Судно с двумя мачтами и веслами, довольно большое, но не военная галера и не купеческая лоханка. Скорее всего, пираты, что вполне устраивало киммерийца. Ему не хотелось иметь дело ни с капитаном боевого судна из Зингары или Аргоса, ни с каким-нибудь торговцем, ибо он сам, как и его «Тигрица», удостоились громкой известности на Западном Побережье. Вероятно, описание его облика было разослано по всем прибрежным городам, от южных рубежей Пустоши Пиктов до Стигии и Куша, и повсюду за голову его была назначена награда. И даже если она не превосходила стоимости золотой цепи, висевшей у Конана на шее, любой из капитанов ею бы не побрезговал. Разумеется, в том случае, если б ему довелось пленить грозного киммерийца.
Конан разглядывал корабль, прикидывая количество весел на борт и численность команды, когда за спиной его послышались тяжелые шаги. Он обернулся, инстинктивно потянувшись к ножу, и застыл в изумлении: такого исполина, как стоявший за его спиной воин, не часто встретишь. Разумеется, видел он созданий и повыше, и посильней, но то были кутрубы либо джинны, демоны и прочая нечисть, а этот парень выглядел настоящим человеком. Почти человеком, ибо кожа его казалась слишком бледной, с сероватым оттенком, волосы имели странный пепельный цвет, а лицо напоминало об усилиях не слишком опытного каменотеса, слегка поработавшего над гранитной глыбой. Был он на голову выше Конана и на две ладони шире в плечах, в драной одежде, но с превосходной секирой, торчавшей за поясом. Всякий, взглянув на этого парня, догадался бы, что шутки с ним плохи.
Он походил на каменных солдат древнего зингарского владыки Калениуса, и, вспомнив об этих демонических исчадиях, Конан испытал острый приступ неприязни. Ему не нравились существа, перед коими была бессильна острая сталь, у которых он не мог вырезать сердце и печень. Да и была ли печень у этого серого чучела?
– Ты кто? – мрачно спросил Конан, уже предугадывая ответ.
– Идрайн, твой спутник, – неожиданно тихим голосом прошелестел серокожий гигант. – Меня прислала госпожа.
Киммериец хмыкнул. Велика же сила Дайомы, если она смогла сотворить подобное чудище! Он тут же напомнил себе, что и сила эта имеет предел: Идрайн все же не являлся человеком. Нелюдь, произведенная из праха, оживший камень, и только! В точности, как гнусные твари Калениуса, вызванные к жизни зингарским некромантом!
Насупившись, он произнес:
– Ты мне не спутник, Идрайн, а слуга. И забудь о госпоже, нечисть! Отныне я – твой господин, а коль это тебя не устраивает, можешь гнить тут хоть сто лет! Клянусь челюстью Крома, спутников себе я найду получше.
Великан ничего не ответил, лишь склонил голову, что было воспринято Конаном как знак согласия. Некоторое время он рассматривал Идрайна, отмечая опытным глазом ту особую звериную повадку, что присуща безжалостным и умелым воинам, потом сказал:
– Скоро сюда подойдет корабль. Запомни: я – капитан потерпевшего крушение судна и зовут меня Кинтара, купец из Мессантии. Ты – мой телохранитель. Насчет всего остального помалкивай. Говорить буду я, а ты держи пасть на замке.
Идрайн снова поклонился.
– Обычно я молчалив, господин. Таким меня создали.
– Это большое достоинство, – согласился Конан и перевел взор на приближавшееся судно.
