Грибердсон включил фонарик, на
что туземцы отозвались благоговейным стоном.
Они тут же отстали на несколько шагов и догнали его лишь, когда
совсем рядом зарычал лев.
Вступление в стойбище напоминало триумфальное шествие. Еще на
подступах к нему Грибердсон несколько раз мигнул фонариком, и все племя
высыпало из жилищ. Под восторженные вопли их освободили от ноши. Через
несколько минут четверо охотников стояли на возвышении посреди толпы и
своими словами рассказывали о ходе операции, а их соплеменники с трепетным
восхищением разглядывали Грибердсона. Джон, как человек практичный, не
замедлил воспользоваться своим возросшим авторитетом, чтобы зайти в шатер
Абинала и заставить его проглотить таблетку. Мальчик выглядел совсем
больным, и Джон понял, что к утру он может умереть. Он с неодобрением
посмотрел на шамана.
Гламуг пичкал ребенка снадобьями.
"Теперь, - думал Грибердсон, - если Абинал выздоровеет, шаман
сошлется на свое врачевание, если же умрет, у него будет повод свалить
вину на меня - чужака".
Гламуг в головном уборе из тетеревиных перьев, с сумкой, набитой
волшебными снадобьями, с палкой, на конце которой гремел дутый олений
пузырь, с горохом медленно плясал вокруг вигвама. Танец сопровождался
пронзительными заклинаниями.
Амага стояла у входа с горящей сосновой веткой в руках и
целеустремленно описывала ею круги над головой. Дубхаб, отец ребенка, в
обряде участия не принимал. Но и он был занят важным делом - он обмазывал
себя смесью из тертой коры и темной глины. Покончив с этой процедурой, он
уселся возле очага и вцепился зубами в кусок жареной медвежатины. Чем-то
он был похож на плюшевого паяца. Очень скоро Гламуг, утомленный дневными
заботами и обильной едой, завалился спать у огня. Речел удалось снять всю
процедуру кормления, и теперь она перезаряжала пленку. Драммонд присел у
очага на корточки, отрезал кусочек мяса и стал жевать. Черные глаза его
бегали по сторонам. Он выглядел очень усталым и уже несколько раз намекал,
что пора бы и честь знать.
Фон Биллман подсел с диктофоном к Дубхабу, чем очень обрадовал его -
туземец не прочь был поболтать.
Жители стойбища, ходившие за Грибердсоном весь вечер по пятам,
потихоньку разбрелись и занялись своими делами. Матери кормили завернутых
в шкуры детей.
Женщины постарше, поглотив чудовищные порции мяса, принялись
обрабатывать медвежьи шкуры. Через полтора часа все жители попрятались в
шатры, улеглись на низкие ложа и заснули, громко выпуская газы. Огонь в
очагах заботливо присыпали золой, чтобы жар сохранился до утра.
Амага, Ламинак и Дубхаб расселись вокруг больного ребенка.
Отдохнувший Гламуг вновь плясал, подвывая, и тряс погремушкой. Иногда он
подпрыгивал и выпрямлялся, чтобы резким движением испугать злого духа. В
этом не было ничего примечательного - шаман демонстрировал ритуал,
описанный во многих культовых справочниках, добавляя к нему, в силу своей
гениальности, некоторые импровизации. Но один раз он все же невольно
удивил ученых, сложив большой, средний и безымянный пальцы, оттопырив при
этом указательный и мизинец - перед путешественниками из 21-го века была
знакомая всем с детства "коза". Вскоре Гламуг вновь обессилел, но и на
этот раз не отправился домой, хотя жена его уже несколько раз заглядывала
в шатер Дубхаба.
Гламуг приволок откуда-то огромную бизонью шкуру, напялил ее на себя
и сел возле ребенка. Из-под шкуры выглядывала только его рука с
погремушкой.
Было очевидно, что колдун собирается просидеть так всю ночь, отгоняя
оленьим пузырем духов болезни и смерти. Когда ученые уходили, все в
стойбище уже спали. Тишина была абсолютной. Сторожа отсутствовали и даже
Гламуг храпел под шкурой.
На следующее утро они хорошо позавтракали и обсудили события
минувшего дня.
Грибердсон и Речел забрались в берлогу и поиграли с медвежатами.
Речел выглядела счастливой, и Грибердсон начал опасаться, что не возня с
детенышами тому причиной, а его присутствие.
