Соберись подо мной, руки вверх! Не то всех
перещелкаем! Брось пушку, гад! Брось, говорю! - хрипело в ушах. Это пилот
патрульной машины командовал по радиомегафону тем, на земле, не выключаясь
из общей связи.
- Белый флаг! Они выкинули белый флаг, - вновь заспешил звонкий
голос. - Прекратить огонь. Первый, на посадку. Нулевой, второй - в
воздухе. Третий, пожалуйста, не приближайтесь.
- Кто у флага, стой, не отходи. Бог за вас, - снова прохрипел
патрульный. - Лейтенант, горючку теряю. Похоже, он мне дырку сделал. Огня
нет?
- Огня нет, - ответил звонкий голос. - Разрешаю вам сесть.
Ближний вертолет заскользил к лагерю. На земле тучей взметнулся снег,
и машина исчезла в белой облаке. Вот из него побежали к палаткам черные
комочки.
- Операция закончена, всем разрешаю посадку, - ликовал звонкий голос.
- Здесь сам Живодер-паша. Мы его взяли. Он!
Мрачные опасения полковника Уипхэндла оправдались. Гиен было немного,
но они были. Что гнало этих людей с далеких благополучных берегов, ночами,
над грозным океаном на эту распадающегося под ногами землю? Спринглторп не
мог этого понять. Здесь не было золота, скульптур, картин - их не было у
него, и ему казалось, что все это есть где-то там. Скажем, в Италии. А в
его стране, стране крестьян, рудокопов, рыбаков, мелких лавочников, еле
сводивших концы с концами, - что у них может быть, кроме расхлябанных
движков и дедовской утвари?
Он спустился на землю вслед за Двайером. Пахло гарью. Командир
десанта, молоденький лейтенант, был на седьмом небе от счастья. Его первый
бой проведен по всем правилам на глазах начальства. Противник ошеломлен,
раздавлен. Взято в плен одиннадцать человек. И среди них сам Живодер-паша,
о котором тревожно шепчутся в эваколагерях...
Нынче утром, часов в девять, радиодозор засек в воздухе самолет. Он
летел в юго-запада на малой высоте. Крохотная зеленая точечка исчезла с
экрана где-то в этих местах. Сообщили Двайеру. "Гиены, - сказал тот. -
Будем ликвидировать". И немедля позвонил Спринглторпу: "Накрыли гиен.
Видимо, крупный лагерь. Будем брать. Вы хотели досмотреть. Поедете?" "Да",
- ответил Спринглторп. "Тогда в я лечу, - заключил Двайер. - Высылаю за
вами. Вылетаем через полчаса. Надо спешить. Туда только что пожаловали
гости, в долго ждать они не буду!".
Лагерь существовал, видимо, неделю-другую. За одной ив палаток кучей
валялись на снегу домашние сейфы, разъятые плазменными резаками. В этой
палатке было что-то вроде мастерской. На разостланных пластиковых
полотнищах лежали горелки, дрели, баллоны с аргоном, какие-то инструменты.
- Металлоискатель, - указал лейтенант на длинные штыри с
разветвлением на концах. - Искали в развалинах сейфы.
- За чем охотились? - выдавил Спринглторп. Его подвели к штабелю
тюков на краю выжженного круга. Один тюк обгорел, развалился.
Полуобугленный ковер, какой-то белый мех, тошнотворный запах паленой
шерсти. Торчит хрустальное горлышко вазы. И это все?
- Нет. Ценные бумаги иностранных фирм. И наших тоже.
- Наших-то зачем? - почти беззвучно спросил Спринглторп.
- Н-не знаю, сэр, - на миг растерялся лейтенант. На снегу, сцепив
руки на головах, сидели пленные. Почти все в одинаковых рыжих куртках с
вывернутыми карманами. Двое отдельно - у них на коленях грязноватая
простыня. "Это те, что выкинули белый флаг", - сообразил Спринглторп.
Держа пленных под прицелом, похаживали по снегу трое караульных.