Странный корабль, решил он. По виду – боевой, явно зингарской постройки, но не столь велик, как галеры королевского флота. И судно все же не пиратское, хоть в экипаже человек сто, и все бойцы отменно вооружены – во всяком случае, собравшиеся на палубе. Они не толпились кучей, а выстроились вдоль бортов: арбалетчики – на носу и корме, люди с копьями и длинными прямыми зингарскими мечами – посередине судна. В них ощущалась выучка профессиональных солдат, боевого отряда, совсем не напоминавшего пиратскую вольницу. И в то же время они не походили на королевских гвардейцев или на стражников, охранявших торговую лоханку; для стражи их было чересчур много, и капитан их, в блестящей броне и шлеме с перьями, вовсе не производил впечатления мирного купца. Конан с удивлением заметил, что позади этого бравого воина стоит женщина – вернее, молодая девушка с копной светлых волос, в яркой лазоревой тунике.
Паруса на судне были уже убраны. В полусотне локтей от рифа, на котором нашел конец злополучный корабль Конана, галера с отменным искусством развернулась и, с поднятыми веслами, скользнула в узкую щель между торчавших из воды скал – в точности туда, куда хотел направить «Тигрицу» покойный Шуга. Разумеется, в бурю такой маневр был почти безнадежен, но даже сейчас, в относительно спокойных водах, он требовал немалого мастерства. Конан его оценил, решив, что зингарский кормчий хорош и ничем не уступает барахтанцу Шуге.
Весла вспенили воду, галера достигла середины бухты, за борт полетели якоря, и корабль замер, натянув якорные цепи. Затем спустили лодку, в которой расположился десяток воинов в кирасах; одни – с арбалетами, другие – с копьями и мечами. Последним слез капитан, высокий горбоносый мужчина лет сорока, с высокомерным замкнутым лицом. У него была небольшая бородка и тщательно подбритые усики – по моде зингарского дворянства, хорошо знакомой Конану. Богатый костюм, меч с серебряной рукоятью и властная манера держаться свидетельствовали, что человек это не простой.
Нос шлюпки ткнулся в песок в десяти шагах от киммерийца, капитан шагнул через борт; волны лизали его высокие сапоги из превосходной кордавской кожи. Зингарец был довольно высок, тощ, голенаст и видом своим – особенно яркими перьями, развевавшимися над шлемом – напоминал драчливого петуха. Восемь воинов следовали за ним, двое остались у лодки, настороженно оглядывая берег и держа арбалеты наизготовку. Остальные тоже нервничали и озирались по сторонам – все, кроме капитана; тот был невозмутим или умело скрывал свою тревогу.
– Твои люди могут не беспокоиться, – произнес Конан на зингарском, делая шаг навстречу. – Остров пуст, как мошна моряка, пропившего последние медяки. Скалы, деревья, фрукты, птицы и пара кроликов – все, что тут есть.
Капитан зингарского судна остановился и смерил киммерийца подозрительным взглядом.
– Пара кроликов, хмм… Ни ты, ни твой приятель с топором на кроликов не похожи.
– Не похожи, верно, – согласился Конан. – Мы не кролики, а морские крабы вон с той лоханки, что устроилась на постой среди прибрежных рифов. Прах и пепел! Корабль наш разбит штормом, а мы сидим на этом проклятом островке уже целую луну!
Зингарец, склонив голову к плечу – точь-в-точь как петух! – недоверчиво оглядел останки «Тигрицы» и вновь повернулся к Конану. Голос его был отрывистым и властным.
– И много ли тут крабов с твоего корабля? Может, целая сотня? Не таятся ли они в кустах с луками наготове?
– Не таятся. Все перед тобой: сам я, купец Кинтара из Мессантии, да мой слуга Идрайн.
– А где остальные?
– В утробе Нергала, – коротко уточнил Конан.
Наступило молчание. Капитан и его люди все так же озирали безлюдный берег и море, песок и прибрежные утесы, рифы в бурунчиках пены и торчавший на них остов «Тигрицы». Ничего не происходило; шумели волны, ветер тонко посвистывал в кронах пальм, щебетали птицы. Наконец зингарец сказал:
– Не очень-то ты напоминаешь купца, Кинтара из Мессантии. И на аргосца ты не похож. Клянусь светлым оком Митры, – тут он поднял руку к солнцу, – выглядишь ты сущим разбойником.
