Мысль Марджори казалась им совершенно неожиданной. В этот вечер много говорилось о том, каким станет будущее. А вот представить себе прошлое в качестве чего-то живущего, движущегося и изменяющегося, так же как настоящее…
Неловкость прошла, и Марджори вернулась на кухню. Через некоторое время она вновь появилась в гостиной, предлагая не один, а сразу три вида десерта. Когда она поставила на стол главное блюдо — меренги с малиной и ; взбитыми сливками, — раздалось всеобщее “ах!”. Затем последовали клубничный мусс и большая стеклянная ваза, в которой лежали красиво украшенные куски бисквита, пропитанного хересом и залитого взбитыми сливками. — Марджори — это уже чересчур, — запротестовал Джеймс.
Джон расплывался в улыбке, слушая, как гости нахваливали его жену. Даже Джейн попробовала два вида десерта, хотя и отказалась от бисквита.
— Мне кажется, — под общий смех изрек Грэг — что сладости — заменитель секса у англичан.
После десерта гости придвинулись к камину. Марджори, готовя кофе, чувствовала, как спадает ее напряжение. По мере того как темнело, в комнате становилось прохладнее, и Марджори зажгла спиртовку, чтобы подогреть чашки. В камине уютно трещал огонь, отбрасывая на ковер малиновые блики.
— Я знаю, что кофе покажется вам вкусным, но я советую облагородить его ликером, — предложила она. — Кто будет пить? У нас есть “Драмуйе”, “Контро” и “Марнье” — все настоящее, промышленного изготовления.
Марджори испытала огромное облегчение, когда ужин подошел к концу — ее миссия успешно завершилась. На улице поднялся ветер, она видела, как за окнами качаются ветви сосен, в комнате же сохранялся оазис света, тепла, надежности.
Как будто читая ее мысли, Джейн тихо процитировала:
«На башенных часах пробило три. А есть ли мед для чая? Говори!»
"Они все сильно преувеличивают, — подумала Марджори. — Особенно пресса. В конце концов история — это не что иное, как цепь кризисов, и пока человечество сумело их пережить. Я знаю, что Джон тревожится, но фактически все не так уж изменилось”.
Глава 6
25 сентября 1962 года
Гордон Бернстайн нарочито медленно положил карандаш. Он держал его между большим и указательным пальцами и смотрел, как дрожит в воздухе кончик. Это самый безошибочный тест: по мере того как карандаш приближался к поверхности стола с покрытием из формики, дрожь в руке становилась ритмичной — “тик-тик-тик”. Как бы сильно он ни старался от нее избавиться, но дрожь не унималась. Когда Гордон начинал прислушиваться, то казалось, что мерное “тик-тик-тик” стало звучать еще громче, даже заглушая привычный шум форвакуумных насосов.
Он изо всех сил стукнул карандашом по столу. В формике образовалось отверстие, грифель сломался, деревянная оболочка и желтая окраска карандаша растрескались.
— Эй, — окликнул его кто-то. Гордон вздрогнул. Рядом с ним стоял Альберт Купер. “Интересно, давно ли он тут торчит?” — подумал Гордон.
— Э-э, я проверял, что происходит у доктора Грундкинда, — сказал Купер, стараясь не смотреть на сломанный карандаш. — У него отключено все оборудование.
— Вы все лично осмотрели? — спросил Гордон тонким, с присвистом голосом. Чувствовалось, что он изо всех сил старается держать себя в руках.
— Да-а, они даже устали от того, что я крутился там, — как-то робко произнес Купер. — На этот раз они отключили всю аппаратуру, которая висела у них на стенах.
Гордон молча кивнул.
— Вообще-то я так и думал, что это случится.
— Что вы хотите сказать? — спросил Гордон, не повышая голоса.
— Ну, смотрите, мы занимаемся устранением шумов четвертый день или сколько там…
— Ну и что?
— Мы зашли в тупик.
— Почему?
— Низкотемпературная группа профессора Грундкинда оставалась последним кандидатом в нашем списке. Мы заставили отключиться всех в этом здании.
— Точно.
— Значит, эти шумы возникают не в результате наводок от них.
— Да.
— И мы знаем, что они не проникают к нам извне.
— Мелкая металлическая сетка, которой мы экранировали аппаратуру, гарантирует это. — Гордон кивнул в сторону экрана из густой металлической сетки, который опоясывал весь узел магнитной установки. — Эта сетка должна защищать от паразитных сигналов.
— Да-а. Значит, неполадки в нашей электронике?
