Несчастные автомобили ползли по дороге на пониженной скорости, объез-
жая выбоины. По краям тротуаров росли могучие тополя, на которых про-
бивались молоденькие листочки. Дома на улице Котельщиков были сплошь
деревянные, двухэтажные, в такие дома подается только холодная вода,
остальные удобства - на улице. Дворы огорожены тяжелыми крепкими забо-
рами, за которыми кое-где густо лаяли матерые цепные собаки. Словом -
заштатная улица заштатного города. Ворота дома N 32 были открыты, в
глубине двора виднелась полуразобранная "Победа", сарай, поленница,
дощатый сортир, покрытый облупившейся голубоватой известкой и массив-
ная собачья конура, возле которой грелось на солнышке чудовищных раз-
меров лохматое создание, привязанное цепью к длинной проволоке. Возле
"Победы" сидел в глубокой задумчивости мужик в замасленной телогрейке
и ватных штанах, заправленных в сапоги и курил.
Во двор я не зашел, прошел дальше по улице, остановился около ларь-
ка (стандартный набор: пиво, вино, газировка, сигареты, жвачка), спро-
сил бутылку "Кока-колы", прислонился к стенке ларька и стал наблюдать.
Никто не входил во двор и никто не выходил. "Кока-кола" кончилась, я
закурил сигарету. Когда кончилась и сигарета, мне пришлось уйти - не
следовало мне долго торчать на одном месте. Я побрел по улице. Где-то
здесь должна быть школа N 4. Школу мне удалось обнаружить только через
полчаса на параллельной улице. Это было кирпичное двухэтажное здание,
оштукатуренное и выбеленное розовой известкой. В школьном дворе я уви-
дел баскетбольную площадку, турник и полосу препятствий. Двор был
пуст. Я посмотрел на часы - было без четверти одиннадцать. Урок,
по-видимому, только начался. Далее я обследовал прилегающие улицы. Они
были похожи на улицу Котельщиков как близнецы. На улице Коммунаров я
обнаружил здание под снос: оно было не жилое, отсутствовали стекла и
забор и крыша была разобрана. Впрочем, может быть оно было и не под
снос, может быть его готовили к ремонту для превращения в современный
провинциальный супермаркет. Очень удобно для моих целей. Я постоял
несколько минут, размышляя. Пятнадцать лет - не такой возраст, чтобы
лазать по заброшенным зданиям, да и интересы моего подопечного лежат
совсем не в той сфере, но все же попробовать стоило. Здание было древ-
нее, кирпичное, такие здания ломать - одно мучение. Именно в таком
здании хорошо обнаружить что-нибудь интересное. Например книгу под
названием "Магия". На латыни. Да. Эту идею надо обдумать. Обдумывая
идею, я оказался у школы именно тогда, когда прозвенел звонок. С мину-
ту было тихо ("Звонок не для вас, а для учителя" - вспомнилось мне), а
затем школа взорвалась. Из двустворчатых дверей вывалилась ватага сор-
ванцов, девчонок, но это все были малолетки, а ребята постарше вышли
позже. Я не знал Геннадия Семакова в лицо, но почувствовал, что именно
он появился в группе подростков в количестве пяти человек. Они вышли
из двора, завернули за угол, и закурили. Я разглядывал Объект - 1
из-за укрытия в виде кирпичного столба школьной ограды. Белобрысый
мальчишка в сереньком пиджачке, линялых джинсах и стоптанных кроссов-
ках. И зачем же этот паренек понадобился Магистру в лице Организатора?
Что ждет он от него? Ладно, положим, это не мое дело. Мое дело - вы-
полнить задание и не рассуждать. Мое дело - организовать контакт Объ-
екта - 1 с Объектом - 2 двенадцатого мая 19... года.
Диспозиция мне была ясна. Контуры плана действий очерчены. Дело за
тем, чтобы спрятать книгу где-нибудь в стене заброшенного дома, зав-
лечь Объект -1 в этот дом именно двенадцатого мая и сделать так, чтобы
книга вывалилась из стены под ноги Объекту. И чтобы комар носа не под-
точил. Я еще долго бродил по окрестностям, вынашивая план действий,
пока не почувствовал усталость. Хватит. Я пообедал в ресторане под
названием "Казино", выяснил, что по вечерам ресторан превращается
именно в казино, подивился этому, и отправился в гостиницу.

Глава 8. Богоубийство.

Симеон очень боялся за Ешу, потому что тот стал говорить совсем уж
крамольные речи. Так, сегодня он спорил с Фомой о государственной
власти.
