Сплошь и рядом очень сильные волшебники (такие как нынешний Кудесник Остромир) доживают до глубокой старости без всяких нервных срывов, и потому заранее предугадать персону, с которой случится несчастье попросту невозможно.
К тому же, первый приступ — это еще не конец. Зачастую одним приступом все и заканчивается. Особенно, если волшебник начинает ограничивать себя в работе, но бывали случаи, когда второй приступ не приходил и к тем, кто, не желая менять своей налаженной жизни, полностью отдавал себя на волю богов.
Тем же, кто докатывался до второго приступа (а в этом случае ждать его приходилось по-всякому — от трех месяцев до тридцати лет), приходилось встречаться с Контрольной комиссией, ибо свихнувшийся волшебник рано или поздно преступал законы Колдовской Дружины.
Неудивительно, что законы сии требовали от всякого волшебника, с которым случался нервный срыв, чтобы он обязательно поставил в известность о случившемся канцелярию Кудесника.
После этого в былые времена волшебника ждали два пути: либо второй приступ болезни и лишение Таланта, либо продолжение работы на прежнем месте. Но повышение, разумеется, такой волшебник мог получить разве что во сне.
Когда боги нарушили свои собственные законы, дав жизнь матери Ясне, они предоставили страдающим волшебникам третий путь. Мать Ясна не просто выявляла кандидатов в колдуны, не способных справиться с человеческой природой собственного тела. Об этом-то знала вся Дружина. Но только руководство Дружины ведало, что мать Ясна была способна напрочь излечивать волшебников от проклятой болезни. Во всяком случае, за все тридцать лет, что мать Ясна трудилась на своем поприще, не было ни одного случая второго психического срыва. За десять же лет, прошедших после ее исчезновения, случилось уже семь. Вот почему Колдовская Дружина так была заинтересована в том, чтобы странная паломница оказалась второй матерью Ясной. Вот почему работу с ней поручили одному из самых высококвалифицированных волшебников Словенского княжества чародею Светозару Смороде.
И только теперь Светозар Сморода понял, почему он так не торопился с выполнением данного ему поручения. Дело было вовсе не в том, что ему не хотелось вновь возвращаться к прощупыванию подозрительных паломников, могущих оказаться лазутчиками супротивных государств.
Все было гораздо проще.
Он просто боялся понять, что пшеничноволосая паломница по имени Вера является обыкновенной бабой (пусть даже волшебницей!), не способной ни выявлять в будущих волшебниках пресловутый дух Додолы, ни бороться со смертоносными гримасами духа Перуна.
Едва Забава, более или менее успокоенная разговором с чародеем, спустилась вниз, разбиравшая нынешнюю почту тетя Стася сунула ей в руки открытку.
Открытка была от матери Заряны. Мать Заряна поздравляла бывшую воспитанницу с Паломной седмицей, сообщала, что приехала в столицу поклониться Пантеону, что поселилась у своей давней подруги. И если воспитанница желает повидаться, пусть в полдень приходит к кремлевской башне с часами.
Забава тут же побежала к дяде, показала ему открытку. Дядя проворчал что-то насчет старых глупых куриц. Но отпустил.
За несколько минут до полудня Забава была уже возле Кокуевой башни. Почти тут же подошла и мать Заряна. За прошедшее с начала разлуки время мать Заряна практически не изменилась, лишь глубже стали морщинки возле глаз. Обнялись, поцеловались.
— А повзрослели-то, повзрослели! — восторгалась мать Заряна. — Ну рассказывайте… Как живете, как ладите с хозяином?
К Забаве вдруг вернулось детство. И она принялась рассказывать, захлебываясь от переполнявших ее чувств и с трудом сдерживая горючие слезы. А когда дошла до появления гостьи, загремели кремлевские часы, и говорить стало невозможно. После двенадцатого удара часы запели хвалу роду Рюриковичей. Их пение настроило Забаву на торжественный лад, все личные беды показались ей такими ничтожными, что когда наступила тишина, девушка решила о гостье ничего не рассказывать.
— Вот так я и живу.
— Бедненькая! — Мать Заряна покачала головой. — Может, вас перевести к другому хозяину?
— Дядя не разрешит.
— У меня есть связи, — сказала мать Заряна. — Я могла бы справиться и с вашим дядей, и с вашим бессердечным хозяином. Представьте себе, как переменится ваша жизнь.
Забава представила. И сказала:
— Нет!