– А все потому, что платье мое истрепалось, порвались сапоги, а богатство, что было на корабле, поглотили волны. Но цепь свою я сохранил и готов подарить тебе, если ты согласишься отвезти нас в Кордаву, Мессантию или любой порт по твоему выбору. Что же до облика моего, то я и впрямь не похож на аргосца, ибо родился в Гандерланде, на севере Аквилонии, а в Аргос привели меня торговые дела.
Конан снял с шеи толстую цепь. Ее вид, блеск и солидный вес вроде бы произвели на зингарца впечатление. Глаза его жадно сверкнули; поколебавшись, он протянул руку, и киммериец вложил в нее золото, решив, что сделка заключена. Однако зингарский капитан не спешил заканчивать допрос. Его длинные пальцы с холеными ногтями обхватили цепь, голова качнулась в сторону Идрайна.
– А этот откуда? Твой слуга не похож на аргосца или аквилонца, да и на человека тоже. Он что, явился прямиком с Серых Равнин?
– Кости Нергала! Ты почти угадал, капитан! Ты, я вижу, человек проницательный… Идрайн, эта серокожая крыса, родился в Лифлоне, где солнце светит раз в году, и то по большим праздникам.
– Никогда не слышал о такой стране!
– И не услышишь. Лежит Лифлон в тундре, к северу от гирканских степей, и не страна это вовсе, а жалкая дыра, где, клянусь милостью Митры, обитают одни дикари. Идрайн как раз из них. Зато он послушен и очень силен.
– Это я вижу, – сказал зингарец. – И потому будет лучше, если он отдаст секиру моим людям.
Конан повелительно кивнул голему.
– Отдай им топор, серая шкура.
Не говоря ни слова, Идрайн протянул секиру ближайшему из зингарских воинов – неторопливо протянул, без угрозы, рукоятью вперед. Видать, это понравилось капитану; он усмехнулся, потеребил щеголеватую остроконечную бородку и сказал:
– Зови меня дом Гирдеро, купец. Судно мое именуется «Морским Громом», и клянусь клыками Нергала, свет не видел более быстрого корабля. Сам же я – зингарский дворянин из Кордавы, а потому ты, человек простого звания, должен обращаться ко мне с почтением и трепетом. Запомни это!
– Запомню, – сказал Конан, прикидывая, через сколько дней можно будет перерезать горло этому петуху в блестящей кирасе и ярких перьях. Он не собирался плыть с ним ни в Кордаву, ни в Мессантию, ни в шемитский Асгалун, ни в иной порт, где его могли бы опознать и сунуть в темницу; он хотел либо тайком расстаться с «Морским Громом» где-нибудь у побережья, украв лодку, либо захватить судно. Последнее, впрочем, зависело от Идрайна, ибо Конан понимал, что перебить сотню опытных воинов ему не под силу. Вот если бы с ним была Небесная Секира, вечно жаждущая крови Рана Риорда! Но чудодейственное оружие осталось на алтаре, воздвигнутом в туманах материка My, и Конан не ведал, что с ним сталось.
Вернувшись к реальности, он взглянул на шлюпку, потом на дома Гирдеро, зингарского дворянина из Кордавы, и спросил:
– Мы можем садиться, почтенный дом? Цепь и секира у тебя, а больше у нас нет ничего, кроме драной одежды и собственных шкур.
Вздернув голову, зингарский петух в последний раз осмотрел обоих островитян, словно желая убедиться, на что годны их шкуры, потом кивнул в сторону лодки.
– Садитесь, оборванцы. Не знаю только, когда мы отчалим: ветер, пригнавший нас к острову, все еще силен.
– Клянусь Кромом, – буркнул Конан, шагнув к лодке, – что ветер скоро переменится.
– Кромом? – Гирдеро с удивлением уставился на киммерийца. – Кто такой этот Кром? Никогда не слышал, чтобы аргосские купцы, даже уроженцы Гандерланда, поминали такого бога!
