ладони. - Пора в путь. В течение дня надо обязательно нагнать этих мерзавцев.
- Куда же они денутся, нагоним! - Гринев бедово тряхнул головой…
А еще через полчаса они вошли в мертвую деревню. Точнее, деревней это было лет десять назад, а сейчас напоминало обычные развалины. Одна-единственная улочка успела основательно зарасти крапивой и лопухами, окна заброшенных избушек глядели на мир черными провалами. В нескольких местах Зимин вновь разглядел пулевые отметины.
- Видал? Там, кажется, знак радиационной опасности висит. - Василий Гринев кивнул в сторону.
- Туфта твой знак. - Зимин ткнул пальцем в бревенчатую кладку. - Меня больше эти дырочки беспокоят.
Василий настороженно приблизился, всмотрелся в кладку.
- Ну, как? Это уже не дробь, - самые натуральные пули.
- Ну, сами по себе пули еще ни о чем не говорят, - рассудил Гринев. - Сейчас у нас все разрешено, - на охоту чуть ли не с «калашами» ходят.
- Так-то оно, только очень уж много у нас накладок: и следы с кровью, и дробь, и самострел тот чертов.
- Хорошо, хоть тел до сих пор не встретили.
- Не кажи гоп, может, и встретим еще. Или ты мертвецов боишься?
- Раньше не боялся, а с некоторых пор боюсь. - Признался Василий. - Это у меня после Мареевки началось.
- Что еще за Мареевка?
- Район такой к северу от Перми. Там у них приток Камы каждую весну разливается, дамбы подтачивает. А в тот год плотину размыло. Самым натуральным образом! И разом с десяток деревушек под водой скрыло. Вот нас и вызвали. Как всегда в спешке и, конечно, чересчур поздно. Поверишь ли, никогда столько трупов за один раз не видел. Кто на крышах привязанный остался, кто в домах, а кто на деревьях. И ладно бы только взрослые, но там ведь дети были! Мертвых детей просто видеть не могу! - Гринев зябко передернул плечами. - Нырял там в один утонувший автобус, так он битком оказался набит детьми. Хватаю чью-то руку, дергаю, а это девчушка. Всего-то лет семь или восемь! Волосики в воде развеваются, глаза распахнуты - жуть! Родители в деревне затопленной остались, а детей на большую землю отправили, спасти хотели. Вот и спасли… И ведь никто за эти жизни ответственности не понес. Дескать, стихия виновата - и баста. Нас только и пожурили, что поздновато прилетели. Уроды!… - Гринев зло сплюнул. - Спросить бы их, куда денежки, пущенные на укрепление дамбы, уходят, - и ручонками разведут. Вот бы я кого глушил на вашем месте. Самым безжалостным образом!
- Я бы тоже глушил, если бы полномочия были. Только нет их, Васек, и вряд ли когда появятся. Так что в этом смысле мы с тобой равны… - Стас вздрогнул, с новой силой ощутив присутствие посторонних. Замерев на месте, медленно повернул голову. Внимательно всмотрелся в заросли и снова ничего не увидел. Впрочем… Среди густой листвы угадывалась еще одна крыша…
- А ну-ка, зайдем туда!
- Чего ты?
- Черт его знает. Что-то, кажется, послышалось…
Наверное, не стоило туда поворачивать, но игры вслепую Зимину никогда не нравились.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50