Разговор накрылся. Виктор
понял свою промашку и сказал в безнадеге:
- Сейчас у меня поспишь, а потом решим, что с тобой делать.
- "Ночное такси, ночное такси!" - пел Серега.
Виктор вынул его из кресла, и, придерживая за фирменный ремень, повел
в спальню. Усадил трюкача на кровать, злобно сорвал с него кроссовки и
завалил прямо на цветастое покрывало - гордость гостиницы. Серега
свернулся на покрывале калачиком, положил обе руки под щеку и закрыл
глаза.
- Спи спокойно, дорогой товарищ! - раздраженно посоветовал Виктор.
Серега на миг открыл глаза, грустно сообщил:
- Меня скоро убьют, Витя, - и обрушился в алкоголическое небытие.
Виктор вернулся в гостиную, сел в кресло, размышлял о важном: пить
или не пить следующие сто. Решил выпить. Двести пятьдесят - рабочая норма,
еще не требующая завтрашней опохмелки. Выпил, и, чтобы уйти от соблазна,
все быстренько прибрал по положенным местам. Ликвидировав пьянственное
свинство, вышел вон.
На длинной скамейке у входа в гостиницу сидели три артиста: главные
герои - поручик и комиссар, а также эпизодник - белый полковник.
- Виктор Ильич, к нам! - позвал поручик.
И сейчас, и вообще делать ничего не хотелось. Виктор молча уселся на
скамью. Середина дня, солнышко пекло, птички чирикали, листва над головой
нежно шелестела под легким ветерком. Подремать бы...
- Я в трясину не полезу, Виктор Ильич! - трагическим голосом заявил
поручик.
- Ну и не лезь, - межа веки, разрешил Виктор.
- Этот садист, - имея в виду под садистом режиссера-постановщика,
сообщил поручик, - настоящую гиблую топь выбрал, мне художник рассказал.
Это трюковая съемка, и я имею полное право отказаться!
- Иди и откажись, - посоветовал комиссар.
- Тебе хорошо, - вдруг обиделся на комиссара поручик. - Ты на твердом
берегу стоять будешь, только руку мне протянешь. Мне же в самую трясину
лезть. Вдруг засосет?
С обеда в гостиницу возвращались поодиночке командировочные научные
московские дамочки, все, как на подбор, хороших лет, в хорошей форме,
прибранные, привлекательные. Провожая бессмысленным взором очередную
чаровницу, белый полковник изрек:
- Вот эту я трахнул бы.
Прошествовала следующая.
- А эту? - полюбопытствовал комиссар.
- И эту бы, - согласился белый полковник.
Поток дамочек иссякал. Придирчиво осмотрев последнюю, полковник
подождал немного, встал, с зевом потянулся.
- Поспать, что ли? - сказал он и направился в гостиницу.
- Натрахался до изнеможения и спать пошел, - резюмировал комиссар.
Поручик и сценарист хихикнули. Замечательно было так сидеть.
С прогулки возвращались девицы, привезенные из Москвы для деревенской
групповки. Впереди шла ядреная, заводная, веселая девушка Лиза. Проходя
мимо скамейки, зыркнула отчаянным глазом на Виктора. Комиссар и поручик
украдкой глянули на сценариста: проверяли, адекватна ли его реакция.
Адекватна: сценарист поднялся, потянулся, как полковник, и рванул в
вестибюль.
Лиза была одна - тактичные подружки удалились. Неунывающей девушке
нравилось спать со сценаристом: и просто так, и престижно, и кое-какое в
связи с этим привилегированное положение.
Виктор подошел и поведал малоприятную новость:
- У меня в номере пьяный Серега спит.
- Тогда ко мне, - решительно предложила она. - Моя соседка в Москву
уехала.
В номере он обнял ее и положил подбородок на ее плечо. Она тихонько
расстегнула его рубашку, ладошкой провела по волосатой груди, куснула за
мочку ближайшего уха и шепотом сообщила в то же ухо:
- Я соскучилась по тебе, Витя.