Конан проклял свою неосторожность. Этому Гирдеро палец в рот не клади: хитер, подозрителен и неглуп! Видно он знал прибрежные западные воды как свои пять пальцев – а также и тех, кто плавал у берегов Зингары, Аргоса и Шема.
Но надо было выходить из положения, и киммериец, мрачно ухмыльнувшись, пояснил:
– Кром – демон убогих лифлонцев, мой господин. Я подцепил эту божбу от Идрайна. – Он устроился в лодке, потом, протянув руку к «Морскому Грому», сказал: – Отличный у тебя корабль, благородный дом! Но не заметно, чтоб он возил кордавские кожи шемитам, а обратно возвращался груженый тканями и пивом!
– Мой корабль возит солдат! – отрезал Гирдеро. – Моих собственных воинов, но они ничем не хуже королевских гвардейцев. Что и подтверждает грамота, подписанная рукой Его Светлейшего Величества, милостью Митры владыки Зингары.
Любопытно, подумал Конан, кто же сейчас занимает зингарский престол. Вряд ли друг-приятель Сантидио, главарь «Белой Розы»… Слишком он был добр, слишком честен и мягок! Вид же Гирдеро и его слова доказывали, что нынче в Зингаре твердая власть. Видно, междоусобицы там кончились, раз король стал отправлять в море боевые корабли! Вот только с какой целью?
– Скажи, благородный дом, а в грамоте, что ты упомянул, есть что-то еще, кроме хвалы твоим людям? – поинтересовался Конан, наблюдая за зингарскими моряками, ловко разбиравшими весла.
– Разумеется, – Гирдеро уселся на корме и кивнул гребцам. – Разумеется, Кинтара из Мессантии! Его Величество король Зингары снарядил это судно и отдал мне, повелев преследовать и ловить морских разбойников во всех западных морях, от Барахского архипелага до устья Стикса. Корабль – королевский, люди – мои, а добычу, отнятую у пиратов, мы делим пополам. Добыча же немалая, а будет еще больше, если я поймаю главаря из главарей, самого мерзкого злодея, когда-либо бороздившего наши воды.
– Это кто ж таков? – спросил Конан, прищурившись.
– Ты не знаешь, купец? – Гирдеро был искренне изумлен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Конан разглядывал корабль, прикидывая количество весел на борт и численность команды, когда за спиной его послышались тяжелые шаги. Он обернулся, инстинктивно потянувшись к ножу, и застыл в изумлении: такого исполина, как стоявший за его спиной воин, не часто встретишь. Разумеется, видел он созданий и повыше, и посильней, но то были кутрубы либо джинны, демоны и прочая нечисть, а этот парень выглядел настоящим человеком. Почти человеком, ибо кожа его казалась слишком бледной, с сероватым оттенком, волосы имели странный пепельный цвет, а лицо напоминало об усилиях не слишком опытного каменотеса, слегка поработавшего над гранитной глыбой. Был он на голову выше Конана и на две ладони шире в плечах, в драной одежде, но с превосходной секирой, торчавшей за поясом. Всякий, взглянув на этого парня, догадался бы, что шутки с ним плохи.
Он походил на каменных солдат древнего зингарского владыки Калениуса, и, вспомнив об этих демонических исчадиях, Конан испытал острый приступ неприязни. Ему не нравились существа, перед коими была бессильна острая сталь, у которых он не мог вырезать сердце и печень. Да и была ли печень у этого серого чучела?
– Ты кто? – мрачно спросил Конан, уже предугадывая ответ.
– Идрайн, твой спутник, – неожиданно тихим голосом прошелестел серокожий гигант. – Меня прислала госпожа.