Мать Заряна внимательно посмотрела ей в глаза:
— Подумайте, какая вас ждет в этом доме судьба.
Забава подумала. И повторила:
— Нет!
— Что ж, вы теперь взрослая. — Мать Заряна пожала плечами. — Я уже не могу решать за вас.
Они поговорили еще немного, и мать Заряна заторопилась по каким-то делам. Холодновато попрощались и разошлись в разные стороны.
Сделав несколько шагов, Забава оглянулась. Подметая длинной юбкой тротуар, мать Заряна энергичным и целеустремленным шагом удалялась в сторону площади Первого Поклона. Забава долго смотрела ей в спину, но мать Заряна так и не обернулась. Все тем же быстрым шагом она пересекла Детинцевскую и скрылась за углом. Забава печально улыбнулась и направилась к Вечевому мосту.
Она так никогда и не узнала, что матери Заряне в тот день тоже надо было на Торговую сторону. Но, не сумев соблазнить чародея Смороду, Забава стала для нее неудачницей. Отказавшись же переменить место работы, превратилась и вовсе в отработанный материал. А неудачниц и отработанного материала в многовековой истории Ордена дочерей Додолы было слишком много, чтобы заниматься перевоспитанием каждой из них.
Впрочем, Забава в этот момент меньше всего думала о матери Заряне и Ордене дочерей Додолы. Она тоже спешила: ведь вполне возможно, что хозяин сейчас отчаянно нуждался в ее заботе. Вот только на душе у нее почему-то было совершенно пусто. Как в кармане у нищего…
Разумеется, приступ не испугал Света. Как и всякого высококвалифицированного волшебника, жизнь давно уже подготовила его к возможности подобного окончания карьеры.
Поэтому он не собирался сходить с ума от страха, обнаружив, что протянувшуюся вперед и вверх прямую дорогу пересекла вдруг пропасть неизвестной ширины и глубины. Не собирался он и бежать к Кудеснику с доносом на самого себя.
Более того, прекрасно понимая, что всякие меры, направленные на препятствование утечке информации, ведут к обратному результату, не намеревался он и вести на эту тему разговоры с прислугой. Как ни старайся, а стоит лишь сказать кому-либо, чтобы держал язык за зубами, и можешь быть уверен — если не этот, так другой язык обязательно развяжется. А посему проще всего было отнестись к приступу как к чему-то незначительному, на что и внимания обращать не стоит. Ну упал хозяин в обморок, так и что? Слишком много работает, все время у него голова о государственных заботах болит. И не говорите, кума, наш — точно такой же, с утра — просто душа человек, а к вечеру — мрачнее тучи. Да, что бы там ни врали, а тяжелая у них судьбина, у волшебников этих. У нас-то как бы ни была сложна жизнь, а придет ночь, заберешься к мужу под крылышко, тронешь его корень, и все заботы улетают куда-то, далеко-далеко… А у кого мужа нет, у той любовник найдется… И так далее…
Задача упрощалась еще и тем, что приступ был какой-то не такой, слабый, словно вместо того, чтобы влепить чародею Светозару Смороде зубодробительную затрещину крепко сжатым кулачищем, боги лишь слегка коснулись его мизинчиком. Другие-то колдуны по двое суток валялись без сознания, да и потом еще седмицу ноги от слабости подгибались. А тут — упал, полежал пару минут да и встал как ни в чем ни бывало!
И вот к этому чуду, весьма смахивающему на подарок судьбы, стоит приглядеться повнимательнее. Что в нем проявилось — безграничная сила организма чародея Смороды или неведомое воздействие на этот организм со стороны чародеевой гостьи? Призадумаешься…
И чем больше Свет об этом призадумывался, тем яснее ему становилось: разгадка тайны «матери Веры» для него не менее важна, чем обнаружение убийцы академика Барсука. Да, второе может быстро возвести его на вершину Колдовской Дружины, но случившееся сегодня долго задержаться на этой вершине не позволит. А если и не дождешься второго приступа, доживешь до самой смерти в волшебниках, так что это за жизнь — каждый день просыпаться и задавать себе вопрос: не сегодня ли произойдет неотвратимое?!
Нет, хоть и стоило бы ныне отдохнуть от волшебных манипуляций, а не придется. Отдохнем завтра, если позволит официальное начало Паломной седмицы.
И достав из шкафа свой баул, он отправился в гостевую.
