— Я понимаю. Это для максимального облегчения расшифровки послания.
— Черт возьми! — Ренфрю неожиданно выпрямился и прекратил стучать. — Уровень шумов снова увеличился.
Маркхем склонился к экрану осциллоскопа. След луча на экране прыгал и танцевал: действительно какое-то поле с произвольными импульсами.
— Непонятно, как в этом переохлажденном образце индия могут возникать шумы, — сказал Маркхем.
— Господи, просто не знаю, что сказать. Мы мучаемся с ними все время.
— Они не могут быть тепловыми.
— Передачу, наверное, нельзя производить при таких шумах? — спросил Петерсон.
— Конечно, — раздраженно ответил Ренфрю. — Линия резонанса тахионов размывается, и сигнал становится неразборчивым.
— Значит, эксперимент неэффективен?
— Я этого не говорил. Видимо, простая задержка. Уверен, что я справлюсь.
— Мистер Петерсон! Вам звонят, просят срочно подойти, — крикнул с верхней платформы техник.
— Иду, — ответил Петерсон и поспешил по металлической лестнице наверх. Ренфрю посовещался с техниками, проверил показания самописца, после чего несколько минут хлопотал у оборудования. Маркхем стоял, вглядываясь в след сигнала на осциллоскопе.
— Как вы полагаете, что это могло быть? — спросил он.
— Возможно, тепловая утечка или образец плохо заизолирован от механических сотрясений.
— Вы хотите сказать, что на образец влияют колебания от шагов поблизости или что-нибудь в этом роде?
Ренфрю пожал плечами, не отрываясь от работы. Грэг, теребя нижнюю губу большим пальцем, продолжал следить за желтым спектром шумов на зеленом экране осциллоскопа. Немного погодя он спросил:
— А у вас нет коррелятора, который можно использовать на этой установке? Ренфрю задумался.
— Нет, здесь такого устройства нет. Нам он вроде ни к чему.
— А не можем ли мы из этих шумов выделить какую-либо четкую структуру?
— Надо попытаться. Чтобы найти что-нибудь подходящее, конечно, потребуется некоторое время. Наверху показался Петерсон.
— Извините, но мне придется пройти к телефону с блокировкой прослушивания. Что-то там такое происходит.
Ренфрю молча отвернулся к установке. Маркхем поднялся к Петерсону.
— Мне кажется, все равно эксперимент задержат.
— Ладно. Тем не менее я не хотел бы возвращаться в Лондон, пока не увижу все полностью. Но мне нужно сейчас переговорить по конфиденциальному телефону. Здесь, в Кембридже, такой аппарат есть. Я думаю, это займет около часа.
— Что, все так плохо?
— Опять расцветают диатомовые водоросли около Южной Америки, со стороны Атлантического побережья. Такое впечатление, что происходит самопроизвольное расширение занимаемых ими площадей.
— Цветы?
— Это термин ботаников. Просто фитопланктон смешался с хлорированными гидроуглеродами, которые мы используем в качестве удобрений. Но при этом появляется еще что-то. Сейчас технические специалисты пытаются определить, отличается ли воздействие диатомитов на пищевую цепь океана от ранее наблюдаемых явлений, правда, происходивших локально.
— Понял. Можем ли мы что-нибудь предпринять?
— Я не знаю. Американцы проводят какие-то управляемые испытания в Индийском океане, но, насколько я знаю, дело продвигается медленно.
— Так и быть, не буду вас больше задерживать. Мне тоже нужно поработать: возникли кое-какие идеи, касающиеся эксперимента Джона. Слушайте, а вы знаете “Причуду”?
— Это паб на Тринити-стрит, рядом с магазином “Боуз энд Боуз”?
— Примерно через час мне наверняка захочется выпить и закусить. Почему бы нам не встретиться там?
— Хорошая мысль. Жду вас в полдень.
"Причуду” оккупировали студенты. Ян Петерсон протолкался сквозь скопившуюся у входа толпу и остановился, пытаясь разобраться в обстановке. Студенты передавали над головами кружки с пивом, и кто-то нечаянно брызнул пеной ему на костюм. Петерсон достал платок и с отвращением вытер жидкость. Студенты даже не обратили внимания: приближался конец учебного года, и они пребывали ; в приподнятом настроении. Кое-кто уже захмелел, некоторые разговаривали на каком-то сленге, словно пародируя официальную латынь.
— Эдуардус, передавайдус мне пивус, — кричал один из студентов.
— Пивус? О Господи, как то можно? Сие есть сангвиникус барабарус.