Киммериец хмыкнул. Велика же сила Дайомы, если она смогла сотворить подобное чудище! Он тут же напомнил себе, что и сила эта имеет предел: Идрайн все же не являлся человеком. Нелюдь, произведенная из праха, оживший камень, и только! В точности, как гнусные твари Калениуса, вызванные к жизни зингарским некромантом!
Насупившись, он произнес:
– Ты мне не спутник, Идрайн, а слуга. И забудь о госпоже, нечисть! Отныне я – твой господин, а коль это тебя не устраивает, можешь гнить тут хоть сто лет! Клянусь челюстью Крома, спутников себе я найду получше.
Великан ничего не ответил, лишь склонил голову, что было воспринято Конаном как знак согласия. Некоторое время он рассматривал Идрайна, отмечая опытным глазом ту особую звериную повадку, что присуща безжалостным и умелым воинам, потом сказал:
– Скоро сюда подойдет корабль. Запомни: я – капитан потерпевшего крушение судна и зовут меня Кинтара, купец из Мессантии. Ты – мой телохранитель. Насчет всего остального помалкивай. Говорить буду я, а ты держи пасть на замке.
Идрайн снова поклонился.
– Обычно я молчалив, господин. Таким меня создали.
– Это большое достоинство, – согласился Конан и перевел взор на приближавшееся судно.
Странный корабль, решил он. По виду – боевой, явно зингарской постройки, но не столь велик, как галеры королевского флота. И судно все же не пиратское, хоть в экипаже человек сто, и все бойцы отменно вооружены – во всяком случае, собравшиеся на палубе. Они не толпились кучей, а выстроились вдоль бортов: арбалетчики – на носу и корме, люди с копьями и длинными прямыми зингарскими мечами – посередине судна. В них ощущалась выучка профессиональных солдат, боевого отряда, совсем не напоминавшего пиратскую вольницу. И в то же время они не походили на королевских гвардейцев или на стражников, охранявших торговую лоханку; для стражи их было чересчур много, и капитан их, в блестящей броне и шлеме с перьями, вовсе не производил впечатления мирного купца. Конан с удивлением заметил, что позади этого бравого воина стоит женщина – вернее, молодая девушка с копной светлых волос, в яркой лазоревой тунике.
Паруса на судне были уже убраны. В полусотне локтей от рифа, на котором нашел конец злополучный корабль Конана, галера с отменным искусством развернулась и, с поднятыми веслами, скользнула в узкую щель между торчавших из воды скал – в точности туда, куда хотел направить «Тигрицу» покойный Шуга. Разумеется, в бурю такой маневр был почти безнадежен, но даже сейчас, в относительно спокойных водах, он требовал немалого мастерства. Конан его оценил, решив, что зингарский кормчий хорош и ничем не уступает барахтанцу Шуге.
Весла вспенили воду, галера достигла середины бухты, за борт полетели якоря, и корабль замер, натянув якорные цепи. Затем спустили лодку, в которой расположился десяток воинов в кирасах; одни – с арбалетами, другие – с копьями и мечами. Последним слез капитан, высокий горбоносый мужчина лет сорока, с высокомерным замкнутым лицом. У него была небольшая бородка и тщательно подбритые усики – по моде зингарского дворянства, хорошо знакомой Конану. Богатый костюм, меч с серебряной рукоятью и властная манера держаться свидетельствовали, что человек это не простой.
Нос шлюпки ткнулся в песок в десяти шагах от киммерийца, капитан шагнул через борт; волны лизали его высокие сапоги из превосходной кордавской кожи. Зингарец был довольно высок, тощ, голенаст и видом своим – особенно яркими перьями, развевавшимися над шлемом – напоминал драчливого петуха. Восемь воинов следовали за ним, двое остались у лодки, настороженно оглядывая берег и держа арбалеты наизготовку. Остальные тоже нервничали и озирались по сторонам – все, кроме капитана; тот был невозмутим или умело скрывал свою тревогу.