Вера как будто бы ждала его. Во всяком случае, когда он вошел, она не валялась с книжкой на кушетке и не сидела у окна, пялясь на кудрявящийся барашками Волхов, а стояла посреди гостевой, всем телом потянувшись к двери. Словно былинка к вышедшему из-за туч солнышку…
— Полагаю, нам следует снова заняться вашим лечением, — сказал Свет.
Ему показалось, что былинка слегка поникла, съежилась, согнулась.
— Хорошо, — сказала она. — Но меня сегодня больше беспокоит ваше здоровье, чем свое собственное. Часто с вами такое бывает?
Свет поморщился:
— Бывает иногда. К сожалению, мы, волшебники, вынуждены расплачиваться перед богами за свой Талант. А последние дни у меня были достаточно напряженными…
Вера посмотрела на его баул, понимающе покивала:
— А может, вместо моего лечения займемся вашим? У меня сложилось впечатление, что я каким-то образом способна воздействовать на вас. А если воспользоваться вашим Кокошником?
У меня тоже сложилось такое впечатление, подумал Свет. Но я бы об этом вам ввек не сказал… И уж в любом случае экспериментировать не стану.
Он покачал головой:
— Вижу, вам не дают покоя лавры колдуньи! Не забывайте, это я должен вас лечить, а не вы меня. К тому же, такие вещи, как сегодня, происходят со мной достаточно часто.
Вера смотрела на него с явным недоверием, но недоверие это выразилось лишь во взгляде.
— Как вам будет угодно, чародей, — сказала она. — Я готова.
Свет полез в баул за Серебряным Кокошником.
Все повторилось.
Опять свалились на Света те же видения. Вновь гналась за ним толпа насильников. Вновь валили его навзничь на жесткую землю, драли на нем юбку. И терзали, терзали, терзали, терзали…
Правда, о том, что переживаемое происходило с ним уже во второй раз, Свет вспомнил, лишь когда, благодаря безотказно работающему инстинкту самосохранения, опять сумел вырваться из кошмара… не то чужих воспоминаний, не то извращенных грез…
И опять осталось неясным, кто же попал к нему в дом.
Однако теперь, после случившегося за утренней трапезой, Свет уже не мог разойтись с судьбой вничью. Теперь паломница по имени Вера стала не только государственным делом Словении и ее Колдовской Дружины, но и личным интересом чародея Светозара Смороды.
Сидя перед распростертым на кушетке расслабленным девичьим телом, Свет погрузился в размышления. Размышления эти оказались долгими, но не бесплодными. Он понимал, что с Верой ему необходимо определиться в ближайшие дни. Паломная седмица давала ему некоторый резерв времени. Но затем, когда она, с ее гигантскими богослужениями и празднествами, все-таки завершится, и Кудесник, и министерство безопасности тут же вспомнят о тех чаяньях, которые они связывают с лежащей перед ним девушкой. А потому все более и более необходимыми ему начинали представляться активные меры.
И право слово, Репня Бондарь, при всей его одержимости бабским телом, предложил прекрасный способ. Впрочем, подобный способ и мог предложить лишь такой бабник, как Репня. Самому Свету, к примеру, это бы сто лет в голову не пришло.
Свет попытался проанализировать, что же случилось с ним в тот вечер, в пятницу. С какой стати в нем тогда родилось столь активное неприятие Репниных ухаживаний, что дело завершилось таким нечастым явлением как открытие нового заклинания?
Он сел в кресло, расслабился и, как вчера утром, попытался вновь пережить минувшее. Странно, но сегодня оживающая в памяти картина не вызывала у него ни малейшего неприятия. Во всяком случае, если бы сейчас Репня прижал эту девицу к матрасу, он, Свет, и перстом бы не шевельнул, чтобы помешать их любовным игрищам.
Так что же случилось позавчера?
Неужели все дело в его ментальной усталости и предболезненном состоянии психики?.. А что, вполне может быть!.. Точно, ведь он тогда представил себе, каково бы ему было, если бы это его начал тискать Репня, и это «каково» показалось ему не только достаточно неприятным, но и откровенно омерзительным.