— Отнюдь.
— Почему? — теряя терпение, спросил Купер. — Черт, может, это “Хьюлетт-Паккард” нам втирает очки, а?
— Мы сами проверяли всю установку.
— Но так должно быть.
— Нет, — со скрытой энергией сжатой пружины ответил Гордон. — Нет, это еще что-то. — Он схватил пачку листов в прямоугольных координатах, вышедших из-под пера самописца. — Я записывал в течение двух часов. Посмотрите.
Купер проглядел расчерченные в красную клетку листы.
— Да, это выглядит не так шумно. Я хочу сказать, что шумы стали более упорядоченными, пики в них возникают регулярно.
— Я настроил систему. Увеличил разрешающую способность.
— Ну и что? Это все равно шумы, — сказал Купер раздраженно.
— Нет, это не шумы.
— А что же это?
— Посмотрите на пики, которые я выделил из общего хаоса. Видите, как они отстоят друг от друга?
Купер разложил листы с записями на столе. Немного погодя он сказал:
— Подождите.., такое впечатление, что между ними возникают только два интервала, отличающиеся друг от друга.
Гордон энергично кивнул:
— Правильно, именно это я и заметил. То, что мы видим, — это множество фоновых шумов. Будь я проклят, если знаю, откуда они берутся. А в верхней части находятся эти регулярные пики.
— Как вам удалось получить эти кривые?
— Применил блокирующий коррелятор, чтобы уменьшить настоящие шумы. А вот эта структура и расстояния между пиками, вероятно, присутствовали здесь всегда.
— Просто мы никогда тщательно не рассматривали все это.
— Мы считали это отбросами, а зачем изучать отбросы? Глупо. — Гордон покачал головой, сердито улыбаясь. Купер уставился в пространство, наморщив лоб.
— До меня что-то не доходит. Какое отношение имеют эти импульсы к ядерному резонансу?
— Не знаю. Может быть, никакого.
— Но, черт возьми, эксперимент поставлен именно для него! Я измеряю пики ядерного резонанса, когда мы опрокидываем спины атомных ядер. Эти импульсы…
— Это не резонансы. Во всяком случае, насколько я понимаю. Вернее, это не просто пики резонансов… Одну минутку!
Гордон внимательно всматривался в кривые, записанные в прямоугольных координатах. Левой рукой он рассеянно крутил пуговицы своей голубой, изрядно помятой рубашки.
— Я не думаю, что здесь проявляется какой-то эффект, зависящий от частоты.
— Но ведь именно это мы и регистрируем — интенсивность получаемых сигналов в зависимости от частоты, при которой эти сигналы появляются.
— Да, но такие измерения предполагают ровный, устойчивый режим процесса.
— Это так.
— Кто сказал? Предположим, что шумы возникают всплесками.
— А почему они должны быть такими?
— Черт побери! — Гордон стукнул кулаком по столу так, что сломанный карандаш отлетел куда-то в сторону. — Попробуйте составить об этом свое мнение. Почему каждый студент требует, чтобы ему все разжевали и в рот положили?
— Ну хорошо. — Купер слегка прищурился.
Гордон видел, что парень слишком устал, чтобы думать о чем-либо серьезно. Вообще он сам здорово утомился. Они долбили эту кошмарную проблему в течение многих дней, недосыпали, питались в грязных забегаловках. Черт, он даже не выходил на берег, чтобы пробежаться трусцой. И почти не видел в эти дни Пенни. Она сказала что-то резкое и обидное ему вчера вечером перед сном, но его усталый мозг не отреагировал. Гордон вспомнил об этом только утром. Придется по возвращении домой налаживать отношения. Если он вообще вернется домой, потому что, будь он проклят, если сдастся, ему не разгадать эту загадку.
— А что, если попробовать иначе? — прервал Купер размышления Гордона. — Предположим, мы наблюдаем входной сигнал, зависящий от времени, то есть изменяющийся, как вы сказали, уже несколько дней. Может быть, как раз входной сигнал и поступал, а мы искали источник шумов. Перо самописца движется с постоянной скоростью по бумаге, так?
Гордон кивнул.
— Значит, — продолжал Купер, — эти сигналы располагаются через сантиметр друг от друга, а потом оказывается, что два пика расположены на расстоянии в полсантиметра друг от друга. Потом снова интервал в один сантиметр, а затем три интервала по полсантиметра, ну и так далее.
Гордон вдруг понял, куда он клонит, но решил дать Куперу закончить свою мысль.
