– Гм-м, – промычал Редвуд, глядя в огонь.
– Я могу все повернуть, как надо. Могу доказать, что, во-первых, эту самую Пищу совсем нетрудно держать под контролем, и, во-вторых, что катастрофа вроде той, какая произошла в Хиклибрау, просто не может повториться, разве только чудом. А такое авторитетное заявление – это именно то, что нужно. Конечно, я мог бы говорить с большей убежденностью, если бы знал… но это так, к слову. А сейчас я хотел бы с вами посоветоваться, тут встает один небольшой вопрос. М-м… Дело в том, что… Собственно… Я оказался в несколько затруднительном положении, и вы могли бы мне помочь.
Редвуд удивленно поднял брови, но в душе обрадовался.
– Дело… м-м… совершенно секретное.
– Говорите, не бойтесь, – подбодрил Редвуд.
– Недавно моим попечениям вверили ребенка… м-м… ребенка одной… м-м… высокопоставленной особы.
Уинклс откашлялся.
– Мы вас слушаем, – сказал Редвуд.
– Признаться, тут немалую роль сыграл ваш порошок… и ведь широко известно, как я вылечил вашего малыша… Что скрывать, многие сейчас настроены очень враждебно по отношению к Пище… И все же среди наиболее разумных людей… Но действовать нужно осторожно, понимаете? Очень постепенно. И, однако, ее светлость… я хочу сказать, моя новая маленькая пациентка… Собственно, это предложил ее отец… Сам я никогда бы не…
Редвуд с изумлением заметил, что Уинклс смущен.
– А я думал, вы сомневались, следует ли применять этот порошок, сказал он.
– Это было минутное сомнение.
– И вы не собираетесь прекратить…
– В отношении вашего малыша? Конечно, нет!
– Насколько я понимаю, это было бы убийством.
– Я бы ни за что на это не пошел.
– Вы получите порошок, – сказал Редвуд.
– А не могли бы вы…
– Нет, – сказал Редвуд. – Никаких рецептов не существует. Простите за откровенность, Уинклс, но напрасно вы стараетесь. Я приготовлю порошок сам.
– Что ж, мне все равно, – буркнул Уинклс, метнув злобный взгляд на Редвуда. – Да, все равно. – И, чуть помедлив, прибавил:
– Уверяю вас, меня это ничуть не огорчает.
***
Когда Уинклс ушел, Бенсингтон стал перед камином и посмотрел на Редвуда.
– Ее светлость, – задумчиво сказал он.
– Ее светлость, – откликнулся Редвуд.
– Это принцесса Везер-Дрейбургская!
– Ни много ни мало троюродная сестра самого…
– Редвуд, – сказал затем Бенсингтон, – я знаю, это смешно, но… как, по-вашему, Уинклс понимает?
– Что именно?
– Понимает он, что это такое? – Бенсингтон невидящими глазами уставился на дверь и понизил голос. – Понимает он по-настоящему, что в семействе… в семействе его новой пациентки…
– Ну, ну, – поторопил Редвуд.
– В семействе, где все испокон веку были несколько… несколько ниже…
– Ниже среднего роста?
– Да. И вообще в этой семье все всегда были уж так скромны, решительно ничем не выделялись… а он собирается вырастить августейшую особу совершенно выдающуюся… такого… такого роста! Знаете, Редвуд, боюсь, тут есть что-то… это почти государственная измена.
Он перевел глаза на Редвуда.
– Вот, ей-богу, он ничего не понимает! – воскликнул Редвуд и погрозил камину пальцем. – Этот человек вообще ничего не знает и не понимает. Меня это злило, еще когда он был студентом. Ничего не понимает. Он сдавал все экзамены, запоминал все факты, а знаний у него было ровно столько же, сколько у книжной полки, на которой стоит Британская энциклопедия. Он и теперь ничего не знает и не понимает. Такой Уинклс способен воспринять только то, что прямо и непосредственно касается его великолепной персоны.
Он начисто лишен воображения, а потому не способен к познанию. Лишь такой безнадежный тупица и может сдать столько экзаменов, так хорошо одеваться и стать таким преуспевающим врачом. То-то и оно! Он все слышал, все видел, мы ему обо всем говорили, – и, однако, он совершенно не понимает, что натворил. У него в руках Чудо, на Чудо-пище он уже заработал себе чудо-имя, а теперь кто-то допустил его к августейшему ребенку, и он поистине делает чудо-карьеру! И ему, разумеется, не приходит в голову, что перед семейством Везер-Дрейбургов скоро встанет огромной трудности задача – принцесса ростом в тридцать с лишним футов… но где уж ему до этого додуматься!
– Будет страшный скандал, – заметил Бенсингтон.
– Да, примерно через год.
– Как только увидят, что она все растет и растет.