Да уж, будем правдивы хотя бы перед собой! В нормальном состоянии психики ни одному волшебнику подобная мысль бы и в голову не пришла. Но тогда вполне возможно, что и ночная ментальная атака на чародея Смороду была плодом его собственного болезненного воображения… А что, думается, такое вполне возможно. И даже более того… Если Вера хоть на каплю волшебница, его ночные кошмары вполне могли отразиться и на ее снах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
К тому же, первый приступ — это еще не конец. Зачастую одним приступом все и заканчивается. Особенно, если волшебник начинает ограничивать себя в работе, но бывали случаи, когда второй приступ не приходил и к тем, кто, не желая менять своей налаженной жизни, полностью отдавал себя на волю богов.
Тем же, кто докатывался до второго приступа (а в этом случае ждать его приходилось по-всякому — от трех месяцев до тридцати лет), приходилось встречаться с Контрольной комиссией, ибо свихнувшийся волшебник рано или поздно преступал законы Колдовской Дружины.
Неудивительно, что законы сии требовали от всякого волшебника, с которым случался нервный срыв, чтобы он обязательно поставил в известность о случившемся канцелярию Кудесника.
После этого в былые времена волшебника ждали два пути: либо второй приступ болезни и лишение Таланта, либо продолжение работы на прежнем месте. Но повышение, разумеется, такой волшебник мог получить разве что во сне.
Когда боги нарушили свои собственные законы, дав жизнь матери Ясне, они предоставили страдающим волшебникам третий путь. Мать Ясна не просто выявляла кандидатов в колдуны, не способных справиться с человеческой природой собственного тела. Об этом-то знала вся Дружина. Но только руководство Дружины ведало, что мать Ясна была способна напрочь излечивать волшебников от проклятой болезни. Во всяком случае, за все тридцать лет, что мать Ясна трудилась на своем поприще, не было ни одного случая второго психического срыва. За десять же лет, прошедших после ее исчезновения, случилось уже семь. Вот почему Колдовская Дружина так была заинтересована в том, чтобы странная паломница оказалась второй матерью Ясной. Вот почему работу с ней поручили одному из самых высококвалифицированных волшебников Словенского княжества чародею Светозару Смороде.
И только теперь Светозар Сморода понял, почему он так не торопился с выполнением данного ему поручения. Дело было вовсе не в том, что ему не хотелось вновь возвращаться к прощупыванию подозрительных паломников, могущих оказаться лазутчиками супротивных государств.
Все было гораздо проще.
Он просто боялся понять, что пшеничноволосая паломница по имени Вера является обыкновенной бабой (пусть даже волшебницей!), не способной ни выявлять в будущих волшебниках пресловутый дух Додолы, ни бороться со смертоносными гримасами духа Перуна.
Едва Забава, более или менее успокоенная разговором с чародеем, спустилась вниз, разбиравшая нынешнюю почту тетя Стася сунула ей в руки открытку.
Открытка была от матери Заряны. Мать Заряна поздравляла бывшую воспитанницу с Паломной седмицей, сообщала, что приехала в столицу поклониться Пантеону, что поселилась у своей давней подруги. И если воспитанница желает повидаться, пусть в полдень приходит к кремлевской башне с часами.
Забава тут же побежала к дяде, показала ему открытку. Дядя проворчал что-то насчет старых глупых куриц. Но отпустил.
За несколько минут до полудня Забава была уже возле Кокуевой башни. Почти тут же подошла и мать Заряна. За прошедшее с начала разлуки время мать Заряна практически не изменилась, лишь глубже стали морщинки возле глаз. Обнялись, поцеловались.
— А повзрослели-то, повзрослели! — восторгалась мать Заряна. — Ну рассказывайте… Как живете, как ладите с хозяином?
К Забаве вдруг вернулось детство. И она принялась рассказывать, захлебываясь от переполнявших ее чувств и с трудом сдерживая горючие слезы. А когда дошла до появления гостьи, загремели кремлевские часы, и говорить стало невозможно. После двенадцатого удара часы запели хвалу роду Рюриковичей. Их пение настроило Забаву на торжественный лад, все личные беды показались ей такими ничтожными, что когда наступила тишина, девушка решила о гостье ничего не рассказывать.
— Вот так я и живу.
— Бедненькая! — Мать Заряна покачала головой. — Может, вас перевести к другому хозяину?
— Дядя не разрешит.
— У меня есть связи, — сказала мать Заряна. — Я могла бы справиться и с вашим дядей, и с вашим бессердечным хозяином. Представьте себе, как переменится ваша жизнь.
Забава представила. И сказала:
— Нет!
Мать Заряна внимательно посмотрела ей в глаза:
— Подумайте, какая вас ждет в этом доме судьба.