– Твои люди могут не беспокоиться, – произнес Конан на зингарском, делая шаг навстречу. – Остров пуст, как мошна моряка, пропившего последние медяки. Скалы, деревья, фрукты, птицы и пара кроликов – все, что тут есть.
Капитан зингарского судна остановился и смерил киммерийца подозрительным взглядом.
– Пара кроликов, хмм… Ни ты, ни твой приятель с топором на кроликов не похожи.
– Не похожи, верно, – согласился Конан. – Мы не кролики, а морские крабы вон с той лоханки, что устроилась на постой среди прибрежных рифов. Прах и пепел! Корабль наш разбит штормом, а мы сидим на этом проклятом островке уже целую луну!
Зингарец, склонив голову к плечу – точь-в-точь как петух! – недоверчиво оглядел останки «Тигрицы» и вновь повернулся к Конану. Голос его был отрывистым и властным.
– И много ли тут крабов с твоего корабля? Может, целая сотня? Не таятся ли они в кустах с луками наготове?
– Не таятся. Все перед тобой: сам я, купец Кинтара из Мессантии, да мой слуга Идрайн.
– А где остальные?
– В утробе Нергала, – коротко уточнил Конан.
Наступило молчание. Капитан и его люди все так же озирали безлюдный берег и море, песок и прибрежные утесы, рифы в бурунчиках пены и торчавший на них остов «Тигрицы». Ничего не происходило; шумели волны, ветер тонко посвистывал в кронах пальм, щебетали птицы. Наконец зингарец сказал:
– Не очень-то ты напоминаешь купца, Кинтара из Мессантии. И на аргосца ты не похож. Клянусь светлым оком Митры, – тут он поднял руку к солнцу, – выглядишь ты сущим разбойником.
– А все потому, что платье мое истрепалось, порвались сапоги, а богатство, что было на корабле, поглотили волны. Но цепь свою я сохранил и готов подарить тебе, если ты согласишься отвезти нас в Кордаву, Мессантию или любой порт по твоему выбору. Что же до облика моего, то я и впрямь не похож на аргосца, ибо родился в Гандерланде, на севере Аквилонии, а в Аргос привели меня торговые дела.
Конан снял с шеи толстую цепь. Ее вид, блеск и солидный вес вроде бы произвели на зингарца впечатление. Глаза его жадно сверкнули; поколебавшись, он протянул руку, и киммериец вложил в нее золото, решив, что сделка заключена. Однако зингарский капитан не спешил заканчивать допрос. Его длинные пальцы с холеными ногтями обхватили цепь, голова качнулась в сторону Идрайна.
– А этот откуда? Твой слуга не похож на аргосца или аквилонца, да и на человека тоже. Он что, явился прямиком с Серых Равнин?
– Кости Нергала! Ты почти угадал, капитан! Ты, я вижу, человек проницательный… Идрайн, эта серокожая крыса, родился в Лифлоне, где солнце светит раз в году, и то по большим праздникам.
– Никогда не слышал о такой стране!
– И не услышишь. Лежит Лифлон в тундре, к северу от гирканских степей, и не страна это вовсе, а жалкая дыра, где, клянусь милостью Митры, обитают одни дикари. Идрайн как раз из них. Зато он послушен и очень силен.
– Это я вижу, – сказал зингарец. – И потому будет лучше, если он отдаст секиру моим людям.
Конан повелительно кивнул голему.
– Отдай им топор, серая шкура.
Не говоря ни слова, Идрайн протянул секиру ближайшему из зингарских воинов – неторопливо протянул, без угрозы, рукоятью вперед. Видать, это понравилось капитану; он усмехнулся, потеребил щеголеватую остроконечную бородку и сказал:
– Зови меня дом Гирдеро, купец. Судно мое именуется «Морским Громом», и клянусь клыками Нергала, свет не видел более быстрого корабля. Сам же я – зингарский дворянин из Кордавы, а потому ты, человек простого звания, должен обращаться ко мне с почтением и трепетом. Запомни это!
