Да, еще «вспомнил» я, тогда своей нелепой выходкой с саком я помешал этому ВП перечислять наперегонки с другим простые числа высоких порядков: игра, в которой они соревнуются второй десяток здешних лет. Из-за меня эта Амеба сбилась, последнее крупное число назвала соперница.
Затем я неожиданно для себя ударился в воспоминания: о себе, о нашей экспедиции, вообще о людях, о Солнечной системе, Земле, о ее геологической истории, развитии жизни… Быстро, ярко, беспорядочно я припоминал галактические координаты Солнца, как бывает больно, если поцарапаешься или обожжешься, картины сборки нашего звездолета на Космосстрое, его старта, вкусовые ощущения от многих кушаний и напитков, их приготовление, виденные еще в детстве в палеонтологическом музее скелеты диплодока и птерозавр…
Эти последние образы отразились-вырисовались в теле Амебы ярче других, что говорило об особом интересе. И я подробно, как только мог, вспомнил все, что знал об эволюции нашего животного мира от его зарождения в силлурийских морях до расцвета земноводных и пресмыкающихся – и далее до появления теплокровных, выделения из них приматов и человека. Так же подробно я вспомнил об обмене веществ и тепловом гомеостазе у высших животных – и временами ловил себя на изумлении перед этими азбучными фактами: вот как!
Надо же!.. На самом деле, конечно, это удивлялась Амеба.
Вспоминал еще многое: облики знакомых людей, жатву пищевых водорослей в Северном море, вид прежних и новых материков Земли, эту, нынешнюю нашу земноводную и пресмыкающуюся фауну: ящериц, лягушек, змей… Социальную историю человечества, устройство и схемы информационных систем, кристаллоблоков, работу реактивных двигателей. От зрительного представления аннигиляционных вспышек в дюзах-рефлекторах ракет – я, астронавт, видевший это много раз! – ощутил ужас и боль. Конечно, это тоже были не мои чувства.
Вспоминал еще и еще: способы размножения людей – со всей гаммой сопутствующих чувств, от влюбленности до отцовства; способы размножения иных животных – менее подробно; о взаимоотношениях людей и природы, людей и техники, людей в коллективах… Так Амеба выспрашивала-выкачивала меня.
Многие видения моей памяти отражались сразу в ней; при этом у нас устанавливался приятный чувственный контакт, круговая психосвязь: если ВП что-то отражало неверно, я мысленно корректировал до точной выразительности.
Это переживание было бы родственно творческой удаче, если бы… если бы не скверный оттенок, какой-то щенячий восторг у меня, когда оказывался верно понят этим нервным студнем, желание стараться и заслужить его похвалу – даже так, да! Не на высоте мы были в первых общениях с Амебами, что и говорить.
При всем том я заметил, что труднее всего моему ВП дается техника. Несколько раз подряд я вспоминал-втолковывал ему устройство колеса, подшипников скольжения и качения, зубчатых передач, резьбовых соединений – все азы механики. Не менее туго оно усваивало энергетику, автоматику, способы проектирования… Может быть, сложность была в том, что Амеба игнорировала формулы и теории, а направляла мои воспоминания – даже в самых абстрактных областях – по цепочке фактов и сопутствующих им ощущений. Умозаключения Высшие Простейшие предпочитали строить сами. Собственно, в этом у них и состояла радость жизни.
Так мы висели друг против друга в воде – человек и мыслящий студенистый комок. Наверху рассветало, поверхность моря надо мной стала сереть. Амеба начала погружаться вниз. Я, как привязанный, за ней. Чем светлее становилось небо, тем более ее тянуло ко дну. «Высшие Простейшие избегают света, – „вспомнил-понял“ я. – Он – помеха, отвлекает от ясного мышления». Я же чувствовал себя неважно: и от возрастающего давления воды, и от умственного и психического перенапряжения. Когда я понял, что сейчас потеряю сознание, это же поняла и Амеба. Такое мое состояние сильно уронило меня во мнении ВП: от чего изнемог – от интересной беседы! Но Высшее Простейшее снизошло к моей слабости, отпустило с миром. И исчезло само: было и – не стало. Последнее, что я «вспомнил-понял», это – что с наступлением ночи сюда же должна приплыть для беседы с ним моя самка.

8. ПЕРЕРЫВ
Видение расплывчатого желтого комка на днищах-экранах и в миллионах сферодатчиков сменил интерьер лаборатории в Биоцентре. Эоли с ассистентом высвобождал из путаницы проводов Ксену, а затем Дана.
