Повторение понимается в различном смысле. Повторение может быть в одном случае результатом естественного порядка вещей (эйдос), как повторение лета, зимы и других времен года, когда новый период приходит после того, как исчез другой; к этому порядку вещей относятся движения небесных тел и связанные с ними явления, такие как солнцестояние и равноденствие, вызываемые движением Солнца.
Но если верить пифагорейцам, существует и другой род движения с повторением. Это значит, что я буду сидеть и разговаривать с вами точно так же, как делаю это сейчас; и в моей руке будет та же самая палка; и все будет таким, как сейчас; и время, как можно предположить, будет то же самое. Ибо если движения (небесных тел) и многие вещи повторяются, тогда то, что было раньше, и то, что произойдет потом, суть одно и то же. Все есть одно и то же, поэтому и время есть одно и то же.
Приведенный отрывок из Симплиция особенно интересен тем, что дает ключ к истолкованию других пифагорейских отрывков, т.е. упоминаний о Пифагоре и его учении, сохранившихся у некоторых авторов. Основой для понимания Пифагора, принятой в учебниках по истории философии, является мысль о том, что в философии Пифагора и его мировоззрении главное место занимает число. На самом же деле речь идет просто-напросто о плохих переводах! Слово «число» действительно очень часто встречается в пифагорейских фрагментах. Но это только слово; в большинстве случаев оно лишь дополняет глаголы, которые не выражают повторности или возврата действия, что и хочет передать автор. А слово это постоянно переводили как имеющее самостоятельное значение, что совершенно искажало его смысл. В обычном переводе теряет всякий смысл и приведенное выше место из Симплиция.
Эти два рода повторений, которые Евдем называет повторением в результате естественного порядка вещей и повторением в количестве существований, суть повторение во времени и повторение в вечности. Отсюда следует, что пифагорейцы различали две эти идеи, которые смешивают современные буддисты и которые смешивал Ницше.
* * *
Иисус, несомненно, знал о повторении и говорил о нем своим ученикам. В Евангелиях есть немало намеков на это; но самое бесспорное место, имеющее совершенно определенный смысл в греческом, славянском и немецком текстах, утратило его в переводах на другие языки, которые заимствовали ключевое слово из латинского перевода.
...
Иисус же сказал им: истинно говорю вам, что вы, последовавшие за Мною, в пакибытии, когда сядет Сын Человеческий на престоле славы Своей...
(Матф. XIX, 28)
В греческом тексте стоят слова en th paliggenesia; в немецком они переведены in der Wiedergeburt.
Греческое слово paliggenesia, славянское и русское слово «пакибытие», немецкое Wiedergeburt – все они могут быть переведены только в смысле повторного существования или повторного рождения.
На латинский язык это слово было переведено regeneratio, первоначальное значение которого также соответствовало понятию повторного рождения. Но позднее, в связи с употреблением этого слова и его производных в смысле «обновления» оно утратило свое первоначальное значение.
Апостол Павел тоже, конечно, был знаком с идеей повторения, но относился к ней отрицательно: для него она была слишком эзотерической. В «Послании к евреям» говорится:
Ибо Христос вошел не в рукотворенное святилище, по образу истинного устроенное, но в самое небо, чтобы предстать ныне за нас пред лице Божие.
И не для того, чтобы многократно приносить Себя в жертву, как первосвященник входит во святилище каждогодно с чужою кровью;
Иначе надлежало бы Ему многократно страдать от начала мира. Он же однажды, к концу веков, явился для уничтожения греха жертвою Своею.
Нужно отметить, что «Послание к евреям» приписывают не только апостолу Павлу, но и другим авторам, и окончательного мнения по этому поводу нет.
Ориген (III век) в своей книге «О первопричинах» также ссылается на идею повторения, но отзывается о ней отрицательно:
И вот я не понимаю, какими доказательствами могут подкрепить свои утверждения те, кто заявляет, что иногда появляются миры, не отличающиеся друг от друга, но одинаковые во всех отношениях. Ибо если бы, как говорят, существовал мир, подобный во всех отношениях (настоящему), тогда необходимо случилось бы, что Адам и Ева совершили бы то, что уже совершали; вторично произошел бы тот же самый потоп; тот же Моисей снова повел бы из Египта народ, насчитывающий около шестисот тысяч; также и Иуда во второй раз предал бы Господа, а Павел вторично держал бы одежды побивавших каменьями Стефана; и все, совершенное в этой жизни, как утверждают, повторилось бы.
