Сквозь скафандр я почти не чувствовал резких
порывов ветра, свирепо бросавшегося с горных вершин, а ведь великан
воспинимал холод и ветер обнаженными руками!
- Разве у тебя нет куртки? - спросил я на следующем привале. Мы
расположились на продуваемом со всех сторон выступе скалы, а скорость ветра,
по моим подсчетам, приближалась к сорокамильному галопу.
- Здесь у меня плащ, - он похлопал по мешку. - Я надену его позже.
- Ты сам шьешь себе одежду? - я смотрел на дубленую кожу, мехом внутрь,
скрепленную крупными парусными стежками.
- Эти одеяния мне изготовила женщина, - ответил он. - Это было очень давно.
- Что верно, то верно, - отозвался я. Я попытался представить его с
женщиной, представить его подругу, как она движется, как выглядит. Женщина
десяти футов ростом...
- У тебя есть ее изображение?
- Нет, ее образ хранится в моем сердце. - Он произнес эти слова словно некую
ритуальную фразу. Интересно, подумал я, каково это - быть последним
представителем своего народа. Но вопрос я задал иначе:
- Но зачем тебе это нужно? Жить здесь в одиночестве?
Он уставился на ледяные скалы.
- Здесь мой дом, - наконец сказал он. Еще один машинальный ответ, за которым
не таилось ни единой мысли. До него никогда бы не дошло, и даже в голову,
наверное, никогда бы не пришло бы, как он мог бы заставить доиться слезами и
наличными несколько миллиардов голодных до сенсаций обывателей. Самая
настоящая невыдуманная мыльная опора. Конец пути. Тупик. Бедняжка Джонни
Гром, такой отважный и такой одинокий.
- А теперь зачем это нужно... то, что ты делаешь? - вдруг спросил он, и я
почувствовал, как внутренности мои словно сжала невидимая рука.
- Что ты имеешь ввиду? - выдавил я сквозь зубы, и рука моя незаметно сжала
кратерный излучатель, мгновенно выскочивший из рукава.
- Ты ведь тоже живешь один, Карл Паттон. Ты правишь кораблями касмоса,
значит, ты постоянно одинок и постоянно испытываешь трудности. Вот хотябы
сейчас - ты готов жизнь отдать за своих товарищей.
- Никакие они мне не товарищи, - огрызнулся я. - Они - просто оплаченный
груз, и только. Не доставишь - ничего не получишь. И я вовсе не собираюсь
жертвовать жизнью. Я просто совершаю прогулку для моциона.
Некоторое время великан испытующе глядел на меня.
- Мало кто решился бы подняться на Куклэйн в это время года. Тем более, не
имея на то веских причин.
- У меня-то причина достаточно веская. Целых сорок тысяч причин.
Он как-то легко улыбнулся.
- Ты многолик, Карл Паттон, как мне кажется. Но ты отнюдь не глуп.
- Давай-ка трогаться, - сказал я. - Прежде чем я получу свои законные, нам
еще ходить и ходить.
* * *
Теперь Джонни Гром шел легким шагом, который он считал для меня подходящим.
Собака, казалось, нервничала, она то и дело задирала нос к небу и
принюхивалась, а затем снова уносилась вперед. Я тоже не отставал,
старательно сопя и отдеваясь на подъемах и довольно естественно пытаясь
отдышаться на привалах. Все это я делал очень осторожно, чтобы не показать,
как мне на самом деле легко, и в то же время я не хотел наводить великана на
мысль, что мне такой темп не под силу. Мало-помалу я стал прибавлять шагу, и
скоро разогнались аж до четырех миль в час. Такой темп хорош для небольших
прогулок при земном притяжении и по ровной дороге, но здесь выдержать такую
скорость в течение даже недолгого времени, мог только настоящий атлет.
Правда мне, с моими пьезоэлектрическими мускулами, принимавшими на себя
основную долю нагрузок, даже большая скорость была нипочем.
Мы остановились перекусить. Здоровяк извлек из мешка хлеб, сыр и бурдюк с
вином и отвалил мне порцию, которой вполне хватило бы на двоих. Я съел
большую часть, а остальное, когда мой сотрапезник отвернулся, отправил в
специальный карман для отходов, расположенный на плече скафандра, и как
только Джонни расправился со своей порцией - ненамного большей, чем моя, - и
я поднялся на ноги, давая понять, что того же жду и от него. Он даже не
пошевелился.
- Теперь мы должны отдохнуть часок, - заявил он.
,
- О кей, - отозвался я. - Только отдыхать тебе придется в одиночестве. Меня
ждет дело. - Я зашагал прочь по пятнистому снегу, и отошел уже шагов на
десять, когда мимо галопом промчалась гигантская шавка, развернулась и
преградила мне дорогу. Я попытался обойти ее справа, но пес снова встал на
моем пути. То же самое произошло и при левом повороте.
