Люди гораздо более
нестабильны, чем животные. И эта нестабильность - цена знаний и сложной
эмоциональной системы. Самосознание и владение речью необходимы для
прогресса и развития. Но за свой огромный потенциал человек платит
тенденцией к дисбалансу. И ваш Драммонд - всего лишь один из десяти
биллионов неуравновешенных двадцать первого века.
- Эта теория относит и меня к десяти биллионам неуравновешенных,
верно? Видит Бог, я сама это знаю. А как насчет вас, Джон?
- Я тоже - человек, к сожалению, слишком человек, - сказал он и чуть
заметно улыбнулся. - Но в начале своей жизни, в период формирования, я был
несколько иным. Не уверен, что тогда я смотрел на мир сквозь призму,
которая во всем была человеческой. Впрочем, заметного влияния на мое
отношение к миру это не оказало.
Неустойчивость, о которой я только что говорил, в основном
генетическая. Сложная природа нервной системы заставляет человека
оступаться. Он делает ошибки, промахи, реагирует на происходящее в
уникальной эгоистической манере и заболевает. Болезнь разума - это образ
жизни мыслящих, можно сказать так. Думаю, что мне повезло. Я обладаю
необычной стабильностью. Но и за это, конечно, я должен платить. Что это
за цена...
- Вы так загадочны, - сказала Речел. - Вы много говорили, но не
сказали ничего существенного. Что же насчет юности? Вырастили ли вас
человеческие существа? Или вы какой-нибудь Маугли, Ромул или Рем? Будь
так, все знали бы об этом. Но мне довелось узнать, что вы родились в
Кенийском заповеднике и были воспитаны родителями и черными туземцами. Об
этом говорят метрики. Я понимаю, зачем вы затеяли этот бессмысленный и
загадочный разговор. Вы хотите, чтобы я не думала о Драммонде. Вы очень
умны. Но достаточно. Благодарю за участие. Что он делает там, бродя по
снегу? Он может заблудиться, встретиться с медведем или львом...
- В этой местности нет гор, так что медведи здесь не водятся. К тому
же у них сейчас спячка, - сказал Грибердсон. - Советую вам лечь спать и
выбросить все из головы, если получится. Ваш муж скоро вернется, а утром
посмотрим, как он будет себя чувствовать. Работы у нас много и...
Он попытался встать, но Речел остановила его:
- Сядьте, Джон! Пожалуйста, только на минуту. Не оставляйте меня!
Он опустился на подушку.
- Хорошо. Я останусь ненадолго, если вам это поможет. Она наклонилась
к нему и спросила:
- Джон, вы меня любите?
Он чуть заметно улыбнулся, и она спросила:
- Вы смеетесь надо мной?
- Ни в коем случае, - сказал он. - Я лишь подумал... А, пустяки! Я
знавал смелых женщин даже в молодости. Ни одна из них могла бы задать этот
вопрос, если бы чувствовала необходимость знать ответ. Но порой я забываю,
сколь свободны современные женщины. Впрочем, это к делу не относится. Вы
спросили, и я должен ответить. Я нахожу вас очень привлекательной, Речел,
и будь вы свободны, я просил бы вашей руки. Но вы замужем, а я старомоден.
Я против адюльтера и не буду пытаться воспользоваться тем, что... Я не
люблю вас с той страстью и пылом, которые вам нужны. Вы мне очень
нравитесь, но я не люблю вас.
Наступила тишина. Что-то белое, вероятно большая птица, промелькнула
меж пушистых от снегов ветвей там, куда почти не доставал свет костра.
Наконец Речел сказала:
- Мне казалось, что вы любите меня, но стесняетесь признаться, потому
что я замужем. Но вы меня не любите, и я благодарна, что вы сказали об
этом с такой прямотой. Хоть это и больно.
- Я редко раскаиваюсь, - сказал он. - Потому что раскаяние не стоит
ничего. Но мне жаль, что все зашло так далеко. Это не только делает
несчастными Драммонда и вас, это не только унижает Роберта и доставляет
неудобство мне, но и мешает нашей работе.
- Мы несем ответственность перед теми, кто послал нас, - сказала она.
- Я знаю. Но что я могу сделать, чтобы все изменилось к лучшему?
- Позовите меня, когда Драммонд вернется, - сказал он. - Я встану, и
мы постараемся уладить все до завтрака, если, конечно, он придет.
- Не думаю, что он поддастся на уговоры.
- Если нет, то нынешняя ситуация получит дальнейшее развитие.