– Разве что постараются это скрыть… Так всегда делается…
– Такое не спрячешь, это не иголка.
– Да уж!…
– Что же они будут делать?
– Они никогда ничего не делают – королевским семействам это не подобает.
– Ну, что-то предпринять все-таки придется.
– Может быть, она сама найдет выход?
– О господи! Вот это да!
– Они ее запрячут подальше. Такие случаи в истории бывали. – И Редвуд вдруг совсем некстати захохотал. – Ее громаднейшая светлость! Резвое дитя в Железной маске! Им придется посадить ее в самую высокую башню родового замка Везер-Дрейбургов, она будет расти все выше и выше, – и они станут пробивать потолки, этаж за этажом… Что ж, я и сам в таком нее положении.
А Коссар со своими тремя мальчуганами? А… ну и ну!
Но Бенсингтон не смеялся.
– Будет страшный скандал, – повторил он. – Просто ужасный. Хорошо ли вы все это обдумали, Редвуд? Может быть, разумнее предупредить Уинклса? Может быть, постепенно отлучим вашего малыша от Пищи и… и удовольствуемся чисто теоретическими выкладками?
– Посидели бы вы полчасика у нас в детской, когда Пища чуть запаздывает, по-другому бы заговорили! – с досадой сказал Редвуд. Предупредить Уинклса – ну нет! Раз уж нас захватило течением, страшно не страшно, а придется плыть.
– Значит, придется, – ответил Бенсингтон, задумчиво уставясь на носки своих башмаков. – Да. Придется плыть. И вашему малышу придется плыть, и мальчикам Коссара – он кормит Пищей всех троих. Коссар не признает полумер – все или ничего. И ее светлости придется. И всем вообще. Мы будем и дальше готовить Пищу. И Коссар тоже. Ведь это только самые первые шаги, Редвуд. Нам еще многое предстоит, это ясно. Впереди величайшие события, невероятные… Я себе и представить не могу, Редвуд… Вот только одно…
Он принялся разглядывать свои ногти, потом сквозь очки кротко поглядел на Редвуда.
– А знаете, – сказал он, – в иные минуты я склонен думать, что Кейтэрем прав. Наша Пища опрокинет все соотношения и пропорции в мире. Она изменит… да она все на свете изменит!
– Что бы она там ни меняла, а мой малыш должен и дальше ее получать, сказал Редвуд.
На лестнице послышались торопливые тяжелые шаги, и в дверь просунулась голова Коссара.
– Ого! – сказал он, поглядев на их лица, и вошел. – Что у вас тут стряслось?
Они рассказали ему о принцессе.
– Трудная задача? – вскричал он. – Ничего подобного! Она будет расти, только и всего. И ваш мальчик тоже. И все, кому дают Пищу, будут расти.
Как на дрожжах. Ну и что же? В чем загвоздка? Так оно и должно быть. Ясно даже младенцу. Что вас смущает?
Друзья попытались объяснить ему.
– Прекратить?! – завопил Коссар. – Да вы что? Даже если бы вы и захотели – шалишь! Вам теперь податься некуда. И Уинклсу податься некуда.
Так оно и должно быть. А я-то не мог понять, что надо этому проныре.
Теперь ясно. Ну и в чем дело? Нарушит пропорции? Разумеется. Изменит все на свете? Непременно. В конечном счете перевернет всю жизнь, судьбы человеческие. Ясно. Само собой. Они попытаются все это остановить, но они уже опоздали. Они всегда опаздывают. А вы гните свое и делайте больше Пищи, как можно больше. Благодарите бога, что не зря живете на земле.
– А столкновение интересов? – возразил Бенсингтон. – А социальные конфликты? Вы, видно, не представляете себе…
– Мямля вы, Бенсингтон, – сказал Коссар, – размазня. Этакий талантище, даже страшно, а воображает, что все его назначение в жизни – пить, есть и спать. Для чего, по-вашему, создан мир – чтобы в нем хозяйничали старые бабы? Ну, да теперь уж ничего не попишешь, придется вам делать свое дело.
– Боюсь, что вы правы, – вздохнул Редвуд. – Понемножку…
– Нет! – оглушительно крикнул Коссар. – Никаких «понемножку»! Давайте побольше Пищи, да поскорее! Засыпьте ею весь мир!
В своем возбуждении он даже сострил – взмахнул рукой, как бы изображая кривую, вычерченную некогда Редвуд ом.
– Помните, Редвуд? Вот так, только так!
***
Как видно, и материнской гордости есть предел; миссис Редвуд достигла его в тот день, когда ее отпрыск, едва ему исполнилось шесть месяцев, проломил свою дорогую колясочку и с громким ревом прибыл домой на тележке молочника. Весил он в то время пятьдесят девять с половиной фунтов, ростом был сорока восьми дюймов и мог поднять шестьдесят фунтов.
