Как сообщалось, флотилия из десяти кораблей вышла в море, имея на борту изрядное количество специальных глубинных бомб, не считая двух атомных. Это было праздничное, торжественное шествие под всеобщее бурное одобрение, заглушившее одинокий протестующий голос Кубы.
Всякий, слышавший прямую трансляцию, никогда не забудет вдруг изменившийся голос диктора: «…кажется… Что это?.. О, боже! Он взорвался!..» и эхо взрыва, вырвавшееся из динамика. Затем снова бессвязное бормотание комментатора и еще один взрыв. Грохот, паника, крики, звон корабельных колоколов и вновь задыхающийся голос диктора: "Первый взрыв, который вы слышали, – это эсминец «Каворт», второй – фрегат «Редвуд», на его борту осталась одна из атомных бомб, сконструированная так, чтобы взорваться на глубине пяти миль… Оставшиеся восемь кораблей флотилии на полном ходу покидают опасный район. Я не знаю, и никто не может сказать, сколько времени у нас в запасе. Думаю, несколько минут. Палуба под нами ходит ходуном… мы стараемся изо всех сил… Все взоры обращены туда, где затонул «Редвуд»… Эй, кто-нибудь! Кто знает сколько нам осталось?.. Дьявол, кто-то же должен знать… Мы уходим, мы уходим так быстро, как можем… другие тоже… Все пытаются унести ноги… Кто-нибудь! Каких размеров может быть взрывная воронка?.. ради бога… Неужели никто ни черта не знает?!.. Мы спешим изо всех сил, может быть, нам удастся… Господи, сколько осталось?.. Может быть… может быть… ну быстрее, ради бога, быстрее… Давай, жми на всю катушку! Пусть все провалится, быстрее… _Кто-нибудь, сколько эта чертова посудина будет тонуть_???
Пять минут, прошло пять минут… Все еще живы… Почти наверняка мы покинули район основной воронки. Господи, у нас есть шанс. Дай нам его использовать… Идем, все еще идем. Все смотрят назад, смотрят и ждут. Неужели он еще не достиг дна? Наверное, нет. Слава богу… Уже больше семи минут. Может, она не взорвалась? Или глубина меньше пяти миль? Почему никто не может сказать? Сколько этот ад может длиться?! Худшее, должно быть, позади. Остальные суда кажутся уже белыми точками… Живы, Господи… пока живы… Все глядят назад… Боже! Море…"
На этом месте передача оборвалась.
Правда, диктор остался жив. Его судно и еще пять из всей флотилии вернулись без повреждений, но слегка радиоактивные.
В офисе ему сразу влепили выговор «за использование ряда выражений, оскорбивших слушателей пренебрежением к Третьей Заповеди».
В тот же день все споры прекратились сами собой. Нужда в нашей пропаганде полностью отпала. Скептики были посрамлены, все удостоверились, что в Глубинах есть Нечто, и это Нечто – очень опасно.
Над миром прокатилась волна тревоги. Даже русские, преодолев национальную сдержанность, признали, что потеряли три судна: одно исследовательское – восточнее Камчатки и два, без уточнения, снова у Курил. «Вследствие этого, – объявили они, – мы выражаем свое согласие на сотрудничество со всеми силами доброй воли во имя преодоления угрозы, с целью установления мира во всем мире».
На следующий день правительство Ее Величества предложило провести в Лондоне военно-морской симпозиум по вопросам изучения проблемы. Симпозиум продлился три дня и, по мнению правительства, был весьма своевременным.
Начались повальные отказы от билетов на морские рейсы; перегруженные авиакомпании были вынуждены объявить предварительную запись. Курс судоходных компаний резко пошел на убыль, увеличились цены на продукты, все виды табака исчезли с прилавков. Правительство наложило ограничения на продажу нефтепродуктов и готовило систему служб жизнеобеспечения.
– Ты только загляни на Оксфорд-Стрит, – говорила мне Филлис за день до открытия симпозиума, – раскупают все подряд! Особенно ситец. Самый задрипанный лоскут продается втридорога. Все готовы глаза друг другу выцарапать за шмутье, на которое неделю назад никто бы и внимания не обратил. Исчезло все до последнего клочка. Видно, припрятывают на складе, надеясь потом продать еще дороже.
– В Сити, говорят, то же самое, – подхватил я. – Похоже, скоро можно будет купить судоходную компанию, имея в кармане пару монет. Зато ни за какое состояние не удастся приобрести акции авиафирм. Цены на сталь возросли, на резину, на пластик – тоже. Единственно, чей курс пока стабилен – пивоваренные заводы.