"Надо поговорить. Хотя бы с Живодером. Который из них Живодер?" -
подумал он и шагнул было к пленным, но у ног своих увидел троих,
неподвижно лежащих ничком. Снег рядом был весь в красных пятнах.
Он отшатнулся и пошел к палатке. У входа на замасленном брезенте
горкой лежали пистолеты, пара автоматов и несколько потертых нательных
кошелей. - Бесхозное оружие. Кой для кого ценная вещь. Лейтенант поднял
один из кошелей, расстегнул, подал. Кошель был неожиданно тяжел. Кольца,
серьги, ожерелья - безобразно спутанный ком, покалывающий глаза бликами...
...Он вошел в палатку: десяток надувных матрацев, спальные мешки,
скомканные одеяла, пара складных стульчиков, нетопленная железная печка, в
изголовье одного из матрацев - большой кубический предмет, прикрытый
полотенцем.
Лейтенант, протиснувшись между матрацами и обойдя лежащий на полу
рюкзак, подошел к кубическому предмету и сдернул полотенце. В полумраке
блеснул хрустальный куб, и Спринглторп тоскливо замер. Чуть вздернутый
вперед, в полном блеске славы, в торжестве развернутых парусов и плещущих
вымпелов в кубе застыл фрегат "Беллерофонт". Модель была выполнена с
отчаянной скрупулезностью одряхлевшего боцмана - памятник любви к
безвозвратно ушедшей поре странствий, воли и каждодневного утверждения
силы своих рук и глотки.
Давным-давно, настолько давно, что это словно случилось с кем-то
другим, он увидел, быть может, именно этот фрегат в витрине столичного
магазина. Близилось рождество, на витрине сказочно искрились невероятно
красивые вещи, без которых человек не может жить. Ему было десять лет,
ровно столько, сколько нужно, чтобы понять это раз и навсегда. И ровно
столько, чтобы знать: такой игрушки у него никогда не будет. Ведь он уже
разумел смысл цифр на этикетке.
Он прожил потом пятьдесят с лишним лет, из памяти бесследно ушли
сотни обид и унижений, десятки мелких побед и радостей. Но эта не его
игрушка - не ушла. Не то чтобы он все время помнил о ней, нет. Этот образ
порой оживал сам собой, безо всякого усилия или заведомого желания. И
становилось до тоски ясно: будь у него "Беллерофонт", вся его жизнь была
бы совершенно иной. И он сам представал перед собой тем, другим, кем
угодно, только не инспектором по гражданскому строительству с краю, где
мужицкая хитрость и ненависть к надзору почитались доблестями, достойными
народной памяти.
Чтобы ничего подобного не случилось с Джонни, он и купил сыну
желанный мотоцикл...
- Живодер говорит, что сейчас они ничего не собирались выбрасывать на
рынок. Говорит, что лет через двадцать этим вещам не будет цены, - пел
лейтенант-победитель.
- Что ж, наверное, он прав, - тихо сказал Спринглторп, повернулся,
тронул жестяную печурку. Она ответила гулким шуршанием прокаленной и
остывшей ржавчины. "И парус напряжен, как грудь поющей девы" - откуда это?
Палатка, пропахшая потом опасливой возни в развалинах. И "Беллерофонт".
Встретились.
Закрывая выход из палатки, перед ним высился капитан Двайер.
Спринглторп поднял на него вопросительный взгляд.
- Лейтенант, выйдите, - негромко скомандовал капитан. - Спринглторп,
постойте минутку. Нам надо серьезно поговорить. Сядьте.
- В чем дело? Что случилось? - удивился Спринглторп, послушно садясь
на шаткий раскладной стульчик.
- Прочтите это и подпишите, - сказал Двайер, протягивая сложенный
лист бумаги.