Речел все время улыбалась, отвечала звонким смехом на каждое его
слово и не упускала возможности прикоснуться к его плечу или руке.
Англичанин подумал, что вчерашний удачный день слишком поднял его акции. И
это его не радовало: с каждым днем, с каждым часом он замечал, как трещина
между супругами ширится и превращается в пропасть. Он не верил, что
является единственной причиной разрыва, и старался делать все от него
зависящее, чтобы умалить собственную роль в семейной драме. Грибердсон
решил, что нужно будет серьезно поговорить с Речел. Пожалуй, даже с ними
обоими, вместе или по отдельности, и хотя бы пристыдить их, если не
удастся помирить.
"Но сейчас не самое удобное время - думал он. - Успеется. И потом,
кто знает, к чему может привести подобная беседа?"
Рисковать без надобности Грибердсон не хотел.
На участке, выбранном Грибердсоном для постройки лагеря, они
поставили два больших, просторных купола. На подступах к лагерю, чтобы
улучшить видимость, вырубили карликовые сосны и убрали камни. В одной
хижине поселились Силверстейны, а в другой - лингвист и Грибердсон. К
полудню они вернулись на корабль и перевезли другие строительные
материалы. На глазах у изумленных туземцев вырос большой красивый дом -
будущая лаборатория и склад образцов. Грибердсон двенадцать раз обошел
вокруг купола, делая малопонятные жесты и читая нараспев "Охоту на Снарка"
Кэррола. Он хотел успокоить туземцев, внушив им, что строительство дома -
обыкновенное волшебство, не более.
Затем он вошел в шатер Абинала и увидел, что мальчик сидит и уплетает
мясо прямо с вертела, разговаривая при этом с сестрой, но при появлении
гостя ребенок замолчал. Ламинак сказала брату несколько слов, и он
невнятно пробормотал что-то в ответ.
Грибердсон осмотрел мальчика. От его прикосновений тот пугливо
сжимался, но Ламинак старалась развеселить его и даже пыталась говорить с
ученым, хотя и знала, что тот ее не понимает. Выйдя в сопровождении
девочки из шатра, Грибердсон стал указывать ей на различные предметы и
людей, спрашивая их названия и имена.
Ламинак сразу поняла, что от нее требуется, и с энтузиазмом
включилась в игру. Несмотря на грязную и неудобную одежду из шкур, девочка
была миловидна. Ее широкое лицо с небольшим, довольно красивым носом и
полными губами, сальными, как и у всех ее подруг, обрамляли длинные
волнистые волосы каштанового цвета.
Грудь ее только-только начала оформляться.
Большие черные глаза девочки ни на секунду не переставали излучать
веселье. Ламинак была довольно сообразительна. Показывая Грибердсону
отдельные предметы, она ухитрялась объяснять их предназначение. С ее слов
он понял наконец значение слова "воташимг" - человек Медведя. Вообще же в
этом неудобном языке слова и звуки догоняли и перегоняли друг друга, как
ядра в бетатроне. Позже Грибердсон и фон Биллман вынуждены будут признать,
что язык племени Медведя имеет общие черты с языками эскимосов и шоуни.
Фон Биллман, знаток грузинского и баскского языков, будет искать и не
найдет в этом языке ничего родственного им. Таким образом он докажет, что
люди племени не являются предками иберов, заселявших эту территорию с
незапамятных времен. Ему, специалисту по кельтским и индохеттским
наречиям, не удастся встретить в среднем Мадлене ни одного диалекта,
дожившего до двадцать первого века.

2
Быстро летели дни и ночи, с каждым днем солнце грело все сильнее, и
земля расцветала. Женщины все чаще уходили на поиски трав и кореньев.
Из шкур, добытых мужчинами, они шили костяными иглами одежду. На
выделку шкур времени не жалели, и одежда получалось мягкой и теплой. В
шатрах вялили мясо, подвесив его над очагами. Трудиться людям приходилось
с рассвета до темна.
У молодой женщины по имени Грагмирри родился ребенок. Грибердсон
хотел присутствовать при родах хотя бы для того, чтобы обеспечить гигиену.
Но роды принимались в специально отведенном шатре, и мужчины в него не
допускались. Не был приглашен даже шаман. К счастью все обошлось
благополучно, мать и ребенок выглядели здоровыми. Уже на следующий день
Грагмирри включилась в работу.
