Именно так выглядело исследовательское судно. Слышно было, как оно трещит в огне.
Не знаю, может быть, прошло всего несколько секунд, но мне они показались вечностью. Затем корабль взорвался.
Что там находилось на борту – один бог ведает, но взорвалось оно, что пороховой склад.
На нас обрушился шквал воды и обломков. Мы попадали на палубу, а когда подняли головы, то увидели только затихающие волны от воронки. Подбирать практически было нечего, кроме полудюжины спасательных буев и трех страшно обгоревших тел. Мы подняли их на борт и взяли курс к дому.
Филлис налила ему чашечку кофе.
– Что это было? – спросила она.
Он пожал плечами.
– Кто его знает… Выглядело так, будто пламя вырвалось из-под воды.
– Никогда не слышала ни о чем подобном, – тихо сказала Филлис.
– Да, – согласился он, – но все когда-нибудь происходит впервые.
– Не очень-то утешительно, – прокомментировала Филлис.
Парень с Эн-Би-Си внимательно посмотрел на нас.
– Кстати, ребята, – сказал он, – вы были на «британской рыбалке»… Может, вы знаете, зачем нам это нужно? Почему нас вечно тянет сунуть голову в самое пекло?
– Я лично не удивляюсь, – ответил я.
Он кивнул.
– Попробуем так, – предложил он после минутной паузы. – Мне сказали, что невозможно пропустить ток высокого напряжения, скажем, в миллион вольт, по неизолированному стальному тросу, находящемуся в воде. Не могу спорить, я в этом не разбираюсь. Но, если бы это было возможно, то эффект был бы именно тот, который мы наблюдали.
– Но ведь там были и изолированные кабели? – спросила Филлис.
– Конечно. Даже телевизионный кабель, проведенный на наш корабль, и тот был заизолирован. Но он не смог бы выдержать тока столь высокого напряжения, враз расплавился бы. Мне представляется, что ток шел по основному кабелю, хотя друзья-физики со мной не соглашаются.
– У них есть другое объяснение? – спросил я.
– Даже несколько. Кое-что может показаться вполне правдоподобным, – сказал он и добавил: – Для тех, кто не видел взрыва.
– Если ты прав, то это весьма странно, – задумчиво произнесла Филлис.
Он посмотрел на нее.
– Все это странно, независимо от того, прав я или нет. Что бы ни говорили физики, они сами озадачены.
– Но с другой стороны… – начала Филлис.
Он покачал головой.
– Я гадать не буду, у нас слишком мало данных. Если бы все, что нам известно теперь, мы знали много раньше…
Мы вопросительно взглянули на него.
– Только между нами… наши собираются сделать еще пару попыток, но без огласки.
– Где?
– Одну – где-то недалеко от Алеут, другую – в бассейне Гватемалы. А что ваши?
– Не знаю, – честно признался я.
Он опять покачал головой.
– Темните…
В течение нескольких недель мы держали ухо востро, тщательно просматривая всю прессу, надеясь хоть что-нибудь вычитать о новых испытаниях, но безуспешно. Месяц спустя снова объявился парень с Эн-Би-Си.
Нахмурив брови, он сообщил:
– У Гватемалы они ничего не обнаружили. Судно южнее Алеутских островов все время держало с базой связь по радио. Во время погружения связь оборвалась, судно исчезло.
Официальные сообщения об американских подводных исследованиях остались за семью печатями. Временами до нас доходили слухи, свидетельствовавшие о неспадающем интересе к событиям в океане. Иногда в прессе появлялись отдельные статьи, сопоставив которые, можно было получить смутное представление о состоянии дел.
Наши контакты с Флотом, будучи дружескими, оставляли желать лучшего, что нас сильно огорчало. Коллеги по ту сторону Атлантики чаще находят общий язык со своими официальными источниками, но на этот раз и они молчали. Видимо, и там что-то застопорилось.
Зато о болидах все позабыли, только очень немногие нет-нет да и присылали весточку о новых появлениях красных точек. Я все же не расслаблялся: мало ли что вдруг может всплыть.
По моим данным, оба феномена – катастрофы в океане и болиды – никто так и не связал друг с другом. Вскоре их и вовсе забросили, оставив необъясненными сенсациями летнего сезона, а по прошествии трех лет и мы с Филлис о них почти не вспоминали.