Вместе с тем, Ориген верно понимает вечность, во всяком случае близко подошел к верному ее пониманию. Возможно, что он отрицал идею повторения не совсем искренне, поскольку в условиях его времени обнародовать эту идею иначе было просто невозможно. Интересно, однако, что в первые века христианства идея повторения была еще известна; впоследствии она совершенно исчезает из «христианского мышления».
* * *
Если мы попробуем проследить за идеей вечного возвращения в европейской литературе, необходимо упомянуть замечательную «фантастическую сказку» Р.Л. Стивенсона «Песнь о завтрашнем дне» (1895 г.), рассказ Ч.Х. Хинтона «Неоконченное сообщение» во второй книге его «Научной фантастики» (1898 г.), а также одну-две страницы его рассказа «Стелла» из той же книги.
Есть два интересных стихотворения на эту тему. Первое написано Алексеем Толстым:
По гребле, неровной и тесной,
Вдоль мокрых рыбачьих сетей,
Дорожная едет коляска,
Сижу я задумчиво в ней.
Сижу и смотрю я дорогой
На серый и пасмурный день,
На озера берег отлогий,
На дальний дымок деревень.
По гребле, со взглядом угрюмым,
Проходит оборванный жид;
Из озера с пеной и шумом
Вода через греблю бежит;
Там мальчик играет на дудке,
Забравшись в зеленый тростник;
В испуге взлетевшие утки
Над озером подняли крик.
Близ мельницы, старой и шаткой,
Сидят на траве мужики;
Телега с разбитой лошадкой
Лениво подвозит мешки...
Мне кажется все так знакомо,
Хоть не был я здесь никогда,
И крыша далекого дома,
И мальчик, и лес, и вода,
И мельницы говор унылый,
И ветхое в поле гумно,
Все это когда-то уж было,
Но мною забыто давно.
Так точно ступала лошадка,
Такие же тащила мешки;
Такие ж у мельницы шаткой
Сидели в траве мужики;
И так же шел жид бородатый,
И так же шумела вода –
Все это уж было когда-то,
Но только не помню когда...
Второе стихотворение написано Д.Г. Россетти:
Внезапный свет
Я был здесь раньше,
Но когда и как это было – сказать не могу.
Я знаю траву за дверьми,
Ее приятный и резкий запах,
Дыхание моря, огни на берегу, –
Вы все были прежде моими,
И не могу понять, как давно это было.
Но в тот самый миг, когда пролетала ласточка,
Упала завеса, – и вспомнил я:
Все это знал я давным-давно,
И вот теперь, может быть, узнал снова!..
Встряхни кудрями перед моим взором...
Разве не спим мы, как прежде,
Только ради любви?
Мы спим и просыпаемся,
Но никогда не имеем сил,
Чтобы разбить эту цепь.
У последней строфы есть другой вариант:
Разве этого не было раньше?
Разве плывущее время
Не восстановит вместе с нашей жизнью
И нашу былую любовь?
И разве, наперекор смерти, не принесут нам дни и ночи
Еще раз то же самое наслаждение?
Оба стихотворения написаны в 50-е годы прошлого столетия. На стихотворение Толстого обычно смотрят, как на вещь, где просто передаются несколько необычные, преходящие настроения. Однако А. Толстой проявлял большой интерес к мистической литературе и был связан с несколькими оккультными кружками, существовавшими тогда в Европе; возможно, он имел определенные знания об идее вечного возвращения.
Очень сильно ощущал повторность событий и Лермонтов. Он полон предчувствий, ожиданий, «воспоминаний». Он постоянно упоминает об этих чувствах, особенно в прозаических произведениях; весь «Фаталист» практически написан на тему повторения и вспоминания того, что произошло в каком-то неизвестном прошлом. Многие места в «Княжне Мэри» и «Бэле», особенно философские размышления, вызывают впечатление, будто Лермонтов пытался вспомнить что-то забытое.