Наверх в детскую его тащили вдвоем – кухарка и горничная. После этого случая стало ясно, что не сегодня-завтра разоблачения не миновать.
Однажды, вернувшись из лаборатории, Редвуд застал свою несчастную жену за чтением увлекательнейшего журнала «Могущественный атом»; она тотчас отшвырнула журнал, кинулась к мужу и разразилась слезами.
– Скажи, что ты сделал с ребенком! – рыдала она у него на груди. – Что ты с ним сделал?!
Редвуд обнял ее и повел к дивану; надо было как-то оправдываться.
– Не волнуйся, дорогая, – приговаривал он. – Не волнуйся. Ты немного переутомилась. Просто коляска была дрянная. Я уже заказал для него крепкое кресло на колесах, и завтра…
Миссис Редвуд подняла на мужа заплаканные глаза.
– Кресло на колесах? Для такого крошки? – всхлипнула она.
– А почему бы и нет?
– Как будто он калека!
– Не калека, а юный великан, и ты напрасно этого стыдишься.
– Ты что-то сделал с ним, Денди, – сказала она. – Я по твоему лицу вижу.
– Ну, во всяком случае, это не помешало ему расти, – безжалостно ответил Редвуд.
– Так я и знала! – воскликнула миссис Редвуд и скомкала в руке платок.
Взгляд ее стал жестким и подозрительным. – Что ты сделал с нашим ребенком?
– А что тебя беспокоит?
– Он такой огромный. Он просто чудовище.
– Чепуха. Складный, крепкий ребенок. Что тебя тревожит?
– Посмотри, какой он громадный.
– Ну и что же? А ты посмотри, сколько кругом жалких недоростков!
Прекрасный ребенок, другого такого поискать…
– Слишком прекрасный, – возразила миссис Редвуд.
– Так будет недолго, – успокоил муж. – Это только начало такое бурное.
Но он отлично знал, что так будет еще долго – ребенок будет расти и расти. Так оно и вышло. Когда мальчику исполнился год, ему недоставало только дюйма до пяти футов роста, а весил он сто пятнадцать фунтов. Теперь он был точь-в-точь херувим на соборе святого Петра в Риме, а после того как он несколько раз играючи ухватил за волосы и за нос любопытных, приходивших на него взглянуть, о его силе заговорил весь Западный Кенсингтон. Поднять его на руки было невозможно, в детскую и обратно его возили на инвалидном кресле, а для прогулок была нанята особая нянька эта мускулистая, специально обученная девица вывозила его на прогулку в сделанной на заказ моторной коляске мощностью в восемь лошадиных сил, вроде тех, что предназначены для подъема в горы. Хорошо, что Редвуд, в дополнение к своим ученым занятиям, был еще и правительственным техническим экспертом и сохранил кое-какие связи.
Конечно, размеры юного Редвуда в первую минуту поражали, – говорили мне люди, чуть не каждый день смотревшие, как он неторопливо катил в своей коляске по Гайд-парку, – но только опомнишься от удивления – и видишь, что вообще-то он на редкость смышленый и красивый ребенок. Он почти никогда не плакал, и незачем было затыкать ему рот соской. Обычно он сжимал в руках большущую погремушку и время от времени весело и дружелюбно кричал «да-да» и «ба-ба» кучерам проезжавших мимо парка омнибусов и стоявшим на посту полицейским.
– Глядите, вон ребенок-великан, его выкормили Чудо-пищей, – говорили кучера омнибусов пассажирам.
– Видно, парнишка здоровый, – откликался кто-нибудь, сидевший поближе.
– Его кормят из бутылки, – объяснял кучер. – Говорят, в нее влезает целый галлон, на заказ делали.
– Как ни верти, а парнишка, видно, здоровущий, – заключал пассажир.
Когда миссис Редвуд убедилась, что ребенок не перестает расти все так же стремительно – а по-настоящему она это поняла, увидев новую коляску для прогулок, – ее охватило неистовое отчаяние. Она кричала, что отныне ноги ее не будет в детской, лучше бы ей умереть, раз у нее такой ребенок, и лучше бы ребенку умереть, и пускай все на свете умрут, и зачем, зачем она вышла замуж за Редвуда, и вообще зачем только женщины выходят замуж. Потом она немного притихла, и удалилась к себе, и просидела три дня взаперти, питаясь одним куриным бульоном. Редвуд пытался ее урезонить, но она только рыдала, швыряла на пол подушки и рвала на себе волосы.
– Да ведь с малышом ничего плохого не случилось, – уговаривал Редвуд. Для него же лучше, что он большой. Неужели ты хочешь, чтобы он был меньше других?
– Я хочу, чтобы он был такой, как все дети, ни больше ни меньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33