— Поэтому эти сигналы поступают к нам с изменением интервалов по времени, а не по частоте.
Гордон кивнул. Теперь, когда он смотрел на пики и провалы, регистрируемые самописцем, это казалось совершенно очевидным.
— Какие-то сигналы поступают всплесками по всему спектру частот, который мы изучаем. — Он сжал губы. — Сначала с длинными интервалами между ними, потом — с короткими.
— Правильно, — с энтузиазмом поддержал Купер. — Именно так.
— Длинные интервалы, короткие интервалы… Длинные, короткие, длинные, короткие… Это похоже…
— ..на какой-то чертов код, — закончил его мысль Купер. Он вытер рот тыльной стороной ладони и опять уставился на записи.
— Вы знаете азбуку Морзе? — тихо спросил Гордон. — Я не знаю.
— Ну, пожалуй. Я изучал ее еще мальчишкой.
— Давайте разложим эти листы в том порядке, в каком я регистрировал данные. — Гордон вскочил, в нем снова бурлила энергия. Он подобрал с пола сломанный карандаш, вставил его в точилку и повернул ручку. Точилка издала скрипучий, режущий звук.
Когда Исаак Лакин входил в лабораторию ядерных резонансов, даже случайный посетитель сразу понимал, что эта лаборатория принадлежит ему. Конечно, почти все оборудование оплачивал Национальный научный фонд, за исключением полученной от ведомства военно-морского флота электронной аппаратуры, относящейся к излишкам военного имущества. Огромный плоскостной магнит принадлежал Калифорнийскому университету по решению спонсора. Однако, если рассматривать этот вопрос практически, следовало признать, что хозяином лаборатории являлся все-таки Исаак Лакин. Десять лет плодотворной работы в Массачусетском технологическом институте создали ему солидную репутацию, в его исследованиях время от времени прорывались искорки настоящего вдохновения. Оттуда он перешел в фирму “Дженерал Электрик”, а затем в “Белл Лабораториз”, причем с каждым новым местом работы он поднимался на следующую ступеньку. Когда Калифорнийский университет начал создавать новый учебно-научный комплекс на базе Института океанологии Скриппса, одной из первых его “находок” стал Лакин. У него оставались большие связи в Вашингтоне, благодаря которым он достал приличную сумму денег на приобретение оборудования и помещения для лаборатории, и кое-что даже осталось для создания вакансий младшим научным сотрудникам. Одну из этих вакансий и занял Гордон, однако сразу же отношения между Лакином и Гордоном не сложились. Когда Лакин приходил в лабораторию Гордона, он всегда замечал какой-нибудь беспорядок: моток провода, о который он чуть не споткнулся, или плохо закрытый дьюар — в общем, ему на глаза обязательно попадалось что-нибудь, отчего у него портилось настроение.
Лакин кивнул Куперу, пробормотал что-то в ответ на приветствие Гордона и принялся рыскать глазами по лаборатории. Гордон быстро перечислил ему все меры, предпринятые для ликвидации шумов. Лакин кивал, затем слабо улыбнулся, когда Купер подробно поведал о неделях, которые ушли на поиски источника шумов. Пока Купер рассказывал, Лакин обходил лабораторию, дотрагиваясь до кнопок, осматривая схему.
— Эти концы перепутаны, — заявил он, держа в руках проводники с пружинными зажимами.
— А мы этим устройством все равно не пользуемся, — мягко заметил Гордон.
Лакин внимательно рассмотрел схему, выполненную Купером, порекомендовал, как собрать ее получше, и пошел дальше. Купер сопровождал его по всей лаборатории. Для Купера описание эксперимента походило на инструкцию по сборке-разборке ружья в полевых условиях — каждая деталь должна занимать свое место, и каждая деталь необходима. Он, конечно же, хороший и исполнительный работник, однако Гордон видел, что ему не хватает самого главного — умения уловить суть и рассказывать только о ней. Но, в конечном счете, именно поэтому Купер — студент, а Лакин — профессор.
Лакин повернул ручку переключателя, посмотрел на кривые, танцующие на дисплее осциллоскопа, и сказал:
— У вас что-то неладное с настройкой.
В течение нескольких минут Купер выяснил причину неполадки и устранил неисправность. Лакин одобрительно кивнул. Гордон почувствовал, как у него перехватило дыхание, будто проверяли не Купера, а его.
— Ну что ж, хорошо, — сказал наконец Лакин. — Каковы же результаты?