– Я видела на Пикадилли одну парочку, они грузили в роллс-ройс два мешка кофе… – Филлис вдруг осеклась, до нее только сейчас дошли мои слова. – Ты продал акции тетушки Мэри?
– Давно, – улыбнулся я, – и вложил деньги… хм, довольно забавно, в производство авиамоторов и пластика.
Филлис благосклонно кивнула, причем с таким видом, будто я выполнил ее распоряжение. Затем ей в голову пришла другая мысль.
– А как насчет пропусков для прессы на завтра? – спросила она.
– Пропусков на симпозиум не было вообще, но объявлена пресс-конференция.
Филлис уставилась на меня.
– Не было?? Они думают, что творят?!
Я пожал плечами.
– Сила привычки. Когда они готовят грандиозную кампанию, то сообщают прессе ровно столько, сколько считают нужным, и, как правило, с большим опозданием.
– Да, но все же…
– Знаю, Фил, но нельзя же требовать от спецслужб измениться за одну ночь.
– Какая глупость. Совсем как в России. Там есть телефон?
– Дорогая, это же международный симпозиум! Не собираешься же ты…
– Естественно, собираюсь. Чушь какая-то!
– Но учти: с кем бы из высокопоставленных особ ты ни захотела связаться, тебе скажут, что он только что вышел.
Это ее остановило.
– Никогда не слышала подобной бредятины, – пробурчала Филлис. – Как, по их мнению, мы должны делать наше дело?
Говоря «наше дело», Филлис подразумевала совсем не то, что имела бы в виду еще несколько дней назад. Наша задача внезапно изменилась. Теперь мы уже не убеждали общественность в реальности невидимой угрозы, а поддерживали моральный дух и пытались не допустить паники. И-Би-Си завела новую рубрику – «Парад новостей», где мы, сами того не заметив, оказались в роли неких специалистов – океанических корреспондентов.
В действительности, Филлис никогда не состояла в штате компании, да и я расстался с И-Би-Си уже пару лет назад, но тем не менее кроме отдела выплат никто, по-моему, этого не заметил. Генеральный директор, ошибочно полагая, что мы его подчиненные, требовал от нас укреплять моральный дух общества, хотя зарплату нам начисляли не как прежде – раз в месяц, а поштучно и как придется.
Но о какой нормальной работе может идти речь, когда нет никакой возможности добыть стоящую информацию. Мы немного поговорили на эту тему, и я, оставив жену, пошел на И-Би-Си, в свой офис, которого, по существу, у меня не было.
Около пяти позвонила Филлис.
– Милый, – сказала она, – запомни, ты пригласил доктора Матета на ужин – завтра в клубе в девятнадцать ноль-ноль. Я буду с вами. Понял?
– Понял, дорогая.
– Я объяснила ему ситуацию, и он согласился со мной – это абсурд. Хотела пригласить и Винтерса – ведь они друзья – но тот сказал, что служба есть служба, и отказался. Я встречаюсь с ним завтра за ленчем, ты не против?
– Не возьму в толк, дорогая, почему служба не есть служба при встрече тет-а-тет? Ну, да ладно, можешь погладить себя по головке – ты хорошо поработала. Я ценю порыв души доктора Матета. Лондон сейчас переполнен всякими «ографами», которых он не видел много лет.
– Уж да. Теперь он в один день увидит их целую кучу.
На этот раз Филлис не пришлось улещать доктора Матета. Облокотясь на стойку, с шерри в руке, он напоминал мессию.
– У спецслужб свои правила, – изрек он. – Мы – дело другое. С меня никто не брал никаких обязательств. Я считаю своим долгом довести до общественности основные факты. Вы, конечно, читали официальное заявление?
Конечно, мы читали это заявление. В нем содержался чуть ли не приказ – всем судам держаться как можно дальше от Глубин, до специальных распоряжений. Естественно, что многие капитаны поступали так и раньше, но теперь, заручившись правительственной поддержкой, они могли ссылаться на это при любых разногласиях с судовладельцами.
– По-моему, там нет ничего особенного, – сказал я Матету. – Какой-то чертежник, гордый, как индюк, своей работой, обозначил опасные области глубиной более двадцати тысяч футов, а сейчас рвет на себе волосы, потому что кто-то ему сказал, что Глубины начинаются с двадцати пяти тысяч.
– Ученым Советом принято считать опасную зону с четырех тысяч, – поправил Матет.
– Как?! – дико воскликнул я.
– Саженей.