— Моя вина, моя великая вина! — воскликнул первый, разыгрывая глубокую душевную скорбь. — А как все-таки называется пиво на этой чертовой латыни?
Ему ответило сразу несколько голосов: “алум”, “винум барбарикум”, “питиюс отрадоус”, все это сопровождалось взрывами хохота.
Студенты считали себя людьми весьма остроумными. Один из них, икая, тихонько сполз на пол и отключился. Второй оратор торжественно простер над ним руку и произнес: “Покойся в мире. В лучшей из вечностей…” или что-то в этом роде.
Петерсон постарался как можно дальше отодвинуться от этой компании. Его глаза начали привыкать к сумраку помещения после яркого освещения в колледже Святой Троицы. На одной из стен висело пожелтевшее объявление о том, что часть блюд, указанных в меню, отсутствует — временно, конечно. В центре паба находилась громадная кухонная плита, топившаяся углем. В горшках и кастрюлях, стоявших на плите, что-то подпрыгивало, взрывалось и свистело. Утомленный повар передвигал сковороды с больших конфорок на маленькие и наоборот. Когда он поднимал сковороду с конфорки, пламя освещало его руки и лицо, и он становился похожим на какого-то колдуна. Студенты подбадривали его криками.
Петерсон прошел зону, в которой ели посетители, окутанную голубым табачным дымом. Он уловил кисловатый запах марихуаны, смешанный с ароматами табака, растительного масла и пота. Кто-то окликнул его по имени. Он стал осматриваться, пока не увидел Маркхема в боковом закутке.
— А я уже заказываю. Здесь очень много разных салатов, и тарелки полны каких-то дурацких углеводов. Сейчас трудно найти из еды что-нибудь подходящее.
Петерсон внимательно изучал меню.
— Я думаю, что мог бы заказать язык, хотя он здесь баснословно дорогой. А что-либо мясное заказать просто невозможно.
— Да, это так, — ответил Маркхем и поморщился. — Я просто не представляю, как вы можете заказывать язык, зная, что он принадлежал какому-то животному.
— Лучше заказать яйцо?
— Куда ни кинь, всюду клин, — засмеялся Маркхем. — Я, пожалуй, шикану и закажу сосиски. Это мне по карману.
Официант принес Петерсону эль, а Маркхему — портер “макесон”. Петерсон сделал большой глоток и, поглядев в зал, спросил:
— Здесь что, позволяют курить марихуану? Маркхем принюхался:
— Допинг? Да, конечно. Здесь разрешены законом все не очень сильные эйфорнческие средства.
— Действительно, в течение последних одного-двух лет такое разрешение существует. Но я считал, что в общественных местах, курить не принято.
— Это ведь университетский город. Думаю, что студенты курили наркотики в общественных местах задолго до того, как это легализовали. Во всяком случае, если правительство хочет отвлечь внимание людей от плохих новостей, ему выгодно, чтобы марихуану курили не только дома, — мягко заметил Маркхем.
— Хм-м, — пробормотал Петерсон. Маркхем поднял кружку с портером и взглянул на Петерсон а:
— Что-то вы не очень разговорчивы. Если я правильно угадал, правительство что-то затевает по этому поводу?
— Вернее, этот вопрос поднимался.
— И что же правительство либералов намерено принять по поводу тех лекарств, которые стимулируют деятельность интеллекта?
— Мне почти не приходилось сталкиваться с этими проблемами во время работы в Совете.
— Ходят слухи, что китайцы значительно опередили английское правительство.
— Да? Ну, по этому поводу я знаю, что Совет в прошлом месяце получил от разведки точную информацию.
— Совет собирает сведения о своих странах-участницах?
— Китай только формально является членом Совета. Но, видите ли, эти проблемы в течение ряда последних лет носили чисто технический характер. У Китая столько забот, что не хватает ни сил, ни средств на подобные исследования.
— А я считал, что у них там все благополучно. Петерсон пожал плечами:
— Настолько хорошо, насколько это возможно, когда приходится заботиться о миллиарде душ. Сегодня их меньше беспокоят дела за рубежом. Они спешат разделить поровну пирог, который быстро уменьшается.
— Наконец-то чистый коммунизм.
— Не такой уж и чистый. Одинаковые куски позволяют предотвратить народные волнения из-за неравенства. В Китае возобновили террасное сельское хозяйство, хотя это требует интенсификации ручного труда, чтобы увеличить урожай. Массы приобретают наркотики в бакалейных лавках. Всегда так было. Они прекращают использовать в сельском хозяйстве биологически активные вещества, опасаясь побочных эффектов, как я думаю.
