Антон Сухов почувствовал, как увлажнились глаза. Несколько слезинок
скатились по щекам. Стало тоскливо и страшно. Он жил в мире, который он
перестал понимать. Но заново понять не было никакого желания, потому что
внутренний голос подсказывал: это понимание только усилит фатальный страх.
Сухов плакал. Плакал во сне...

16
Рассказывают, что во время одной из своих депрессий
Вольдемар Ежур хотел повеситься, но в этот момент в кабине
наступила невесомость.
Он сказал, что придет в семь вечера, а пришел в пять. И пожалел, что
явился совершенно не вовремя. Зачем видеть то, что тебе известно и так,
что чувствуешь каждой клеточкой своего существа. Чувствуешь, но... Когда
Антон тронул ручку входной двери и понял, что дверь на замке, ему
подумалось: мог бы и погулять, на работе закончить кое-что, наконец
посидеть с друзьями или зайти к Гиате... Правда, при воспоминании о Гиате
Сухова передернуло.
Нажал кнопку сигнала, предвидя, что это лучше, чем открывать самому.
Ключи всегда имел с собой. За дверью тишина. Подождал. Сухов даже подумал,
что Вероники, возможно, нет дома. Но не успел он достать ключи, как
щелкнул замок.
- Это ты, Антон? Привет! Как хорошо, что вернулся так рано. А мы
здесь скучаем.
- С кем это ты скучаешь?
- Иван зашел. Он сумел достать нам рыбок. Просто ужас, какими
жестокими растут дети! Не так ли, Антон?
Сухов промолчал, переступил порог.
- У тебя ничего нет вкусненького? - тихо спросила жена. - Даже
неловко перед человеком. Хотя бы бутылочка "Колы".
- Обойдется. Привет, Иван. Как жизнь?
- Привет. Хлопотно, но все в порядке. Вот достал новых рыбок.
Пришлось побегать, Антон. Но это пустяки. Посмотри, какие красавицы. Тоже
натуральные, как и те, что сдохли у тебя.
- С меня причитается! - галантно улыбнулся Сухов, сдерживая себя. Ему
не нравилось в Иване все: и лицо, и тембр голоса, и взгляд. Но...
"Сдержанность - залог мудрости. Кто это сказал? Когда-то слышал или
читал. Сдержанность..."
- О чем ты говоришь, Антон?! Когда ты лечил меня, не думал же я, чем
буду обязан тебе.
"Я лечил его. Действительно. Но я и тогда прекрасно понимал, что лечу
вполне здорового человека. Дело в том, что тогда я был рад каждому
пациенту, а Иван... Какая противная физиономия. Тонкие усики, как два
червяка под носом. Иван, надо отдать ему должное, обеспечил мне успех,
иными словами - карьеру. И за это я должен платить сдержанностью? Как
хочется сказать что-нибудь дерзкое, даже ударить наотмашь. Или во мне
заговорила архаичная ревность? Ведь мы с Вероникой давно уже чужие, и
потому мне абсолютно все равно, с кем она... Как там у Сандра? "И теперь
никогда не испытать вам волнующего до безумия трепетного желания вновь
ощутить таинство самого простого прикосновения. Никогда. Уже никогда.
Никакая имитация заботы, интеллигентности, рассудительности не в силах
оживить то старое фото, на котором вы стоите красивые и молодые, когда
можно было вам поверить и даже доверять тот трепетный огонь, сближавший
вас, который вдруг потух..." Что от моей любви осталось? И кому нужна моя
ревность?"
- А сейчас ты почему-то говоришь о чем-то причитающемся, Антон, -
Иван непринужденно улыбнулся. - Это я твой вечный должник. Ты сделал меня
здоровым человеком.
- Пустое, - отмахнулся Сухов.
"Он противен мне, как тот нарисованный маргон... А не маргон ли он?"
- кольнула коварная болезненная мысль.
- Ты устал, Антон? Сложные операции?
"Сколько сочувствия в голосе Вероники".
- Сложные, - вяло подтвердил Антон и уселся в кресло напротив
аквариума.
- Тебе нравятся новые рыбки? - Вероника положила ему руку на плечо, и
Сухов вздрогнул, ему захотелось отстраниться. Но вида не подал.
"Зачем выказывать характер? Они лишь посмеются надо мной в душе.
Вероника как-то сказала: "А разве посещения Ивана как-то сказываются на
наших с тобой отношениях?" И то верно. У покойников глубокий сон. Лучше
сидеть, отдыхая, и вспоминать стихи Сандра. "И пролетают самолеты, далекие
серебристые сверчки, а мы, как сказочные гномики, за окнами своих убежищ
смеемся, плачем, и вот так как будто незаметно пролетает жизнь
гномиков-волшебников... Над нами - самолеты, и небо, и звезды, а уж выше -
никого, а над "никем" - снова мы, разводим руки, как крылья..."
