Увидите, так будет лучше для вас же…
- Вы предлагаете мне делать вид, будто я превратился в человека?
- Вы сразу уловили мою мысль.
Ангел смотрел на любимые мальвы Викария и думал.
- Может случиться, - медленно проговорил он, - что в конце концов я и впрямь превращусь в человека. Я не стану утверждать, что это невозможно. Вы говорите, ангелов в этом мире нет. Кто я такой, чтобы противопоставлять себя вашему опыту? Всего лишь однодневка… для этого мира. Если вы говорите, что здесь ангелов нет, значит, я должен быть чем-то иным. Я ем, тогда как ангелы не едят. Я, быть может, уже стал человеком.
- Во всяком случае, это удобная точка зрения, - сказал Викарий.
- Если она удобна для вас…
- Вполне удобна. А теперь подумаем, как нам объяснить ваше присутствие в доме?
Ну, скажем, - продолжал Викарий после минутного раздумья, - скажем, к примеру, вы самый обыкновенный человек, который любит купаться; вам вздумалось выкупаться в Сиддере, и, скажем, у вас украли одежду, а я застал вас в этом крайне неудобном положении. Если я предложу миссис Мендхем такое объяснение, то в нем хоть не будет сверхъестественного начала. В наши дни сверхъестественное все считают совершенно неуместным - даже на церковной кафедре. Вы просто не поверите…
- Жаль, что дело было не так, - сказал Ангел.
- Конечно, - сказал Викарий. - Очень жаль, что не так. Но, во всяком случае, вы меня весьма обяжете, если не будете выставлять на вид вашу ангельскую природу. Обяжете всех - не меня одного: установилось мнение, что вещей такого рода ангелы не делают. А ничто не доставляет худшей боли, могу вас заверить, чем отказ от привычного мнения. Установившиеся мнения можно назвать - и во многих смыслах - нашими духовными зубами. Я со своей стороны (Викарий провел рукой перед глазами), я верю, не могу не верить, что вы ангел… Как мне не верить собственным своим глазам?
- Мы нашим верим всегда, - сказал Ангел.
- Мы тоже - в известных пределах.
Часы на камине прозвонили семь, и почти одновременно миссис Хайниджер объявила, что обед подан.
После обеда
Ангел с Викарием сидели за столом. Викарий, заправляя салфетку за воротник, наблюдал, как Ангел бьется над супом.
- Вы скоро сладите с этим делом, - сказал Викарий.
С ножом и вилкой гость уже кое-как управлялся - неуклюже, но успешно. Ангел украдкой поглядывал на Делию, маленькую служанку. Потом, когда они сидели и щелкали орехи (что Ангелу пришлось вполне по нраву) и девушка ушла, Ангел спросил:
- Это была тоже дама?
- Как вам сказать, - ответил Викарий (Крак!) - Нет… не дама. Она служанка.
- Это видно, - сказал Ангел, - у нее и сложение более приятное.
- Не вздумайте сказать это при миссис Мендхем! - предупредил Викарий, втайне обрадованный.
- У нее не выпирает так сильно под ключицами и на бедрах, а в промежутке ее больше. И цвета ее одежд не такие несогласованные - они просто безразличные. А лицо…
- Миссис Мендхем и ее дочери играли перед тем в теннис, - сказал Викарий, сознавая, что не должен слушать дурное даже о своем смертельном враге. - Вам эти штучки нравятся, эти орехи?
- Очень! - ответил Ангел. (Крак!).
- Видите ли, - продолжал Викарий (ням-ням-ням). - Сам я нимало не сомневаюсь, что вы ангел.
- Да! - сказал Ангел.