В дверь постучали, и ласковый детский голосок позвал:
- Лизочка, можно тебя на минутку?
- Инка-ассистентка, змея, - почти беззвучно прошипела Лиза,
выпросталась из-под простыни, натянула халат, открыла дверь на малую щель
и в щель выскользнула в коридор.
Поспать по-настоящему перед ночной съемкой не удалось. Виктор глянул
на часы (было без двадцати семь), вздохнул, спустил ноги с кровати, и,
сидя, стал одеваться. Вернулась Лиза, села рядом, сказала:
- Тебя режиссер ищет.
Он встал, натянул портки, застегнул их, наклонился и поцеловал Лизу в
щеку. Извинительно поцеловал.
Режиссер обитал в апартаментах, предназначенных для знатных
иностранных гостей. И коврик афганский, и телевизор японский, и креслица
финские. Режиссер и оператор возлежали в ожидании Виктора в кожаных
креслах. Дождались.
- Чего надо? - грубо спросил сценарист.
- Я соскучился по тебе, Витя, - повторил Лизины слова режиссер.
- А я - нет, - признался Виктор и бухнулся на диван.
- Как отдохнул? - невинно поинтересовался оператор. Проигнорировав
этот провокационный вопрос, Виктор сходу, чтобы не опомнились, сделал
заявление:
- Никаких существенных изменений в сцене на болоте не будет.
Перелопачивать ее - значит, перелопачивать весь замысел. Этого вы от меня
никогда не дождетесь, - высказавшись, Виктор победоносно глянул на
собеседников. Те скалились, чем его сильно рассердили:
- Развеселились тут! Хотите снимать авторское кино - снимайте по
своим сценариям!
- Чего он орет? - недоуменно спросил режиссер у оператора. - Ты
спросил его переделывать сцену? - Оператор отрицательно помотал лохматой
головой. - Я просил его переделывать сцену?
- Просил, - перебил вопросительный монолог Виктор.
- Виктор, ты не прав, - с лигачевскими, умело воспроизведенными
интонациями возразил режиссер. - Я просил тебя подумать над ней. Ты
подумал?
- Буду я еще думать!
- Я понимаю, тебе некогда было, - мягко вошел в сложное сценаристово
положение режиссер. Не сдержавшись, оператор восторженно хрюкнул. В
отличие от оператора, Виктор сдержался. Только подышал некоторое время
достаточно бурно. Отдышавшись, спросил:
- Тогда зачем я вам?
- Легкая корректировка диалогов в связи с натурой, Витя, - объяснил
режиссер.
- На съемке. По мизансцене, - решил Виктор. - Тем более, что
доблестный поручик, носитель, так сказать, идеалов столь любимого тобой,
Андрюша, белого движения, лезть в болото категорически отказывается.
Бунт на корабле, бунт на корабле! Глаза режиссера округлились, как у
Петра Первого, он встал, прошелся саженьими (как на картине у Серова)
шагами по афганскому ковру, подумал, подумал и рявкнул:
- Он у меня в дерьмо полезет, охламон трусливый!
- Я про дерьмо не писал, - скромно напомнил Виктор.
- А ты напиши, напиши, чтоб я его туда загнал!
- Ну, режиссерский норов показал, и будя! - прервал идиотский монолог
оператор. - Я так понимаю, что с творческими вопросами покончено? Тогда
давайте чай пить. Чаю хочешь, Витя?
- Твоего - хочу, - ответил Виктор.
Оператор понимал себя великим докой по заварке чая, и действительно
был им. Он приступил к священнодействию. Все свои многочисленные -
индийский, цейлонский, китайский, краснодарский, черт-те какой чаи, ведро
с родниковой, каждодневно обновляемой водой, электрический чайник, два
заварных он хранил в режиссерских апартаментах, потому что в его люксе,
выбитом у администрации в связи с необходимостью надежно хранить пленку (в
холодильнике) и камеру (в спальне на отдельной кровати) на законных
основаниях толклись безответственные ассистенты, которые по легкомыслию
могли использовать все эти предметы варварски и не по назначению.