Текст был отпечатан на плохой машинке через очень жирную ленту, так
что отдельных букв было просто не разобрать. "К народу и армии, - читал
Спринглторп. - В тяжкий час нашей отчизны бремя власти пало на моих
сгорбленных годами плеч. Я, как мог, прилагал все силы для спасения нашего
страдающего народа, его материальных и духовных ценностей. Я знаю, что вы
верите в честность и глубину моих усилий, и тем более горестно для меня
сознание, что тяжесть лет и пошатнувшееся здоровье препятствуют мне на
этом пути, лишая мой труд той полноты, которая необходима в это
судьбоносное время. Но рядом со мною трудятся молодые и сильные люди,
которые, по моему убеждению, достойны стать у кормила власти. Настоящим я
слагаю с себя всю полноту власти и назначаю своим преемником на посту
президента республики Осгара Милтона Двайера и рекомендую ему назначить на
пост вице-президента Ройга Нейна Калверта. Я призываю вас объединиться
вокруг них с той же самоотверженностью, с тем же патриотизмом, с каким вы
объединялись вокруг меня, с каким неизменно объединяется наш народ вокруг
своих вождей в часы испытаний. Н.С.Спринглторп. Линкенни, января".
Не смотреть на Двайера - это было самое главное. Не смотреть. И он
поднял на него глава. "Молчи! Не говори ни слова! Молчи!" - твердил он
себе и лихорадочно перебирал мятые слова, обрывки фраз, чтобы что-то
сказать, потому что молчать было невозможно. Молча встать и пойти прямо на
Двайера, как на пустое место! И что он сделает? Будет кричать? Попытается
остановить силой? Ах да, он достанет пистолет и будет грозить пистолетом.
И вдруг Спринглторпу стало смешно. Ну да! Двайер будет пугать его
пистолетом. Его! Схоронившего сына! Схоронившего жену! Схоронившего, давно
схоронившего свою былую жизнь! Живущего не по своей воле, согласившегося
стать чем-то простым, полезным, почти неодушевленным! Сначала для
Уипхэндла! Потом для Джеффриса! Потом для Баунтона, потом для всех-всех.
Разве его можно испугать пистолетом! Как он смешон, этот захолустный
бонапартишка! А Калверт? Гадатель по географической карте! Ополчились!
Заговорщики! Кто это сочинял? Калверт, Калверт! Уж больно высокопарно.
Тайком отстукивал одним пальцем на машинке. А каково ему было выбивать
священные литеры своей фамилии на втором месте! Да его же корчило от
уязвленного тщеславия!
- Нет, - сказал Спринглторп. - Я не подпишу. Я не могу подписать
такую безграмотную стряпню. "Пало на моих сгорбленных годами плеч". Где
вас учили грамматике? Я так, по-вашему, благообразно выражаюсь, и вдруг
окажется, что я первый в мире малограмотный президент тонущей республики.
Исправьте текст.
И Двайер, взъерошенный Двайер, глава заговорщиков, лично исполняющий
тайное кощунство высшей государственной измены, растерянно принял
протянутую бумагу и полез за пазуху. Не за кинжалом! Не за пулеметом о
десяти стволах! За канцелярской принадлежностью! И стал на весу царапать
ручкой по своему поддельному манифесту, пятнистому от тошного пота
нелегальщины. И конечно же ручка не писала.
Спринглторпа разбирал смех. "Дурацкий смех", - определил он и сказал:
- Положите вон туда. Вам будет удобней. И указал на куб с
"Беллерофонтом".
Двайер оглянулся на куб, поколебался и пошел к нему по проходу между
надувными матрацами. На пути у него был рюкзак. Лейтенант обошел рюкзак. А
Двайер не обойдет. Он слишком обозлен. Он его пнет - Спринглторп понял это
раньше, чем Двайер поднял ногу и пнул...
Ослепительная вспышка брызнула в глаза Спринглторпу, по лицу словно
веником хлестнуло, громом шарахнуло по ушам, снесло со стульчика, он упал,
зажмурился, открыл глаза и сквозь темные пятна в них увидел, что лежит под
открытым небом. Где же палатка? Он с трудом сел, огляделся и понимающе
кивнул лежащей в стороне куче мерзлого брезента. "Сорвало, - подумал он. -
А где Двайер?" И тут его подхватили, подняли, ощупали; вокруг замелькали
люди - целая толпа; губы у всех шевелились, но он ничего не слышал. Он
вздохнул, и вся глотка заполнилась гнусной химической смесью. В горле
запершило.