- Красивые рыбки. Правда, Антон?
- Да.
- А вот у этой великолепный хвост. Роскошный. Спасибо, Иван. Я... Мы
тебе очень признательны.

17
В мире есть вещи, которые понимаются
лишь однозначно.
Председатель жилищного совета поднял взгляд и долго смотрел в глаза
Сухова-старшего, как бы желая найти в них что-то недоговоренное, скрытое.
Казалось, что у Платона Николаевича к ученому некоторое предубеждение.
- В определенном смысле я могу вас понять. Ваше удивление и ваш
интерес... Дело в том, что я знаком с Гиатой.
- Вы давно ее знаете? - спросил Сухов.
- Сравнительно недавно. Но, надеюсь, вы согласитесь со мной, что для
того, чтобы по-настоящему узнать человека... Одним словом, хочу сказать,
что не обязательно пуд соли есть всю жизнь. Не так ли?
- Так вы согласны со мной, что Гиата Бнос - человек очень...
- Очень странный она человек, - решительно перебил его Платон
Николаевич. - С этим просто нельзя не согласиться. Но, впрочем, у вас
гораздо большие возможности, - утомленно произнес председатель жилсовета.
- Поэтому вам, простите, больше оснований утверждать - больная она или
здоровая. А я, увольте, в вундеркиндах не разбираюсь.
Чеканя каждое слово, Сухов-старший заявил:
- Нет, думаю, она не больная, ибо больных людей председатели
жилсоветов не боятся.
- Вы ошибаетесь. Я не боюсь ее. Но мне, честно говоря, трудно
определить свое отношение к Гиате Бнос.
- Почему?
Но что мог ответить Платон Николаевич? Рассказать, как Гиата пришла к
нему в первый раз? Пришла домой. Рассказать, как он зачарованно любовался
ее золотистыми волосами, стекавшими волнистыми ручьями на плечи? О
пьянящем аромате ее тела? О ее огромных колдовских глазах?..
- Понимаете ли, жизнь меня научила, что не следует быть слишком
категоричным в своих утверждениях. По крайней мере, не стоит торопиться
высказывать их категорично.
- Поверьте, я пришел к вам не сгоряча. Надеюсь, вы это понимаете.
- Да. Но поймите и меня - я ее не боюсь. Все значительно сложнее. В
конце концов, она очень интересная, сказал бы, даже привлекательная
женщина.
Микола Сухов неожиданно для самого себя рассмеялся. Он никак не
ожидал, что беседа перейдет на тему об отношениях между мужчиной и
женщиной.
- Простите, но мне... сложно сейчас говорить...
- А от вас никто этого не требует! - воскликнул Сухов. - И меня ни в
коей мере сейчас не интересуют ваши отношения с Гиатой Бнос. Я пришел не
лично к вам, а к председателю жилищного совета и требую серьезного
разговора.
- Вы напрасно горячитесь. Вас удивляют ее эксперименты?
- Да. И все ее поведение, мне многое рассказывали. И то, в частности,
что она вселилась в помещение трагически погибшей старой женщины. С вашей
помощью вселилась. Очень быстро вселилась. И все основания имею
подозревать, что смерть той женщины не была случайной. Скажите, кому нужны
"научные эксперименты" Гиаты? Представляют ли они хоть малейшую ценность
для науки? Вы можете мне это объяснить? Знаете ли вы это?
- Человек хочет иметь кабинет для научной деятельности. А она, Гиата
Бнос, для меня не просто житель нашего города, она как
акселерат-вундеркинд требует от меня особого внимания, ведь ей всего три с
половиной года от рождения! Представляете? Так что же вы от меня хотите?
Три года, а она уже не только вполне взрослая и красивая женщина, но и
личность, она увлечена научными поисками. Я понимаю, вся эта акселерация
может привести к очень грустным последствиям, но я не видел и не вижу
никаких оснований отказать ей в желании иметь собственную лабораторию. А
поинтересоваться, должно быть, и вправду стоит... Давайте создадим
квалифицированную комиссию, и пускай она займется серьезным анализом
деятельности Гиаты.
Пауза затянулась. Сухову стало стыдно. Он не знал и впервые услышал,
что не только Серафим Гиаты, но и она сама - акселераты-вундеркинды.

18
Ты помнишь ночь? Ночь зарождения амебы...