Счифирить, допустим.
Оператор кипятил, смешивал, засыпал, заливал, накрывал, доливал,
ждал. Виктор и Андрей сидели, как в театре.
- Чашки готовьте! - приказал оператор. Виктор и Андрей послушно
перенесли из буфета на столик замечательные казенные чашки.
Маэстро разлил по чашкам золотисто-темный и тем не менее замечательно
прозрачный чай. Попаузили, чтобы пить слегка остывший, чтобы ощущать
глоток, чтобы полностью почувствовать букет. Откусили по маленькому
кусочку сахарка (только вприкуску!) и сделали по первому затяжному глотку.
- Каков? - горделиво осведомился оператор.
- Ты - бог, Володя, - оценил сотворенное чудо Виктор.
И замолчали, чтобы всеобъемлюще ловить кайф. В молчании прикончили
первый налив, без перерыва второй.
В башке разошлись облака и выглянуло солнышко. Пришла ясность в
понимании смысла жизни. Мир стал объемным и восхитительным. Виктор
откинулся, разбросал руки по спинке дивана и вдруг вспомнил:
- Володя, ты, когда на эту дурацкую подсечку в дырку смотрел, ничего
такого не заметил?
- Да вроде ничего. Правда, я его с крана сразу же довольно крупно
взял и так вел до конца. Ты комбинаторов порасспрошай, если надо, они для
режиссерской понтяры общак в рапиде снимали, может, что и заметили.
- А что надо было замечать? - спросил Андрей.
- Все надо замечать, - наставительно заметил Виктор. Следуя его
совету, режиссер решил узнать, который час, глянул на часы и ахнул:
- Футбол же начался, пацаны!
Включили телевизор. Бодались "Спартак" и "Торпедо". Как только
включили, "Спартак" чистенько положил первый гол, и тайм завершился. В
начале второго отбывающий во Францию Федя Черенков преподнес болельщикам
прощальный подарок: элегантно сделал два-ноль. Так и закончилось.
Потом была программа "Время", затем покатилось "Пятое колесо", а
завершило все ТСН.
- Все. Пора собираться. - Оператор Володя выключил телевизор, встал,
зевнул и признался. - Неохота, братцы!
Братцы понимали его, но работа есть работа. Расползлись.
Уже закутавшийся в запасное одеяло, Серега и спал и не спал - лежал с
прикрытыми глазами. При появлении Виктора открыл их.
- Ты что не спишь? - спросил Виктор, натягивая свитер. На болоте
ночью не Сочи, и он решил экипироваться, как следует.
- Боюсь, - признался Сергей, и, не дав Виктору возможности задать
вопрос о том, чего он боится, быстро продолжил: - И спать боюсь, и не
спать боюсь.
- А все-таки спи. Я на съемку поеду, а ты запрись и спи, - шнуруя
высокие кроссовки, сказал Виктор. Серега, не вылезая из одеяла, сел в
кровати.
- Я с тобой поеду.
- Мест нет. Автобус на болото не пойдет. Актеры с нами в легковушке,
ассистенты и осветители по спецмашинам, - обрисовал обстановку Виктор, и,
прихватив из шкафа куртку, пошел в гостиную. Сбросив одеяло, Серега
поплелся за ним, на ходу сообщив:
- Меня лихтвагенщик возьмет.
Виктор наконец рассмотрел его. Колотун, колотун бил Серегу. Голова
пряталась в плечах, губы дрожали, руки ходили. Холодно, холодно, холодно.
По монологу Нины Заречной из "Чайки". Виктор вздохнул, извлек из тумбочки
знакомую бутылку (в ней болтался остаток - граммов сто), стакан, вылил из
бутылки в стакан остаток, протянул стакан и яблоко Сереге.
- Ну, спасибо, Витек, ну, спасибо. - Серега взял стакан, подождал,
чтобы хоть немного унялась рука, залпом выпил, и, надкусив яблоко, замер.
Жевать не было сил, сок сосал.
- Сейчас колотун уйдет, и заснешь, - сказал Виктор.