— Таких, как цветение водорослей?
— Именно. — Петерсон поморщился. — Но кто мог это предвидеть?
Неожиданно раздался хриплый крик. Из-за ближайшего столика вскочила женщина, держась за горло. Она пыталась что-то сказать. Другая взволнованно спрашивала ее:
«Элинор, что с тобой? Ты чем-то подавилась?»
Женщина, держась за стул, хватала ртом воздух, ее душил разрывающий легкие кашель. Все головы повернулись в ее сторону. Потом она схватилась за живот. “Я.., это так больно…” Неожиданно ее стошнило прямо на стол. Поток желчи забрызгал тарелки с едой. Сидевшие рядом посетители в панике повскакивали со своих стульев и бросились в стороны. Стаканы полетели на пол, разбиваясь на мелкие осколки. “Помогите!” — закричала женщина. Она задергалась в конвульсиях, прижимая ладони к животу, сделала несколько неверных шагов, поскользнулась и упала на пол.
Петерсона, так же как и Маркхема, настолько потрясло происходящее, что он застыл на месте. Однако, когда женщина упала, он вскочил со стула и рванулся к ней. В толпе послышался неясный гул, но никто не двигался с места. Петерсон склонился над женщиной. Вокруг горла удавкой болтался скрутившийся жгутом шарф. От него пахло рвотой. Петерсон схватил шарф обеими руками и сильно дернул. Ткань треснула, женщина судорожно глотнула воздух. Петерсон стал обмахивать ее, веки у нее вздрогнули, она уставилась на Петерсона: “Это.., это очень больно…"
Петерсон гневно посмотрел вокруг.
— Вызовите доктора, черт бы вас всех побрал!
Машина “скорой помощи” ушла. Персонал “Причуды” стал убирать помещение. Большинство посетителей покинули зал, так как запах стал почти невыносимым. Петерсон, который провожал женщину до машины “скорой помощи”, вернулся обратно, позаботившись о том, чтобы медики прихватили для анализа кусочки пищи.
— Они сказали, отчего?
— По-моему, они не разобрались. Я дал им сосиску, которую она ела. Врач сказал что-то о пищевом отравлении, но я никогда не слышал о таких симптомах отравления.
— Мы все слышали о примесях…
— Может быть. — Петерсон махнул рукой, как бы прекращая разговор. — В наше время все может быть.
Маркхем задумчиво прихлебывал портер. Подошел официант, неся заказанные блюда.
— Язык для вас, сэр, — обратился он к Петерсону, ставя тарелку. — И сосиски.
Тот и другой уставились на принесенную пищу.
— Я думаю… — начал Маркхем медленно.
— Я с вами совершенно согласен, — перебил его Петерсон. — Полагаю, мы обойдемся салатом. Не могли бы вы принести две порции? — Обратился он к официанту.
Тот с сомнением покачал головой.
— Вы ведь заказали это.
— Совершенно верно, но не хотите же вы, чтобы с нами произошло то же самое? Да еще в такой забегаловке…
— Я не знаю.., управляющий говорит…
— Передайте вашему управляющему, чтобы он лучше проверял те продукты, которые вы покупаете, а не то я, черт подери, позабочусь, чтобы вас прикрыли. Вы поняли, о чем я говорю? :
— Господи, нет никаких причин, чтобы…
— Передайте управляющему мои слова и принесите моему другу еще один портер.
Когда официант отошел, явно не желая связываться ни с Петерсоном, ни с управляющим, Маркхем в восхищении пробормотал:
— Великолепно. А как вы догадались, что я бы хотел выпить еще кружку?
— Интуиция, — дружелюбно и слегка утомленно ответил Петерсон.
Они выпили еще и еще раз, а потом Петерсон сказал:
— Видите ли, главным техническим экспертом британской делегации является сэр Мартин. Я, как они говорят, отношусь к неспециалистам. Меня очень интригует, как вам удается обходить этот парадокс с дедушкой? Дэвис довольно доходчиво объяснил про открытие тахионов и то, каким образом они попадают в наше прошлое, но я не пойму, как логически можно это прошлое изменить.
— До открытия тахионов все считали, что общение с прошлым невозможно. Самое невероятное в этом то, что коммуникационную физику времени разработали еще в 40-х годах нашего столетия, причем почти случайно. Два физика, Джон Вилер и Ричард Фейнман, работали над проблемой точного описания светового потока. Они доказали, что, когда вы запускаете, например, радиоволну, фактически генерируются две волны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54