Сказать определенно, что он услышал какой-либо звук, Антон Сухов не
мог. Ему лишь показалось, что донесся входной сигнал, и настолько
явственно, что Антон поднялся из-за стола, дочитывая абзац в монографии
"Особенности биохимических реакций у хирургических больных при длительном
режиме искусственного дыхания". Работу эту Антон читал не впервые, находя
каждый раз что-нибудь новое и интересное для себя, а когда не находил,
довольствовался тем, что ему хочется найти свежую мысль в новейшем и очень
серьезном исследовании. Однако ощущение того, что кто-то вот-вот вновь
включит сигнал, ощущение, что кто-то стоит у двери его квартиры, было
настолько реальным, назойливым, что Сухов все же подошел к входной двери,
но открывать не спешил.
Он с неудовлетворением взглянул на себя в зеркало. Ночь. Поздняя
ночь. Дети и жена спят. Все нормальные люди давно спят. Нормальным людям
ничего не мерещится. Он довольно долго стоял, думая о своем,
научно-методическом. Но вот Антон осторожно приоткрыл дверь и выглянул.
Никого. Определенно - никого. Да разве могло быть иначе? Пора отдыхать.
Нужно вообще сменить режим жизни. Явное переутомление.
Он уже закрывал дверь, когда послышалось тихое повизгивание. Опустил
взгляд - щенок. Маленький рыжий щенок. Беспомощное живое существо.
Сухов колебался - зачем им щенок? Лишние хлопоты. Дети ухаживать не
будут, им только бы поиграть. А у него и Вероники времени нет.
Щенок опять заскулил - жалобно, настойчиво.
Антон, ни о чем больше не думая, наклонился и взял в руки маленький
лохматый клубочек. Щенок поднял на него мордочку, высунув красненький
язычок, причмокнул, благодарно уставился.
- Откуда ты такой?
Щенок как-то не по-собачьи пискнул.
- Как же тебя назвать? Рыжиком или... просто Приблудой?
- Тяв-ав!
- О, да ты уже с характером, - улыбнулся Антон.
Он внес песика в свою комнату, постелил на полу в уголке свой старый
плащ, поставил рядом мисочку, накрошил хлеба и полил вчерашним бульоном.
- Спать, дружок, спать! Весь завтрашний день я буду занят, и куда мне
тебя утром девать, просто ума не приложу. Но ничего, что-нибудь придумаем.
Правда же, Рыжик? Правда, Приблуда? - погладил песика за ухом. - Спать.
Говорят, что утро вечера мудреней.
Щенок слушал все, что говорил Антон, будто бы понимал каждое слово.
Он, подняв мордочку, преданно и внимательно смотрел, готовый подчиниться
любому приказу.
- Хочешь есть?
Приблуда подполз ближе к мисочке, полакал немножко, а потом вновь
поднял взгляд, словно спрашивая: можно есть еще или нельзя?
Сухов с улыбкой смотрел на него. Затем нашел тюбик с пастой "Уни".
Собачке паста понравилась.
- Смешной ты, Приблуда. Такой комичный. Ну, спать!
- Тяв-ав! Ав!
А утром Антон с удивлением заметил, что щенок заметно вырос за ночь.
Бросилось в глаза и то, что цвет шерсти заметно посветлел, стал уже не
рыжим, а соломенно-желтым. (Таким был и Антон в детстве. Мама
рассказывала.) И продолговатые черты собачьей мордочки вроде притупились.
Однако в первое утро Сухов только удивился своим наблюдениям, объяснив все
переутомлением и буйной фантазией.
Он налил воды в мисочку, попросил Веронику, которая выходила на
работу обычно чуть позднее, чтобы не сердилась за то, что взял Приблуду в
дом. Жаль стало живое существо. И детям будет радость. Вероника, к
удивлению Антона, не возмутилась и восприняла появление Приблуды
просветленным, кротким взглядом.
- Такой милый песик. Он будет скучать, пока никого не будет дома. Но
мы как-нибудь все устроим. Правда, Антон?
Во взгляде Вероники - тепло и покладистость. Как в прежние времена.
Правда, взгляд ее сейчас был обращен не на Антона, а на щенка, тем не
менее всплыло в памяти давнее, волнующее. Захлестнула на миг томительная
нега. И все же Сухов встрепенулся и с металлическими нотками в голосе
проворчал:
- Мне пора бежать. А ты не обижай Приблуду. Я постараюсь сегодня
прийти пораньше. Если удастся.
Вероника оставила его слова без внимания. Склонилась над рыжеватым
щенком, ласкала его. Антону даже захотелось самому стать таким же рыжим,
лохматым и бездомным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17