- От мыслей я, Витек, спать не могу. Думаю все, думаю и додумался до
страшного. - Серега сделал паузу и вдруг зашипел яростно. - Эти мерзавцы
всех, кто у них служил, убирают!
- Какие мерзавцы, Серега? - тихо и осторожно поинтересовался Виктор.
Серега опомнился. Подбросил яблоко, поймал. Руки уже не дрожали.
- Какие мерзавцы? - снова спросил Виктор.
- Я тебе добра желаю, Витя. - Серега опять надкусил яблоко, но на
этот раз стал жевать. Жуя, продолжал свою мысль, - Чем дальше ты от этих
дел, тем тебе лучше. Так что разбираться с ними мне придется самому.
Без стука влетел в номер режиссер и закричал:
- Я тебя в машине жду, а ты тут ля-ля-ля!
- Привет, - сказал Серега, еще раз надкусил яблоко и удалился.
Виктор посмотрел ему вслед и сказал раздраженно:
- Насколько я понимаю, без тебя снимать не начнут.
До Заповедника, в котором отыскали подходящее болото, было километров
сорок плохой дороги, почти час езды, без разговоров не обойтись. Но
поначалу молчали. Первым, обуреваемый недобрыми предчувствиями, не
выдержал нервический поручик, сидевший ошуе от Виктора:
- Я бы хотел уточнить некоторые детали съемки, Андрей Георгиевич, -
приступил он мягко к щекотливой беседе. Режиссер, не оборачиваясь (сидел
на переднем сиденьи "Волги" рядом с шофером), холодно разрешил:
- Уточняй.
- Как бы это лучше сформулировать... - промямлил поручик, и замолк,
мысленно готовя приемлемое выражение для отказа лезть в топь. За него с
рабоче-крестьянской простотой сформулировал комиссар, находившийся от
Виктора одеснуе:
- Он в болото лезть боится, Андрей Георгиевич!
- Саша правильно сформулировал, Юрий? - строго спросил у поручика
режиссер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
понял свою промашку и сказал в безнадеге:
- Сейчас у меня поспишь, а потом решим, что с тобой делать.
- "Ночное такси, ночное такси!" - пел Серега.
Виктор вынул его из кресла, и, придерживая за фирменный ремень, повел
в спальню. Усадил трюкача на кровать, злобно сорвал с него кроссовки и
завалил прямо на цветастое покрывало - гордость гостиницы. Серега
свернулся на покрывале калачиком, положил обе руки под щеку и закрыл
глаза.
- Спи спокойно, дорогой товарищ! - раздраженно посоветовал Виктор.
Серега на миг открыл глаза, грустно сообщил:
- Меня скоро убьют, Витя, - и обрушился в алкоголическое небытие.
Виктор вернулся в гостиную, сел в кресло, размышлял о важном: пить
или не пить следующие сто. Решил выпить. Двести пятьдесят - рабочая норма,
еще не требующая завтрашней опохмелки. Выпил, и, чтобы уйти от соблазна,
все быстренько прибрал по положенным местам. Ликвидировав пьянственное
свинство, вышел вон.
На длинной скамейке у входа в гостиницу сидели три артиста: главные
герои - поручик и комиссар, а также эпизодник - белый полковник.
- Виктор Ильич, к нам! - позвал поручик.
И сейчас, и вообще делать ничего не хотелось. Виктор молча уселся на
скамью. Середина дня, солнышко пекло, птички чирикали, листва над головой
нежно шелестела под легким ветерком. Подремать бы...
- Я в трясину не полезу, Виктор Ильич! - трагическим голосом заявил
поручик.
- Ну и не лезь, - межа веки, разрешил Виктор.
- Этот садист, - имея в виду под садистом режиссера-постановщика,
сообщил поручик, - настоящую гиблую топь выбрал, мне художник рассказал.
Это трюковая съемка, и я имею полное право отказаться!
- Иди и откажись, - посоветовал комиссар.