– И-и-ии!… – ошеломленно втянул в себя воздух Фе. – Да это же наш Аль!
Команда «орлов» находилась на дисковом корабле, который дрейфовал в восточной части Среднеземного моря неподалеку от Кипра. Новый Дед – Бансуварион 107 – во всех почти своих прежних занятиях был связан с морем: ихтиолог, подводник – коралловед, штурман дальнего плавания, тренер морских гонщиков… И конечно, настырные «орлы» первым делом выдавили из него среднеземноморский круиз на дисковом катере с обучением фигурам надводного пилотажа и джигитовки.
Из-за этого занятия они и опоздали к началу передачи из Биоцентра, попали сразу на Одиннадцатую. Сейчас их корабль слабо покачивался на волне в виду кипрских скал; малыши и Дед Бан сидели вокруг сферодатчика на верхней палубе.
– Смотрите, это же Аль! – подхватила Ия.
– Наш белоголовый Аль! Вот это да!…– взволновались и остальные, глядя на встающего из кресла седого человека.
Наступила минута неловкого молчания, во время которой «орлам» как-то не очень хотелось глядеть друг на друга.
– А все ты! – Ло ткнул локтем в бок сидевшего рядом Эри.
– Это все он, да!
– Из-за него… вечно лезет!
Одиннадцать пар негодующих глаз устремились на мальчика. У того насупились брови и надулись щеки.
– А что ж он, – сказал Эри протяжно, – какую-то чепуху нам рассказывал, а не про это! Этому бы мы сразу поверили.
Перерыв… Ли в этом опыте занимала свое место на галерее у блока связи с ИРЦ. Она сразу, как увидела Дана-Берна, растерялась, взволновалась, сердце запрыгало. Ей захотелось не то убежать, не то засмеяться, подойти к нему, погладить по впалой щеке. Но она взяла себя в руки.
Потом пригляделась, несколько раз встретилась глазами с ним – и не нашла в его взгляде отклика. Нет, это был не Аль! Конечно, не Аль… Даже внешность этого человека уже начала подделываться под новый склад психики, новый характер. Он весь как-то подтянулся, волевая складка залегла между темными бровями, по-иному очертились губы, иначе сжимаются – крепко и весело; как-то проще распределились складки в мимике лица, некоторые морщины совсем исчезли – около глаз, например. И сами глаза смотрят иначе: взыскательно, проникая в душу, будто требуя от человека невозможного… и вроде как имеют право требовать такое! Глаза человека, обнимавшего мыслью Бесконечное – Вечное, соединенного духом не только с жизнью Земли, как обычные люди, но и с жизнью Галактики.
У Аля взгляд был мягче, неопределенней, с вопросом. А этому будто уже известны ответы на все вопросы, куда там!
Особенно размышлять и переживать за работой не приходилось. Но сейчас, в перерыве, Ли почувствовала, что как-то больше обычного устала, что ей грустно. Был человек – и вроде не умер, а нет. Как странно!.. И поняла Ли, что до сих пор хранила Аля в сердце, тревожилась: как он там – неприспособленный, невыдержанный, самолюбивый?.. Даже, не сознаваясь себе, ждала от него весточки. Или встречи? Она ловила себя не раз на таких мыслях, на ожидании – и негодовала на себя за сердечную слабость. А теперь грустно и жаль.
Хорошо бы, если бы Аль в самом деле вернулся. Они бы по-новому, более умно поняли друг друга – и любили бы друг друга долго-долго…
А этот Дан – он ведь любит Ксену, это видно. И она его.
Вот и все, конец, надо освобождаться от этого чувства – любить уже некого. И сердиться не на кого. Да и не за что: располагая такой информацией, Аль, конечно же, не должен был рисковать, впутываться в ту историю с эхху.
И наверно, надо теперь поскорей и посильнее полюбить Эоли, который одинок и ждет. Она ему нужна. И к тому же она виновата перед ним: морочила, морочила ему голову, а потом так огорчила!
Сердце Ли само искало, кого бы ей полюбить.
…Но все равно: когда она видела на контрольном экране считанные с памяти Дана видения Одиннадцатой планеты, то для нее их выдавал Аль – ее Аль!
Перерыв, перерыв!.. Эоли вышел из корпуса, углубился по тропинке в лес, старался дышать глубоко и медленно – успокаивает. За час считывания он вымотался больше астронавтов.
Перед началом опыта его лихорадило и сейчас при мысли о том, как пойдет дело дальше, снова начинало колотить.