Теперь настала очередь Гордона. Он принялся излагать свои идеи, сопровождая их пояснениями на доске и демонстрацией данных дисплеев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Неловкость прошла, и Марджори вернулась на кухню. Через некоторое время она вновь появилась в гостиной, предлагая не один, а сразу три вида десерта. Когда она поставила на стол главное блюдо — меренги с малиной и ; взбитыми сливками, — раздалось всеобщее “ах!”. Затем последовали клубничный мусс и большая стеклянная ваза, в которой лежали красиво украшенные куски бисквита, пропитанного хересом и залитого взбитыми сливками. — Марджори — это уже чересчур, — запротестовал Джеймс.
Джон расплывался в улыбке, слушая, как гости нахваливали его жену. Даже Джейн попробовала два вида десерта, хотя и отказалась от бисквита.
— Мне кажется, — под общий смех изрек Грэг — что сладости — заменитель секса у англичан.
После десерта гости придвинулись к камину. Марджори, готовя кофе, чувствовала, как спадает ее напряжение. По мере того как темнело, в комнате становилось прохладнее, и Марджори зажгла спиртовку, чтобы подогреть чашки. В камине уютно трещал огонь, отбрасывая на ковер малиновые блики.
— Я знаю, что кофе покажется вам вкусным, но я советую облагородить его ликером, — предложила она. — Кто будет пить? У нас есть “Драмуйе”, “Контро” и “Марнье” — все настоящее, промышленного изготовления.
Марджори испытала огромное облегчение, когда ужин подошел к концу — ее миссия успешно завершилась. На улице поднялся ветер, она видела, как за окнами качаются ветви сосен, в комнате же сохранялся оазис света, тепла, надежности.
Как будто читая ее мысли, Джейн тихо процитировала:
«На башенных часах пробило три. А есть ли мед для чая? Говори!»
"Они все сильно преувеличивают, — подумала Марджори. — Особенно пресса. В конце концов история — это не что иное, как цепь кризисов, и пока человечество сумело их пережить. Я знаю, что Джон тревожится, но фактически все не так уж изменилось”.
Глава 6
25 сентября 1962 года
Гордон Бернстайн нарочито медленно положил карандаш. Он держал его между большим и указательным пальцами и смотрел, как дрожит в воздухе кончик. Это самый безошибочный тест: по мере того как карандаш приближался к поверхности стола с покрытием из формики, дрожь в руке становилась ритмичной — “тик-тик-тик”. Как бы сильно он ни старался от нее избавиться, но дрожь не унималась. Когда Гордон начинал прислушиваться, то казалось, что мерное “тик-тик-тик” стало звучать еще громче, даже заглушая привычный шум форвакуумных насосов.
Он изо всех сил стукнул карандашом по столу. В формике образовалось отверстие, грифель сломался, деревянная оболочка и желтая окраска карандаша растрескались.
— Эй, — окликнул его кто-то. Гордон вздрогнул. Рядом с ним стоял Альберт Купер. “Интересно, давно ли он тут торчит?” — подумал Гордон.
— Э-э, я проверял, что происходит у доктора Грундкинда, — сказал Купер, стараясь не смотреть на сломанный карандаш. — У него отключено все оборудование.
— Вы все лично осмотрели? — спросил Гордон тонким, с присвистом голосом. Чувствовалось, что он изо всех сил старается держать себя в руках.
— Да-а, они даже устали от того, что я крутился там, — как-то робко произнес Купер. — На этот раз они отключили всю аппаратуру, которая висела у них на стенах.
Гордон молча кивнул.
— Вообще-то я так и думал, что это случится.
— Что вы хотите сказать? — спросил Гордон, не повышая голоса.
— Ну, смотрите, мы занимаемся устранением шумов четвертый день или сколько там…
— Ну и что?
— Мы зашли в тупик.
— Почему?
— Низкотемпературная группа профессора Грундкинда оставалась последним кандидатом в нашем списке. Мы заставили отключиться всех в этом здании.
— Точно.
— Значит, эти шумы возникают не в результате наводок от них.
— Да.
— И мы знаем, что они не проникают к нам извне.
— Мелкая металлическая сетка, которой мы экранировали аппаратуру, гарантирует это. — Гордон кивнул в сторону экрана из густой металлической сетки, который опоясывал весь узел магнитной установки. — Эта сетка должна защищать от паразитных сигналов.
— Да-а. Значит, неполадки в нашей электронике?
— Отнюдь.
— Почему? — теряя терпение, спросил Купер. — Черт, может, это “Хьюлетт-Паккард” нам втирает очки, а?