- Тебе хорошо, - вдруг обиделся на комиссара поручик. - Ты на твердом
берегу стоять будешь, только руку мне протянешь. Мне же в самую трясину
лезть. Вдруг засосет?
С обеда в гостиницу возвращались поодиночке командировочные научные
московские дамочки, все, как на подбор, хороших лет, в хорошей форме,
прибранные, привлекательные. Провожая бессмысленным взором очередную
чаровницу, белый полковник изрек:
- Вот эту я трахнул бы.
Прошествовала следующая.
- А эту? - полюбопытствовал комиссар.
- И эту бы, - согласился белый полковник.
Поток дамочек иссякал. Придирчиво осмотрев последнюю, полковник
подождал немного, встал, с зевом потянулся.
- Поспать, что ли? - сказал он и направился в гостиницу.
- Натрахался до изнеможения и спать пошел, - резюмировал комиссар.
Поручик и сценарист хихикнули. Замечательно было так сидеть.
С прогулки возвращались девицы, привезенные из Москвы для деревенской
групповки. Впереди шла ядреная, заводная, веселая девушка Лиза. Проходя
мимо скамейки, зыркнула отчаянным глазом на Виктора. Комиссар и поручик
украдкой глянули на сценариста: проверяли, адекватна ли его реакция.
Адекватна: сценарист поднялся, потянулся, как полковник, и рванул в
вестибюль.
Лиза была одна - тактичные подружки удалились. Неунывающей девушке
нравилось спать со сценаристом: и просто так, и престижно, и кое-какое в
связи с этим привилегированное положение.
Виктор подошел и поведал малоприятную новость:
- У меня в номере пьяный Серега спит.
- Тогда ко мне, - решительно предложила она. - Моя соседка в Москву
уехала.
В номере он обнял ее и положил подбородок на ее плечо. Она тихонько
расстегнула его рубашку, ладошкой провела по волосатой груди, куснула за
мочку ближайшего уха и шепотом сообщила в то же ухо:
- Я соскучилась по тебе, Витя.
В дверь постучали, и ласковый детский голосок позвал:
- Лизочка, можно тебя на минутку?
- Инка-ассистентка, змея, - почти беззвучно прошипела Лиза,
выпросталась из-под простыни, натянула халат, открыла дверь на малую щель
и в щель выскользнула в коридор.
Поспать по-настоящему перед ночной съемкой не удалось. Виктор глянул
на часы (было без двадцати семь), вздохнул, спустил ноги с кровати, и,
сидя, стал одеваться. Вернулась Лиза, села рядом, сказала:
- Тебя режиссер ищет.
Он встал, натянул портки, застегнул их, наклонился и поцеловал Лизу в
щеку. Извинительно поцеловал.
Режиссер обитал в апартаментах, предназначенных для знатных
иностранных гостей. И коврик афганский, и телевизор японский, и креслица
финские. Режиссер и оператор возлежали в ожидании Виктора в кожаных
креслах. Дождались.
- Чего надо? - грубо спросил сценарист.
- Я соскучился по тебе, Витя, - повторил Лизины слова режиссер.
- А я - нет, - признался Виктор и бухнулся на диван.
- Как отдохнул? - невинно поинтересовался оператор. Проигнорировав
этот провокационный вопрос, Виктор сходу, чтобы не опомнились, сделал
заявление:
- Никаких существенных изменений в сцене на болоте не будет.
Перелопачивать ее - значит, перелопачивать весь замысел. Этого вы от меня
никогда не дождетесь, - высказавшись, Виктор победоносно глянул на
собеседников. Те скалились, чем его сильно рассердили:
- Развеселились тут! Хотите снимать авторское кино - снимайте по
своим сценариям!
- Чего он орет? - недоуменно спросил режиссер у оператора. - Ты
спросил его переделывать сцену? - Оператор отрицательно помотал лохматой
головой. - Я просил его переделывать сцену?
- Просил, - перебил вопросительный монолог Виктор.
- Виктор, ты не прав, - с лигачевскими, умело воспроизведенными
интонациями возразил режиссер. - Я просил тебя подумать над ней. Ты
подумал?