- Где Двайер? - спросил он и вместо собственных слов услышал неясное
лающее повизгивание, больно отдавшееся в голове.
Куб с "Беллерофонтом" стоял как стоял, спереди к нему обожженным
комком прислонился дымящийся рюкзак, а чуть дальше на брезенте палаточного
пола лежало что-то громоздкое, неузнаваемое.
Подбежали двое с носилками.
- Не надо, - сказал он и отрицательно повел рукой. Шагнул.
Пошатнулся. Еще шагнул. Увидел пленных. Они не сидели на снегу, они лежали
кто как и были недвижны. "Застрелили, - понял он. - Охранники с перепугу
их застрелили". Он дернул и повел шеей, чтобы не было так душно, и увидел
у своих ног лист бумаги. "К народу и армии". С натугой присел, взял лист в
горсть, смял и сунул в карман. Встал.
В правом ухе зазвенело, что-то распахнулось, и он услышал сразу все,
а громче всего голос лейтенанта:
- ...аше превосходительство, я прошу вас. Ваше превосходительство!
О чем он просит?
- Что с Двайером? - спросил Спринглторп, и тут распахнулось во втором
ухе.
- Капитан Двайер убит, - заспешил-заспешил лейтенант. - Прошу вас в
вертолет, ваше превосходительство. Вас должен осмотреть фельдшер. Вам
необходим покой.
Покой. Спринглторп криво усмехнулся. Господину президенту, фигуре,
кое-как сляпанной ради людей и обстоятельств, нужен покой... Значит,
Двайер на свой страх я риск... Значит...
От усилия осмыслить стало дурно.
- Я сам, - сказал Спринглторп. - Сам пойду. Ни на ком не обвиснуть,
дойти, сесть, лечь. Самому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
перещелкаем! Брось пушку, гад! Брось, говорю! - хрипело в ушах. Это пилот
патрульной машины командовал по радиомегафону тем, на земле, не выключаясь
из общей связи.
- Белый флаг! Они выкинули белый флаг, - вновь заспешил звонкий
голос. - Прекратить огонь. Первый, на посадку. Нулевой, второй - в
воздухе. Третий, пожалуйста, не приближайтесь.
- Кто у флага, стой, не отходи. Бог за вас, - снова прохрипел
патрульный. - Лейтенант, горючку теряю. Похоже, он мне дырку сделал. Огня
нет?
- Огня нет, - ответил звонкий голос. - Разрешаю вам сесть.
Ближний вертолет заскользил к лагерю. На земле тучей взметнулся снег,
и машина исчезла в белой облаке. Вот из него побежали к палаткам черные
комочки.
- Операция закончена, всем разрешаю посадку, - ликовал звонкий голос.
- Здесь сам Живодер-паша. Мы его взяли. Он!
Мрачные опасения полковника Уипхэндла оправдались. Гиен было немного,
но они были. Что гнало этих людей с далеких благополучных берегов, ночами,
над грозным океаном на эту распадающегося под ногами землю? Спринглторп не
мог этого понять. Здесь не было золота, скульптур, картин - их не было у
него, и ему казалось, что все это есть где-то там. Скажем, в Италии. А в
его стране, стране крестьян, рудокопов, рыбаков, мелких лавочников, еле
сводивших концы с концами, - что у них может быть, кроме расхлябанных
движков и дедовской утвари?
Он спустился на землю вслед за Двайером. Пахло гарью. Командир
десанта, молоденький лейтенант, был на седьмом небе от счастья. Его первый
бой проведен по всем правилам на глазах начальства. Противник ошеломлен,
раздавлен. Взято в плен одиннадцать человек. И среди них сам Живодер-паша,
о котором тревожно шепчутся в эваколагерях...
