Вайгу скажи, пускай приходит, если еще есть какие-то
проблемы.
Он и Найл сомкнулись предплечьями; рука у старика была жесткая и
мускулистая. В дверях Симеон, взявшись за задвижку, чуть задержался.
Да, вот еще что я хотел спросить. Для чего, по-твоему, та нежить
сняла голову, да еще и прихватила ее с собой?
Найл улыбнулся.
- По той же причине, что и свою голову. Симеон насупился, соображая.
- Свою? Но она же была у нее на плечах.
- Совершенно верно.
- Да, но на что ей была чужая голова?
- Голова ей нужна не была, - ответил Найл. - Ей только надо было от
нее избавиться, чтобы мы потом не нашли. И не поймай мы ту нежить, обе
головы были бы сейчас на дне реки.
- Но что бы мы могли узнать от головы?
- Голова содержит мозг. А мозг содержит информацию.
- Ну да, мертвый-то?
- Здесь ты ошибаешься. Тот человек - маг. Он знает множество
секретов, о которых нам невдомек. Единственное, чего он не знает, это
сколько знаем мы. Вот почему он и хотел избавиться от голов.
Симеон с интересом поглядел на Найла.
- Похоже, тебе известно многое.
Их прервала Нефтис, заглянувшая в открытую дверь.
- Мой господин, повелитель Дравиг...
- Да, я знаю, - Найл встал. - Скажи ему, что иду.
Он проводил Симеона дружеским кивком.
- Ваш плащ, мой господин,- напомнила Джарита.
Дожидаясь, пока она застегнет ворот мягкого серого плаща, Найл
обратил внимание, что пальцы девушки задерживаются дольше обычного, и
что от Нефтис это тоже не ускользает. А заглянув поочередно в умы обеих
женщин, он убедился, что Нефтис действительно обращает на это внимание.
Найл с растерянностью понял, что является предметом тайного
соперничества этих двух женщин, и позволяя Джарите себя одевать, тем
самым разжигает страсти. Поэтому, не дожидаясь, пока Джарита разгладит
складки, он быстрым шагом вышел вслед за Симеоном из комнаты.
Дравиг стоял около огня, очевидно, наслаждаясь теплом; завидев на
лестнице Найла, он принял ритуальную позу повиновения. Обмена
приветствиями не было: такой сугубо человеческой формы общения у
пауков-телепатов в обиходе просто не значилось. По рангу Найл обязан был
говорить первым, поэтому спросил:
- Что тебя принесло в такую рань?
- Смертоносец-Повелитель просит твоего присутствия у себя в обиталище
(передан, фактически, был образ паутины).
Разумеется, Найл надеялся, что Дравиг не уловил его бесконтрольной
реакции боязливого смятения. Хотя номинально Найл и был повелителем
Смертоносца-Повелителя, неприятное впечатление от предыдущих стычек
все-таки держалось в памяти. Проходя к стенной нише, где у него были
уличный плащ и башмаки на меху, Найл обычным голосом спросил:
- А зачем я ему, не знаешь?
- Он желает, чтобы ты присутствовал на суде над сообщниками Скорбо.
На этот раз Найл и не пытался скрыть растерянность.
- Как свидетель обвинения?
- Это необязательно, они уже сознались.
- Тогда зачем ему я?
- Засвидетельствовать, что он всегда держит свое слово.
- Когда начинается суд?
- Он начнется сразу с твоим приходом.
- О боги, прошу прощения, - впрочем, пока надевал башмаки, понял, что
до Дравига его извинение просто не доходит. Слово "ожидание" паукам
совершенно чуждо. С таким же успехом его можно употреблять,
применительно к дереву.
От солнечного света в воздухе стояло приятное тепло, хотя северный
ветер все еще дышал холодом; снег начинал уже таять. На площади было
многолюдно - выходной; еще одно заимствование из города
жуков-бомбардиров, где люди шесть дней работают, а один отдыхают. Едва
узнав Найла, люд поспешно расступался, многие становились в снег на
колени и кланялись. То, что в нескольких шагах за правителем (требование
протокола) шел Дравиг, еще сильнее возвеличивало авторитет Найла в
глазах соплеменников. Он в который уже раз жалел, что не может ходить
среди этих людей так просто, не будучи узнанным.