- Я вас подстрелил, я видел, как вы взлетели. Тут все бесспорно. В моем сознании. Я допускаю, что это необычно и идет вразрез с моими установившимися понятиями, но - в практическом плане - я убежден, совершенно убежден, что виденное мною я действительно видел. Но, судя по поведению моих посетителей… (Крак!) Я просто не вижу, как нам убедить людей. Люди в наш век очень уж придирчивы по части доказательств. Так что я полагаю, многое можно сказать в пользу избранной вами линии поведения. Временно хотя бы, мне думается, вам самому будет лучше действовать, как вы наметили, - по возможности держаться так, как будто вы человек. Впрочем, неизвестно, когда и как вы получите возможность вернуться. После всего приключившегося (буль, буль, буль, - Викарий наполняет свою рюмку), - после всего приключившегося я бы не удивился, когда бы у меня на глазах распались стены комнаты и воинство небесное явилось забрать вас отсюда или даже забрать нас обоих. Благодаря вам мое воображение так расширилось! Я долгие годы забывал Страну Чудес. И все-таки… Несомненно, будет умнее подготовить их постепенно.
- Ваша жизнь, - сказал Ангел, - …Она еще темна для меня. Как вы здесь начинаетесь?
- Ах, подумать только! - вздохнул Викарий. - Еще и это объяснять! Мы свое существование начинаем, знаете, младенцами, беспомощным розовым комочком, завернутым в белое, пучеглазым, жалобно пищащим в купели. Потом младенцы подрастают, становятся даже красивыми, если их умыть. Они продолжают расти до известного размера. Они становятся детьми - мальчиками и девочками, юношами и девушками (Крак!)… молодыми мужчинами и молодыми женщинами. Это лучшая пора жизни, по мнению большинства, во всяком случае, самая красивая. Она полна великих надежд и мечтаний, смутных волнений и неожиданных опасностей.
- Это была девушка? - спросил Ангел, указав на дверь, в которую вышла Делия.
- Да, - сказал Викарий, - девушка. - И задумался.
- А потом?
- Потом, - продолжал Викарий, - очарование блекнет, и жизнь начинается всерьез. Молодые мужчины и молодые женщины разбиваются на пары - в своем большинстве. Они приходят ко мне, робкие, застенчивые, в праздничной уродливой одежде, и я венчаю их. А потом у них появляются розовенькие младенцы, и многие из прежних юношей и девушек делаются толстыми и грубыми; а другие - худыми и сварливыми; их милый румянец пропадает, они внушают себе ложную и нелепую мысль о своем превосходстве над более молодыми, и вся красота и радость уходит из их жизни. Вот они и начинают называть красоту и радость в жизни младших Иллюзией. А потом они превращаются понемногу в старые развалины.
- Превращаются в развалины? - сказал Ангел. - Как нелепо!
- Волосы у них лезут, приобретают тусклую окраску или пепельно-серую, - продолжал Викарий. - Взять, к примеру, меня. - Он нагнул голову вперед, показывая круглую сияющую лысинку величиной в флорин. - И зубы у них выпадают. Лица дряблеют, становятся сухими и морщинистыми, как печеное яблоко. Вы сказали про мое: «помятое». Они все больше думают о том, чего бы им поесть и попить, и все меньше - о прочих радостях жизни. Суставы рук и ног становятся у них вихлявыми, сердца слабеют; а бывает и так, что легкие у них выкашливаются по кусочкам. Боль…
- Ах! - простонал Ангел.
- …Боль все верней завладевает их жизнью. И тогда они уходят. Они не хотят, но должны уходить… из мира. Уходят они очень неохотно, цепляясь под конец за самую боль его, лишь бы остаться в нем подольше…
- Куда они уходят?
- Когда-то я думал, что знаю. Но теперь я постарел и знаю, что этого я не знаю. Есть у нас легенда… а может, она и не легенда. Можно быть священнослужителем и не верить в нее. Стоке утверждает, что ничего в ней нет… - Викарий покачал головой, печально глядя на бананы.
- А вы? - спросил Ангел. - Вы тоже были маленьким розовым младенцем?
- Не так давно и я был маленьким розовым младенцем.
- Вы были тогда одеты так же, как теперь?
- О нет! Что за дикая мысль? На мне, надо думать, как на них на всех, были длинные белые одежды.
- И потом вы стали маленьким мальчиком?
- Да. Маленьким мальчиком.
- А потом юношей в блеске красоты?
