Свинчивая с «Парабеллума» глушитель, Магистр рассеянно продолжал созерцать четвероногое животное. Доберман был определенно красив. Даже после своей смерти. Прямо хоть пиши портрет…
Спрятав пистолет в карман, Магистр неспешно выпрямился. Пожалуй, в старости он тоже заведет себе такого пса. Может быть, даже сразу двух. И поселится с ними где-нибудь в далеком лесном уголке…

***
Уже на подходе к «Лексусу» Магистр вспомнил, что не ел уже ничего почти двенадцать часов. Сначала отвлекали хлопоты с осведомителями, потом Тренер с его бомбой и, наконец, недавняя акция. Тем не менее, дело было сделано, пора было позаботиться о бренной плоти. Конечно, здорово было бы оказаться в избушке Горбуньи - с ее душистыми травами, жутковатым взором и наваристым борщом из печки, но возвращаться в лес было еще рано. Следовало довести до конца задуманную акцию…
Оглядевшись, Магистр приблизился к ночному магазинчику, через узкое окошечко заказал сосиску с булочкой. Пища, конечно, дрянная, но все-таки лучше, чем ничего. Вгрызаясь зубами в сочную мякоть, он не удержался и даже пару раз звучно причмокнул. Видать, и впрямь оголодал. На эти самые причмокивающие звуки, должно быть, и клюнула ночная «Дунька». Так он их всех называл. Может быть, потому, что первую его женщину действительно звали этим странным именем. Устало покачивая бедрами, женщина подошла к нему и без обиняков предложила:
- Хата моя, закусь твоя, годится?
- Отвали. - Магистр ни на миг не замедлил движения челюстей. Сосиска в настоящую секунду интересовала его значительно больше, нежели женские ласки.
- Ты не думай, я бесплатно согласна. Честно тебе говорю!
- Ты, может, и согласна, а я нет. - Магистр с усмешкой оглядел линялое личико проститутки. - Лучше поспрашивай бомжей. Может, из них кто согласится.
- Да ты сам-то баран! - девица подняла сжатый кулак. - Врезала бы, урод. Только сам ведь скоро загнешься! По глазам вижу, не сомневайся!
Сунув остатки булочки в рот, Магистр неспешно обтер руки, с той же неспешностью окинул пустующую улицу равнодушным взором.
- Чего озираешься? Боишься кого? - проститутка не отставала от Магистра. Лаяться с прохожими ей было не впервой. - Правильно боишься. Я ведь что говорю, все сбывается. Этого года до конца не дотянешь. Сгниешь в каком-нибудь овраге…
Она поперхнулась от внезапного удара. Не выпуская из руки платка, Магистр резко выбросил вперед правый кулак. Сложенные особым образом костяшки пальцев сломали путане нос, вбили переносицу глубоко в череп. Качнувшись в сторону, он подхватил женщину под руку, чуть подправил движение, ударив в падении об уличную урну. Вот теперь все вполне натурально: шла девочка домой и неудачно споткнулась. Зато впредь не будет заговаривать с незнакомыми мужчинами. Мертвые, как известно, уже не говорят.
Направляясь к «Лексусу», он коротко подумал, что даже у Тренера не получилось бы лучше. Впрочем, и хуже не получилось бы тоже. А может, Тренер сумел бы даже сдержаться. При всей жути своей профессии Тренер не любил убивать. А вот Магистр любил. В этом и таилась главная разница между ними. В этом и крылась разгадка того, что он являлся Магистром, а Тренер оставался всего лишь Тренером…

Глава 11
Пальнув в сторону бегущих, Шнурок упал на землю, быстро перекатился в сторону. Хвоя жестоко уколола живот и спину, однако он все еще был жив, и это грело. Рядом с чмоканьем взорвался шар, окропив очки краской, в ствол березы ударил еще один. Кажется, его успели взять в «клещи». Выругавшись, бывший дезертир поднял над головой ствол, наугад выпустил длинную очередь. Очень хотелось попасть хоть в кого-нибудь, но шансов было откровенно мало…
Если всего месяц назад Тренер привозил к ним необученных желторотых щенков, то в этот раз «щенки» существенно подросли, обзаведясь соответствующими навыками и вполне острыми зубками. Это доказали первые же спарринги, на которых Хвану серьезно рассекли бровь, а Левше выбили пару передних зубов. Зато с гостями ответно поквитался Лесник, уложив на траву сразу троих послушников, на равных поработал с новичками и Мох. Однако «войной» это еще не было. Их только разогревали, умело подготавливая к будущему ристалищу. «Воевать» пришлось чуть позже с использованием маркеров повышенной мощности. При этом каждому участнику поставили вполне конкретную задачу, отсыпав в бункер с полсотни шариков с краской. Конечно, не слишком жирно, но для короткого сражения не так уж и мало. Однако все испортили выставленные Тренером условия, поскольку всех участников схватки заставили раздеться до трусов, а вместо защитных масок предложили надеть пластиковые очки для пловцов. Ясное дело, новые правила понравились далеко не всем, тем более, что биться приходилось на открытых площадках, а потому боевого контакта было не избежать. И все бы ничего, но стрелял Шнурок из рук вон плохо, наперед предвидя свою невеселую участь. Роль ему, как обычно, отвели второстепенную, однако и с ней он не справился, не сумев толком прикрыть штурмующий отряд, с первых же минут угодив под перекрестный огонь противника. Не спас его ни земляной холм, ни тоненькая березка, за которой он тщетно пытался укрыться. Сначала парочка шаров ударила в руку, заставив с воплем выронить маркер, а в следующую секунду далекий снайпер припечатал ему шариком прямо в лоб. Собственно, на этом его маленькая война и завершилась. Если ранения в конечности у них игнорировались, то попадание в голову приравнивалось к «смертельным», автоматически выводя из игры.