– Двадцать четыре тысячи футов, милый. Надо все умножать на шесть, – ласково разъяснила мне Филлис и, пропустив мимо ушей мои благодарности, обратилась к доктору: – А по-вашему, с какой глубины?
– Откуда вы узнали, что я не согласен с мнением Совета, миссис Ватсон?
– Вы использовали пассивную конструкцию, – мило улыбаясь, ответила Филлис.
– А говорят, что все нюансы речи лучше всего передает французский! Что ж, признаю. Я рекомендовал три тысячи пятьсот саженей, но судовладельцы встали на дыбы.
– Однако! – удивилась Филлис. – Я считала, что это – военно-морской симпозиум.
– Так-то оно так, но адмиралы не хотят ронять свой престиж. А их престиж прямо пропорционален безопасной площади Мирового океана.
– Выходит, очередной псевдосимпозиум? – огорчилась Филлис.
– Надеюсь, что нет.
Мы прошли к столику. Филлис легкомысленно болтала о том о сем, а затем изящно вернулась к разговору.
– В прошлый раз мы говорили об иле, вы тогда недоумевали, о чем вы думали?
Матет улыбнулся.
– О том, о чем и сейчас: изгою всегда труднее добиваться своей цели. Бедняга Бокер даже теперь, когда все согласились со второй половиной его теории, все равно остается изгоем. Я не имел возможности публично разделить с ним предположение о горных работах, но ничего другого не мог себе представить. И, как однажды заметил гений с Бейкер-Стрит вашему тезке…
Я перебил его:
– Но вы ведь и не хотели присоединиться к одинокому голосу вопиющего в пустыне Бокера?
– Не хотел. И не я один. Провал Бокера предостерег нас от преждевременных высказываний. Кстати, вы знаете, что течения опять изменили цвет, то есть вернулись в первоначальное состояние?
– Да, капитан Винтерс говорил мне, – сказала Филлис. – Но в чем причина? – произнесла она с таким видом, будто и не звонила Бокеру, как только Винтерс сообщил ей эту новость.
– Если принять гипотезу горных работ… – Матет пустился в занудные объяснения. – Представьте, что вы откачиваете грунт: сначала у вас образуется небольшая воронка, она все расширяется, но с ее краев постоянно скатывается песок – песок всего лишь прообраз ила – он скатывается до тех пор, пока воронка не станет достаточно широка. Наконец вы достигаете твердых пород; можно представить, какой это долгий и титанический труд. Так вот, если принять гипотезу Бокера, то, видимо, они перекачали весь ил и добрались до твердых пород. Трудно представить масштабы проделанной работы, ведь необходимо убрать колоссальные залежи ила! Но если это так, то все объяснимо: дейтрит слишком тяжел, чтобы подняться выше, чем на пару сотен футов.
Филлис смотрела на Матета такими глазами, что трудно было заподозрить ее в том, что все это ей прекрасно известно и, более того – что у нее уже готов сценарий передачи именно на этом материале.
– Теперь все ясно, доктор, – невозмутимо произнесла она. – Вы так доступно объясняете. Значит, нам точно известно место проведения работ?
– Да, мы можем сказать об этом с большой степенью точности, – согласился он. – И это будут первоочередные цели для наших ударов.
– И как скоро?
– Вот это уже не в моей компетенции, но думаю, этот день не за горами. Любая отсрочка может произойти только по техническим причинам. Вопрос в том, насколько большой район океана мы позволим себе заразить радиацией? Имеем ли мы право на непродуманный риск? И еще масса подобных вопросов.
– И это все, что мы можем сделать в качестве ответных мер?
– Это все, что известно мне. В настоящий момент главный упор – на безопасность мореплавания, а это – не моя область. Тут я могу сказать только то, что сам знаю лишь по слухам.
Матет рассказал, что, насколько ему известно, корабли подвергаются двум видам нападения (или трем, если считать поражение электричеством, что случалось пока крайне редко). Но самое интересное, что ни одно из них не взрывчатое.
Во-первых – вибрация. Вибрация такой интенсивности, что суда буквально рассыпаются на части за одну-две минуты.
Во-вторых – средство, менее туманное по природе, но более загадочное по своим возможностям, поражающее корабли ниже ватерлинии. Учитывая скорость, с какой тонули жертвы, и тот факт, что воздух, сжатый в корпусе, с грохотом вышибал палубы, можно предположить, что какой-то таинственный инструмент не просто пробивает обшивку, а как бы начисто срезает дно судна.
Еще до начала симпозиума Бокер выдвинул гипотезу, что существуют некие периметры обороны вокруг глубоководных районов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28