- Боюсь, я не блистал красотой. Я был хилым, был слишком беден и сердцем был робок. Я упорно учился и корпел над умирающими мыслями давно умерших людей. Так я упустил свою золотую пору, и ни одна девушка не пришла ко мне, и до времени настала скука жизни.
- А есть у вас свои маленькие розовые младенцы?
- Ни одного, - сказал Викарий после еле уловимой заминки. - Но все равно я тоже, как видите, понемногу превращаюсь в развалину. Уже и спина у меня начала клониться, точно стебель вянущего цветка. А там пройдет еще две-три тысячи дней, и я совсем одряхлею, и тогда я уйду из этого мира… Куда, я не знаю.
- И вы должны есть вот так каждый день?
- Есть, и добывать одежду, и сохранять крышу над головой. В нашем мире есть очень неприятные вещи, по названию Холод и Дождь. Прочие люди - слишком долго объяснять, как и почему, - сделали меня чем-то вроде припева в песне их жизни. Они приносят ко мне своих розовых младенцев, и я должен наречь младенцу имя и произнести известные слова над каждым новым розовым младенцем. Когда мальчики и девочки вырастают в юношей и девушек, они опять приходят, и я совершаю над ними обряд конфирмации. Со временем вы все это поймете лучше. Далее, перед тем, как они соединятся в пары и у них появятся их собственные розовые младенцы, они должны прийти ко мне вновь и прослушать то, что я прочту им из некой книги. Если девушка заведет себе розового младенца, не дав мне сперва почитать над нею минут двадцать из той моей книги, то ни одна другая девушка в деревне не захочет с нею разговаривать и она будет отверженной среди людей. Это чтение, как вы увидите, необходимо. Как ни странно вам это покажется. А позже, когда они обратятся в развалины, я стараюсь внушить им веру в некий странный мир, в который я и сам не очень верю, - мир, где жизнь совершенно отлична от той, какая им выпала на долю или какой они желали себе. Под конец же я их хороню и читаю из моей книги для тех, кому тоже скоро настанет черед уйти в неведомый край. Я стою подле них на заре, и в полдень, и на закате их жизни. И каждый седьмой день я, который и сам - человек, я, который не вижу дальше, чем они, говорю им о Жизни Грядущей, о жизни, про которую мы ничего не знаем. Если только она вообще существует. И, ее предвещая, сам я медленно превращаюсь в развалину.
- Какая странная жизнь! - сказал Ангел.
- Да, - повторил Викарий. - Какая странная жизнь! Но то, что делает ее странной для меня, возникло лишь совсем недавно. Я принимал в ней все как должное, пока в мою жизнь не вступили вы.
- …В нашей жизни все так настоятельно, - продолжал Викарий. - Своими мелкими нуждами, преходящими усладами своими (Крак!) она опутывает наши души. Пока я проповедую этим моим людям о жизни иной, одни из них ублажают свое тело и жуют сласти, другие - те, что постарше, - дремлют, юноши поглядывают на девушек, солидные отцы семейств выставляют напоказ белые жилеты и золотые цепочки, тщеславие свое и чванство, воплощенное в реальную сущность; их жены кичатся друг перед дружкой кричащими шляпками. А я бубню и бубню о вещах незримых и нереальных. «Да не увидят глазами, - я читаю, - и не услышат ушами, и сердцем не уразумеют», - и я поднимаю взгляд и ловлю какого-нибудь бессмертного зрелого мужа на том, как он потихоньку любуется ловко сидящей на его руке перчаткой ценою в три с половиной шиллинга пара. Так за годом год все в тебе приглушается. В молодости я, когда болел, то чувствовал как нечто почти зримо достоверное, что под этим преходящим и призрачным миром есть другой, реальный мир - непреходящий мир Жизни Вечной. А теперь… - Он посмотрел на пальцы своей пухлой белой руки, играющие на ножке рюмки. - Я с того времени оброс жирком, - сказал он. (Пауза.)