Когда же Шнурок покидал лесной полигон, вслед ему послали еще одну злую очередь. Само собой, разукрасили всю спину, поставив несколько дополнительных синяков, поскольку били маркеры действительно сильно. То ли кто-то из своих хотел наказать за глупую «гибель», то ли выносил, таким образом, свою оценку Тренер. Шнурок был парнем терпеливым, однако и у него от боли выступили на глазах слезы. Может, потому и не стал досматривать итоги сражения, а, покидая поле боя, от души пожелал родной команде позорного проигрыша. При этом даже сам толком не понял, на что больше обиделся - на скорый выход из игры или на прицельную очередь в спину. Наверное, все-таки на последнее. Могли бы и простить. Тем более, что среди лесных братков Шнурок был далеко не самым опытным стрелком. И Хван, и Левша, и Мох с Убогим были куда опаснее, не говоря уже о Леснике с Атаманом, не говоря о Тренере, который частенько приезжал в лес со своими многочисленными послушниками. К слову сказать, среди новоявленных ученичков тоже попадались редкостные упыри. Уж ему-то было с кем сравнивать! Всего ничего и пожил на свете, а успел повидать и армейских баев в сержантских погонах, и вороватых, промышляющих душегубством бродяг, и здешних хладнокровных палачей. Он и сам постепенно становился одним из них, хотя мысленно продолжал проводить грань между собой и всем этим сбродом. А сброд здесь и впрямь подобрался редкостной закалки! И ладно бы Атаман с Лесником, ладно бы жутковатый питбуль по кличке Волк, но чего стоила та же Горбунья! Ведь всего раз с ним и побеседовала, а вспоминать и сейчас было жутко. Казалось бы - что такого? Сидел у старухи за столом, пил чай с земляничным вареньем - только и всего, но вот только не лез ему в глотку тот чай! И руки беспрестанно дрожали. Вся беседа с лесной колдуньей протекала, как в дурном сне, - только и запомнил, что эти трясущиеся на столе руки. Не чьи-нибудь, - свои собственные! Да еще старчески дребезжащий голос хозяйки, что-то терпеливо ему внушающий. Он тоже успевал ей отвечать, но что именно - не сознавал. Какие-то крохи сумел потом припомнить, но основная часть разговора пропала бесследно, точно провалилась в неведомую бездну.
Позже Мох рассказывал, что Горбунью для того и держали в лагере, дабы прессовать население и лечить пацанов от алкоголизма. По его словам, именно Горбунья помогала бывшему полустанку держаться на плаву. Женщины следили за порядком, ухаживали за коровами и овцами, постоянно что-то пряли и шили. Заодно помогали ведунье с готовкой пищи и сбором трав. А еще Мох говорил, будто бы знала горбатая ведьма тайные заговоры от побегов. Все-таки колдуньей была, не обычной бабкой. Потому и не бежали от нее пленницы, потому и Лесник не слишком беспокоился о новоиспеченном пополнении. Впрочем, сам Шнурок силу искомого колдовства пока ощутить не успел. Как пил водку, так и продолжал пить дальше, да и случая лишний раз ширнуться старался не упускать. Бежать, правда, не пытался, но внутренне полагал, что коли одолеет нужда, сбежит без особых хлопот. И все же крылась в шепотках Моха своя пугающая правда. Иначе - какого черта стал бы Атаман подпускать Горбунью к пацанам? Не гонорею же лечить с сифилисом! Тот же Бура, говорят, пытался однажды уйти из лагеря, да не вышло. Его тогда даже не пытались искать, - сам обратно приполз. Весь синий, со следами блевотины на лице, едва живой. А на вопрос Шнурка «что с ним?» все тот же Мох со значением качнул головой в сторону домика Горбуньи. Объяснять ничего не стал, однако Шнурку хватило и этого лаконичного кивка. И тогда же он впервые усомнился в собственных силах, с ужасом припомнив мысли о возможном побеге. Так или иначе, но после случая с Бурой желание бежать окончательно пропало.
