мокрые остроконечные каменные пики,
водовороты, бурлившие вокруг них, водопады соленых брызг,
мрачные расселины меж камнями, и бездну, скрывавшуюся ниже,
под бурной морской поверхностью. Шторма сейчас не было, и
ветер казался слабым, но здесь, у драконьих клыков, море
ярилось всегда.
Он выбрал подходящий утес, острый, точно наконечник
туранского копья, и остановил корабль прямо над ним. Рядом
были и другие скалы, пониже, но такие же остроконечные и
губительные; рухнув с высоты, корабль врежется в них носом,
кормой или бортом, а остальное довершат волны. Но все же
хотелось, чтоб именно этот утес-копье пронзил днище, ударил
в кормовую часть трюма, смял клетки вместе с их содержимым.
Пусть боги пошлют Хадру быструю смерть! Да и волосатому
Арргху тоже мучиться ни к чему...
Раздался топот, потом Конан услышал возбужденные
голоса: повелительный - Иоллы, Сына Зари, заискивающий и
растерянный - крючконосого колдуна. Они говорили
по-грондарски, но, не зная ни слова из этого языка, Конан
понимал, о чем идет речь. Благородный Иолла гневался и
грозил всеми карами, маг пытался оправдаться и успокоить
своего владыку. Судно тем временем не двигалось ни вперед,
ни назад; висело в воздухе на тонкой невидимой нити.
Крохотные капли силы, которые он позволял отбирать, уже не
наполняли колонну прежним ярким сиянием, и сквозь
прозрачную крышку саркофага ему было видно, что колдовская
эманация светится чуть-чуть - даже не светится, а тлеет.
Внезапно на крышку упала тень, торопливые руки сдвинули
ее, и над киммерийцем раздался голос Тоиланны:
- Во имя Чар и Мощи Грондара! Так вот в чем дело! Пес,
потомок атталанта, не спит! Не знаю почему, но он не
заснул, владыка!
Глаза Конана открылись. Гнев бушевал в его груди.
- Не пес, а тигр, крючконосый ублюдок! - прорычал он. -
Тигр - перед тобой, а внизу - дракон! Дракон, отродье
Нергала!
Чародей в страхе отшатнулся. Киммериец вскочил на ноги,
и тлеющий огонь в хрустальной колонне погас; внезапно она
стала темной и безжизненной, как высохшее дерево, чьи корни
подрубил топор.
Корабль начал падать. Источник силы иссяк, колдовские
чары уже не поддерживали судно в воздухе, и слишком хрупкие
крылья обломились; мертвая громада из дерева, металла и
хрусталя неслась к воде и скалам. Все быстрее, все ближе...
Громкий крик Иоллы слился с воплем колдуна. Оба они
показывали солдатам на лестницу и торопили их: Сын Зари -
повелительно и властно, колдун - с побелевшим от ужаса
лицом. Воины, громыхая мечами о кольчуги, бросились вниз.
"За Хадром, - решил Конан, - или за волосатым...
Поздно!"
Он ухватился за свой саркофаг и швырнул его в
хрустальную стену. Башня дрогнула; грохот и звон ударил в
уши, на пол хлынули обломки стекла, в раздавшейся трещине
метались тучи и волны. Тучи - вверху, волны - внизу; все
ближе и ближе. Конан поднял второй прозрачный гроб.
Тоиланна что-то вопил, повиснув у него на плечах, Иолла,
Сын Зари, грозил коротким бронзовым клинком. Запустив в
стену второй саркофаг, Конан потянулся к поясу колдуна,
сорвал свой нож с витой серебряной рукоятью и с силой
отбросил крючконосого. Третий саркофаг последовал за двумя
первыми; теперь в стене зияло отверстие в добрых десять
локтей. Пол раскачивался и трясся, не давая Иолле
приблизится, но киммерийцу это не было помехой; одним
прыжком он подскочил к дыре.