Забава подумала. И повторила:
— Нет!
— Что ж, вы теперь взрослая. — Мать Заряна пожала плечами. — Я уже не могу решать за вас.
Они поговорили еще немного, и мать Заряна заторопилась по каким-то делам. Холодновато попрощались и разошлись в разные стороны.
Сделав несколько шагов, Забава оглянулась. Подметая длинной юбкой тротуар, мать Заряна энергичным и целеустремленным шагом удалялась в сторону площади Первого Поклона. Забава долго смотрела ей в спину, но мать Заряна так и не обернулась. Все тем же быстрым шагом она пересекла Детинцевскую и скрылась за углом. Забава печально улыбнулась и направилась к Вечевому мосту.
Она так никогда и не узнала, что матери Заряне в тот день тоже надо было на Торговую сторону. Но, не сумев соблазнить чародея Смороду, Забава стала для нее неудачницей. Отказавшись же переменить место работы, превратилась и вовсе в отработанный материал. А неудачниц и отработанного материала в многовековой истории Ордена дочерей Додолы было слишком много, чтобы заниматься перевоспитанием каждой из них.
Впрочем, Забава в этот момент меньше всего думала о матери Заряне и Ордене дочерей Додолы. Она тоже спешила: ведь вполне возможно, что хозяин сейчас отчаянно нуждался в ее заботе. Вот только на душе у нее почему-то было совершенно пусто. Как в кармане у нищего…
Разумеется, приступ не испугал Света. Как и всякого высококвалифицированного волшебника, жизнь давно уже подготовила его к возможности подобного окончания карьеры.
Поэтому он не собирался сходить с ума от страха, обнаружив, что протянувшуюся вперед и вверх прямую дорогу пересекла вдруг пропасть неизвестной ширины и глубины. Не собирался он и бежать к Кудеснику с доносом на самого себя.
Более того, прекрасно понимая, что всякие меры, направленные на препятствование утечке информации, ведут к обратному результату, не намеревался он и вести на эту тему разговоры с прислугой. Как ни старайся, а стоит лишь сказать кому-либо, чтобы держал язык за зубами, и можешь быть уверен — если не этот, так другой язык обязательно развяжется. А посему проще всего было отнестись к приступу как к чему-то незначительному, на что и внимания обращать не стоит. Ну упал хозяин в обморок, так и что? Слишком много работает, все время у него голова о государственных заботах болит. И не говорите, кума, наш — точно такой же, с утра — просто душа человек, а к вечеру — мрачнее тучи. Да, что бы там ни врали, а тяжелая у них судьбина, у волшебников этих. У нас-то как бы ни была сложна жизнь, а придет ночь, заберешься к мужу под крылышко, тронешь его корень, и все заботы улетают куда-то, далеко-далеко… А у кого мужа нет, у той любовник найдется… И так далее…
Задача упрощалась еще и тем, что приступ был какой-то не такой, слабый, словно вместо того, чтобы влепить чародею Светозару Смороде зубодробительную затрещину крепко сжатым кулачищем, боги лишь слегка коснулись его мизинчиком. Другие-то колдуны по двое суток валялись без сознания, да и потом еще седмицу ноги от слабости подгибались. А тут — упал, полежал пару минут да и встал как ни в чем ни бывало!
И вот к этому чуду, весьма смахивающему на подарок судьбы, стоит приглядеться повнимательнее. Что в нем проявилось — безграничная сила организма чародея Смороды или неведомое воздействие на этот организм со стороны чародеевой гостьи? Призадумаешься…
И чем больше Свет об этом призадумывался, тем яснее ему становилось: разгадка тайны «матери Веры» для него не менее важна, чем обнаружение убийцы академика Барсука. Да, второе может быстро возвести его на вершину Колдовской Дружины, но случившееся сегодня долго задержаться на этой вершине не позволит. А если и не дождешься второго приступа, доживешь до самой смерти в волшебниках, так что это за жизнь — каждый день просыпаться и задавать себе вопрос: не сегодня ли произойдет неотвратимое?!
Нет, хоть и стоило бы ныне отдохнуть от волшебных манипуляций, а не придется. Отдохнем завтра, если позволит официальное начало Паломной седмицы.
И достав из шкафа свой баул, он отправился в гостевую.