Я сильно изменился и преобразился. Борьба Плоти и Духа меня не смущает, как бывало. Я с каждым днем все меньше верю в свою религию и больше верю в бога. Я живу, боюсь я, слишком успокоенной жизнью, честно отправляю требы, занимаюсь понемножку орнитологией, понемножку шахматами, балуюсь математическими пустячками… Дни мои в его руце…
Викарий вздохнул и задумался. Ангел глядел на него, и в глазах Ангела отразилось смятение перед загадкой Викария. «Буль-буль-буль», - шло из графина: Викарий снова наполнял свою рюмку.
Так Ангел обедал и беседовал с Викарием, и вот надвинулась ночь, и его стала одолевать зевота.
- Уаа-о! - произнес вдруг Ангел. - Что со мной? Какая-то высшая сила словно вдруг растянула мне рот, и большой глоток воздуха сам вошел мне в горло.
- Вы зевнули, - сказал Викарий. - У вас в ангельской стране никогда не зевают?
- Никогда, - сказал Ангел.
- Хоть вы и бессмертны!.. Я думаю, вам пора идти спать.
- Идти спать? - удивился Ангел. - А куда?
Пришлось объяснить ему про темноту и про искусство укладываться спать (ангелы, оказывается, спят только затем, чтобы видеть сны, и сны они смотрят, как первобытный человек, уткнув лоб в колени. Спят они днем, в жару, на лугах, усыпанных белыми маками). Спальные принадлежности показались Ангелу довольно нелепой затеей.
- Почему все приподнято на высоких деревянных ножках? - сказал он. - У вас же есть пол, а вы еще кладете все, что вам нужно, на деревянное четвероногое. Зачем?
Викарий объяснил философски туманно. Ангел обжег палец о пламя свечи и обнаружил полное незнание элементарных законов горения. Ему даже очень понравилось, когда язычок огня побежал вверх по занавесям. Погасив пожар. Викарий должен был тут же прочитать лекцию об огне. Пришлось дать еще целый ряд всевозможных разъяснений, их потребовало даже мыло. Прошло не меньше часа, пока Ангела удалось благополучно уложить в постель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
- Вы предлагаете мне делать вид, будто я превратился в человека?
- Вы сразу уловили мою мысль.
Ангел смотрел на любимые мальвы Викария и думал.
- Может случиться, - медленно проговорил он, - что в конце концов я и впрямь превращусь в человека. Я не стану утверждать, что это невозможно. Вы говорите, ангелов в этом мире нет. Кто я такой, чтобы противопоставлять себя вашему опыту? Всего лишь однодневка… для этого мира. Если вы говорите, что здесь ангелов нет, значит, я должен быть чем-то иным. Я ем, тогда как ангелы не едят. Я, быть может, уже стал человеком.
- Во всяком случае, это удобная точка зрения, - сказал Викарий.
- Если она удобна для вас…
- Вполне удобна. А теперь подумаем, как нам объяснить ваше присутствие в доме?
Ну, скажем, - продолжал Викарий после минутного раздумья, - скажем, к примеру, вы самый обыкновенный человек, который любит купаться; вам вздумалось выкупаться в Сиддере, и, скажем, у вас украли одежду, а я застал вас в этом крайне неудобном положении. Если я предложу миссис Мендхем такое объяснение, то в нем хоть не будет сверхъестественного начала. В наши дни сверхъестественное все считают совершенно неуместным - даже на церковной кафедре. Вы просто не поверите…
- Жаль, что дело было не так, - сказал Ангел.
- Конечно, - сказал Викарий. - Очень жаль, что не так. Но, во всяком случае, вы меня весьма обяжете, если не будете выставлять на вид вашу ангельскую природу. Обяжете всех - не меня одного: установилось мнение, что вещей такого рода ангелы не делают. А ничто не доставляет худшей боли, могу вас заверить, чем отказ от привычного мнения. Установившиеся мнения можно назвать - и во многих смыслах - нашими духовными зубами. Я со своей стороны (Викарий провел рукой перед глазами), я верю, не могу не верить, что вы ангел… Как мне не верить собственным своим глазам?