Едва войдя в обиталище Смертоносца-Повелителя, Найл почувствовал
тяжелое немое напряжение. Ощущение в целом любопытное, все равно что
войти в какой-то холодный студень. Это же чувство, несомненно, разделял
каждый паук, находящийся в здании: осознание, что сейчас начнется что-то
необычайно серьезное. В пору, когда миром правили люди, такая же
атмосфера, должно быть, царила на судах об убийстве или публичных
казнях.
Чувство угнетенности сдавливало почти физически. В темной парадной
Найл повернулся к Дравигу.
- Что, если бы я стал просить Смертоносца-Повелителя о помиловании?
Дравиг ответил без колебаний:
- Я бы этого не советовал.
- Ты имеешь в виду, он бы не согласился?
- Нет. Он бы согласился. Но для самих подсудимых это было бы позорным
унижением.
- Почему? - растерянно спросил Найл.
- Потому что они были бы обязаны жизнью тому, кого считают врагами.
Они предпочли бы смерть.
Теперь впереди поднимался Дравиг. Идя за ним следом, Найл пытался
осмыслить этот последний ошеломляющий парадокс паучьей ментальности, то,
что паук предпочтет смерть великодушию "врага". И тут, no-новой осознав
удушающую напряженность в воздухе, внезапно понял. В отличие от людей,
пауки находятся меж собой в тесном телепатическом контакте. Не было бы
способа, каким паук мог бы забыть или игнорировать то, что он последняя
тварь, недостойная жизни...
В здании стоял густой полумрак, каждое окно покрывал толстый слой
пропыленной паутины, скопившейся за века. Какой-нибудь давно умерший
Смертоносец-Повелитель, возможно, облюбовал это место под обиталище,
потому что главная лестница здесь была из черного мрамора, а стены
облицованы материалом, напоминающим черное вулканическое стекло. У
пауков было инстинктивное стремление к темноте - несомненно, потому, что
она необходима для сокрытия их тенет.
На четвертом этаже Дравиг остановился перед широкой дверью, обитой
черной кожей с узором медных заклепок.
Два стоящих на страже бойцовых паука застыли так неподвижно, что их
можно было принять за статуи. То же самое можно было сказать и о
темноволосой девице, стоящей навытяжку перед дверью. Она была затянута в
черную униформу; белые руки составляли резкий контраст. Найл узнал в ней
Сидонию, начальницу внутренней службы Смертоносца-Повелителя. Она
смотрела сквозь него не мигая - малейшее движение зрачков расценивалось
как грубое нарушение дисциплины - затем повернулась к ним спиной и
распахнула дверь.
В открывшейся просторной зале было достаточно света, и можно было
различить, что стены и потолок сплошь покрыты пыльными жгутами паутины.
В дальнем конце протянувшиеся от пола к потолку заросли тенет были такие
густые, что напоминали ячеи рыбацкой сети или хитросплетение лиан. Найл
чувствовал, как из середины этих джунглей за ним наблюдают невидимые
глаза. Когда он остановился, в груди зазвучал голос
Смертоносца-Повелителя:
- Добро пожаловать, избранник богини.
Найл ответил:
- Честь имею находиться в твоем присутствии, о, Повелитель Земли.
Когда глаза привыкли к темноте, Найл стал различать и других пауков,
стоящих вдоль стен; они стояли настолько неподвижно и так удачно
вписывались в фон, что были практически невидимы.
Совершенно неожиданно Найл почувствовал необходимость вглядеться в
темноту; каждый паук в комнате стал ясно различим. На секунду
подумалось, что это солнечный луч проник в темные окна. И тут Найл
потрясение понял, что произошло. Смертоносец-Повелитель ввел его в
сложную сеть общего сознания, сосредоточенного в этой зале. Ему
предоставлялась исключительная честь стать частью того общего, что
объединяет всех пауков.
В некотором смысле это было самое памятное ощущение в жизни Найла.
Как и все люди, он с самого рождения видел мир через призму собственного
сознания, все равно что человек, сидящий у окна крохотной каморки; даже
общаясь с другими, он ни на миг не выходил за собственные границы. Он
принимал это как должное, иначе в жизни и быть не может. Стоя один
посреди залы, упрятанный в скорлупу собственной сущности Найл чувствовал
неловкость, и всякие мысли лезли в голову; теперь же он мог стоять
спокойно хоть целый год.