Вера как будто бы ждала его. Во всяком случае, когда он вошел, она не валялась с книжкой на кушетке и не сидела у окна, пялясь на кудрявящийся барашками Волхов, а стояла посреди гостевой, всем телом потянувшись к двери. Словно былинка к вышедшему из-за туч солнышку…
— Полагаю, нам следует снова заняться вашим лечением, — сказал Свет.
Ему показалось, что былинка слегка поникла, съежилась, согнулась.
— Хорошо, — сказала она. — Но меня сегодня больше беспокоит ваше здоровье, чем свое собственное. Часто с вами такое бывает?
Свет поморщился:
— Бывает иногда. К сожалению, мы, волшебники, вынуждены расплачиваться перед богами за свой Талант. А последние дни у меня были достаточно напряженными…
Вера посмотрела на его баул, понимающе покивала:
— А может, вместо моего лечения займемся вашим? У меня сложилось впечатление, что я каким-то образом способна воздействовать на вас. А если воспользоваться вашим Кокошником?
У меня тоже сложилось такое впечатление, подумал Свет. Но я бы об этом вам ввек не сказал… И уж в любом случае экспериментировать не стану.
Он покачал головой:
— Вижу, вам не дают покоя лавры колдуньи! Не забывайте, это я должен вас лечить, а не вы меня. К тому же, такие вещи, как сегодня, происходят со мной достаточно часто.
Вера смотрела на него с явным недоверием, но недоверие это выразилось лишь во взгляде.
— Как вам будет угодно, чародей, — сказала она. — Я готова.
Свет полез в баул за Серебряным Кокошником.
Все повторилось.
Опять свалились на Света те же видения. Вновь гналась за ним толпа насильников. Вновь валили его навзничь на жесткую землю, драли на нем юбку. И терзали, терзали, терзали, терзали…
Правда, о том, что переживаемое происходило с ним уже во второй раз, Свет вспомнил, лишь когда, благодаря безотказно работающему инстинкту самосохранения, опять сумел вырваться из кошмара… не то чужих воспоминаний, не то извращенных грез…
И опять осталось неясным, кто же попал к нему в дом.
Однако теперь, после случившегося за утренней трапезой, Свет уже не мог разойтись с судьбой вничью. Теперь паломница по имени Вера стала не только государственным делом Словении и ее Колдовской Дружины, но и личным интересом чародея Светозара Смороды.
Сидя перед распростертым на кушетке расслабленным девичьим телом, Свет погрузился в размышления. Размышления эти оказались долгими, но не бесплодными. Он понимал, что с Верой ему необходимо определиться в ближайшие дни. Паломная седмица давала ему некоторый резерв времени. Но затем, когда она, с ее гигантскими богослужениями и празднествами, все-таки завершится, и Кудесник, и министерство безопасности тут же вспомнят о тех чаяньях, которые они связывают с лежащей перед ним девушкой. А потому все более и более необходимыми ему начинали представляться активные меры.
И право слово, Репня Бондарь, при всей его одержимости бабским телом, предложил прекрасный способ. Впрочем, подобный способ и мог предложить лишь такой бабник, как Репня. Самому Свету, к примеру, это бы сто лет в голову не пришло.
Свет попытался проанализировать, что же случилось с ним в тот вечер, в пятницу. С какой стати в нем тогда родилось столь активное неприятие Репниных ухаживаний, что дело завершилось таким нечастым явлением как открытие нового заклинания?
Он сел в кресло, расслабился и, как вчера утром, попытался вновь пережить минувшее. Странно, но сегодня оживающая в памяти картина не вызывала у него ни малейшего неприятия. Во всяком случае, если бы сейчас Репня прижал эту девицу к матрасу, он, Свет, и перстом бы не шевельнул, чтобы помешать их любовным игрищам.
Так что же случилось позавчера?
Неужели все дело в его ментальной усталости и предболезненном состоянии психики?.. А что, вполне может быть!.. Точно, ведь он тогда представил себе, каково бы ему было, если бы это его начал тискать Репня, и это «каково» показалось ему не только достаточно неприятным, но и откровенно омерзительным.
Да уж, будем правдивы хотя бы перед собой! В нормальном состоянии психики ни одному волшебнику подобная мысль бы и в голову не пришла. Но тогда вполне возможно, что и ночная ментальная атака на чародея Смороду была плодом его собственного болезненного воображения… А что, думается, такое вполне возможно. И даже более того… Если Вера хоть на каплю волшебница, его ночные кошмары вполне могли отразиться и на ее снах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45