Как бы то ни было, но черная старуха с аккуратным горбиком чуть выше поясницы и уложенными в пучок седыми волосами внушала ему благоговейный трепет. Даже серебряные сережки в ее сморщенных крупных ушах не умаляли той жути, что чувствовал каждый, глядящий в ее пронзительные, словно бы подсвеченные изнутри глаза. Поговаривали, что бабуле без малого сто лет, что предки ее были графского звания, что какую-то часть своей жизни колдунья прожила в скиту - на травках, воде и меде. Десятки раз могла бы уже сдохнуть, а вот поди ж ты - сумела остаться в живых! Спрашивается - за какие такие шиши и заслуги!…
В роте Шнурка один из сослуживцев, прозванный Ромой-Баобабом повесился только из-за того, что офицеры пару раз отметелили солдата в караулке. И был ведь не парень, а загляденье! Осиная талия, певческий густой голос, крутой разворот плеч, гимнастические мышцы, а вот не выдержал - сломался в одну неделю. Несмотря на то, что жал от груди почти центнер и, шутя, жонглировал пудовыми гирями. Бившие его офицеры были явно слабее, однако сумели управиться с красавцем в четыре кулака. Другой бы прохаркался, оклемался и вновь встал на ноги, а этот счел себя глубоко униженным, - будто и не в России родился. Пытался даже писать куда-то кляузы, комбату Рожневу жаловался. Только Рожнев - на то и Рожнев! Таких в России - тысячи и тысячи. Вместо головы - кочан, вместо сердца - холеный кулак. Конечно, ничего у Ромы с жалобами не вышло. После того, как комбат в очередной раз послал Ромочку кормить мандавошек, красавец, прозванный в армии Баобабом, скрутил из казенной простынки петлю и тихонечко удавился. Собственно, этот поступок Шнурок и взял на вооружение, сочинив душераздирающую историю о гонениях в армии. Иначе попробуй объясни следователям, что в прапора стрелял больше не от обиды, а с жестокой похмелюги. Проще было поступить, как поступало большинство беглецов, а именно отыскать в ближайшем городе комитет солдатских матерей и на скорую руку накатать с дюжину цидулек о царящей в родном полку дедовщине, о звероватых офицерах и зажравшихся сослуживцах. В последнее время таким петициям охотно верили, а полковым командирам спешили предъявить обвинение. Бывало и так, что в часть приезжали самые натуральные бандиты, которые за определенную мзду обещали спустить дело на тормозах, а заявление из прокуратуры аккуратно изъять. Своего рода армейский рэкет, который в большинстве случаев ни на чем не основывался. Деньги при этом уходили неведомо куда, а набедокурившего солдатика благополучно переводили в другую часть. Впрочем, в их случае пострадавший действительно имелся - все тот же Рома-Баобаб, а потому историю ротного красавца можно было использовать с немалой для себя пользой. Так бы, верно, и получилось, но Шнурок просто не успел добраться до комитета солдатских матерей. Не успел, потому что чуть раньше на него вышел Лесник. И если какое-то время он мечтал еще о побеге, то после беседы с Горбуньей и нескольких кровавых акций, мысли Шнурка приняли диаметрально противоположное направление. Как ни крути, но только здесь он ощутил себя по-настоящему сильным, - выучился драться и убивать, с удивлением поняв, что дом, армия и мирная гражданка уже абсолютно его не прельщают. Только в этом лесу он обрел подлинный смысл существования. Если разобраться, у него было тут все: сытное житье, опасные приключения, сговорчивые женщины. Последних, правда, насчитывалось не слишком много, - приходилось соблюдать строгую очередь, но в той же армии дела обстояли еще хуже. Если когда и удавалось перепихнуться, то только в самоволке. А чаще желторотые солдатики в складчину арендовали у старшины надувную резиновую женщину и как могли отводили душеньку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50