Достаточно освоившись со странным поначалу новым окружением, Найл
перевел внимание на залу и осознал ситуацию, в которой очутился. Темное
переплетение паутины напротив казалась теперь прозрачным, и до Найла
впервые дошло, что ее можно сравнить с королевским троном, на котором
восседает Смертоносец-Повелитель в окружении придворных, правящего
совета города пауков. Каждый из этих советников - все самки - имел
строго отведенное место. Единственно кто присутствовал еще, не считая их
с Дравигом, это шесть пауков-самцов, выстроенных по обе стороны залы;
это, понимал он теперь, и есть подсудимые.
Едва внимание сосредоточилось на них, как стало ясно, что пятеро
здесь - из "низов", паучий эквивалент капрала. Смутьяном был шестой -
навроде капитана - считавшийся ближайшим другом Скорбо. Этот паук был
ниже и мельче остальных, хотя мощные лапы и челюсти выдавали недюжинную
силу. Найл с удивлением понял, что ни этот паук, ни остальные не имеют
имен - к чему они, когда сородича можно мгновенно узнать телепатическим
импульсом? Если при общении надо сослаться на того, кто отсутствует,
передается мысленный образ его сущности. Скорбо, Дравиг - все это имена,
присвоенные отдельным особям людьми в порядке исключения.
Изучая этого, шестого, Найл выяснил также, что любое имя здесь - это
нелепость. Паук, прибывший из дальней провинции за морем, был знатного
происхождения; их семейство там, в силу своего природного властолюбия,
считалось в каком-то смысле знатью. Здесь, в паучьем городе, спесивые
замашки провинциала вызывали у сородичей неприязнь, а над его малым
ростом еще и посмеивались. А так как у пауков почтительность стоит едва
ли не на первом месте насмешливое пренебрежение выработало в
"аристократе" драчливую заносчивость.
Скорбо в сравнении с ним был груб и туп, но неумеренное властолюбие
обеспечило ему здесь высокое положение, поэтому они вдвоем выгодно
дополняли друг друга. Заносчивость товарища Скорбо никогда не принимал,
поскольку сам был прирожденным служакой, для которого дисциплина превыше
всего, но души в нем не чаял за его знатное происхождение.
Как службисты оба они никогда не вызывали нареканий, но вот в
свободное от службы время находили удовольствие в том, что вылавливали и
мучили двуногих. Их не интересовали те, кто просто тучны и сочны, нет;
ловили именно таких, в ком есть определенная сила воли и сметка, кто так
или иначе склонен к лидерству. Этих они отслеживали с бесконечным
терпением, изучая все их передвижения и выжидая случая, когда можно
будет прыгнуть с высоты и сцапать добычу всеми восемью лапами. Это
порождало нестерпимое, дразнящее вожделение, удовольствие. Добыче
парализовывали голосовые связки, чтобы не могла кричать, но конечности
оставляли свободными, поскольку суть удовольствия состояла в том, что
жертва не дается. Чувствовать, как она, обезумевшая от ужаса, неистово
извивается, вызывало наслаждение, какое у людей ассоциируется разве что
с сексом. Затем жертву доставляли в освещенное помещение и играли с ней
там, как кошка с мышью. Одному человеку удалось даже выпрыгнуть с
верхнего этажа в надежде убиться, но Скорбо, выпустив шлейф паутины,
бросился следом и нагнал прежде, чем тот грянулся о тротуар (пауки
способны произвольно увеличивать и уменьшать скорость спуска!). Утянув
обратно, беднягу потом истязали несколько часов, пока тот не умер от
истощения и испуга. Его съели еще теплого.
Все это Найл усвоил за секунду, пока смотрел на капитана стражи - тот
уже сознался, а следовательно, информация была введена в умы сородичей.
Понял Найл и то, почему так потрясены и возмущены были Скорбо и его
товарищи, когда Смертоносец-Повелитель возвестил о примирении пауков и
людей. Их лишили удовольствия, ставшего желаннейшим и сладчайшим в
жизни, чего-то большего, чем еда и питье. Тем не менее Скорбо готов был
смириться с положением вещей: все же воля богини, и выбирать не
приходится. Смуту посеял "аристократ". Он и сам чтил волю богини, но
известие, что к двуногим надо относиться как к ровне, глубоко его
возмутило и наполнило горьким презрением.
Двуногие - гниды, предназначенные для одного: идти на корм паукам.