- Вы так практичны, - сказала она. - И так владеете собой.
- У меня большой опыт.
Он встал и направился к своей хижине, но по пути обернулся.
- Мне не хочется оставлять вас одну, - сказал он, - но никаких
причин, чтобы остаться, нет. Если Драммонд к утру не вернется, я пойду за
ним. Он взрослый человек, и нечего с ним нянчиться, как с младенцем. Но я
- начальник экспедиции и отвечаю за своих людей.
Речел просидела у огня еще десять минут, а затем ушла в свою хижину.

6
На воташимгов первые проблески зари действовали, как будильник.
Стоило лучам света просочиться сквозь шкуры шатра, их глаза открывались.
Люди выползали на свежевыпавший снег или в кусты и облегчались, а затем
женщины выкапывали угли из золы, подкладывали наструганную лучину, сучья и
в очаге - две стенки из камня и крыша - разгорался огонь.
Мужчины собирались вокруг огня, прочищали носы, умывались. Они
говорили о предстоящей охоте, которая не обещала быть удачной. Порой у них
было вдоволь мяса, и тогда они могли не покидать стойбище неделями. Но,
даже оставаясь в жилищах, безделью они не предавались: чинили копья,
гарпуны, мастерили новое оружие, обрабатывали кости и слоновые бивни,
вырезали фигурки животных для колдовства и фигурки женщин, чтобы не
прекращалось изобилие.
Трое ученых позавтракали в мрачной тишине. Грибердсон сообщил о своем
решении отправиться на поиски Драммонда, остальные вызвались его
сопровождать, но он сказал, что пойдет один. Уложив в ранец еду,
боеприпасы и портативную камеру, он ушел, захватив складные снегоступы, но
надевать их на глазах у дикарей не стал. Было в свое время условлено, что
исследователи не будут демонстрировать перед мадленцами технические
новинки. По мнению антропологов двадцать первого века, снегоступы в Европе
за двенадцать тысяч лет до нашей эры известны не были. Но все же ученые
пользовались ими, когда поблизости не было туземцев. Грибердсон считал эту
предосторожность излишней. Если в Европе позднего палеолита не знали
снегоступов, значит, путешественники во времени не оставили дикарям в
подарок этого новшества. Следовательно, не о чем беспокоиться. Можно
надевать снегоступы на глазах у всего племени. Можно научить людей
изготавливать их. Знание не сохранится, потому что оно уже было утрачено.
Однако соглашение было принято, и оставалось его выполнять. Он надел
снегоступы лишь зайдя за пологий холм и быстро пошел по следу Драммонда.
След был хорошо заметен и говорил о том, что физик обошел холм и пересек
по прямой равнину шириной в две мили. Вопреки подозрениям Грибердсона,
Силверстейн не шпионил за ним и Речел, бродя где-то поблизости.
Видимо, ему хотелось убраться как можно дальше. Когда плоская,
относительно безлесная равнина осталась позади, снег пошел гуще.
Прежде чем Грибердсон успел достичь подножия низких холмов, следы
оказались занесены снегом. Он остановился под деревом и задумался. Можно
было идти по прямой, надеясь, что Драммонд делал то же самое.
Можно было описывать большие круги, рассчитывая, что беглец попадет в
поле зрения. Наконец, можно было плюнуть на все и вернуться в лагерь.
Силверстейн сам затеял эту историю, пусть сам из нее и выпутывается.
Но Грибердсон был обязан делать все возможное для успеха экспедиции.
Позволив Силверстейну умереть, он лишит мир трудов ученого-физика. Вклад
каждого сотрудника имел огромное значение, и если выбывал один, остальные
не могли его заменить.
Кроме того, Грибердсону не по душе была сама идея - оставить человека
умирать, даже если он сам тому виной. Было время, когда Грибердсона не
интересовало, жив человек или умер, если только это не затрагивало его
личных интересов.
Но теперь все изменилось.
Он решил пройти по прямой еще полмили, а затем начать описывать
спираль. Пройдя мили две, он не обнаружил следов Драммонда, но вдруг
справа услышал отдаленные звуки выстрелов. Он прошел по долине между двумя
холмами, поросшими елями.
За холмами был ряд других холмов, уходивших вдаль на полмили. Чуть в
стороне от холмов стояла пологая гора, и у подножия ее Грибердсон увидел
двенадцать мужчин. Они нападали, поднимаясь по валунам, занесенным снегом.