– Запомню, – сказал Конан, прикидывая, через сколько дней можно будет перерезать горло этому петуху в блестящей кирасе и ярких перьях. Он не собирался плыть с ним ни в Кордаву, ни в Мессантию, ни в шемитский Асгалун, ни в иной порт, где его могли бы опознать и сунуть в темницу; он хотел либо тайком расстаться с «Морским Громом» где-нибудь у побережья, украв лодку, либо захватить судно. Последнее, впрочем, зависело от Идрайна, ибо Конан понимал, что перебить сотню опытных воинов ему не под силу. Вот если бы с ним была Небесная Секира, вечно жаждущая крови Рана Риорда! Но чудодейственное оружие осталось на алтаре, воздвигнутом в туманах материка My, и Конан не ведал, что с ним сталось.
Вернувшись к реальности, он взглянул на шлюпку, потом на дома Гирдеро, зингарского дворянина из Кордавы, и спросил:
– Мы можем садиться, почтенный дом? Цепь и секира у тебя, а больше у нас нет ничего, кроме драной одежды и собственных шкур.
Вздернув голову, зингарский петух в последний раз осмотрел обоих островитян, словно желая убедиться, на что годны их шкуры, потом кивнул в сторону лодки.
– Садитесь, оборванцы. Не знаю только, когда мы отчалим: ветер, пригнавший нас к острову, все еще силен.
– Клянусь Кромом, – буркнул Конан, шагнув к лодке, – что ветер скоро переменится.
– Кромом? – Гирдеро с удивлением уставился на киммерийца. – Кто такой этот Кром? Никогда не слышал, чтобы аргосские купцы, даже уроженцы Гандерланда, поминали такого бога!
Конан проклял свою неосторожность. Этому Гирдеро палец в рот не клади: хитер, подозрителен и неглуп! Видно он знал прибрежные западные воды как свои пять пальцев – а также и тех, кто плавал у берегов Зингары, Аргоса и Шема.
Но надо было выходить из положения, и киммериец, мрачно ухмыльнувшись, пояснил:
– Кром – демон убогих лифлонцев, мой господин. Я подцепил эту божбу от Идрайна. – Он устроился в лодке, потом, протянув руку к «Морскому Грому», сказал: – Отличный у тебя корабль, благородный дом! Но не заметно, чтоб он возил кордавские кожи шемитам, а обратно возвращался груженый тканями и пивом!
– Мой корабль возит солдат! – отрезал Гирдеро. – Моих собственных воинов, но они ничем не хуже королевских гвардейцев. Что и подтверждает грамота, подписанная рукой Его Светлейшего Величества, милостью Митры владыки Зингары.
Любопытно, подумал Конан, кто же сейчас занимает зингарский престол. Вряд ли друг-приятель Сантидио, главарь «Белой Розы»… Слишком он был добр, слишком честен и мягок! Вид же Гирдеро и его слова доказывали, что нынче в Зингаре твердая власть. Видно, междоусобицы там кончились, раз король стал отправлять в море боевые корабли! Вот только с какой целью?
– Скажи, благородный дом, а в грамоте, что ты упомянул, есть что-то еще, кроме хвалы твоим людям? – поинтересовался Конан, наблюдая за зингарскими моряками, ловко разбиравшими весла.
– Разумеется, – Гирдеро уселся на корме и кивнул гребцам. – Разумеется, Кинтара из Мессантии! Его Величество король Зингары снарядил это судно и отдал мне, повелев преследовать и ловить морских разбойников во всех западных морях, от Барахского архипелага до устья Стикса. Корабль – королевский, люди – мои, а добычу, отнятую у пиратов, мы делим пополам. Добыча же немалая, а будет еще больше, если я поймаю главаря из главарей, самого мерзкого злодея, когда-либо бороздившего наши воды.
– Это кто ж таков? – спросил Конан, прищурившись.
– Ты не знаешь, купец? – Гирдеро был искренне изумлен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44