- Любая власть, - говорил Ешу, - является насилием, и, следователь-
но, может рассматриваться только как зло. Другое дело, что без власти
люди жить не могут и анархия, то есть отсутствие всякой власти приве-
дут к кровавому хаосу. Таким образом, - говорил Ешу, - мы должны расс-
матривать власть как неизбежное зло. Фома горячо возражал:
- Как же может власть быть злом? Так устроено Богом! Бог помазывает
властителя на царство...
- Бог не помазывает властителя на царство, - с улыбкой возражал
Ешу. - Уверяю тебя, что ни один из властителей никогда не общался с
Богом. Это придумано людьми. Любой властитель ничем не отличается от
обычного человека, и оказывать ему почести как помазаннику просто
грешно.
- Но это ты так утверждаешь! - горячился Фома. - Так ли это на са-
мом деле? Мне трудно в это поверить! Конечно, я убедился, что ты мо-
жешь творить чудеса, Ты оживлял покойников, ты исцелял калек, ты ходил
по воде, ты накормил многотысячную толпу... Кстати, - вдруг остановил-
ся Фома, словно что-то вспомнив, - почему ты не накормишь нас? Ладно,
ладно, мы должны питаться духовной пищей, ладно. Чудеса делать ты уме-
ешь. Но являешься ли ты сыном Бога? Это вопрос. Может быть ты - просто
маг, кудесник, преуспевший на своем поприще больше других?
- Поверь мне, - отвечал Ешу, - я делал чудеса вовсе не для того,
чтобы доказать тебе или кому бы то ни было, что я - сын Бога. Это не
нуждается в доказательствах. В это нужно просто уверовать сердцем. Я
делал свои чудеса просто из жалости. Я жалел этих калек, которые счи-
тают себя наказанными Богом за какие-то свои грехи, и совершенно несп-
раведливо считают; я жалел родственников умерших, которые по-настояще-
му любили их; я жалел голодных... Вот ты ведь веруешь в Бога, которого
ни ты, ни кто другой на Земле никогда не видел? Почему бы тебе не уве-
ровать в Бога в образе человеческом?
- Потому что мне легче уверовать в то, чего я никогда не видел. Ну,
и потом, как же ты говоришь... Священники общаются с Богом...
- Это обыкновенный обман. Священники имеют больше прав называть се-
бя представителями Бога на земле только потому, что грамотны и грешат
незаметно, в отличие от других людей.
Симеону становилось то жарко, то холодно. Он обмирал, слушая этот
спор, однако не забывал зорко оглядывать учеников. Все слушали, разве-
сив уши, а Иуда просто поедал Учителя глазами. Ох, не нравится мне
это, - думал Симеон, - ох, не нравится! За Учителем ходили толпы обор-
ванцев, нищих, калек, они обращались к нему как к Богу, но Симеон
знал, что они любого назовут хоть Богом, хоть кесарем, если им подать
щедрую милостыню. Учитель же раздавал не милостыню, он раздавал себя,
раздавал свою любовь. Симеон помнил тот случай с калекой. Ноги у него
были высохшие и скрюченные, он передвигался на скрипучей тележке, от-
талкиваясь руками. Вид он имел действительно жалкий. Он протягивал
грязную руку, прося милостыню. Учитель остановился над ним, постоял
минуту, на лице у него были любовь и раздумье, и сказал:
- Встань!
Он сказал это властным, незнакомым голосом. Калека изменился в ли-
це, посерел, потом побелел как мел, судорожно глотнул, пошарил вокруг
себя, жалко улыбнулся и принялся вставать. Толпа взревела от восторга
и кинулась к Учителю. Ученикам стоило неимоверных усилий сдержать на-
тиск. А потом Симеон слышал, как Фома сказал:
- Зачем ты это сделал? Будучи убогим, он зарабатывал на жизнь своим
убожеством. Теперь он - здоровый человек. Раньше он ничего не делал, а
теперь ему надо будет работать. Он возненавидит тебя.
На лице Учителя снова появилось раздумье, и он ничего не ответил.
Что это Иуда так смотрит на Учителя? Что это у него за взгляд та-
кой? Симеон вдруг понял и поразился: Иуда смотрел на Учителя так же,
как он смотрит на деньги! Что это значит? Значит ли это, что Иуда воз-
любил Учителя в той же степени, в коей он возлюбил деньги? Или это
значит, что он видит в Учителе источник денег? Не замышляет ли он пре-
дательства? А Лука что-то чертит на своем пергаменте, усердно чертит,
а раньше он просто слушал, а записывал потом. Не замышляет ли чего
этот писака? Симеону становилось плохо от этих мыслей, он чувствовал,
всем сердцем чувствовал, что грядет нечто ужасное, и силился предотв-
ратить, и его слабых сил не хватало, и он понял, что не сможет ничего
сделать, что это ужасное все равно произойдет и никто и ни что не смо-
жет помешать ему произойти, и что сам Учитель знает, что что-то прои-
зойдет и ничего не делает, словно ждет этого, как нечто предопределен-
ное и неизбежное.