Скалы стремительно приближались, у их подножий
вихрилась, кипела вода. Все, как с "Ильбарсом", мелькнула
мысль; сильный выплывет, слабый пойдет ко дну. Свою силу
Конан знал - и знал, что на этом летающем судне никто не
может соперничать с ним. Ни крючконосый маг, ни солдаты в
тяжелых кольчугах, ни Иолла, их повелитель.
Он повернулся к Сыну Зари и насмешливо произнес:
- Боюсь, тебе не удастся свести знакомство с туранскими
палачами, грондарец! А жаль! Они искусные парни и ласковые
- такие же, как камни, что ждут тебя внизу!
Конан оттолкнулся и прыгнул. Небо и море завертелись
перед ним, но прежде, чем волны приняли киммерийца в
свои холодные объятия, он увидел, как громадный корабль
раскололся надвое, ударившись о скальный пик, как с
жалобным звоном рухнули башни, как поникли переломанные
крылья, как фигурки в блестящих панцирях посыпались из
корабельного чрева словно горошины из стручка. Одних
приняла твердь, и конец их стал быстрым; другие ушли под
воду, и этим предстояло помучиться. Правда, не так долго,
как в руках туранских палачей.
...Прошло какое-то время, и Конан, преодолев стремины и
водовороты, очутился на выпуклой спине валуна, обросшего
водорослями и ракушками. Удобный камень; содержимое раковин
можно было съесть, и можно было разглядывать драконий клык,
похожий на острие копья, покончивший с грондарским судном.
Конан и разглядывал его, а также темные воды вокруг, но,
кроме немногих обломков, не углядел ничего. Ни лысых голов,
ни светловолосых, ни покрытых шерстью... Прибой уже смыл с
утеса трупы и кровь, и теперь все грондарцы покоились на
дне вместе с двумя своими невольниками.
Киммериец вздохнул и перенес взгляд на другую скалу и
на разбитый корпус "Ильбарса". Потом он начал прикидывать,
кто же первым доберется сюда, "Акит" или "Ксапур", и когда
это будет, ночью или на рассвете. Скорей, на рассвете,
подумал он; ни один кормчий не рискнет приблизиться к
Драконьей Челюсти во мраке.
Солнце уже шло на закат, и с погасшими красками заката
угасла и ярость в душе киммерийца; теперь он чувствовал
лишь расслабляющую дремоту, наплывавшую на него из темноты.
Камень вдруг начал плавно покачиваться под ним, и Конан
сел, ибо ноги его не держали - точь-в-точь как после хорошей
попойки. Голова у него слегка кружилась, веки потяжелели,
рев волн превратился в усыпляющий рокот, а холодный
северный ветер, налетавший с берега, не мог побороть жар,
бродивший в его крови.
На небе высыпали звезды, тускло мерцая из-за облачной
пелены, затем начал восходить месяц, и в этот миг
грондарское зелье все же одолело Конана. Уткнувшись лицом в
колени, он погрузился в сон, и был тот сон крепок, как
скала, что держала его на своей спине между морем и небом.
Но снились Конану не скалы и не воды, не пустые небеса,
не скамья на галере и не весло в руках, не призрачная
каменоломня, где он рубил камень, и не ворот, поднимавший
из колодца бесчисленные кувшины с водой; не видел он ни
надменного лица Иоллы, Сына Зари, ни злобной физиономии
крючконосого колдуна, ни безликих грондарцев в глухих
шлемах, ни даже Хадра Ти и волосатого Арргха. Всю ночь он
летал на воздушном корабле и был счастлив, ибо тот
магический корабль хоть и поглотил частицу его жизни, зато
оставался послушен ему и покорен, как хорошо обученный
скакун.
А когда наступило утро и он раскрыл глаза, над
горизонтом уже поднимались мачты большой галеры, ветер
раздувал ее паруса, и весла пенили воду.
"Акит" или "Ксапур"? - продумал Конан и встал на ноги.


1 2 3 4 5 6 7