Их целью был Драммонд Силверстейн, который прятался за большим камнем.
Приблизительно раз в минуту он стрелял, чтобы отпугнуть людей, но
расстояние между ними медленно сокращалось. Дикари были одеты в бизоньи
шкуры и вооружены копьями, топорами и пращами. Двое лежали ничком, и снег
вокруг них был окрашен замерзшей кровью. Значит, нападавшие понимали, что
может сделать гремящая палка, и тем не менее наступали на человека,
который был ею вооружен.
Это говорило о большой отваге или низком уровне интеллекта, или о
сочетании того и другого.
Грибердсон вышел из-за дерева, служившего ему наблюдательным пунктом,
и направился к месту боя. Через несколько секунд он упал в снег. Пуля
взвизгнула над его головой.
Он не стал кричать Драммонду, что тот стреляет по своим - ошибиться
было невозможно, ведь Грибердсон держал в руках ружье. Могло случиться,
что у Драммонда помутился рассудок и он палит во все, что движется. С
неопытными людьми в бою такое случается часто. Но поведение Драммонда
заставляло Грибердсона сильно сомневаться в этом - Силверстейн,
отстреливаясь от дикарей из револьвера, вел себя хладнокровно и осторожно.
Грибердсон пополз к перелеску, выходившему на холм. Но дикари
заметили это, и пятеро из них побежали ему навстречу, крича и потрясая
копьями. На руках у них были рукавицы. Эта пятерка сейчас была для
Силверстейна прекрасной мишенью, но тот не стрелял. Теперь Грибердсон
понял, что физик отлично знал, в кого целится. Драммонд надеялся, что
дикари совершат то, что не удалось ему.
Грибердсон, все еще лежа в снегу, поднял ружье, установленное на
стрельбу одиночными, и послал пулю над головой одного из воинов. Он не
думал, что это может остановить дикарей, но все же решил попробовать.
Воины упали в снег на колени, но продолжали двигаться вперед.
Грибердсон стрелял с перерывом в двенадцать секунд. Он хотел, чтобы
нападавшие успели понять, что ни один выстрел теперь не пропадет даром. Но
все же трое погибли, прежде чем двое оставшихся решили ретироваться. Они
поползли вправо, к прежней тропинке, рассчитывая укрыться от огня обоих
стрелков.
Затем Силверстейн уложил еще двоих, и уцелевшие предпочли отступить.
Грибердсон прекратил огонь, но Силверстейн продолжал стрелять в
каждого, кто поднимался.
Вскоре были убиты все четырнадцать.
Где-то неподалеку находилось племя, только что лишившееся большой
части взрослых охотников.
Грибердсон подумал, что Силверстейн и впрямь тронулся умом, а потому
не рисковал выходить из-за дерева. Поднеся к губам мегафон, он закричал:
- Брось оружие, подними руки и выходи!
- Чтобы ты со спокойной совестью прикончил меня? - загремел в ответ
мегафон Силверстейна.
- Ты отлично знаешь, что я этого не сделаю! - сказал Грибердсон. - Ты
больной человек, Драммонд! Тебе нужен медицинский уход. Это все, что меня
интересует. Я хочу, чтобы ты выздоровел и продолжал работу. Ты нужен нам,
мы нужны тебе.
- Мне никто не нужен! Я хочу пройти, сколько смогу, а потом сдохнуть!
Какое-то время Грибердсон стоял молча.
Снегопад кончился. Серое одеяло облаков над головой разорвалось. За
последующие десять минут несколько раз выглядывало солнце. Лучи его
высвечивали черные трупы, скорчившиеся на снегу. Откуда-то, все
приближаясь, доносился волчий вой. Волки, видимо, учуяли запах крови и
теперь спешили на нежданный пир, но они могли опоздать, потому что шесть
воронов прилетели и уже бродили среди убитых. Хотя здесь могла покормиться
целая стая.
Крупные черные птицы подкрались к одному трупу и, решив, очевидно,
что опасности нет, разом набросились на него. Глаза исчезли в черных
глотках, губы были разодраны, и острые клювы стали вырывать язык.
Грибердсон равнодушно смотрел. Вмешиваться не имело смысла. Вороны
для того и нужны, чтобы держать мир в чистоте.
Но нервы Силверстейна не выдержали этого зрелища, он выстрелил, и
убитая птица комом черных перьев отлетела в сторону. Остальные взлетели и
стали описывать круги, громко каркая. Вскоре они опустились на тот же
труп, но их вспугнул второй выстрел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25