Нас занимало другое: рождение сына Вильямса и его смерть восемнадцать месяцев спустя. Чтобы помочь Филлис пережить это, я исхитрился раздобыть заказ на репортаж о путешествии, продал дом и некоторое время мы скитались по свету.
Честно говоря, мои репортажи были моими только отчасти, на самом деле внешний лоск и эффектные концовки, которые так нравились слушателям И-Би-Си, принадлежали Филлис. Она, естественно, писала и свои сценарии, когда не была занята наведением глянца на мои репортажи.
Мы много трудились, и к моменту возвращения домой наш престиж вырос, у нас накопилось множество материала, было над чем поработать, и даже появилась уверенность, что мы на правильном пути.
И тут американцы потеряли у Марианских островов круизный лайнер. Заметка была очень краткой – слегка приукрашенное в редакции сообщение телеграфного агентства, но что-то в ней было такое, что привлекло наше внимание. Филлис достала атлас и принялась изучать карту.
– С трех сторон Марианы окружают большие глубины, – сказала она.
– Да, – отозвался я. – Что-то тут не так. Не знаю, что именно, но мне как-то не по себе.
– Слухами земля полнится: надо проверить все неофициальные источники, – решила Филлис.
Мы так и поступили, но безуспешно. Ничего, кроме заметки телеграфного агентства: «Туристический лайнер „Кивиноу“ затонул в ясную погоду, в живых осталось двадцать человек, назначено официальное расследование». Но о результатах расследования мы так никогда и не услышали. Инцидент был заглушен шумихой вокруг затонувшего при невыясненных обстоятельствах русского судна, промышлявшего восточнее Курил. Так как для Советов любая неудача связана с происками капиталистических акул и реакционных фашистских гиен, то желчные намеки и обвинения в адрес Запада сыпались довольно долго, и происшествие это стало казаться куда значительнее, чем потеря американцев – на самом деле, более серьезная. В шуме брани мистическое исчезновение гидрографического норвежского судна «Утскарпен» за пределами родной Норвегии осталось почти незамеченным.
К сожалению, я потерял свои записи, но насколько помню – еще с полдюжины кораблей, так или иначе связанных с морскими исследованиями, исчезли до того, как американцев постигла новая потеря, теперь у Филиппин.
На сей раз они потеряли эскадренный миноносец, а вместе с ним и терпение.
Хитроумное заявление «…так как воды в районе Бикини недостаточно глубоки для объявленной серии подводных испытаний атомного оружия, место полигона перенесено на тысячу миль к западу», возможно, и ввело в заблуждение простаков, но в кругах газетчиков и радиожурналистов началась настоящая драка за прикомандировку к экспедиции.
Мы с Филлис были на хорошем счету и нам повезло. Взяв билеты на самолет, мы, спустя несколько дней, составили компанию остальным счастливчикам.
Наше судно держалось на стратегической дистанции от места, где затонул «Кивиноу».
Не могу описать глубинной атомной бомбы – я никогда ее не видел. Все, что нам было позволено – это созерцать небольшой плот, на котором возвышалось нечто вроде полусферической палатки. Нас успокоили, сказав, что эта бомба почти не отличается от атомной бомбы обычного типа, за исключением массивной оболочки, способной выдержать давление на глубине пяти миль.
На рассвете, в назначенный день, буксир оттащил плот за горизонт, а мы перешли к экранам. Дав «полный назад», буксир оставил плот дрейфовать в заданной точке, и в течение трех часов тот плавно раскачивался на волнах. Голос из громкоговорителя отсчитывал время до запуска; мы шатались по палубе, пока не начался обратный счет.
– …три, два, один, ПУСК!
С плота взвилась сигнальная ракета, оставляя за собой хвост бурого дыма.
– Бомба сброшена, – объявил голос.
Долго ничего не происходило, все в молчании застыли перед экранами. Плот продолжал раскачиваться на залитой солнцем воде. Если не считать рассеивающихся клубов дыма, оставленного ракетой, можно было подумать, что ничего не случилось – с виду полная безмятежность. Но мы сидели, затаив дыхание.
И вот внезапно плоская гладкая поверхность вздыбилась, море извергло огромное белое облако, которое, корчась и скручиваясь, поднималось все выше и выше. Наше судно содрогнулось от удара взрывной волны.
Мы оторвались от экранов и выскочили на палубу. Облако повисло над горизонтом, продолжая корчиться, разрастаться, и во всех его движениях было что-то непристойное, грязное.