- Мы нашим верим всегда, - сказал Ангел.
- Мы тоже - в известных пределах.
Часы на камине прозвонили семь, и почти одновременно миссис Хайниджер объявила, что обед подан.
После обеда
Ангел с Викарием сидели за столом. Викарий, заправляя салфетку за воротник, наблюдал, как Ангел бьется над супом.
- Вы скоро сладите с этим делом, - сказал Викарий.
С ножом и вилкой гость уже кое-как управлялся - неуклюже, но успешно. Ангел украдкой поглядывал на Делию, маленькую служанку. Потом, когда они сидели и щелкали орехи (что Ангелу пришлось вполне по нраву) и девушка ушла, Ангел спросил:
- Это была тоже дама?
- Как вам сказать, - ответил Викарий (Крак!) - Нет… не дама. Она служанка.
- Это видно, - сказал Ангел, - у нее и сложение более приятное.
- Не вздумайте сказать это при миссис Мендхем! - предупредил Викарий, втайне обрадованный.
- У нее не выпирает так сильно под ключицами и на бедрах, а в промежутке ее больше. И цвета ее одежд не такие несогласованные - они просто безразличные. А лицо…
- Миссис Мендхем и ее дочери играли перед тем в теннис, - сказал Викарий, сознавая, что не должен слушать дурное даже о своем смертельном враге. - Вам эти штучки нравятся, эти орехи?
- Очень! - ответил Ангел. (Крак!).
- Видите ли, - продолжал Викарий (ням-ням-ням). - Сам я нимало не сомневаюсь, что вы ангел.
- Да! - сказал Ангел.
- Я вас подстрелил, я видел, как вы взлетели. Тут все бесспорно. В моем сознании. Я допускаю, что это необычно и идет вразрез с моими установившимися понятиями, но - в практическом плане - я убежден, совершенно убежден, что виденное мною я действительно видел. Но, судя по поведению моих посетителей… (Крак!) Я просто не вижу, как нам убедить людей. Люди в наш век очень уж придирчивы по части доказательств. Так что я полагаю, многое можно сказать в пользу избранной вами линии поведения. Временно хотя бы, мне думается, вам самому будет лучше действовать, как вы наметили, - по возможности держаться так, как будто вы человек. Впрочем, неизвестно, когда и как вы получите возможность вернуться. После всего приключившегося (буль, буль, буль, - Викарий наполняет свою рюмку), - после всего приключившегося я бы не удивился, когда бы у меня на глазах распались стены комнаты и воинство небесное явилось забрать вас отсюда или даже забрать нас обоих. Благодаря вам мое воображение так расширилось! Я долгие годы забывал Страну Чудес. И все-таки… Несомненно, будет умнее подготовить их постепенно.
- Ваша жизнь, - сказал Ангел, - …Она еще темна для меня. Как вы здесь начинаетесь?
- Ах, подумать только! - вздохнул Викарий. - Еще и это объяснять! Мы свое существование начинаем, знаете, младенцами, беспомощным розовым комочком, завернутым в белое, пучеглазым, жалобно пищащим в купели. Потом младенцы подрастают, становятся даже красивыми, если их умыть. Они продолжают расти до известного размера. Они становятся детьми - мальчиками и девочками, юношами и девушками (Крак!)… молодыми мужчинами и молодыми женщинами. Это лучшая пора жизни, по мнению большинства, во всяком случае, самая красивая. Она полна великих надежд и мечтаний, смутных волнений и неожиданных опасностей.
- Это была девушка? - спросил Ангел, указав на дверь, в которую вышла Делия.
- Да, - сказал Викарий, - девушка. - И задумался.
- А потом?
- Потом, - продолжал Викарий, - очарование блекнет, и жизнь начинается всерьез. Молодые мужчины и молодые женщины разбиваются на пары - в своем большинстве. Они приходят ко мне, робкие, застенчивые, в праздничной уродливой одежде, и я венчаю их. А потом у них появляются розовенькие младенцы, и многие из прежних юношей и девушек делаются толстыми и грубыми; а другие - худыми и сварливыми; их милый румянец пропадает, они внушают себе ложную и нелепую мысль о своем превосходстве над более молодыми, и вся красота и радость уходит из их жизни. Вот они и начинают называть красоту и радость в жизни младших Иллюзией. А потом они превращаются понемногу в старые развалины.