— Мы сами проверяли всю установку.
— Но так должно быть.
— Нет, — со скрытой энергией сжатой пружины ответил Гордон. — Нет, это еще что-то. — Он схватил пачку листов в прямоугольных координатах, вышедших из-под пера самописца. — Я записывал в течение двух часов. Посмотрите.
Купер проглядел расчерченные в красную клетку листы.
— Да, это выглядит не так шумно. Я хочу сказать, что шумы стали более упорядоченными, пики в них возникают регулярно.
— Я настроил систему. Увеличил разрешающую способность.
— Ну и что? Это все равно шумы, — сказал Купер раздраженно.
— Нет, это не шумы.
— А что же это?
— Посмотрите на пики, которые я выделил из общего хаоса. Видите, как они отстоят друг от друга?
Купер разложил листы с записями на столе. Немного погодя он сказал:
— Подождите.., такое впечатление, что между ними возникают только два интервала, отличающиеся друг от друга.
Гордон энергично кивнул:
— Правильно, именно это я и заметил. То, что мы видим, — это множество фоновых шумов. Будь я проклят, если знаю, откуда они берутся. А в верхней части находятся эти регулярные пики.
— Как вам удалось получить эти кривые?
— Применил блокирующий коррелятор, чтобы уменьшить настоящие шумы. А вот эта структура и расстояния между пиками, вероятно, присутствовали здесь всегда.
— Просто мы никогда тщательно не рассматривали все это.
— Мы считали это отбросами, а зачем изучать отбросы? Глупо. — Гордон покачал головой, сердито улыбаясь. Купер уставился в пространство, наморщив лоб.
— До меня что-то не доходит. Какое отношение имеют эти импульсы к ядерному резонансу?
— Не знаю. Может быть, никакого.
— Но, черт возьми, эксперимент поставлен именно для него! Я измеряю пики ядерного резонанса, когда мы опрокидываем спины атомных ядер. Эти импульсы…
— Это не резонансы. Во всяком случае, насколько я понимаю. Вернее, это не просто пики резонансов… Одну минутку!
Гордон внимательно всматривался в кривые, записанные в прямоугольных координатах. Левой рукой он рассеянно крутил пуговицы своей голубой, изрядно помятой рубашки.
— Я не думаю, что здесь проявляется какой-то эффект, зависящий от частоты.
— Но ведь именно это мы и регистрируем — интенсивность получаемых сигналов в зависимости от частоты, при которой эти сигналы появляются.
— Да, но такие измерения предполагают ровный, устойчивый режим процесса.
— Это так.
— Кто сказал? Предположим, что шумы возникают всплесками.
— А почему они должны быть такими?
— Черт побери! — Гордон стукнул кулаком по столу так, что сломанный карандаш отлетел куда-то в сторону. — Попробуйте составить об этом свое мнение. Почему каждый студент требует, чтобы ему все разжевали и в рот положили?
— Ну хорошо. — Купер слегка прищурился.
Гордон видел, что парень слишком устал, чтобы думать о чем-либо серьезно. Вообще он сам здорово утомился. Они долбили эту кошмарную проблему в течение многих дней, недосыпали, питались в грязных забегаловках. Черт, он даже не выходил на берег, чтобы пробежаться трусцой. И почти не видел в эти дни Пенни. Она сказала что-то резкое и обидное ему вчера вечером перед сном, но его усталый мозг не отреагировал. Гордон вспомнил об этом только утром. Придется по возвращении домой налаживать отношения. Если он вообще вернется домой, потому что, будь он проклят, если сдастся, ему не разгадать эту загадку.
— А что, если попробовать иначе? — прервал Купер размышления Гордона. — Предположим, мы наблюдаем входной сигнал, зависящий от времени, то есть изменяющийся, как вы сказали, уже несколько дней. Может быть, как раз входной сигнал и поступал, а мы искали источник шумов. Перо самописца движется с постоянной скоростью по бумаге, так?
Гордон кивнул.
— Значит, — продолжал Купер, — эти сигналы располагаются через сантиметр друг от друга, а потом оказывается, что два пика расположены на расстоянии в полсантиметра друг от друга. Потом снова интервал в один сантиметр, а затем три интервала по полсантиметра, ну и так далее.
Гордон вдруг понял, куда он клонит, но решил дать Куперу закончить свою мысль.
— Поэтому эти сигналы поступают к нам с изменением интервалов по времени, а не по частоте.