Богиня веками допускала убивать людей;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
проблемы.
Он и Найл сомкнулись предплечьями; рука у старика была жесткая и
мускулистая. В дверях Симеон, взявшись за задвижку, чуть задержался.
Да, вот еще что я хотел спросить. Для чего, по-твоему, та нежить
сняла голову, да еще и прихватила ее с собой?
Найл улыбнулся.
- По той же причине, что и свою голову. Симеон насупился, соображая.
- Свою? Но она же была у нее на плечах.
- Совершенно верно.
- Да, но на что ей была чужая голова?
- Голова ей нужна не была, - ответил Найл. - Ей только надо было от
нее избавиться, чтобы мы потом не нашли. И не поймай мы ту нежить, обе
головы были бы сейчас на дне реки.
- Но что бы мы могли узнать от головы?
- Голова содержит мозг. А мозг содержит информацию.
- Ну да, мертвый-то?
- Здесь ты ошибаешься. Тот человек - маг. Он знает множество
секретов, о которых нам невдомек. Единственное, чего он не знает, это
сколько знаем мы. Вот почему он и хотел избавиться от голов.
Симеон с интересом поглядел на Найла.
- Похоже, тебе известно многое.
Их прервала Нефтис, заглянувшая в открытую дверь.
- Мой господин, повелитель Дравиг...
- Да, я знаю, - Найл встал. - Скажи ему, что иду.
Он проводил Симеона дружеским кивком.
- Ваш плащ, мой господин,- напомнила Джарита.
Дожидаясь, пока она застегнет ворот мягкого серого плаща, Найл
обратил внимание, что пальцы девушки задерживаются дольше обычного, и
что от Нефтис это тоже не ускользает. А заглянув поочередно в умы обеих
женщин, он убедился, что Нефтис действительно обращает на это внимание.
Найл с растерянностью понял, что является предметом тайного
соперничества этих двух женщин, и позволяя Джарите себя одевать, тем
самым разжигает страсти. Поэтому, не дожидаясь, пока Джарита разгладит
складки, он быстрым шагом вышел вслед за Симеоном из комнаты.
Дравиг стоял около огня, очевидно, наслаждаясь теплом; завидев на
лестнице Найла, он принял ритуальную позу повиновения. Обмена
приветствиями не было: такой сугубо человеческой формы общения у
пауков-телепатов в обиходе просто не значилось. По рангу Найл обязан был
говорить первым, поэтому спросил:
- Что тебя принесло в такую рань?
- Смертоносец-Повелитель просит твоего присутствия у себя в обиталище
(передан, фактически, был образ паутины).
Разумеется, Найл надеялся, что Дравиг не уловил его бесконтрольной
реакции боязливого смятения. Хотя номинально Найл и был повелителем
Смертоносца-Повелителя, неприятное впечатление от предыдущих стычек
все-таки держалось в памяти. Проходя к стенной нише, где у него были
уличный плащ и башмаки на меху, Найл обычным голосом спросил:
- А зачем я ему, не знаешь?
- Он желает, чтобы ты присутствовал на суде над сообщниками Скорбо.
На этот раз Найл и не пытался скрыть растерянность.
- Как свидетель обвинения?
- Это необязательно, они уже сознались.
- Тогда зачем ему я?
- Засвидетельствовать, что он всегда держит свое слово.
- Когда начинается суд?
- Он начнется сразу с твоим приходом.
- О боги, прошу прощения, - впрочем, пока надевал башмаки, понял, что
до Дравига его извинение просто не доходит. Слово "ожидание" паукам
совершенно чуждо. С таким же успехом его можно употреблять,
применительно к дереву.
От солнечного света в воздухе стояло приятное тепло, хотя северный
ветер все еще дышал холодом; снег начинал уже таять. На площади было
многолюдно - выходной; еще одно заимствование из города
жуков-бомбардиров, где люди шесть дней работают, а один отдыхают. Едва
узнав Найла, люд поспешно расступался, многие становились в снег на
колени и кланялись. То, что в нескольких шагах за правителем (требование
протокола) шел Дравиг, еще сильнее возвеличивало авторитет Найла в
глазах соплеменников. Он в который уже раз жалел, что не может ходить
среди этих людей так просто, не будучи узнанным.