И только когда облако поднялось на огромную высоту, на нас обрушился первый водяной вал.
Мы обедали за одним столиком с Малларби из «Книжных новостей» и Беннелом из «Сената». Никогда раньше я и не мечтал о столь прославленной компании. Но в свое время мне хватило ума жениться на Филлис, «окольцевав» ее прежде, чем она обнаружила, какой у нее был широкий выбор.
Это была ее игра. Моя роль в подобных представлениях довольно скромна – я поднимаюсь на палубу и демонстрирую свою общительность. Дальше следует партия Филлис, в которую я не вмешиваюсь. Мне остается только наблюдать, как разворачивается нечто среднее между шахматной игрой и искусным надувательством. Следить, как она реагирует на неожиданный ход противника – одно удовольствие. Филлис редко проигрывает.
На этот раз она подвела собеседников к нужной теме между первым и жарким.
– До сих пор камнем преткновения было нежелание признать в качестве причины некий Разум, – заметил Малларби. – То, что произошло сегодня – первый шаг к признанию.
– И все равно, Разум остается под вопросом, – отреагировал Беннел. – Граница между инстинктивным и разумным весьма условна, особенно, когда речь идет о самозащите. Хотя бы потому, что и то и другое может вызвать одну и ту же реакцию.
– Но вы же не станете отрицать, что даже независимо от причины это совершенно новое явление?
Собеседники вошли в азарт – Филлис добилась своего. Расслабившись, она поудобнее устроилась в кресле и вся превратилась в слух.
– Я могу предположить, – говорил Беннел, – что это существовало там в Глубинах столетиями, неизвестное нам, пока мы не влезли со своими исследованиями в его экологическую нишу.
– Конечно, можно предположить и такое, – согласился Малларби, – но я бы не стал. Бибе и Бартон тоже спускались в Глубины, однако с ними ничего не случилось. Вы также не учитываете оплавленные тросы, а уж это трудно объяснить инстинктами.
Беннел усмехнулся:
– Все теории, которые я слышал до сих пор, имеют множество слабых мест. Моя – не исключение.
– А гибель американского судна? Это что, по-вашему, – статическое электричество? – саркастически спросил Малларби.
– Я недостаточно знаком с деталями, чтобы утверждать, будто это невозможно.
– Боже мой, – фыркнул Малларби. – Утешение для детишек и дурачков.
– Пусть. Но если выбирать между двумя теориями – моей и Бокера – я предпочту первую.
– Я не последователь Бокера. Его предположения мне, так же, как и вам, кажутся нелепыми, но, посмотрите, с чем мы столкнулись: обилие гипотез, неспособных объяснить ничего и взаимоисключающих друг друга – с одной стороны, и гипотеза Бокера – с другой. И ведь какой бы фантастической мы ее ни считали, она связывает вместе больше данных, чем все остальные.
– Жюль Верн мог бы предположить версию не хуже, – съязвил Беннел.
Ни я, ни Филлис ничего не слышали о гипотезах Бокера, но по тому, как Филлис уверенно вмешалась в разговор, это было трудно предположить.
– Вероятно, – слегка нахмурившись, сказала она, – не стоит, вот так, просто отбрасывать теорию Бокера.
Это сработало. Через несколько минут мы были исчерпывающе осведомлены о взглядах Бокера, а наши собеседники так и остались в неведении насчет наших знаний.
Нельзя сказать, что имя Алистера Бокера было нам совершенно незнакомо. Это – известный географ, окруженный последователями и учениками, его имя часто появлялось на страницах газет. Тем не менее сведения, которые извлекла Филлис, были для нас совершенно новыми. Вкратце их можно обобщить примерно так.
С год назад Бокер представил в Адмиралтейство меморандум. Учитывая авторитет ученого, меморандум зачитали в высоких кругах, несмотря на то, что суть его была следующей: оплавленные кабели и пораженное электрическим током судно должны рассматриваться как бесспорные доказательства разумной деятельности в определенных глубинах океана. Но давление, температура, постоянный мрак и тому подобное, заявлял Бокер, являются непреодолимым препятствием эволюции разумных форм жизни. Исходя из того, что ни одно государство до сих пор не создало механизмов, способных работать в подобных условиях, напрашивается вывод: Разум возник не в Глубинах. А если так, то он должен был откуда-то прийти, и, кроме того, иметь защитную оболочку, выдерживающую давление, как минимум, в две тонны на квадратный дюйм.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28