За Дана Эоли не беспокоился. Личность, которая после стольких пертурбаций удержалась – и даже не во всем мозгу, в пересаженной части, прижилась в новом теле настолько, что вытеснила оттуда хозяина… такой личности черт не брат, все выдержит. Но Ксена с ее предысторией!.. Дан сейчас берет основную нагрузку считывания на себя, бережет ее, дает втянуться; так заранее и условились. Но дальше-то он, хочешь не хочешь, выбывает из игры, основное слово за ней! А Ксена от этой информации год находилась в депрессии, на грани безумия; по науке это значит, что знание повлияло на ее личность и находится теперь не только в контролируемой памяти, но и в подсознании. А это, в свою очередь, значит – по строгой науке опять же, что при считывании возможен истерический синдром.
Тошно и думать, чем все может кончиться.
Разумеется, Эоли предупредил об опасности опыта, о возможных осложнениях, предложил подумать. Но для них, астронавтов, вопрос так не стоял: закон дальнего космоса «Сначала информация…» владычествовал над ними категорически. Да и то сказать, не о малом знании речь – о Контакте!
…Если к Ксене вернется депрессия, «обратному зрению» конец. Способ будет скомпрометирован навсегда.
– Э-э! – Биолог правой ладонью стукнул себя по затылку, по месту, к которому раз приложился Ило. – О чем думаешь? Эх ты! Разве дело в способе? Нельзя, невозможно, чтобы она погибла, повредилась. Пережитая драма будто озаряет ее изнутри. Это все равно как если в опасности моя любимая, не Дана. Нельзя, невозможно! Прерву опыт, как только замечу. А не будет ли поздно, когда замечу? Прекратить сейчас? Нет, нельзя, малодушие…
Его снова залихорадило. А успокоиться было необходимо – и Эоли заставил себя думать о другом. Звездная минута человечества, а! Как долго ее ждали, как много значит: узнать об иной жизни, не связанной со здешними условиями и развившейся даже до более высоких, чем наши, форм. Высшие Простейшие, надо же! И верно, умеют такое, к чему мы еще не знаем, как подступиться. Теперь будем знать… Звездная минута – и он, Эолинг, двояко, двукратно причастен к ней: во-первых, участием в спасении Берна и пересадке ему части мозга Дана, во-вторых, его «обратное зрение» делает доступной всем сейчас память участников Контакта. А? Только сами астронавты причастны к событию больше, чем он.
«Ну, вот опять: я! Я!.. То, что я участвую в событии, важнее события. Вот наградил милый па комплексом!»
Эти мысли тоже были не к месту, ослабляли. Успокоиться и прийти в норму Эоли сейчас мог лишь в деле. Он повернул к лабораторному корпусу.
Но все равно, когда шагал, на миг – не подконтрольный сознанию миг – в нем над всеми волнениями возобладало любопытство исследователя: а что же все-таки получится?..
Дан и Ксена не ушли из лаборатории, полулежали, расслабившись, на шезлонгах в углу нижнего отсека. Им сейчас противопоказаны новые впечатления, мыслями и памятью оба были на Одиннадцатой.
Дан почувствовал на себе изучающе-вопросительный взгляд золотоволосой девушки с галереи – Ли, Лиор 18. Мечтательная, тонкая, очень добросердечная… Он помнил все, что было у них с Алем. Мог вспомнить, поправил себя Дан. Мог бы, но не станет этого делать. Было не с ним, а о других такое помнить некорректно.
Отчуждение от Ли теперь тоже входило в состав его личности. Все входило в ее состав – даже эпизодическое участие Берна в опыте «обратного зрения» теперь приобрело настоящий смысл.
А сейчас отвлекаться на Ли, на все иное и вовсе ни к чему; забота его и боль его – вот она, рядом: Ксена. Все восстановилось в нем, даже повышенное – против нормального, что ли, уровня у любящих – понимание ее. Наверно, и в этом повинно пережитое на Одиннадцатой, Амебы с их обволакивающим психическим полем. И сейчас Дан чувствовал состояние Ксены почти так же внятно, как и свое, знал даже, сколько ударов в минуту делает ее сердце.
Многовато оно их делает, учащенно бьется – будто секунда в напряженных местах симфоний. И сама она напряжена, натянута: тронь – зазвенит.
Секунда, учащенная смычковая ритмика… и над ней всплывает, набирает силу мелодия. Вот и сейчас она должна возникнуть – партия Ксены.
Он единственный представлял, что ей там довелось пережить после его гибели.
И восхищался силой ее души: нет, куда против Ксены была Ли и все женщины Земли – перенести такое и вернуться, вернуться «психически»!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42