Едва войдя в обиталище Смертоносца-Повелителя, Найл почувствовал
тяжелое немое напряжение. Ощущение в целом любопытное, все равно что
войти в какой-то холодный студень. Это же чувство, несомненно, разделял
каждый паук, находящийся в здании: осознание, что сейчас начнется что-то
необычайно серьезное. В пору, когда миром правили люди, такая же
атмосфера, должно быть, царила на судах об убийстве или публичных
казнях.
Чувство угнетенности сдавливало почти физически. В темной парадной
Найл повернулся к Дравигу.
- Что, если бы я стал просить Смертоносца-Повелителя о помиловании?
Дравиг ответил без колебаний:
- Я бы этого не советовал.
- Ты имеешь в виду, он бы не согласился?
- Нет. Он бы согласился. Но для самих подсудимых это было бы позорным
унижением.
- Почему? - растерянно спросил Найл.
- Потому что они были бы обязаны жизнью тому, кого считают врагами.
Они предпочли бы смерть.
Теперь впереди поднимался Дравиг. Идя за ним следом, Найл пытался
осмыслить этот последний ошеломляющий парадокс паучьей ментальности, то,
что паук предпочтет смерть великодушию "врага". И тут, no-новой осознав
удушающую напряженность в воздухе, внезапно понял. В отличие от людей,
пауки находятся меж собой в тесном телепатическом контакте. Не было бы
способа, каким паук мог бы забыть или игнорировать то, что он последняя
тварь, недостойная жизни...
В здании стоял густой полумрак, каждое окно покрывал толстый слой
пропыленной паутины, скопившейся за века. Какой-нибудь давно умерший
Смертоносец-Повелитель, возможно, облюбовал это место под обиталище,
потому что главная лестница здесь была из черного мрамора, а стены
облицованы материалом, напоминающим черное вулканическое стекло. У
пауков было инстинктивное стремление к темноте - несомненно, потому, что
она необходима для сокрытия их тенет.
На четвертом этаже Дравиг остановился перед широкой дверью, обитой
черной кожей с узором медных заклепок.
Два стоящих на страже бойцовых паука застыли так неподвижно, что их
можно было принять за статуи. То же самое можно было сказать и о
темноволосой девице, стоящей навытяжку перед дверью. Она была затянута в
черную униформу; белые руки составляли резкий контраст. Найл узнал в ней
Сидонию, начальницу внутренней службы Смертоносца-Повелителя. Она
смотрела сквозь него не мигая - малейшее движение зрачков расценивалось
как грубое нарушение дисциплины - затем повернулась к ним спиной и
распахнула дверь.
В открывшейся просторной зале было достаточно света, и можно было
различить, что стены и потолок сплошь покрыты пыльными жгутами паутины.
В дальнем конце протянувшиеся от пола к потолку заросли тенет были такие
густые, что напоминали ячеи рыбацкой сети или хитросплетение лиан. Найл
чувствовал, как из середины этих джунглей за ним наблюдают невидимые
глаза. Когда он остановился, в груди зазвучал голос
Смертоносца-Повелителя:
- Добро пожаловать, избранник богини.
Найл ответил:
- Честь имею находиться в твоем присутствии, о, Повелитель Земли.
Когда глаза привыкли к темноте, Найл стал различать и других пауков,
стоящих вдоль стен; они стояли настолько неподвижно и так удачно
вписывались в фон, что были практически невидимы.
Совершенно неожиданно Найл почувствовал необходимость вглядеться в
темноту; каждый паук в комнате стал ясно различим. На секунду
подумалось, что это солнечный луч проник в темные окна. И тут Найл
потрясение понял, что произошло. Смертоносец-Повелитель ввел его в
сложную сеть общего сознания, сосредоточенного в этой зале. Ему
предоставлялась исключительная честь стать частью того общего, что
объединяет всех пауков.
В некотором смысле это было самое памятное ощущение в жизни Найла.
Как и все люди, он с самого рождения видел мир через призму собственного
сознания, все равно что человек, сидящий у окна крохотной каморки; даже
общаясь с другими, он ни на миг не выходил за собственные границы. Он
принимал это как должное, иначе в жизни и быть не может. Стоя один
посреди залы, упрятанный в скорлупу собственной сущности Найл чувствовал
неловкость, и всякие мысли лезли в голову; теперь же он мог стоять
спокойно хоть целый год.