- Превращаются в развалины? - сказал Ангел. - Как нелепо!
- Волосы у них лезут, приобретают тусклую окраску или пепельно-серую, - продолжал Викарий. - Взять, к примеру, меня. - Он нагнул голову вперед, показывая круглую сияющую лысинку величиной в флорин. - И зубы у них выпадают. Лица дряблеют, становятся сухими и морщинистыми, как печеное яблоко. Вы сказали про мое: «помятое». Они все больше думают о том, чего бы им поесть и попить, и все меньше - о прочих радостях жизни. Суставы рук и ног становятся у них вихлявыми, сердца слабеют; а бывает и так, что легкие у них выкашливаются по кусочкам. Боль…
- Ах! - простонал Ангел.
- …Боль все верней завладевает их жизнью. И тогда они уходят. Они не хотят, но должны уходить… из мира. Уходят они очень неохотно, цепляясь под конец за самую боль его, лишь бы остаться в нем подольше…
- Куда они уходят?
- Когда-то я думал, что знаю. Но теперь я постарел и знаю, что этого я не знаю. Есть у нас легенда… а может, она и не легенда. Можно быть священнослужителем и не верить в нее. Стоке утверждает, что ничего в ней нет… - Викарий покачал головой, печально глядя на бананы.
- А вы? - спросил Ангел. - Вы тоже были маленьким розовым младенцем?
- Не так давно и я был маленьким розовым младенцем.
- Вы были тогда одеты так же, как теперь?
- О нет! Что за дикая мысль? На мне, надо думать, как на них на всех, были длинные белые одежды.
- И потом вы стали маленьким мальчиком?
- Да. Маленьким мальчиком.
- А потом юношей в блеске красоты?
- Боюсь, я не блистал красотой. Я был хилым, был слишком беден и сердцем был робок. Я упорно учился и корпел над умирающими мыслями давно умерших людей. Так я упустил свою золотую пору, и ни одна девушка не пришла ко мне, и до времени настала скука жизни.
- А есть у вас свои маленькие розовые младенцы?
- Ни одного, - сказал Викарий после еле уловимой заминки. - Но все равно я тоже, как видите, понемногу превращаюсь в развалину. Уже и спина у меня начала клониться, точно стебель вянущего цветка. А там пройдет еще две-три тысячи дней, и я совсем одряхлею, и тогда я уйду из этого мира… Куда, я не знаю.
- И вы должны есть вот так каждый день?
- Есть, и добывать одежду, и сохранять крышу над головой. В нашем мире есть очень неприятные вещи, по названию Холод и Дождь. Прочие люди - слишком долго объяснять, как и почему, - сделали меня чем-то вроде припева в песне их жизни. Они приносят ко мне своих розовых младенцев, и я должен наречь младенцу имя и произнести известные слова над каждым новым розовым младенцем. Когда мальчики и девочки вырастают в юношей и девушек, они опять приходят, и я совершаю над ними обряд конфирмации. Со временем вы все это поймете лучше. Далее, перед тем, как они соединятся в пары и у них появятся их собственные розовые младенцы, они должны прийти ко мне вновь и прослушать то, что я прочту им из некой книги. Если девушка заведет себе розового младенца, не дав мне сперва почитать над нею минут двадцать из той моей книги, то ни одна другая девушка в деревне не захочет с нею разговаривать и она будет отверженной среди людей. Это чтение, как вы увидите, необходимо. Как ни странно вам это покажется. А позже, когда они обратятся в развалины, я стараюсь внушить им веру в некий странный мир, в который я и сам не очень верю, - мир, где жизнь совершенно отлична от той, какая им выпала на долю или какой они желали себе. Под конец же я их хороню и читаю из моей книги для тех, кому тоже скоро настанет черед уйти в неведомый край. Я стою подле них на заре, и в полдень, и на закате их жизни. И каждый седьмой день я, который и сам - человек, я, который не вижу дальше, чем они, говорю им о Жизни Грядущей, о жизни, про которую мы ничего не знаем. Если только она вообще существует. И, ее предвещая, сам я медленно превращаюсь в развалину.