Мужчины разглядывали ребенка, лежавшего на меховой подстилке, и
обсуждали его физическое сложение. Гламуг принес медвежонка, налил ему
молока, и медвежонок под рев ребенка и завывания шамана вылакал молоко.
Ученые уже достаточно поднаторели в языке, чтобы понять суть этого
нехитрого обряда.
Ребенок посвящался в члены племени Великого Медведя, и в случае его
смерти Медведь должен был взять его под свою опеку в загробном мире.
К чести ученых нужно сказать, что работали они не меньше туземцев.
Они собирали образцы, вели дневники, снимали фильмы. Речел и Драммонд
уходили на целый день - изучали геологию района, животный и растительный
мир. С наступлением теплых дней путешественники перешли на более легкую
одежду. Мужчины теперь довольствовались шортами и обувью, но довольно
скоро научились обходиться кожаным поясом и набедренной повязкой из шкур.
- Вас не отличишь от охотников племени, - сказала однажды Речел. Она
с восхищением разглядывала атлетическую фигуру Грибердсона. - Вы могли бы
сниматься в роли Тарзана, Джон.
- Где вы раздобыли такие мозоли, Грибердсон? - озабоченно спросил
Драммонд, осторожно ступая босыми ногами по колючей траве.
- Я не носил обуви, когда работал в Африке. Вы знаете, что я много
лет провел в кенийском заповеднике. Местные жители всегда ходили босиком,
и я брал с них пример. Волосы у Грибердсона отросли до плеч, и, чтобы они
не мешали, ему пришлось выстричь челку на лбу. Подобные метаморфозы во
внешности в совокупности с густым загаром, сильно отличавшим его от
здешних туземцев, у которых загорали лишь лица и руки, сделали Грибердсона
гораздо первобытнее любого дикаря.
Несколько дней назад англичанин из дерева и травы соорудил мишень и
теперь упорно тренировался в метании копья и дротиков. Он не мог
заниматься этим более получаса в день, но регулярность упражнений быстро
дала результаты. Вскоре он бросил копье на двенадцать ярдов дальше, чем
Ангрогрим, явный чемпион племени в этом состязании.
Речел, разумеется, не могла не обратить на это внимание.
- Я всегда считала, что кроманьонцы, постоянно занимавшиеся
физическими упражнениями, должны быть более сильными и спортивными, чем мы
и наши современники, - сказала она.
- Это слишком поздние кроманьонцы, - ответил фон Биллман. - Кстати,
Речел, вы заметили, что это очень рослые люди? Любой из них сильней и
выносливей, чем я и Драммонд. Даже Дубхаб, самый низкорослый из них, - с
нашей точки зрения, настоящий богатырь. В этом отношении герцог -
исключение. Он - человек огромной физической силы, и мне кажется, что это
атавизм.
Фон Биллман довольно часто без оттенка сарказма называл Грибердсона
герцогом. Лингвист уважал его и не испытывал к нему неприязни.
Они находились на дне долины, у берега реки. Фон Биллман сидел на
складном стуле и прослушивал ленту портативного диктофона. Драммонд
разбивал молотком породу. Речел перестала собирать цветочную пыльцу и
смотрела, как Грибердсон бросает копье с помощью атлатла.
- Джон сказал, что собирается принять участие в большой охоте, и он
будет пользоваться только туземным оружием, - сказала она.
- Прекрасный шанс проверить на прочность собственную шкуру, - сказал
Драммонд, подбрасывая на ладони яйцеобразный камень.
- Мне кажется, Грибердсон заходит слишком далеко. А вдруг он
погибнет? Какая польза будет науке от его смерти?
- Мне кажется, тебя ничуть не расстроила бы... - начала Речел и
замолчала.
- Ничуть не расстроила бы его смерть? - хриплым и злым голосом сказал
Драммонд. - Чего ради? За что мне его ненавидеть?
- Не будь дураком! - воскликнула Речел. Она покраснела, отошла на
несколько шагов и остановилась возле кресла фон Биллмана.
- Не знаю, что с ним случилось, - произнесла она словно про себя, но
так, чтобы слышал лингвист. - Он начал барахлить еще за несколько недель
до запуска корабля, а сейчас стал просто невыносим. Роберт, может быть, на
него так действует этот мир? Или оторванность от мира, который мы
покинули?
- Возможно, причиной является избыток или недостаток каких-то ионов в
атмосфере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25