Мы думаем, что хорошо понимаем Лермонтова. Но кто хоть раз задавался вопросом: что означает следующее место из «Бэлы»?
...Мне было как-то весело, что я так высоко над миром; чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она вновь делается такою, какою была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять.
Я лично не припомню, чтобы кто-то хоть раз попытался проанализировать эти слова: во всей литературе о Лермонтове на них не обратили внимания. Но мысль о каком-то «возвращении», несомненно, тревожила Лермонтова, иногда унося его вдаль, иногда проявляясь в непостижимых мечтах:
...
...В самозабвенье
Не лучше ль кончить жизни путь?
И беспробудным сном заснуть
С мечтой о близком пробужденье?
(«Валерик»)
В наше время идея возвращения и даже возможности полусознательного припоминания становится все более настоятельной и необходимой.
В книге «Жизнь Наполеона» (1928 г.) Д.С.Мережковский постоянно говорит о Наполеоне, употребляя фразы: «он знал» («помнил»); а позже, повествуя о последних годах Наполеона в Европе, пользуется словами: «он забыл» («ему не удалось вспомнить»).
Этот список можно было бы продолжить; я хотел только показать, что забытая ныне идея о повторении и припоминании прошлого далеко не чужда европейской мысли.
Однако психологическое приятие идеи вечного возвращения вовсе не обязательно ведет к ее логическому пониманию и уяснению. Чтобы постичь идею вечного возвращения и ее разные аспекты, необходимо вернуться к идеям, изложенным в главе «Новая модель вселенной».
* * *
Идея времени как четвертого измерения не противоречит обыденному взгляду на жизнь, когда мы принимаем время за прямую линию. Эта идея разве что вызывает ощущение большей предопределенности, большей неизбежности. Но идея времени как кривой четвертого измерения в корне меняет нашу концепцию жизни. Если мы точно поймем смысл этой кривизны, в особенности если начнем понимать, как кривая четвертого измерения преобразуется в кривые пятого и шестого измерений, наши воззрения на вещи и на самих себя уже не смогут остаться такими, какими были.
Как сказано в предыдущей главе, в соответствии с начальной схемой измерений, в которой измерения изображаются в виде прямых линий, пятое измерение – это линия, перпендикулярная линии четвертого измерения и пересекающаяся ее, т.е. линия, проходящая через каждый момент времени, линия бесконечного существования одного момента.
Но как формируется эта линия, откуда она выходит и что выходит из нее? Это можно до некоторой степени понять, если представить жизнь в виде серии волновых колебаний.
Как мы помним из теории физических волновых колебаний, каждая волна содержит в себе полный круг, т.е. материя волны движется по замкнутой кривой на одном и том же месте до тех пор, пока действует сила, ее создающая.
Следует помнить и то, что каждая волна состоит из меньших волн, являясь, в свою очередь, составной частью более крупной волны.
Если ради удобства рассуждений мы примем дни за малые волны, которые формируют более крупные волны – годы, тогда волны лет составят одну большую волну жизни. И пока эта волна катится вперед, волны дней и лет вращаются на предназначенных им местах, снова и снова повторяя свое движение. Таким образом, линия четвертого измерения, или линия жизни, или линия времени, состоит из волн повторяющихся дней, из малых кругов пятого измерения, совершенно так же, как луч света состоит из квантов, каждый из которых совершает вращательное движение на своем месте, пока продолжается действие первоначального толчка, вызвавшего появление луча. Но сам по себе луч может быть кривой линией, составной частью какой-то другой, более крупной волны. То же самое относится и к линии жизни. Если считать ее одной большой волной, состоящей из волн дней и лет, придется допустить, что линия жизни движется криволинейно и, совершив полный оборот, возвращается к исходному пункту. И если день или год являют собой волну в колебательном движении нашей жизни, то вся наша жизнь представляет собой волну другого колебательного движения, о котором мы ничего не знаем.