Гордон кивнул. Теперь, когда он смотрел на пики и провалы, регистрируемые самописцем, это казалось совершенно очевидным.
— Какие-то сигналы поступают всплесками по всему спектру частот, который мы изучаем. — Он сжал губы. — Сначала с длинными интервалами между ними, потом — с короткими.
— Правильно, — с энтузиазмом поддержал Купер. — Именно так.
— Длинные интервалы, короткие интервалы… Длинные, короткие, длинные, короткие… Это похоже…
— ..на какой-то чертов код, — закончил его мысль Купер. Он вытер рот тыльной стороной ладони и опять уставился на записи.
— Вы знаете азбуку Морзе? — тихо спросил Гордон. — Я не знаю.
— Ну, пожалуй. Я изучал ее еще мальчишкой.
— Давайте разложим эти листы в том порядке, в каком я регистрировал данные. — Гордон вскочил, в нем снова бурлила энергия. Он подобрал с пола сломанный карандаш, вставил его в точилку и повернул ручку. Точилка издала скрипучий, режущий звук.
Когда Исаак Лакин входил в лабораторию ядерных резонансов, даже случайный посетитель сразу понимал, что эта лаборатория принадлежит ему. Конечно, почти все оборудование оплачивал Национальный научный фонд, за исключением полученной от ведомства военно-морского флота электронной аппаратуры, относящейся к излишкам военного имущества. Огромный плоскостной магнит принадлежал Калифорнийскому университету по решению спонсора. Однако, если рассматривать этот вопрос практически, следовало признать, что хозяином лаборатории являлся все-таки Исаак Лакин. Десять лет плодотворной работы в Массачусетском технологическом институте создали ему солидную репутацию, в его исследованиях время от времени прорывались искорки настоящего вдохновения. Оттуда он перешел в фирму “Дженерал Электрик”, а затем в “Белл Лабораториз”, причем с каждым новым местом работы он поднимался на следующую ступеньку. Когда Калифорнийский университет начал создавать новый учебно-научный комплекс на базе Института океанологии Скриппса, одной из первых его “находок” стал Лакин. У него оставались большие связи в Вашингтоне, благодаря которым он достал приличную сумму денег на приобретение оборудования и помещения для лаборатории, и кое-что даже осталось для создания вакансий младшим научным сотрудникам. Одну из этих вакансий и занял Гордон, однако сразу же отношения между Лакином и Гордоном не сложились. Когда Лакин приходил в лабораторию Гордона, он всегда замечал какой-нибудь беспорядок: моток провода, о который он чуть не споткнулся, или плохо закрытый дьюар — в общем, ему на глаза обязательно попадалось что-нибудь, отчего у него портилось настроение.
Лакин кивнул Куперу, пробормотал что-то в ответ на приветствие Гордона и принялся рыскать глазами по лаборатории. Гордон быстро перечислил ему все меры, предпринятые для ликвидации шумов. Лакин кивал, затем слабо улыбнулся, когда Купер подробно поведал о неделях, которые ушли на поиски источника шумов. Пока Купер рассказывал, Лакин обходил лабораторию, дотрагиваясь до кнопок, осматривая схему.
— Эти концы перепутаны, — заявил он, держа в руках проводники с пружинными зажимами.
— А мы этим устройством все равно не пользуемся, — мягко заметил Гордон.
Лакин внимательно рассмотрел схему, выполненную Купером, порекомендовал, как собрать ее получше, и пошел дальше. Купер сопровождал его по всей лаборатории. Для Купера описание эксперимента походило на инструкцию по сборке-разборке ружья в полевых условиях — каждая деталь должна занимать свое место, и каждая деталь необходима. Он, конечно же, хороший и исполнительный работник, однако Гордон видел, что ему не хватает самого главного — умения уловить суть и рассказывать только о ней. Но, в конечном счете, именно поэтому Купер — студент, а Лакин — профессор.
Лакин повернул ручку переключателя, посмотрел на кривые, танцующие на дисплее осциллоскопа, и сказал:
— У вас что-то неладное с настройкой.
В течение нескольких минут Купер выяснил причину неполадки и устранил неисправность. Лакин одобрительно кивнул. Гордон почувствовал, как у него перехватило дыхание, будто проверяли не Купера, а его.
— Ну что ж, хорошо, — сказал наконец Лакин. — Каковы же результаты?
Теперь настала очередь Гордона. Он принялся излагать свои идеи, сопровождая их пояснениями на доске и демонстрацией данных дисплеев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54