- Отдохни, Карл Паттон, - произнес сзади Голиаф. Он улегся на спину и
заложил руки под голову, закрыв глаза. Что ж, ладно, если я не могу
заставить его продолжать путь, я могу не давать ему заснуть. Я вернулся и
сел рыдом с ним.
- Глухомань здесь, - сказал я. Он ничего не ответил.
- Такое впечатление, что здесь отродясь никто не бывал, - добавил я. - Даже
мятой жестянки из-под пива не видно. - Это тоже не возымело успеха. - Чем,
интересно, ты кормишься здесь? - спросил я. - Из чего делаешь сыр и хлеб?
Он открыл глаза.
- Из сердцевины дерева-друга. Ее размалывают в муку или делают массу и
сквашивают.
- Неплохо, - заметил я. - Но уж вино-то наверняка привозное.
- Вино нам дают плоды того же самого дерева. - Он так произнес это "нам",
словно дома его ждали жена, шестеро ребятишек и недочитанная книга.
- Сначала, наверное, было очень тяжело, - сказал я. - Если вся планета
такова, то трудно даже представить себе, как твои предки ухитрились выжить.
- Они боролись, - ответил великан так, будто это объясняло все.
- Но ведь больше незачем бороться, - возразил я. - Ты можешь преспокойно
покинуть эти скалы и беззаботно зажить под каким-нибудь не очень ярким
солнцем.
Великал задумчиво смотрел в небо.
- У нас есть легенда о месте, где воздух мягок, и прямо из земли растут
сочные фрукты. Я думаю, мне бы там не понравилось.
- Почему же? Тебе кажется, что это особый шик - выжить, преодолевая
трудности?
Он повернул голову и взглянул на меня.
- А ведь на самом деле это ты испытываешь трудности, Карл Паттон. Я-то у
себя дома, а ты страдаешь от холода и усталости в мире, чужом для тебя.
Я что-то проворчал себе под нос. Джонни Гром так выворачивал смысл, что мои
собственные слова рикошетом попадали в меня же.
- Я слышал, здесь существует весьма кровожадная разновидность животных, -
сказал я. - Что-то я до сих пор ни одного не стречал...
- Скоро встретишь.
- Тебе интуиция подсказывает, или...
- Нас уже несколько часов преследует стая снежных скорпионов. Когда мы
выйдем на открытое место, ты их увидишь.
- Откуда ты знаешь?
- Так говорит мне Вула.
Я взглянул на огромную псину, которая развалилась на земле, положив голову
на лапы. Псина выглядела усталой.
- А откуда у вас взялись собаки?
- У нас всегда были собаки.
- Наверное, в первом корабле была пара, - предположил я. - Или, может быть,
замороженные эмбрионы. Скорее всего, так оно и было. Переселенцы наверняка
везли с собой зародышей разных животных.
- Вула из породы военных псов. Ее предком был могучий Стэндфаст, который
одолел псов Короля Руна на Поле Сломанного Клинка.
- Вы что же - воевали?
Он ничего не ответил. Я фыркнул.
- Я-то думал, что тратя такие колоссальные усилия, только лишь, чтобы
выжить, вы не слишком дешево ценили свои жизни.
- Что стоит жизнь без правды? Король Рун сражался за свои убеждения. Принц
Дал сражался за свои.
- И кто же победил?
- Они бились двадцать часов, и когда принц Дал упал, король Рун отступил
назад и убедил его подняться. Но в конце концов Дал сломал королю спину.
- Ну, так значит... разве это послужило доказательством его правоты?
- Какое значение имеет, во что верит человек, Карл Паттон, если он верит в
это всем сердцем и дущой?
- Чушь. Фактам безразлично, кто убежден в них.
Тут великан сел и указал рукой на мерцающие вдали белые вершины.
- Правы горы, - произнес он. Затем взглянул в небо, где в вышине крепостными
стенами громоздились темно-пурпурные облака. - Небо право. И эта правота
значит гораздо больше, чем факты скал и газа.
- Никак не могу вникнуть в твои поэтические доводы. - сказал я. - Я знаю
одно - вкусно есть, спать в мягкой постели и пользоваться всем самым лучшим,
- это хорошо. А тот, кто утверждает обратное, либо несчастный, либо дурак.
- А что такое "самое лучшее", Карл Паттон? Разве может быть лучше ложе, чем
усталость? Лучшая приправа, чем аппетит?
- Ты, видно, вычитал это в книге...
- Если ты преклоняешься перед легкой роскошью, о которой ты говорил, то
почему же ты здесь?
- О, это проще некуда. Чтобы заработать денег на все остальное.
- И потом... если ты не погибнешь на этом пути - неужели ты вернешься туда,
на свой прелестный мирок, и будешь поедать сочные плоды, взращенные кем-то
другим?