Как я уже указал, в обыденном сознании жизнь представляется прямой линией, проведенной между моментами рождения и смерти. Но, представляя жизнь в виде круговой волны, мы получим фигуру, в которой точка рождения совпадает с точкой смерти. Для тех, кто следил за развитием идей, касающихся «измерений времени», в предыдущей главе, этот пункт не представляет особых трудностей для понимания, а, наоборот, является естественным следствием из того, что было сказано ранее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Но если верить пифагорейцам, существует и другой род движения с повторением. Это значит, что я буду сидеть и разговаривать с вами точно так же, как делаю это сейчас; и в моей руке будет та же самая палка; и все будет таким, как сейчас; и время, как можно предположить, будет то же самое. Ибо если движения (небесных тел) и многие вещи повторяются, тогда то, что было раньше, и то, что произойдет потом, суть одно и то же. Все есть одно и то же, поэтому и время есть одно и то же.
Приведенный отрывок из Симплиция особенно интересен тем, что дает ключ к истолкованию других пифагорейских отрывков, т.е. упоминаний о Пифагоре и его учении, сохранившихся у некоторых авторов. Основой для понимания Пифагора, принятой в учебниках по истории философии, является мысль о том, что в философии Пифагора и его мировоззрении главное место занимает число. На самом же деле речь идет просто-напросто о плохих переводах! Слово «число» действительно очень часто встречается в пифагорейских фрагментах. Но это только слово; в большинстве случаев оно лишь дополняет глаголы, которые не выражают повторности или возврата действия, что и хочет передать автор. А слово это постоянно переводили как имеющее самостоятельное значение, что совершенно искажало его смысл. В обычном переводе теряет всякий смысл и приведенное выше место из Симплиция.
Эти два рода повторений, которые Евдем называет повторением в результате естественного порядка вещей и повторением в количестве существований, суть повторение во времени и повторение в вечности. Отсюда следует, что пифагорейцы различали две эти идеи, которые смешивают современные буддисты и которые смешивал Ницше.
* * *
Иисус, несомненно, знал о повторении и говорил о нем своим ученикам. В Евангелиях есть немало намеков на это; но самое бесспорное место, имеющее совершенно определенный смысл в греческом, славянском и немецком текстах, утратило его в переводах на другие языки, которые заимствовали ключевое слово из латинского перевода.
...
Иисус же сказал им: истинно говорю вам, что вы, последовавшие за Мною, в пакибытии, когда сядет Сын Человеческий на престоле славы Своей...
(Матф. XIX, 28)
В греческом тексте стоят слова en th paliggenesia; в немецком они переведены in der Wiedergeburt.
Греческое слово paliggenesia, славянское и русское слово «пакибытие», немецкое Wiedergeburt – все они могут быть переведены только в смысле повторного существования или повторного рождения.
На латинский язык это слово было переведено regeneratio, первоначальное значение которого также соответствовало понятию повторного рождения. Но позднее, в связи с употреблением этого слова и его производных в смысле «обновления» оно утратило свое первоначальное значение.
Апостол Павел тоже, конечно, был знаком с идеей повторения, но относился к ней отрицательно: для него она была слишком эзотерической. В «Послании к евреям» говорится:
Ибо Христос вошел не в рукотворенное святилище, по образу истинного устроенное, но в самое небо, чтобы предстать ныне за нас пред лице Божие.
И не для того, чтобы многократно приносить Себя в жертву, как первосвященник входит во святилище каждогодно с чужою кровью;
Иначе надлежало бы Ему многократно страдать от начала мира. Он же однажды, к концу веков, явился для уничтожения греха жертвою Своею.
Нужно отметить, что «Послание к евреям» приписывают не только апостолу Павлу, но и другим авторам, и окончательного мнения по этому поводу нет.
Ориген (III век) в своей книге «О первопричинах» также ссылается на идею повторения, но отзывается о ней отрицательно:
И вот я не понимаю, какими доказательствами могут подкрепить свои утверждения те, кто заявляет, что иногда появляются миры, не отличающиеся друг от друга, но одинаковые во всех отношениях. Ибо если бы, как говорят, существовал мир, подобный во всех отношениях (настоящему), тогда необходимо случилось бы, что Адам и Ева совершили бы то, что уже совершали; вторично произошел бы тот же самый потоп; тот же Моисей снова повел бы из Египта народ, насчитывающий около шестисот тысяч; также и Иуда во второй раз предал бы Господа, а Павел вторично держал бы одежды побивавших каменьями Стефана; и все, совершенное в этой жизни, как утверждают, повторилось бы.