Достаточно освоившись со странным поначалу новым окружением, Найл
перевел внимание на залу и осознал ситуацию, в которой очутился. Темное
переплетение паутины напротив казалась теперь прозрачным, и до Найла
впервые дошло, что ее можно сравнить с королевским троном, на котором
восседает Смертоносец-Повелитель в окружении придворных, правящего
совета города пауков. Каждый из этих советников - все самки - имел
строго отведенное место. Единственно кто присутствовал еще, не считая их
с Дравигом, это шесть пауков-самцов, выстроенных по обе стороны залы;
это, понимал он теперь, и есть подсудимые.
Едва внимание сосредоточилось на них, как стало ясно, что пятеро
здесь - из "низов", паучий эквивалент капрала. Смутьяном был шестой -
навроде капитана - считавшийся ближайшим другом Скорбо. Этот паук был
ниже и мельче остальных, хотя мощные лапы и челюсти выдавали недюжинную
силу. Найл с удивлением понял, что ни этот паук, ни остальные не имеют
имен - к чему они, когда сородича можно мгновенно узнать телепатическим
импульсом? Если при общении надо сослаться на того, кто отсутствует,
передается мысленный образ его сущности. Скорбо, Дравиг - все это имена,
присвоенные отдельным особям людьми в порядке исключения.
Изучая этого, шестого, Найл выяснил также, что любое имя здесь - это
нелепость. Паук, прибывший из дальней провинции за морем, был знатного
происхождения; их семейство там, в силу своего природного властолюбия,
считалось в каком-то смысле знатью. Здесь, в паучьем городе, спесивые
замашки провинциала вызывали у сородичей неприязнь, а над его малым
ростом еще и посмеивались. А так как у пауков почтительность стоит едва
ли не на первом месте насмешливое пренебрежение выработало в
"аристократе" драчливую заносчивость.
Скорбо в сравнении с ним был груб и туп, но неумеренное властолюбие
обеспечило ему здесь высокое положение, поэтому они вдвоем выгодно
дополняли друг друга. Заносчивость товарища Скорбо никогда не принимал,
поскольку сам был прирожденным служакой, для которого дисциплина превыше
всего, но души в нем не чаял за его знатное происхождение.
Как службисты оба они никогда не вызывали нареканий, но вот в
свободное от службы время находили удовольствие в том, что вылавливали и
мучили двуногих. Их не интересовали те, кто просто тучны и сочны, нет;
ловили именно таких, в ком есть определенная сила воли и сметка, кто так
или иначе склонен к лидерству. Этих они отслеживали с бесконечным
терпением, изучая все их передвижения и выжидая случая, когда можно
будет прыгнуть с высоты и сцапать добычу всеми восемью лапами. Это
порождало нестерпимое, дразнящее вожделение, удовольствие. Добыче
парализовывали голосовые связки, чтобы не могла кричать, но конечности
оставляли свободными, поскольку суть удовольствия состояла в том, что
жертва не дается. Чувствовать, как она, обезумевшая от ужаса, неистово
извивается, вызывало наслаждение, какое у людей ассоциируется разве что
с сексом. Затем жертву доставляли в освещенное помещение и играли с ней
там, как кошка с мышью. Одному человеку удалось даже выпрыгнуть с
верхнего этажа в надежде убиться, но Скорбо, выпустив шлейф паутины,
бросился следом и нагнал прежде, чем тот грянулся о тротуар (пауки
способны произвольно увеличивать и уменьшать скорость спуска!). Утянув
обратно, беднягу потом истязали несколько часов, пока тот не умер от
истощения и испуга. Его съели еще теплого.
Все это Найл усвоил за секунду, пока смотрел на капитана стражи - тот
уже сознался, а следовательно, информация была введена в умы сородичей.
Понял Найл и то, почему так потрясены и возмущены были Скорбо и его
товарищи, когда Смертоносец-Повелитель возвестил о примирении пауков и
людей. Их лишили удовольствия, ставшего желаннейшим и сладчайшим в
жизни, чего-то большего, чем еда и питье. Тем не менее Скорбо готов был
смириться с положением вещей: все же воля богини, и выбирать не
приходится. Смуту посеял "аристократ". Он и сам чтил волю богини, но
известие, что к двуногим надо относиться как к ровне, глубоко его
возмутило и наполнило горьким презрением.
Двуногие - гниды, предназначенные для одного: идти на корм паукам.
Богиня веками допускала убивать людей;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22