Слава Учителя обгоняла его, и когда они пришли в Иерусалим, его
встретили приветственными криками. Многие кланялись ему, многие смот-
рели с любопытством. В Иерусалиме всегда было полным-полно пророков,
ясновидящих, магов, фокусников, факиров, гадалок, их любили, их слуша-
ли, за ними ходили по пятам и толпа пришла посмотреть на нового проро-
ка, про которого говорили, что он и есть Мессия, предсказанный в древ-
них книгах. И они прошли вслед за Ешу, которого теперь называли полным
именем - Иисус, в храм, и Иисус начал проповедовать. Он говорил долго,
очень долго. Он говорил то, что Симеон уже слышал, говорил подробно,
пытаясь донести свои мысли до всех, самых непонятливых. Толпа жадно
слушала, потому что таких проповедей здесь никогда не слышали. В храм
набилось столько народу, сколько в нем не было, наверное, никогда. Все
было хорошо, пока Иисус говорил о любви, но когда он повел крамолу о
государственной власти, о священниках, о вере, в толпе раздались него-
дующие крики, толпа зашумела, заколыхалась, кто-то истерически заво-
пил, что сейчас Бог разгневается и в храм ударит молния, толпа сошла с
ума, поднялась паника, люди давили друг друга, их вынесло из храма
людским течением, и Симеон защищал Учителя от нападок обезумевших го-
рожан, а Учитель только грустно улыбался.
Народу было множество, с горечью думал Симеон. Кто-нибудь обяза-
тельно донесет, среди такой толпы обязательно найдется лояльный к
властям человечишко. Симеон оглядел учеников. Они выглядели растерян-
ными. Еще бы! Говорить в узком кругу - одно дело -, а всенародно -
совсем другое. Когда они пришли в ночлежку, Симеон попытался было в
который раз поговорить с Учителем о безопасности и в который раз Ешу
только улыбнулся. Симеон с досадой махнул рукой и собирался отойти, но
Ешу ласково притянул его к себе и прошептал в ухо:
- Все идет своим чередом. Пойми ты это и не усердствуй.
Симеон понуро поплелся к своему ложу. Так и есть. Ешу знает, что
произойдет и он к этому готов. Симеон тоже готов, но по-другому - у
него под хитоном спрятан кинжал. Он украл этот кинжал. Человек грешен.
Но Симеон совершил этот грех во имя добра, чтобы защитить Учителя, он
собирался драться за него не на живот, а на смерть. Он не даст Учителя
в обиду! Сам умрет, а Учителя не даст! Симеон был готов к драке, он
знал, что драка будет, и знал, что, когда драка произойдет, ему не
выйти из нее живым, потому что арестовывать Ешу придут вооруженные
стражники, к дракам привычные и дракам обученные. Симеон лежал, обду-
мывая предстоящую драку, представляя, как он налетит на стражу, как
стража отступит сначала от неожиданности, а потом насядет на него...
Он представлял, как он лежит, смертельно раненый, истекая кровью, и
протягивает руку к Учителю. А потом - смерть...
Постой, а где же Иуда, где этот мерзкий сребролюбец? А где Учитель?
Когда же он успел выйти? Чуя недоброе, Симеон бросился к выходу, выбе-
жал из ночлежки и увидел далеко, в конце переулка стражников в полном
боевом снаряжении с факелами и среди них - Учителя. Ноги у Симеона
вдруг сделались ватными, к горлу подступила дурнота. Он стоял и смот-
рел, как Учителя уводят, и сжимал бесполезный нож, и это было как во
сне, он не мог двинуться с места, на него что-то нашло. И Учителя уве-
ли, и ночь опустились на землю, и стало пусто в переулке и стало пусто
у Симеона в душе. Он выронил нож. Из глаз вдруг брызнули слезы. Он
стоял и плакал, плакал от бессилия, и в голове гудели какие-то мысли,
не мысли даже, а обрывки: "Увели... Драка... Где? Почему? Догнать...
Отбить... Умереть..." Потом даже мыслей не стало. Он просто стоял и
смотрел в сгущающийся мрак, и что-то саднило в душе, он чувствовал фи-
зическую боль, и почувствовал в себе какое-то движение, поднял в недо-
умении руку и увидел, что кисть сжимается в кулак и разжимается, мер-
но, как чужая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13