Нынче утром, часов в девять, радиодозор засек в воздухе самолет. Он
летел в юго-запада на малой высоте. Крохотная зеленая точечка исчезла с
экрана где-то в этих местах. Сообщили Двайеру. "Гиены, - сказал тот. -
Будем ликвидировать". И немедля позвонил Спринглторпу: "Накрыли гиен.
Видимо, крупный лагерь. Будем брать. Вы хотели досмотреть. Поедете?" "Да",
- ответил Спринглторп. "Тогда в я лечу, - заключил Двайер. - Высылаю за
вами. Вылетаем через полчаса. Надо спешить. Туда только что пожаловали
гости, в долго ждать они не буду!".
Лагерь существовал, видимо, неделю-другую. За одной ив палаток кучей
валялись на снегу домашние сейфы, разъятые плазменными резаками. В этой
палатке было что-то вроде мастерской. На разостланных пластиковых
полотнищах лежали горелки, дрели, баллоны с аргоном, какие-то инструменты.
- Металлоискатель, - указал лейтенант на длинные штыри с
разветвлением на концах. - Искали в развалинах сейфы.
- За чем охотились? - выдавил Спринглторп. Его подвели к штабелю
тюков на краю выжженного круга. Один тюк обгорел, развалился.
Полуобугленный ковер, какой-то белый мех, тошнотворный запах паленой
шерсти. Торчит хрустальное горлышко вазы. И это все?
- Нет. Ценные бумаги иностранных фирм. И наших тоже.
- Наших-то зачем? - почти беззвучно спросил Спринглторп.
- Н-не знаю, сэр, - на миг растерялся лейтенант. На снегу, сцепив
руки на головах, сидели пленные. Почти все в одинаковых рыжих куртках с
вывернутыми карманами. Двое отдельно - у них на коленях грязноватая
простыня. "Это те, что выкинули белый флаг", - сообразил Спринглторп.
Держа пленных под прицелом, похаживали по снегу трое караульных.
"Надо поговорить. Хотя бы с Живодером. Который из них Живодер?" -
подумал он и шагнул было к пленным, но у ног своих увидел троих,
неподвижно лежащих ничком. Снег рядом был весь в красных пятнах.
Он отшатнулся и пошел к палатке. У входа на замасленном брезенте
горкой лежали пистолеты, пара автоматов и несколько потертых нательных
кошелей. - Бесхозное оружие. Кой для кого ценная вещь. Лейтенант поднял
один из кошелей, расстегнул, подал. Кошель был неожиданно тяжел. Кольца,
серьги, ожерелья - безобразно спутанный ком, покалывающий глаза бликами...
...Он вошел в палатку: десяток надувных матрацев, спальные мешки,
скомканные одеяла, пара складных стульчиков, нетопленная железная печка, в
изголовье одного из матрацев - большой кубический предмет, прикрытый
полотенцем.
Лейтенант, протиснувшись между матрацами и обойдя лежащий на полу
рюкзак, подошел к кубическому предмету и сдернул полотенце. В полумраке
блеснул хрустальный куб, и Спринглторп тоскливо замер. Чуть вздернутый
вперед, в полном блеске славы, в торжестве развернутых парусов и плещущих
вымпелов в кубе застыл фрегат "Беллерофонт". Модель была выполнена с
отчаянной скрупулезностью одряхлевшего боцмана - памятник любви к
безвозвратно ушедшей поре странствий, воли и каждодневного утверждения
силы своих рук и глотки.
Давным-давно, настолько давно, что это словно случилось с кем-то
другим, он увидел, быть может, именно этот фрегат в витрине столичного
магазина. Близилось рождество, на витрине сказочно искрились невероятно
красивые вещи, без которых человек не может жить. Ему было десять лет,
ровно столько, сколько нужно, чтобы понять это раз и навсегда. И ровно
столько, чтобы знать: такой игрушки у него никогда не будет. Ведь он уже
разумел смысл цифр на этикетке.