Вместе с тем, Ориген верно понимает вечность, во всяком случае близко подошел к верному ее пониманию. Возможно, что он отрицал идею повторения не совсем искренне, поскольку в условиях его времени обнародовать эту идею иначе было просто невозможно. Интересно, однако, что в первые века христианства идея повторения была еще известна; впоследствии она совершенно исчезает из «христианского мышления».
* * *
Если мы попробуем проследить за идеей вечного возвращения в европейской литературе, необходимо упомянуть замечательную «фантастическую сказку» Р.Л. Стивенсона «Песнь о завтрашнем дне» (1895 г.), рассказ Ч.Х. Хинтона «Неоконченное сообщение» во второй книге его «Научной фантастики» (1898 г.), а также одну-две страницы его рассказа «Стелла» из той же книги.
Есть два интересных стихотворения на эту тему. Первое написано Алексеем Толстым:
По гребле, неровной и тесной,
Вдоль мокрых рыбачьих сетей,
Дорожная едет коляска,
Сижу я задумчиво в ней.
Сижу и смотрю я дорогой
На серый и пасмурный день,
На озера берег отлогий,
На дальний дымок деревень.
По гребле, со взглядом угрюмым,
Проходит оборванный жид;
Из озера с пеной и шумом
Вода через греблю бежит;
Там мальчик играет на дудке,
Забравшись в зеленый тростник;
В испуге взлетевшие утки
Над озером подняли крик.
Близ мельницы, старой и шаткой,
Сидят на траве мужики;
Телега с разбитой лошадкой
Лениво подвозит мешки...
Мне кажется все так знакомо,
Хоть не был я здесь никогда,
И крыша далекого дома,
И мальчик, и лес, и вода,
И мельницы говор унылый,
И ветхое в поле гумно,
Все это когда-то уж было,
Но мною забыто давно.
Так точно ступала лошадка,
Такие же тащила мешки;
Такие ж у мельницы шаткой
Сидели в траве мужики;
И так же шел жид бородатый,
И так же шумела вода –
Все это уж было когда-то,
Но только не помню когда...
Второе стихотворение написано Д.Г. Россетти:
Внезапный свет
Я был здесь раньше,
Но когда и как это было – сказать не могу.
Я знаю траву за дверьми,
Ее приятный и резкий запах,
Дыхание моря, огни на берегу, –
Вы все были прежде моими,
И не могу понять, как давно это было.
Но в тот самый миг, когда пролетала ласточка,
Упала завеса, – и вспомнил я:
Все это знал я давным-давно,
И вот теперь, может быть, узнал снова!..
Встряхни кудрями перед моим взором...
Разве не спим мы, как прежде,
Только ради любви?
Мы спим и просыпаемся,
Но никогда не имеем сил,
Чтобы разбить эту цепь.
У последней строфы есть другой вариант:
Разве этого не было раньше?
Разве плывущее время
Не восстановит вместе с нашей жизнью
И нашу былую любовь?
И разве, наперекор смерти, не принесут нам дни и ночи
Еще раз то же самое наслаждение?
Оба стихотворения написаны в 50-е годы прошлого столетия. На стихотворение Толстого обычно смотрят, как на вещь, где просто передаются несколько необычные, преходящие настроения. Однако А. Толстой проявлял большой интерес к мистической литературе и был связан с несколькими оккультными кружками, существовавшими тогда в Европе; возможно, он имел определенные знания об идее вечного возвращения.
Очень сильно ощущал повторность событий и Лермонтов. Он полон предчувствий, ожиданий, «воспоминаний». Он постоянно упоминает об этих чувствах, особенно в прозаических произведениях; весь «Фаталист» практически написан на тему повторения и вспоминания того, что произошло в каком-то неизвестном прошлом. Многие места в «Княжне Мэри» и «Бэле», особенно философские размышления, вызывают впечатление, будто Лермонтов пытался вспомнить что-то забытое.
Мы думаем, что хорошо понимаем Лермонтова. Но кто хоть раз задавался вопросом: что означает следующее место из «Бэлы»?
...Мне было как-то весело, что я так высоко над миром; чувство детское, не спорю, но, удаляясь от условий общества и приближаясь к природе, мы невольно становимся детьми; все приобретенное отпадает от души, и она вновь делается такою, какою была некогда и, верно, будет когда-нибудь опять.