- Какая странная жизнь! - сказал Ангел.
- Да, - повторил Викарий. - Какая странная жизнь! Но то, что делает ее странной для меня, возникло лишь совсем недавно. Я принимал в ней все как должное, пока в мою жизнь не вступили вы.
- …В нашей жизни все так настоятельно, - продолжал Викарий. - Своими мелкими нуждами, преходящими усладами своими (Крак!) она опутывает наши души. Пока я проповедую этим моим людям о жизни иной, одни из них ублажают свое тело и жуют сласти, другие - те, что постарше, - дремлют, юноши поглядывают на девушек, солидные отцы семейств выставляют напоказ белые жилеты и золотые цепочки, тщеславие свое и чванство, воплощенное в реальную сущность; их жены кичатся друг перед дружкой кричащими шляпками. А я бубню и бубню о вещах незримых и нереальных. «Да не увидят глазами, - я читаю, - и не услышат ушами, и сердцем не уразумеют», - и я поднимаю взгляд и ловлю какого-нибудь бессмертного зрелого мужа на том, как он потихоньку любуется ловко сидящей на его руке перчаткой ценою в три с половиной шиллинга пара. Так за годом год все в тебе приглушается. В молодости я, когда болел, то чувствовал как нечто почти зримо достоверное, что под этим преходящим и призрачным миром есть другой, реальный мир - непреходящий мир Жизни Вечной. А теперь… - Он посмотрел на пальцы своей пухлой белой руки, играющие на ножке рюмки. - Я с того времени оброс жирком, - сказал он. (Пауза.)
Я сильно изменился и преобразился. Борьба Плоти и Духа меня не смущает, как бывало. Я с каждым днем все меньше верю в свою религию и больше верю в бога. Я живу, боюсь я, слишком успокоенной жизнью, честно отправляю требы, занимаюсь понемножку орнитологией, понемножку шахматами, балуюсь математическими пустячками… Дни мои в его руце…
Викарий вздохнул и задумался. Ангел глядел на него, и в глазах Ангела отразилось смятение перед загадкой Викария. «Буль-буль-буль», - шло из графина: Викарий снова наполнял свою рюмку.
Так Ангел обедал и беседовал с Викарием, и вот надвинулась ночь, и его стала одолевать зевота.
- Уаа-о! - произнес вдруг Ангел. - Что со мной? Какая-то высшая сила словно вдруг растянула мне рот, и большой глоток воздуха сам вошел мне в горло.
- Вы зевнули, - сказал Викарий. - У вас в ангельской стране никогда не зевают?
- Никогда, - сказал Ангел.
- Хоть вы и бессмертны!.. Я думаю, вам пора идти спать.
- Идти спать? - удивился Ангел. - А куда?
Пришлось объяснить ему про темноту и про искусство укладываться спать (ангелы, оказывается, спят только затем, чтобы видеть сны, и сны они смотрят, как первобытный человек, уткнув лоб в колени. Спят они днем, в жару, на лугах, усыпанных белыми маками). Спальные принадлежности показались Ангелу довольно нелепой затеей.
- Почему все приподнято на высоких деревянных ножках? - сказал он. - У вас же есть пол, а вы еще кладете все, что вам нужно, на деревянное четвероногое. Зачем?
Викарий объяснил философски туманно. Ангел обжег палец о пламя свечи и обнаружил полное незнание элементарных законов горения. Ему даже очень понравилось, когда язычок огня побежал вверх по занавесям. Погасив пожар. Викарий должен был тут же прочитать лекцию об огне. Пришлось дать еще целый ряд всевозможных разъяснений, их потребовало даже мыло. Прошло не меньше часа, пока Ангела удалось благополучно уложить в постель.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18