- Буду я еще думать!
- Я понимаю, тебе некогда было, - мягко вошел в сложное сценаристово
положение режиссер. Не сдержавшись, оператор восторженно хрюкнул. В
отличие от оператора, Виктор сдержался. Только подышал некоторое время
достаточно бурно. Отдышавшись, спросил:
- Тогда зачем я вам?
- Легкая корректировка диалогов в связи с натурой, Витя, - объяснил
режиссер.
- На съемке. По мизансцене, - решил Виктор. - Тем более, что
доблестный поручик, носитель, так сказать, идеалов столь любимого тобой,
Андрюша, белого движения, лезть в болото категорически отказывается.
Бунт на корабле, бунт на корабле! Глаза режиссера округлились, как у
Петра Первого, он встал, прошелся саженьими (как на картине у Серова)
шагами по афганскому ковру, подумал, подумал и рявкнул:
- Он у меня в дерьмо полезет, охламон трусливый!
- Я про дерьмо не писал, - скромно напомнил Виктор.
- А ты напиши, напиши, чтоб я его туда загнал!
- Ну, режиссерский норов показал, и будя! - прервал идиотский монолог
оператор. - Я так понимаю, что с творческими вопросами покончено? Тогда
давайте чай пить. Чаю хочешь, Витя?
- Твоего - хочу, - ответил Виктор.
Оператор понимал себя великим докой по заварке чая, и действительно
был им. Он приступил к священнодействию. Все свои многочисленные -
индийский, цейлонский, китайский, краснодарский, черт-те какой чаи, ведро
с родниковой, каждодневно обновляемой водой, электрический чайник, два
заварных он хранил в режиссерских апартаментах, потому что в его люксе,
выбитом у администрации в связи с необходимостью надежно хранить пленку (в
холодильнике) и камеру (в спальне на отдельной кровати) на законных
основаниях толклись безответственные ассистенты, которые по легкомыслию
могли использовать все эти предметы варварски и не по назначению.
Счифирить, допустим.
Оператор кипятил, смешивал, засыпал, заливал, накрывал, доливал,
ждал. Виктор и Андрей сидели, как в театре.
- Чашки готовьте! - приказал оператор. Виктор и Андрей послушно
перенесли из буфета на столик замечательные казенные чашки.
Маэстро разлил по чашкам золотисто-темный и тем не менее замечательно
прозрачный чай. Попаузили, чтобы пить слегка остывший, чтобы ощущать
глоток, чтобы полностью почувствовать букет. Откусили по маленькому
кусочку сахарка (только вприкуску!) и сделали по первому затяжному глотку.
- Каков? - горделиво осведомился оператор.
- Ты - бог, Володя, - оценил сотворенное чудо Виктор.
И замолчали, чтобы всеобъемлюще ловить кайф. В молчании прикончили
первый налив, без перерыва второй.
В башке разошлись облака и выглянуло солнышко. Пришла ясность в
понимании смысла жизни. Мир стал объемным и восхитительным. Виктор
откинулся, разбросал руки по спинке дивана и вдруг вспомнил:
- Володя, ты, когда на эту дурацкую подсечку в дырку смотрел, ничего
такого не заметил?
- Да вроде ничего. Правда, я его с крана сразу же довольно крупно
взял и так вел до конца. Ты комбинаторов порасспрошай, если надо, они для
режиссерской понтяры общак в рапиде снимали, может, что и заметили.
- А что надо было замечать? - спросил Андрей.
- Все надо замечать, - наставительно заметил Виктор. Следуя его
совету, режиссер решил узнать, который час, глянул на часы и ахнул:
- Футбол же начался, пацаны!
Включили телевизор. Бодались "Спартак" и "Торпедо". Как только
включили, "Спартак" чистенько положил первый гол, и тайм завершился. В
начале второго отбывающий во Францию Федя Черенков преподнес болельщикам
прощальный подарок: элегантно сделал два-ноль. Так и закончилось.