Я лично не припомню, чтобы кто-то хоть раз попытался проанализировать эти слова: во всей литературе о Лермонтове на них не обратили внимания. Но мысль о каком-то «возвращении», несомненно, тревожила Лермонтова, иногда унося его вдаль, иногда проявляясь в непостижимых мечтах:
...
...В самозабвенье
Не лучше ль кончить жизни путь?
И беспробудным сном заснуть
С мечтой о близком пробужденье?
(«Валерик»)
В наше время идея возвращения и даже возможности полусознательного припоминания становится все более настоятельной и необходимой.
В книге «Жизнь Наполеона» (1928 г.) Д.С.Мережковский постоянно говорит о Наполеоне, употребляя фразы: «он знал» («помнил»); а позже, повествуя о последних годах Наполеона в Европе, пользуется словами: «он забыл» («ему не удалось вспомнить»).
Этот список можно было бы продолжить; я хотел только показать, что забытая ныне идея о повторении и припоминании прошлого далеко не чужда европейской мысли.
Однако психологическое приятие идеи вечного возвращения вовсе не обязательно ведет к ее логическому пониманию и уяснению. Чтобы постичь идею вечного возвращения и ее разные аспекты, необходимо вернуться к идеям, изложенным в главе «Новая модель вселенной».
* * *
Идея времени как четвертого измерения не противоречит обыденному взгляду на жизнь, когда мы принимаем время за прямую линию. Эта идея разве что вызывает ощущение большей предопределенности, большей неизбежности. Но идея времени как кривой четвертого измерения в корне меняет нашу концепцию жизни. Если мы точно поймем смысл этой кривизны, в особенности если начнем понимать, как кривая четвертого измерения преобразуется в кривые пятого и шестого измерений, наши воззрения на вещи и на самих себя уже не смогут остаться такими, какими были.
Как сказано в предыдущей главе, в соответствии с начальной схемой измерений, в которой измерения изображаются в виде прямых линий, пятое измерение – это линия, перпендикулярная линии четвертого измерения и пересекающаяся ее, т.е. линия, проходящая через каждый момент времени, линия бесконечного существования одного момента.
Но как формируется эта линия, откуда она выходит и что выходит из нее? Это можно до некоторой степени понять, если представить жизнь в виде серии волновых колебаний.
Как мы помним из теории физических волновых колебаний, каждая волна содержит в себе полный круг, т.е. материя волны движется по замкнутой кривой на одном и том же месте до тех пор, пока действует сила, ее создающая.
Следует помнить и то, что каждая волна состоит из меньших волн, являясь, в свою очередь, составной частью более крупной волны.
Если ради удобства рассуждений мы примем дни за малые волны, которые формируют более крупные волны – годы, тогда волны лет составят одну большую волну жизни. И пока эта волна катится вперед, волны дней и лет вращаются на предназначенных им местах, снова и снова повторяя свое движение. Таким образом, линия четвертого измерения, или линия жизни, или линия времени, состоит из волн повторяющихся дней, из малых кругов пятого измерения, совершенно так же, как луч света состоит из квантов, каждый из которых совершает вращательное движение на своем месте, пока продолжается действие первоначального толчка, вызвавшего появление луча. Но сам по себе луч может быть кривой линией, составной частью какой-то другой, более крупной волны. То же самое относится и к линии жизни. Если считать ее одной большой волной, состоящей из волн дней и лет, придется допустить, что линия жизни движется криволинейно и, совершив полный оборот, возвращается к исходному пункту. И если день или год являют собой волну в колебательном движении нашей жизни, то вся наша жизнь представляет собой волну другого колебательного движения, о котором мы ничего не знаем.
Как я уже указал, в обыденном сознании жизнь представляется прямой линией, проведенной между моментами рождения и смерти. Но, представляя жизнь в виде круговой волны, мы получим фигуру, в которой точка рождения совпадает с точкой смерти. Для тех, кто следил за развитием идей, касающихся «измерений времени», в предыдущей главе, этот пункт не представляет особых трудностей для понимания, а, наоборот, является естественным следствием из того, что было сказано ранее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92