Он прожил потом пятьдесят с лишним лет, из памяти бесследно ушли
сотни обид и унижений, десятки мелких побед и радостей. Но эта не его
игрушка - не ушла. Не то чтобы он все время помнил о ней, нет. Этот образ
порой оживал сам собой, безо всякого усилия или заведомого желания. И
становилось до тоски ясно: будь у него "Беллерофонт", вся его жизнь была
бы совершенно иной. И он сам представал перед собой тем, другим, кем
угодно, только не инспектором по гражданскому строительству с краю, где
мужицкая хитрость и ненависть к надзору почитались доблестями, достойными
народной памяти.
Чтобы ничего подобного не случилось с Джонни, он и купил сыну
желанный мотоцикл...
- Живодер говорит, что сейчас они ничего не собирались выбрасывать на
рынок. Говорит, что лет через двадцать этим вещам не будет цены, - пел
лейтенант-победитель.
- Что ж, наверное, он прав, - тихо сказал Спринглторп, повернулся,
тронул жестяную печурку. Она ответила гулким шуршанием прокаленной и
остывшей ржавчины. "И парус напряжен, как грудь поющей девы" - откуда это?
Палатка, пропахшая потом опасливой возни в развалинах. И "Беллерофонт".
Встретились.
Закрывая выход из палатки, перед ним высился капитан Двайер.
Спринглторп поднял на него вопросительный взгляд.
- Лейтенант, выйдите, - негромко скомандовал капитан. - Спринглторп,
постойте минутку. Нам надо серьезно поговорить. Сядьте.
- В чем дело? Что случилось? - удивился Спринглторп, послушно садясь
на шаткий раскладной стульчик.
- Прочтите это и подпишите, - сказал Двайер, протягивая сложенный
лист бумаги.
Текст был отпечатан на плохой машинке через очень жирную ленту, так
что отдельных букв было просто не разобрать. "К народу и армии, - читал
Спринглторп. - В тяжкий час нашей отчизны бремя власти пало на моих
сгорбленных годами плеч. Я, как мог, прилагал все силы для спасения нашего
страдающего народа, его материальных и духовных ценностей. Я знаю, что вы
верите в честность и глубину моих усилий, и тем более горестно для меня
сознание, что тяжесть лет и пошатнувшееся здоровье препятствуют мне на
этом пути, лишая мой труд той полноты, которая необходима в это
судьбоносное время. Но рядом со мною трудятся молодые и сильные люди,
которые, по моему убеждению, достойны стать у кормила власти. Настоящим я
слагаю с себя всю полноту власти и назначаю своим преемником на посту
президента республики Осгара Милтона Двайера и рекомендую ему назначить на
пост вице-президента Ройга Нейна Калверта. Я призываю вас объединиться
вокруг них с той же самоотверженностью, с тем же патриотизмом, с каким вы
объединялись вокруг меня, с каким неизменно объединяется наш народ вокруг
своих вождей в часы испытаний. Н.С.Спринглторп. Линкенни, января".
Не смотреть на Двайера - это было самое главное. Не смотреть. И он
поднял на него глава. "Молчи! Не говори ни слова! Молчи!" - твердил он
себе и лихорадочно перебирал мятые слова, обрывки фраз, чтобы что-то
сказать, потому что молчать было невозможно. Молча встать и пойти прямо на
Двайера, как на пустое место! И что он сделает? Будет кричать? Попытается
остановить силой? Ах да, он достанет пистолет и будет грозить пистолетом.
И вдруг Спринглторпу стало смешно. Ну да! Двайер будет пугать его
пистолетом. Его! Схоронившего сына! Схоронившего жену! Схоронившего, давно
схоронившего свою былую жизнь! Живущего не по своей воле, согласившегося
стать чем-то простым, полезным, почти неодушевленным! Сначала для
Уипхэндла! Потом для Джеффриса! Потом для Баунтона, потом для всех-всех.
Разве его можно испугать пистолетом! Как он смешон, этот захолустный
бонапартишка! А Калверт? Гадатель по географической карте! Ополчились!