Потом была программа "Время", затем покатилось "Пятое колесо", а
завершило все ТСН.
- Все. Пора собираться. - Оператор Володя выключил телевизор, встал,
зевнул и признался. - Неохота, братцы!
Братцы понимали его, но работа есть работа. Расползлись.
Уже закутавшийся в запасное одеяло, Серега и спал и не спал - лежал с
прикрытыми глазами. При появлении Виктора открыл их.
- Ты что не спишь? - спросил Виктор, натягивая свитер. На болоте
ночью не Сочи, и он решил экипироваться, как следует.
- Боюсь, - признался Сергей, и, не дав Виктору возможности задать
вопрос о том, чего он боится, быстро продолжил: - И спать боюсь, и не
спать боюсь.
- А все-таки спи. Я на съемку поеду, а ты запрись и спи, - шнуруя
высокие кроссовки, сказал Виктор. Серега, не вылезая из одеяла, сел в
кровати.
- Я с тобой поеду.
- Мест нет. Автобус на болото не пойдет. Актеры с нами в легковушке,
ассистенты и осветители по спецмашинам, - обрисовал обстановку Виктор, и,
прихватив из шкафа куртку, пошел в гостиную. Сбросив одеяло, Серега
поплелся за ним, на ходу сообщив:
- Меня лихтвагенщик возьмет.
Виктор наконец рассмотрел его. Колотун, колотун бил Серегу. Голова
пряталась в плечах, губы дрожали, руки ходили. Холодно, холодно, холодно.
По монологу Нины Заречной из "Чайки". Виктор вздохнул, извлек из тумбочки
знакомую бутылку (в ней болтался остаток - граммов сто), стакан, вылил из
бутылки в стакан остаток, протянул стакан и яблоко Сереге.
- Ну, спасибо, Витек, ну, спасибо. - Серега взял стакан, подождал,
чтобы хоть немного унялась рука, залпом выпил, и, надкусив яблоко, замер.
Жевать не было сил, сок сосал.
- Сейчас колотун уйдет, и заснешь, - сказал Виктор.
- От мыслей я, Витек, спать не могу. Думаю все, думаю и додумался до
страшного. - Серега сделал паузу и вдруг зашипел яростно. - Эти мерзавцы
всех, кто у них служил, убирают!
- Какие мерзавцы, Серега? - тихо и осторожно поинтересовался Виктор.
Серега опомнился. Подбросил яблоко, поймал. Руки уже не дрожали.
- Какие мерзавцы? - снова спросил Виктор.
- Я тебе добра желаю, Витя. - Серега опять надкусил яблоко, но на
этот раз стал жевать. Жуя, продолжал свою мысль, - Чем дальше ты от этих
дел, тем тебе лучше. Так что разбираться с ними мне придется самому.
Без стука влетел в номер режиссер и закричал:
- Я тебя в машине жду, а ты тут ля-ля-ля!
- Привет, - сказал Серега, еще раз надкусил яблоко и удалился.
Виктор посмотрел ему вслед и сказал раздраженно:
- Насколько я понимаю, без тебя снимать не начнут.
До Заповедника, в котором отыскали подходящее болото, было километров
сорок плохой дороги, почти час езды, без разговоров не обойтись. Но
поначалу молчали. Первым, обуреваемый недобрыми предчувствиями, не
выдержал нервический поручик, сидевший ошуе от Виктора:
- Я бы хотел уточнить некоторые детали съемки, Андрей Георгиевич, -
приступил он мягко к щекотливой беседе. Режиссер, не оборачиваясь (сидел
на переднем сиденьи "Волги" рядом с шофером), холодно разрешил:
- Уточняй.
- Как бы это лучше сформулировать... - промямлил поручик, и замолк,
мысленно готовя приемлемое выражение для отказа лезть в топь. За него с
рабоче-крестьянской простотой сформулировал комиссар, находившийся от
Виктора одеснуе:
- Он в болото лезть боится, Андрей Георгиевич!
- Саша правильно сформулировал, Юрий? - строго спросил у поручика
режиссер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29