- Конечно, - ответил я. - А почему бы и нет? - Тут я почувствовал, что слова
мои - слова безумца, и не понял, почему. Это окончательно вывело меня из
равновесия. Но спорить я не стал и сделал вид, что уснул.
* * *
Через четыре часа мы добрались до вершины длинного холма, и перед нами
предстала целая тысяча миль леса и ледника - пространство, достойно
соответствующее масштабам мира под названием Вэнгард.
Мы уже девять часов были в пути, и, не смотря на все хитроумные
приспособления, я начал уставать. Верзила же выглядел как новенький. Он
поднес к глазам ладонь, защищаясь от солнца, которое было каким-то странно
маленьким и пронзительно ярким, как пред бурей, и указал на пик, отделенный
от нас долиной. До него было примерно с милю или две.
- Там мы будем ночевать, - сказал он.
- Это же в стороне от нашего пути, - заметил я. - Почему бы нам не
заночевать прямо здесь?
- Нам нужна крыша над головой и очаг. Холгримм ничего не будет иметь против.
- Какой еще Холгримм?
- Там находится его дом.
Я почувствовал, как по спине у меня поползли мурашки. Так бывает, когда в
ваш разговор вдруг вмешивается привидение. Не то, чтобы я боялся привидений,
просто так считается среди людей.
Остаток пути мы проделали в молчании. Вула подолгу принюхивалась и фыркала
все чаще по мере того, как мы приближались к хижине, сложенной из бревен,
когда-то обтесанных, а теперь потемневших. Крыша была высокой, черепичной, в
окна были вставлены разноцветные стекла в свинцовых переплетах. Перед домом
великан некоторое время постоял, опираясь на свой посох и прислушиваясь. Дом
как будто хорошо сохранился. Но ведь и сложен он был из тех же скал и
деревьев, что стояли вокруг. Ничто иное не выдержало бы схватки с природой.
- Знаешь, Карл Паттон, - сказал великан, - Мне кажется, будто вот-вот
послышится голос Холгримма, и он гостеприимно распахнет дверь, приглашая нас
войти.
- Да, если бы он был жив, - отозвался я и прошел мимо него ко входу. Такая
дверь из темно-пурпурного дерева вполне могла бы служить воротами в Собор
Парижской Богоматери. Обеими руками я потянул на себя огромную железную
ручку - дверь не шелохнулась. Джонни Гром открыл ее буквально мизинцем.
В большой комнате было холодно. Покрывшая пол изморозь хрустела у нас под
ногами. В полумраке я заметил развешанные по стенам шкуры, отливающие
зеленым, красным и золотым мехом словно хвосты павлинов. Были здесь и
другие трофеи: огромный череп с трехфутовым клювом и похожими на урыль из
слоновой крсти ветвистыми рогами, кончики которых были выгнуты вперед и
остры, как кинжалы. Была обтянутая кожей голова, состоявшая из одних
челюстей и зубов, и потемневший от времени боевой топор с рукояткой длиной
футов десять и затейливым лезвием. Посреди комнаты стоял длинный стол, до
которого, наверное, в свое время доходило тепло от очага, огромного, как
городская квартира. Стол был накрыт, я заметил отблеск дневного света на
кубках, тарелках, приборах. Вокруг стола были расставлены кресла с высокими
спинками, и в кресле во главе стола, лицом ко мне с мечом в руке восседал
седобородый гигант. Пес завыл, и это вполне соответствовало охватившему меня
чувству.
- Холгримм ждет нас, - мягко произнес позади меня Джонни. Он двинулся
вперед, я за ним, переборов, наконец, оцепенение. Вблизи я различил мелкие
кристаллики инея, сплошь покрывшие тело сидящего гиганта. Они отблескивали в
бороде, на тыльных сторонах ладоней, на веках.
Кристаллики льда покрывали и стол, и тарелки, и гладкое дерево кресел. Когти
Вулы, следовавшей за хозяином, громко стучали по широченным доскам пола.
- Разве вы не хороните своих мертвых? - выдавил я, слегка запинаясь.
- Так его посадила женщина. По собственной воле. Он так пожелал, когда
понял, что смерть уже рядом.
- Но почему?
- Это тайна, которую знает один лишь Холгримм.
- Может, нам лучше выйти наружу? - предложил я. - А то это место напоминает
мне морг.
- Огонь исправит дело...
- Но тогда растает и наш приятель. Лично я предпочел бы, чтобы он оставался
так, как есть.
- Мы разведем небольшой огонь, чтобы разогреть пищу, и чтобы были угли,
возле которых можно провести ночь.
В ящике возле входной двери нашлись дрова, темно-красные, твердые, как
камень, и уже наколотые до нужной толщины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10