Заговорщики! Кто это сочинял? Калверт, Калверт! Уж больно высокопарно.
Тайком отстукивал одним пальцем на машинке. А каково ему было выбивать
священные литеры своей фамилии на втором месте! Да его же корчило от
уязвленного тщеславия!
- Нет, - сказал Спринглторп. - Я не подпишу. Я не могу подписать
такую безграмотную стряпню. "Пало на моих сгорбленных годами плеч". Где
вас учили грамматике? Я так, по-вашему, благообразно выражаюсь, и вдруг
окажется, что я первый в мире малограмотный президент тонущей республики.
Исправьте текст.
И Двайер, взъерошенный Двайер, глава заговорщиков, лично исполняющий
тайное кощунство высшей государственной измены, растерянно принял
протянутую бумагу и полез за пазуху. Не за кинжалом! Не за пулеметом о
десяти стволах! За канцелярской принадлежностью! И стал на весу царапать
ручкой по своему поддельному манифесту, пятнистому от тошного пота
нелегальщины. И конечно же ручка не писала.
Спринглторпа разбирал смех. "Дурацкий смех", - определил он и сказал:
- Положите вон туда. Вам будет удобней. И указал на куб с
"Беллерофонтом".
Двайер оглянулся на куб, поколебался и пошел к нему по проходу между
надувными матрацами. На пути у него был рюкзак. Лейтенант обошел рюкзак. А
Двайер не обойдет. Он слишком обозлен. Он его пнет - Спринглторп понял это
раньше, чем Двайер поднял ногу и пнул...
Ослепительная вспышка брызнула в глаза Спринглторпу, по лицу словно
веником хлестнуло, громом шарахнуло по ушам, снесло со стульчика, он упал,
зажмурился, открыл глаза и сквозь темные пятна в них увидел, что лежит под
открытым небом. Где же палатка? Он с трудом сел, огляделся и понимающе
кивнул лежащей в стороне куче мерзлого брезента. "Сорвало, - подумал он. -
А где Двайер?" И тут его подхватили, подняли, ощупали; вокруг замелькали
люди - целая толпа; губы у всех шевелились, но он ничего не слышал. Он
вздохнул, и вся глотка заполнилась гнусной химической смесью. В горле
запершило.
- Где Двайер? - спросил он и вместо собственных слов услышал неясное
лающее повизгивание, больно отдавшееся в голове.
Куб с "Беллерофонтом" стоял как стоял, спереди к нему обожженным
комком прислонился дымящийся рюкзак, а чуть дальше на брезенте палаточного
пола лежало что-то громоздкое, неузнаваемое.
Подбежали двое с носилками.
- Не надо, - сказал он и отрицательно повел рукой. Шагнул.
Пошатнулся. Еще шагнул. Увидел пленных. Они не сидели на снегу, они лежали
кто как и были недвижны. "Застрелили, - понял он. - Охранники с перепугу
их застрелили". Он дернул и повел шеей, чтобы не было так душно, и увидел
у своих ног лист бумаги. "К народу и армии". С натугой присел, взял лист в
горсть, смял и сунул в карман. Встал.
В правом ухе зазвенело, что-то распахнулось, и он услышал сразу все,
а громче всего голос лейтенанта:
- ...аше превосходительство, я прошу вас. Ваше превосходительство!
О чем он просит?
- Что с Двайером? - спросил Спринглторп, и тут распахнулось во втором
ухе.
- Капитан Двайер убит, - заспешил-заспешил лейтенант. - Прошу вас в
вертолет, ваше превосходительство. Вас должен осмотреть фельдшер. Вам
необходим покой.
Покой. Спринглторп криво усмехнулся. Господину президенту, фигуре,
кое-как сляпанной ради людей и обстоятельств, нужен покой... Значит,
Двайер на свой страх я риск... Значит...
От усилия осмыслить стало дурно.
- Я сам, - сказал Спринглторп. - Сам пойду. Ни на ком не обвиснуть,
дойти, сесть, лечь. Самому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17